НА ФРОНТЕ ЯЗЫКОВОГО СТРОИТЕЛЬСТВА

[288]  
        За пятнадцать лет Октября советское языкознание сделало по существу очень не много по пути усвоения марксистско-ленинского метода и насыщения им своего содержания. И теперь для нас в СССР язык в большинстве случаев рассматривается как «величественная самодовлею-щия стихия, живущая по своим собственным законам» и, следовательно, совершенно неподведомая человеческому раpауму. И теперь у нас в СССР торжествует по преимуществу чисто предметное понимание языка с его застившими «частями речи, склонениями и спряжениями целых слов» и т. п., при полном непонимании: что такое это самое «целое слово», которое остается для самих лингвистов, по их собственному признанию, совершеннейшей   загадкой...
        Правда, в среде лингвистических командных высот образовался крупный раскол. Чистые индоевропеисты поделились на группы «ультраформалистов» и «просто формалистов». А в стороне от них образовались группы «лингвистов-марксистов», более скромных, «врастающих в марксизм» и т. п. Но все это на основах все того же индоевропейского формализма и идеализма, так как уйти от него будет возможно только тогда, когда ведущие центры рещат, наконец, задачу о том, как превратить «язык предмет» в «язык процесс» или как перевести нынешнее формальное его понимание на рельсы диалектическо-матсриалистического конструирования и анализо-синтеза... Ибо только на базе доподлинного марксизма, с его материалистичсско-диалектическим методом, возможно построение какой бы то ни было пауки, какой бы то ни было научно-технической  дисциплины...
        Правда, на нашей территории выросли за последние 40 лет «новое учение о языке, именуемое условно «яфетидологией». Около его основателя академика Н. Я. Марра образовалась целая школа учеников и последователей. Эта школа отбросила индоевропейское понимание языка, как одних чистых и пустых «звуковых форм». Она объединила мышление с его неизбежно-необходимыми звуковыми оболочками, соединила языковые «качества» с языковыми «количествами» и создала совершение правильный количественно-качественный анализо-синтез языка. Соединив же таким образом учение о языковых значечиях (семантику) с учением о языковых формах (фонетикой}, яфетидология стала на совершенно правильное марксистское понимание языка, как «практического реального сознания» (Маркс— Энгельс). С другой стороны став на историческую точку зрения, введя в свое учение категорию времени, яфетидология установила полную и пепреложную картину генезиса звукового языка от его предшественницы речи и с его неизбежной спутницей — классовостью языковых формаций вслед и параллельно с классовостью социально-экономических формаций... Одним словом, сформулировалось существенно новое учение о языке со всеми основами материалистической диалектики и потому внесшее в науку о языке доподлинно   революционное  течение...
        Но при всем этом яфетидология за все время своего существования только в одном отношении вступила на путь столь нам необходимых практических языковедческих мероприятий.   Это было  в об-
[289]  
ласти единого унифицированного алфавита. В остальных же более сложных проблемах грамматики, орфографии, обучения грамоте и пр. она до сих пор оставалась бессильной дать доподлинно марксистскую, творческую теорию. Причиной этого является ее палеонтологический метод, или вернее — общая направленность этого метода из глубины истории к ее нынешней периферии, или от первичных звуковых комплексов «клеточек» к нынешнему строго диференцпрованному и так или иначе координированному организму.
        Маркс во введении «К критике политической экономии» в отделе о методе своей   работы,   говорит   между   прочим:

«Совершенно неподходящим и ошибочным приемом было бы брать экономические категории в том порядке, в каком они исторически играли решающую роль. Наоборот, их порядок определяется тем отношением, в каком они стоят друг к другу в современном буржуазном обществе, причем это отношение прямо противоположно тому, какое кажется естественным или соответствующим последовательности   исторического   развития».

        А несколько ранее он выражает ту же мысль более конкретно:

«Буржуазное общество есть наиболее развитая и многосторонняя историческая организация производства. Категории, выражающие его отношения, понимание организации, позволяют вместе с тем проникнуть в строение и производственные отношения всех отживших общественных форм, из обломков и элементов которых оно строится, продолжая частью влачить за собою их остатки, которые оно не успело преодолеть, частью развивая до полного значения то, что прежде имелось лишь в виде намека. Анатомия человека — ключ к анатомии обезьян. Намеки на высшее у низших видов животных могут быть поняты только в том случае, если это высшее уже известно. Буржуазная экономика дает нам ключ к  античной   и  т.   д.»

        Вот почему Маркс построил все свое экономическое учение, исследуя в «Капитале» строение именно современного буржуазного общества, в котором содержатся «в развитом, в искаженному каррикатурном и во всяком случае в существенно измененном виде» все предшествующие экономические формы...  Именно этим же путем, путем от целого современного организма с его анализо-синтезом к его основной исходной «клеточке» необходимо идти и в области языка, чтобы придти к правильному пониманию его сущности, всех «секретов», его «анатомии» — его грамматических категорий, его основных «клеточек», которые, очевидно, отнюдь не тождественны с первичными звуковыми «диффузными комплексами». Таким ведь путем Шлейден и Щваин открыли растительные и животные «клеточки» и таким образом объяснили строение организмов растительного и животного  царств...

        Именно таким «ошибочным направлением» яфетидологии объясняется отсутствие в ней как доподлинно марксистской, диалектическо-материалистической теории языка, так и претворения этой теории в так необходимую нашему социалистическому строительству здоровую языковедческую практику в области создания новой грамматики, орфографии, обучения грамоте... а равно в области языковедческой политики... Именно здесь лежат корни и всех атак на яфетидологию с обвинением ее в «механистичности»[1] как со стороны чистых индоевропеистов, так и со стороны той группы лингвистов, которая пыталась взять на себя задачу построения новой марксистской лингвистики и наименовала себя языкофронтом. Выбросив лозунг «борьба на два фронта» — против индоевропейского идеалистического формализма и против яфетидологической механистичности, «языкофронт» не справился ни с той, ни с другой своей задачей. Одних «революционных» лозунгов в его лингвистическом багаже оказалось недостаточно для борьбы и победы истинно философского понимания языка. А не поняв сущности языка, соотношений в нем «материальных количеств» с определенными «качествами», их «взаимопроникновения», их диалектической «противоположности» и вытекающей отсюда их творческой борьбы при «самодвижении» всего «организма» языка и его отдельных «клеточек», — не поняв всего этого, никак не возможно браться за задачу построения марксистской   лингвистики...
[290]            
        И вот мы видим в настоящее время у нас, в СССР, в конце пятнадцатого года Октября в завершающем году первой пятилетки, «мирное» сосуществование целого ряда языковедческих институтов, организаций и отдельных лиц, которые работают над одними и теми же проблемами языка, понимая их каждый по-своему и проводя каждый и каждая свою собственную линию.
        Ясно поэтому, что нынешний «разнобой» на фронте языка не сможет быть изжит без решительного  вмешательства ЦК ВКП(б) на  подобие того  решительного его вмешательства в «разнобой» на литературном и   художественном   фронте,   которое   выразилось  в  историческом  постановлении  от 23/IV 1932 года.   Нужно  объединить всех лингвистов, желающих работать  на советской платформе,  в целях соцстроительства в одну единую мощную организацию,   которая и должна  дать марксистско-творческую теорию языка и  затем реализовать ее в ряде практических мероприятий — грамматика, орфография, обучение грамоте для школы, урегулирование взаимоотношений национальных языков между собой и с их диалектами — для политического строительства страны и т. д. А   общую директиву для  работы такого нового единого  языковедческого коллектива мы без всякого труда находим в общеизвестных   высказываниях  т.   Сталипа на XVI съезде ВКП(б)  относительно общего языка, национальных культур и национальных  языков, в  связи  с  соответственными высказываниями Ленина.
        С точки зрения этих высказываний в огромной языковедной проблеме эпохи мирового строительства социализма и коммунизма нужно видеть три последовательные периода: 1) период расцвета национальных культур и языков в условиях диктатуры пролетариата в каждой отдельной стране, 2) последующий период постепенной ломки национальных перегородок и попутного создания мирового интернационализма и 3) период слияния национальных культур и языков, когда социализм победит в мировом масштабе и, окрепнув, войдет в быт всемирного  пролетариата.
        О первом из этих периодов т. Сталин сказал, что национальные языки и национальные культуры должны вполне развиться и развернуться, выявив все свои потенции и постепенно становясь социалистическими по содержанию и национальными по форме. Вполне понятно, что тем же ходом должно идти тут и насыщение национальных языков социалистическим содержанием а также постепенное слияние диалектов каждого национального языка с его доминирующим книжно-письменным (литературным) каноном для создания одного общего национально-пролетарского языка, — конечно, при сознательно-направленном контроле такого движения со стороны органов каждой национальной коммунистической партии.
        Относительно второго из сказанных периодов Ленин писал, что «пролетариат не может поддерживать никакого закрепления национализма, — напротив, он поддерживает все, помогающее стиранию национальных перегородок, все, делающее связи между национальностями теснее и теснее, все ведущее к слиянию наций».
        Вне всякого сомнения, в этом периоде будет сознательно-направленно выдвинут принцип одного общего интернационального языка, который должен способствовать сказанному падению национальных перегородок и объединению национальных культур на платформе полного их равноправия и отсутствия какого бы то ни было давления одной нации и ее культуры и  языка на  другую.
        Относительно третьего периода, периода победы социализма в мировом масштабе, — т. Сталин говорил, что тут «национальные языки неминуемо должны слиться в один общий язык, который не будет ни великорусским, ни немецким, а чем-то новым».
        Мы не можем, понятно, браться за более подробный прогноз трактуемой здесь огромной проблемы: это вопрос гораздо более политический, чем строго лингвистический. Не можем мы, конечно, ставить тут вопроса и о точном беспорном определении роли эсперанто во всем этом несомненно длительном и исполненном всяких возможностей и колебаний процессе. Но, базируясь на уже твердо установившихся фактах, можно с полной уверенностью сказать, что роль эсперанто постепенно будет становиться все серьезнее и значительнее и что он уже в ближайшее время выявит свои положительные   достоинства и как все более
[291]  
совершенствующийся интернациональный язык, и как показатель того чисто лингвистического (типологического) критерия, сознательно-направленное движение к которому сможет способствовать каждому национальному яаыку достигнуть наивысшего развития в его национальных формах, с сознательно же предустановленным коэфициентом движения к последующей интернационализации и к слиянию с другими национальными языками. И это будет крупной помощью всемирному пролетариату в целях прояснения его культурно-языкового сознания и соответственной целенаправленной деятельности Коммунистического Интернационала...

                   18/Х 1932, Москва

                   А. П.  Андреев.