РАНИОН. НАУЧНО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ ИНСТИТУТ СРАВНИТЕЛЬНОЙ ИСТОРИИ ЛИТЕРАТУР И ЯЗЫКОВ ЗАПАДА И ВОСТОКА

[1]
       I.
        Виламовитц в предисловии к одной из своих последних работ по Гомеру заметил, вспоминая начальные шаги ассириологии, что «при образовании новой научной дисциплины невозможно продвигаться вперед без преждевременных отклонений в сторону. Однако, лучше выждать на соседнем участке, пока не окажется превзойденной эта стадия» в разработке ноной дисциплины.
        Совету Виламовитца можно было бы последовать, если бы сам «соседний участок» представлял собою настолько хорошо отделанный и укрепленный плацдарм, что на нем можно было держать сколько угодно времени превосходные готовые силы, чтобы во время выдвинуть их в бой и нанести решительный удар противнику.
        Однако, «Гомеровский вопрос», существующий более 130 лет, ни в каком отношении не является до сих пор той научной цитаделью, где можно было бы в успокоении достигнутыми результатами пребывать в ожидании и с иронией взирать, как на «соседнем участке» исследователь стремится, напрягая свою энергию, пробиться сквозь густую чащу всяческих затруднений.^[1]
        Для подтверждения высказанных мыслей приведем, следуя Фишлю, один яркий пример. ^[2]
[2]                
        Известная сцена примирения Ахилла с Агамемноном в XIX рапсодии Илиады является по мнению Бете (Bethe) ответственным конструктивным элементом в гомеровской заключительной композиции. Для Виламовитца эта же сцена представляет собою произведение какого-то рапсода, который создал его после Гомера и вне композиции Илиады. Шварц про ту же сцену говорит, что она входит в Илиаду механически, и для данной рапсодии вовсе не имеет того значения, которое ей приписывает Виламовитц. Кауер (Cauer) имеет свою оценку злополучного места: сцена примирения входит в состав основного пласта Илиады.
        Так противоречиво судят об одном и том же и при том очень известном месте Илиады четыре крупнейших гомериста, из которых каждый опровергает другого, но замечая, что он сам проделывает ту же самую бесплодную критическую работу.
        Интересно при этом, что Шварц, не соглашаясь с некоторыми построениями Виламовитца в его «Илиаде», высказывает ценное наблюдение о положении Гомеровского вопроса с методологической точки зрения. По мнению Шварца критические объяснения к Илиаде представляют собою за последние десятилетия, если не со времени Лахмана (т. е. 40 гг. XIX в.) такой «бессвязный сумбур» (zerfahrenes Durcheinander), что отказ от всякой аналитической работы, знаменующий собою банкротство науки, имеет за собою до известной степени право на признание. С этой точки зрения Шварц приветствует книгу Виламовитца «Илиаду», в которой поэма рассматривается, как целостное произведение великого поэта, дошедшее до нас в плохой сохранности. Работа Виламовитца является в этой постановке гомеровского вопроса благотворным актом освобождения от господства бесплодного анализа, согласно которого поэмы Гомера представляют собою конгломерат отдельных частей. Фишль в связи с мнением Шварца, заявляет в заключение своей работы, что признание невозможности установившегося метода анализа отдельных частей-наслоений
[3]      
является единственным возможным способом понимания гомеровских поэм.
        Виламовитц возвращается к высказанной мысли еще раз в упомянутой в начале настоящей работы книге, отмечая, что он в своем построении Одиссеи не хочет выходить за пределы тех частей поэмы, в которых отдельные рапсодии Одиссеи, как целого произведения, позволяют себя изучать. Поэтому Виламовитц принципиально оставляет в стороне определение того, чтó в Одиссее является наиболее старым и чтó может быть оценено, как наиболее значительное. В попытках построить на основании сохранившегося материала с помощью дополнений «новые и красивые Одиссеи» Виламовитц видит только более или менее остроумную игру.
        Таким образом, для Виламовитца Одиссея от α до ω, кроме незначительных вставок, не нарушающих, однако, общее впечатление, представляет собою единство (Einheit) и имеет единого автора, создавшего это единство. Следовательно, задача «истолкователя» поэмы (die Aufgabe des Erklärers) заключается в установлении понимания характера этого поэта, являвшегося такой же исторической личностью, как автор Илиады, о реальном существовании которого в Смирне около 900 г. до н. з. «не дозволено сомневаться»^[3]. Н. Я. Марр, наоборот, доказал обратную постановку — Гомер, имя, обозначающее певца и ничего больше.^[4]
        На первый взгляд может создаться впечатление, что, если сам глава классической школы в Германии Виламовитц, отказываясь от бесплодной работы анализа отдельных «слоев» гомеровских поэм, переходит к утверждению единства произведений и их авторов, то Анализ побежден, и гомеристы получили в свои руки отточенное оружие Синтеза, с которым можно
[4]      
изучать поэмы, как целостные произведения в их общественной обстановке.
        Словом, кажется, что победа, как думают Фишль и Роте (Rothe),^[5] на стороне Синтеза. Как будто наблюдения Хональда о приобретений классической филологией «широкой базы» (breite Basis) исследования, об ослаблении господства «Philologe von der Texte» и о включении в исследование вопросов и проблем земной действительности (irdische Wirklichkeit), стали прочным достоянием гомериста.^[6]
        Но, несмотря на признание крупнейшими учеными «единства» Одиссеи и Илиады и их авторов, Гомер продолжает по прежнему составлять «проблему из проблем» («Homer ist das Problem der Probleme») по словам Kayapa,^[7] так как по существу, никакого утверждения синтеза нет, а борьба с господством аналитических методов представляет собою не что иное, как старую борьбу в новых формах между унитариями типа Нитча (Nitzsch) и «охотниками за отдельными мелкими произведениями» (Liederjäger), складывавшими по рецептам Вольфа ту иди иную поэму, а вовсе не войну синтетиков с аналитиками.

          II.

        В дополнение к печальным иллюстрациям нынешнего положения Гомеровского вопроса, полученным нами на сопоставления мнения «Четырех», напомним в основном, не вдаваясь в историю Гомеровского вопроса, общее состояние проблемы, которое по существу отражает весьма ярко современную картину западноевропейской филологии и исторической науки в целом.
        Сомнения, высказываемые относительно Гомера, как исторической индивидуальной личности, как известно, вызвали также вопрос о принадлежности Илиады в Одиссеи творчеству Гомера.
[5]                
        Критическое отношение возникло уже в античности на основе подмеченных Геродотом противоречий между некоторыми местами Илиады и приписывавшейся Гомеру поэмы «Киприи». Позднее, уже в александрийскую эпоху «принцип противоречий» лег и основу критики Ксенона и Гелланика (т. н. «хоризонтов», т. е. отделившихся); считавших, что Илиада и Одиссея принадлежат двум различным поэтам, так как иначе, думали хоризонты, невозможно объяснить, например, что женою Гефеста по Илиаде считалась Харита, а по Одиссее Афродита, или, что у Нестора по Илиаде было 11 братьев, а по Одиссее только 2 и т. д. Однако, критическое мнение хоризонтов не укрепилось, вверх одержало мнение Аристарха, считавшего, что обе поэмы принадлежат Гомеру, причем Илиада была написана в молодые годы поэта, а Одиссея в старости. Многолетней работой объяснялись бы и противоречия. Подобные «противоречия» в индивидуальном творчестве имеют место и ныне, например, в произведениях Гете^[8] или Толстого.^[9] .
        В таком положении дело находилось до XVΙII в., когда возникает собственно Гомеровский вопрос с появлением в 1795 г. замечательной книги Вольфа (Prolegomena ad Homorum). Стоя на античном принципе противоречий в поэме и отмечая многочисленные слабые в композиционном отношении места, Вольф, выдвигая на первое место значение хорошей редакции текста поэм, стремился доказать, что: 1) при отсутствии призванною основной формы текста, Илиада и Одиссея не могли принадлежать одному поэту и являлись плодом творчества многих певцов, 2) объединение отдельных произведений в две большие поэмы произошло много столетий после их составления, 3) редактированием и сводкой поэм были заняты мало выдающиеся личности, 4) окончательная редакция принадлежала придворным редакторам времени Пизистрата (VI в. до н. э.).
[6]                
        С появлением критического труда Вольфа, не потерявшего своего значения во многих отношениях до наших дней, возник знаменитый немецкий ученый спор между филологами, сторонниками теории Вольфа — «Вольфинианцами» и его противниками «унитариями». Возникший 133 лет тому назад спор продолжается до последнего времени, по существу, в одних и тех же направлениях, как раньше. Можно отметить лишь большую изощренность приемов старого и бесплодного спора: ныне, например, борются различные унитаристические теории с разными построениями их противников «Вольфианского» типа. Многие вопросы, поднятые Вольфом, продолжают находить себе место в современных трудах, например, у Виламовитца, устанавливающего методологические параллели между критикой Гомера и анализом Пятикнижия или Евангелия. Те же «Гомеровские» вопросы о редакторе и своде в одно целое произведение поднимаются также при исследовании проблемы о «кодификации» юридической римской литературы и т. д.
        Только в некоторых преимущественно принципиальных положениях достигнута относительная ясность, о которой упоминает Ховальд, удовлетворяющая все же далеко не всех ученых. Более того, можно сказать, что чем больше достигается ясность в оценке некоторых сторон Гомеровского вопроса, тем резче к такой ясности проявляется отношение предводителя одной из боевых колонн гомеристов — Виламовитца.
        Существуют, замечает он в одном месте, «книги по Гомеровскому материалу (über Homerisches), которые я отложил в сторону, нe читая. Авторам этих книг я настойчиво советую поступить также и с моей» — с «Возвращением Одиссея».^[10]
        Печальный совет!
        Отметим все же некоторые более или менее достигнутые результаты в направлении вывода Гомеровского вопроса из тупика. Так, например, в историческом отношении можно считать
[7]      
в общем решенным в утвердительном смысле вопрос об отношении «века эпоса» к крито-микенской культуре эгейского периода. Поставлен, следовательно, ясно вопрос об исторической основе Гомеровских поэм. Более или менее освещены, но, однако, не поставлены на широкую социально-экономическую базу, если не считать общих построений Вебера и замечаний Сартио (Sartiaux) и Генеппа (van Genepp) вопросы государственного строя и общественных отношений и Илиаде и Одиссее.
        В литературоведческом направлении, благодаря изучению германской и кельтской поэзии и произведений народного устного творчества у нас, выяснен основной вопрос о том, что в решениях об авторстве Гомера, практическая исследовательская работа должна быть направлена на выяснение деятельности не одного единоличного и не «коллективного лица» автора Илиады и Одиссеи, но: 1) «одного поэта» создателя того или иного эпического произведения малого объема, предшествовавшего Илиаде, или 2) «автора» той или иной эпической части Илиады, или 3) автора того основного малого эпического произведения, которое составило ядро Илиады (песня об Ахилле). При этом вопрос о гениальности автора должен решаться не в индивидуалистическом направлении, но в направлении взаимоотношения «певца и общества».
        Некоторые ученые объясняют Гомеровские поэмы развитием из малых эпических песен крупных, в которых прежние малые эпические произведения (kleine Epen) лежат, как «коробочки в коробочке» по выражению Ховальда (wie Schachteln liegen die kleinen Epen ineinander)ю[11]
        К сожалению, до сих пор огромная часть ученой работы протекает по прежнему в области второстепенных и чисто историко-литературных и формальных вопросов, касающихся Гомера и гомеровских поэм, рассматриваемых в недопустимой изоляции и представляемых, как какой-то материал, подлежащий изучению только ради его самого.
[8]                
        Гомеровский вопрос с господством в нем узко аналитического и формального метода исследования представляет своего рода примененную к литературе эстетическую формулу Теофиля Готье об искусстве ради искусства (l'art роur l'art). Не удивительно, что необозримая литература по Гомеру представляет собою неутешительную картину бесплодных исканий и непримиримых мелких противоречий.
        Вся эта аналитическая и узко-текстологическая работа выполняется формальной филологией, могущей быть только вспомогательной технической дисциплиной; согласно ей поэмы являются механическим конгломератом, обязанным творчеству чуть ли не 16 отдельных авторов, как это хочет доказать Беникен (Benicken). Вся зга работа целой армии порожденных Вольфом и Германном «филологов от текста» основывается на фантастическом желании найти основную, но никогда не существовавшую реальную форму записанного текста гомеровских поэм!
        К этому же выводу о невозможности установить пратекст, как нельзя представить себе существование какого-то прасюжета, мы придем, применяя палеонтологический метод яфетидологии, основанный, в противоположность индо-европейскому подходу, на принципе диахронизма.
        Если провести параллель с работами «идеалистической» лингвистики индоевропейской школы с ее прародиной, пранародом и праязыком, можно сказать, что обрисованная выше филологическая работа направлена на поиски архетипа или пратекста гомеровских поэм. Но, путем анализа частей единый текст гомеровских поэм так же невозможно восстановить, как и текст Библии путем библейской критики.
        Можно с уверенностью сказать, что работа в указанном направлении поистине не только бесполезна, но и вредна непроизводительной тратой исследовательской энергии и обречена на вымирание, как и вся специфическая методология «индоевропейской» лингвистики. Только освобождение от мертвящего формального анализа и перевод исследования на почву диалектического
[9]      
рассмотрения гомеровской проблемы сможет, по нашему мнению, со временем создать вполне реальные пути к выяснению сложнейших сторон нашей «проблемы из проблем».
        Существенную пользу в этом деле может оказать яфетидология, в которой ее основная материалистическая марксистски оформленная база определяет всю специально-яфетидологическую методологию одинаково ценную, как в области изучения языка, так и литературы; как основных частей речевой культуры в ее органической увязке с материальной культурой или, шире говоря, со всем обществом в его хозяйственно-экономической организации.

         III.

        Постановкой задачи изучения Гомера с учетом яфетидологии, конечно, не следует думать, что найдено решение Гомеровского вопроса и упраздняется, как ненужная, вся ранее проделанная работа. До сих пор, нельзя этого забывать, имеется только две печатные статьи Н. Я. Марра о Гомере.[12]
        Подобная установка работы была бы во многих отношениях не правильной.
        Прежде всего исследователь брал бы на себя слишком большую ответственность, утверждая, что яфетидология с первых же шагов применения ее методологии, как особой научной дисциплины, даст вполне осязательные результаты.
        Подобное утверждение звучало бы слишком похожим на обычные выражения Виламовитца. Такое утверждение было бы тем более неправильным, что соединение Гомера с яфетидологией, является не принципиальным, но случайным, вызванным в данном случае интересом к Гомеру группы работников б. Секции, а ныне группы, литератур Древнего Мира ИЛЯЗВ’а. По существу же
[10]    
яфетидологическая методология может быть применена к любому литературному произведению, как «Песня о Роланде» или «Песня о Нибелунгах», к «Герман и Доротея» иди «Фаусту» Гото, «Войне и Миру» или поэмам Пушкина.
        Затем, было бы опрометчивым действием признавать все ранее сделанное негодным. Выше мы говорили о ряде ценных достижений в области Гомеровского вопроса.
        Наконец, третье соображение: применение яфетидологии, являющейся прежде всего материалистическим общим языковедением, к памятникам литературным может быть осуществлен» лишь в смысле разработки приложения основных методологических приемов лингвистической дисциплины к литературоведной.
        Таким образом, яфетидология в применении к Гомеру вовсе не стремится сразу решать все вопросы и упразднить все затруднения. Задачи, намеченные участниками коллективной темы «Гомер и яфетическая теория» и нашедшие свое отражение в настоящей моей работе, гораздо более, скромны: необходимо прежде всего расширить существующий плацдарм гомеровского вопроса и ввести в него целый ряд новых методологических орудий критики и исследования, а равно и поставить новые вопросы и заострять старые проблемы.
        Таким образом, необходимо было прежде всего, как это отчетливо показывают собранные в настоящем сборнике разнообразные статьи, подготовить критические приемы разработки гомеровского вопроса на почве материалистического понимания явлении жизни и культуры общества и с применением яфетидологической методология.
        На основании всего сказанного при начале намеченной работы необходимо было с осторожностью наметить не столько даже пути исследования, сколько вопросы, которые прежде всего надлежало критически осветить. От выяснения отношения к «вопросам» зависел и выбор направления работ и переход, наконец, первоначально на скромные исследовательские тропинки,
[11]    
которые и должны будут со временем привести к прочной дороге. Все эти многочисленные оговорки к постановке работы тем более необходимы, что при углублении поставленной задача речь будет касаться ведь не о чем ином, как о выработке основных принципов в самой понимании поэзии и, в частности, данного литературного «рода» (γένος), т. е. эпоса в его социальной динамике. Необходимо будет при этом изучать не только эпический род поэзии, но также придется изучать понимание поэм и их содержания на различных стадиях греческой и античной культуры в целом. На этом пути должны будут раскрыться интереснейшие вопросы методологического порядка. Например, придется иметь в виду, что грек, слушатель гомеровских поэм, вряд ли в каждой эпохе одинаково относился к различным «реалиям», которыми так обильно насыщены обе поэмы. Иными словами, вряд ли правильно каждое упоминание «предмета» или явления из религиозной поэзии непременно археологически или исторически сводить к определенному реальному данному. Многие реальные элементы с течением веков настолько должны были стереться, что превращались в словесные формулы.
        Наконец, осторожный подход должен был иметь место также и по многим методологическим соображениям, с которыми не могут не считаться гомеристы и яфетидологи.
        Так, прежде всего любое частное обследование текста Гомеровских поэм с необходимостью встречает на своей пути основной и неизбежный «Гомеровский вопрос»: «является ли наш эпос созданием одного или делом многих», как говорят Кауер в своих первых строках (Grundfragen), т. е. встает вопрос о «реальной глубине» эпоса, разумея под нею время фактического сложения нашего текста. Недостаточность одной лишь «высшей критики» вполне осознана.
        Отсюда, вытекает стремление опереться на смежные дисциплины: археологию, историю, географию и др., которые дают для объектов своих, — вещей, событии и явлений, — различные временные прикрепления. Развитие этих наук, в частности
[12]    
огромные достижения археологии, кажется, открывает новые перспективы для хронологического расслоения реальной глубины эпоса, так как богатое содержание его устанавливает, несомненно, непосредственную связь с объектами этих смежных дисциплин. На деле, однако, оказывается, что специальные науки все время имеют дело с реальной вещью, а не с обозначением ее в слове. Между тем анализ текста все время приводит нас только именно к этому материалу — слову. Поэтому, фактически многообразие точек зрения оказывается мнимым, и исследователь продолжает работать все тем же методом логического анализа, что и чисто композиционная критика. Специальные науки дают, правда, точку опоры, но не для хронологического расслоения текста, а лишь для типологического расслоения его содержания.
        В сфере такого типологического расслоения, т. в. раскрытия идеальной, отраженной, глубины эпоса, а не его реальной глубины (вопрос об авторстве), и должно оставаться всякое осторожное частное исследование эпоса, имея в виду, что наличие в определенном месте текста элементов типологически ранних не гарантирует нам относительно раннего характера и элементов с ними соседних, если сами по себе эти последние типологически неопределенны. Другими словами, типологическое расслоение эпоса должно всецело основываться на хронологических положениях специальных дисциплин, но обратные заключения от текста к реальному прошлому требуют чрезвычайной осторожности. Тем более важным является умножение числа таких хронологических положений, т. е. расширение почвы, на которой изучается наш эпос.
        В настоящее время хронологический остов реального временного следования дается и археологией эгейского мира и новыми литературными материалами классического Востока (шумерийскими, вавилонскими и хеттскими), наконец, тем, что можно назвать «лингвистической археологией» в работах, например, Калинки (Kalinka) или Кречмера (Kretschmer). Но все же от
[13]    
включения в рассмотрение нового материала не получается существенных результатов, так как, по существу почва остается прежняя.
        Казалось, поэтому, что при существующем положении «Гомеровского вопроса» необходимо обратить исследовательское внимание не только на «почву», на которой развился и видоизменился греческий эпос, но особенно на его «подпочву».
        Выражаясь образно, необходимо было проводить не только синхронистические исследования по горизонтали в пределах определяемых хронологически напластований «почвы», но стремиться построить работу также по вертикали, диахронически, уходя в «палеонтологию» культуры, а не отдельных вещей и явлений до-исторического прошлого, как это однажды (1908) пытались по своему сделать английские ученые в сборнике, переведенном затем на немецкий язык под названием « Antropologie und die Klassiker» (Heidelberg, 1908). Оговоримся при этом ещё раз, что, говоря о диахронизме мы подразумеваем палеонтологический метод изучения стадий развития и не стремимся к установлению «архаических» культур, которых можно было бы достичь своего рода методом «археологических» раскопок, устанавливающих какой-то палеонтологический колодец.
       Конечно, масштаб яфетидологии при глубине ее перспективы, слишком крупен для измерения реальной глубины эпоса; например, для решения вопроса возникла ли α Одиссеи до или после β. Но при исследовании глубины «идеальной» мы можем получить отсюда новые схемы временных прикреплений для расслоения топологического. Само собою разумеется, что дело идет не о выискивании в Гомере яфетических элементов, но о непредвзятом исследовании тех форм Гомеровского мировосприятия, на которые, без отношения специально к Гомеру, уже обращено внимание яфетидологии. Типологическое расчленение материала будет делом, по преимуществу, гомериста; типологическое расслоение во временной ряд, если оно окажется возможным, будет делом яфетидолога.
[14]              
        Как видно из напечатанных в «Сборнике» заслушанных сообщений, прежде всего необходимо было с одной стороны провести подготовительную работу для того, чтобы вскрыть под развитым гомеровским эпосом более глубокий слой недифференцированного комплексного мифо-религиозного восприятия (Баранов). Для определения этого глубинного слоя необходимо прежде всего было выставить широкую этнологическую почву, на которой покоится каждый эпос и гомеровский в частности (Франк-Каменецкий, Баранов, Шмидт). В связи с этим в представленных сообщениях особое внимание было уделяемо вопросам так называемых «дологического» или «диффузного» (Н. Я. Марр) мышления. Необходимо было также обратить внимание на уяснение «стадиальных» состояний r отношении Гомеровского эпоса (Мещанинов). С другой стороны, часть работы была направлена на сведение эпического материала, пользуясь яфетидологическими данными к первичным процессуальным состояниям будущих литературных схем эпоса и формам речевой культуры (Фрейденберг, Альтман). Наконец, при работе было обращено внимание на отношения Гомеровского эпоса к эгейской культуре и к крито-микенскому периоду и особенно на формы, в которых эти отношения закреплялась.

         IV.

        Приведенные в настоящем «Сборнике» работы вновь и вновь выдвигают необходимость уточнить основной методологический вопрос, от которого в сильнейшей степени зависит и обнаружение прочного исследовательского пути — вопрос этот о том, как производить исследование литературного и языкового материала, составляющего живую ткань обеих поэм, принимая во внимание, что применяющиеся до сих пор методы расслоения объединенного в одной литературной форме материала не дают достаточно ясных л удовлетворительных результатов.
        С марксистской точки зрения не представляется возможным говорить ни о данности эпической формы Илиады я Одиссеи, ни
[15]    
об их изолированности от культурного общественного комплекса, ни о прямолинейной исторической линии развития поэм без учета диалектики этого развития.
        Но, как установить диалектичность процесса в Гомеровских поэмах?
        Применение «исторического историзма» с его догматическим прагматизмом и «прочными» хронологическими опорными пунктами лишний раз доказывает несостоятельность «прямого историзма» — гомеровские поэмы не дают возможности себя расслоить на временные полоски, связанные между собою причинно-образными нитями.
        Но, как мы говорили, и типологическое расчленение эпоса дает незначительные результаты, так как, в конце концов, каждый типологически выделенный комплекс не может быть с достаточными основаниями рассматриваем, как «чистый», не содержащий элементов иных формаций или не относящийся к иной части диалектического процесса, чем та из которой он предположительно взят.
        Весьма затруднительному положению вопроса до известной степени оказывает помощь применение стадиального рассмотрения материала поэм, о чем неоднократно говорит Н. Я. Марр. Но и сама стадиальность гомеровских поэм страдает пока условностью, несколько не сделан учет самого процесса, порождающего же или иные стадии, отраженные в литературном материале поэм.
        Необходимо, кажется мне, обратить внимание на одну важную сторону каждого диалектического процесса, на то, что я назвал бы «совместимостью диалектических процессов».
        Мы можем говорить о диалектике целого и о диалектике частей. При этом оба типа процессов протекают совместно, но с различным темпом стремительности.
        К диалектике целого должен применяться «закон больших расстояний», к диалектике частей — «закон коротких расстояний», стадиальных, этапных, отдельных фаз и т. д. вплоть до самых
[16]    
мелких временных отрезков, в течении которых образовывались те или иные общественные формации.
        Так, например, речевая культура в целом имеет свою диалектику, направление которой может быть определено, как устремление к единому языку социалистического будущего всех населяющих земной шар геоэтнических единиц. Однако, в любом моменте этого диалектического процесса, начавшегося с выработки звуковой членораздельной речи, можно наблюдать диалектические процессы внутри тех или иных стадий развития речевой культуры.
        То же самое можно, например, наблюдать и в области изучения религии.
        Магия, возникшая при определенной ее обусловленности простейшим составом хозяйственно-производственных формаций, в стадии до-логического мышления человека, не закончила своего диалектического развития, посколько она является более или менее активным элементом даже в современном обществе не только пережиточно, но и сожиточно. Отживание ее наступит в какие-то грядущие времена, когда человечество освободится от религиозных оценок явлений мира в связи с изменением характера его мышления.
        Но, одновременно с диалектикой целого, т. е. диалектикой религии, можно установить диалектику частей — магия, занимавшая господствующее положение в одной стадии человеческого общества, на следующей, продолжая существовать уступила, однако, свое место порожденной ею собственно религии, и более специальном смысле слова с ее аниматизмом и анимизмом, что сопровождалось и изменениями в мышлении и его формах.
        Так и в отношении Гомеровских поэм необходимо, видимо, иметь дело с диалектикой целого и его частей, что означает в данном случае развитие Гомеровских поэм прежде всего в системе той формы мышления, которое представлено в литературном и языковом материале поэм, при наличии в различных стадиях влияний разнообразных общественных формаций.
[17]              
        При этом, однако, это общее требует установления таких явлений, которые выявляют на фоне этого общего, расходящиеся с этим общим формы, указывающие на принадлежность их, как звеньев, к частному диалектическому процессу.

         V.

        Охарактеризованное выше явление «совместимости диалектических процессов» влечет за собою вторую не менее сложную задачу.
        Каким образом возможно уловить совместимость нескольких диалектических процессов в Гомеровских поэмах, применяя яфетидологическую методологию?
        Прежде всего выступает кажущееся противоречие в самой возможности такого применения. Действительно, выше мы отмечали, что яфетидология, как глоттогоническое учение, в своем палеонтологическом методе работает на основе «закона больших расстояний». Гомеровские же поэмы в том виде, как мы их знаем, представляют собою материал, настолько уже переработанный движением времени, что с ним можно иметь дело, только на относительно весьма коротком временном отрезке.
        Особая затруднительность выступает еще дополнительно: гомеровские поэмы в своем литературно-оформленном материале лишены каких бы то ни было осязательно обнаруживаемых «швов» — поэмы представляют собою отмечавшуюся еще А. Н. Веселовским на другом материале некоторую слитность, в которой все острые и выступающие части потеряли свою отточенность. При этом я, конечно, не имею в виду так называемых «вставок», которые представляют собою ничто иное, как заплатки на ткани. Я имею в виду даже не самую ткань, сколько ее строение.
        Прибегая к сравнению, я позволю себе напомнить о существовании особого инструмента — «микротома», применяемого, например, в гистологических исследованиях. Для определения тон-
[18]    
чайшего состава ткани живого организма, исследователь берет исследуемый объект, покрывает его парафином, и данный конгломерат подвергает расчленению микротомом, получая срезы, внутри которых будет находиться и снятый слой исследуемой ткани. Срез, однако, настолько ничтожен по своей плотности, что исследовать его можно только под сильным микроскопом.
        Микроскоп дает отчетливую картину строения ткани, и исследователь восстанавливает ее в ясных рисунках, сопоставление которых дает ему историю развития мельчайших частей строения организма ничтожного насекомого; отсюда получается материал для умозаключения для понимания, например, нервной системы человека.
        Мне кажется, что в Гомеровском вопросе мы имеем нечто похожее на такое гистологическое состояние поэм.
        Действительно, независимо от филологического расчленения методом противоречий или наслоений внутри одной исторической эпохи или двух между собой «археологически» связанных, например, бронзового и железного веков, возможно брать поэму в целом или ее отдельные части и рассматривать их как части, включенные в парафин, под которым мы будем понимать социальную среду.
        Применяя микротом диалектики, мы получим стадиальные срезы, которые необходимо будет рассмотреть под палеонтологическим микроскопом, дающим большие увеличения, создаваемые яфетидологией.
        Таким образом, к небольшому отрезку времени мы сможем применить закон больших расстояний. При этом, однако, необходимо увеличенные изображения читать в их натуральном виде.
        Это мы можем получить, сопоставляя полученное увеличенное изображение части с тем целым, которое мы разбираем.
        Применяя указанный прием, мы, например, одновременно можем получить и сюжетное ядро Одиссеи в его до-логическом состоянии и понять его литературное оформление в поэме. Или
[19]    
мы можем говорить о типе представлений, связанных с «mana», и в то же время утверждать, что в чистой форме этой маны у Гомера нельзя определить.
        В этих случаях мы не будем впадать в состояние до-логического мышления, с присущим ему снятием закона противоречия — мы будем говорить о разных вещах: в одном случае мы будем описывать препарат гистологии Гомеровских поэм в другом случае будем иметь дело с реальным зрительно и акустически воспринимаемым литературным явлением.
        Ведь теперь, несомненно, становится ясным, что каждая гомеровская поэма является единым произведением, а не конгломератом каких-то диспаратных частей. Поэтому нас должен интересовать не столько автор, как лицо, сколько автор, как поэт, социологические законы творчества которого, как индивидуально-общественные, так и коллективно-общественные должны со временем поддаться научной формулировке.
        Сказанным я отнюдь не хочу утверждать, что мною предлагаются новые методологические догматы. Нет, я могу про себя сказать словами из Одиссеи (23,174):

        δαιμόνι, οὐ γάρ τι μεγαλίζομαι, οὐδ’ ἀθερίζω. . .

        Высказанные мысли, особенно некоторые из них, требуют дальнейшей коллективной проработки и имеют скромную цель осветить те трудности, которые стоят на методологическом пути исследования Гомера так же, как каждого крупного литературного произведения.
        Учитывая трудности и учась их преодолевать и разрабатывая путь материалистического оформляемого научным марксизмом исследования, возможно будет, я надеюсь, подойти через ряд лет упорной работы не столько к повой постановке гомеровского вопроса сколько к постановке нового гомеровского вопроса — парафразируя старое выражение Шпильгагена, однажды справедливо сказавшего, что «поэт гомеровской эпохи был не поэтическим выразителем народа, но выразителем своего поэтического народа».
[20]              
        При таком новом «Гомеровском вопросе» решение теоремы «Гомер и яфетическая теория» по существу сведется не столько к изучению новых сторон и вопросов гомеровских поэм, сколько и, вероятно, главным образом, к проблеме создания новой, действительно исторической, т. е. материалистической поэтики_г в деле выработки которой Гомер и яфетидология дадут неоценимый по важности материал.