В докладе пойдет речь о советском авангардном движении «литературы факта», теоретическая платформа которого была выработана Третьяковым, Шкловским, Бриком и другими членами редакции журнала Новый ЛЕФ, а практическая реализация вылилась в создание обширной сети рабкоров и селькоров по всей стране. В частности нас будет интересовать лингвопрагматика текстов, создаваемых непрофессионьными корреспондентами и ориентированных на «объективную фиксацию» действительных фактов.

Прагматика передачи фактов с минимальным или вообще без вмешательства стиля (как писательской субъективности, так и конвенций литературного повествования), является признаком принадлежности к обширной российской традиции, основанной на желании «без слова сказаться душой» (Фет), выражаться с «последней прямотой» (Мандельштам), а также потребности передачи «правды жизни» без учета литературных условностей (Белинский и натуральная школа). Эта транзитивная теория языка и императив максимальной точности и нейтральности в письменной фиксации фактов тем не менее сочетался в манифестах Нового ЛЕФа с конкретными методическими инструкциями для авторов по отбору фактов, "социалистическое строительство ослабляющих и его же усиливающих" [Третьяков]. Это позволяет сделать вывод о том, что речь шла не столько о «фактах», сколько о том, насколько языковые конструкции, применяемые к их описанию, удовлетворяли определенной лингвопрагматической конвенции высказываний о ширящемся социалистическом строительстве.

Впрочем, теоретиками ЛЕФа довольно быстро осознали все теоретическую проблематичность и идеологическую двусмысленность выдвинутой им категории «факта». Именно поэтому лингвопрагматика высказываний о «фактах» вскоре сменилась императивом «переустановки всей <…> литературы на действенность». Стилистическое и тематическое измерения использования языка были целиком подчинены и одновременно являлись основанием лингвопрагматической программы этого литературного движения. Однако перформативность языка, тем более литературного или квази-литературного, представляется не менее проблематичным сюжетом в теории языка.

В авангардистском запале отрицания и производственном раже времен первой пятилетки была рождена надежда на полное и безоговорочное изгнание всякой идеологии из писательской практики вместе с переориентацией на утилитарность. Проблема заключалась разве что в том, что, как писал в те же годы Волошинов, «область идеологии совпадает с областью знаков»[1], и в таком случае литературе полагалось отказаться и от них.

[1] Волошинов В.Н. Марксизм и философия языка. Л., 1929. С. 32.