[1]
       чение Н. Я. Марра является одним из крупнейших достижений советской науки. Н. Я. Марр поднял науку о языке на новую историческую высоту. Языкознание, как и всякая другая наука, имеет свою длительную историю развития. Отдельными вопросами языка (грамматическими и лексическими) занимались еше в древности в Индии, в Греции и в Риме. Нам хорошо известное деление и наименование основных частей речи (имя, глагол, местоимение и др.) и грамматических категорий (падежи, род и др.) было выработано свыше двух тысяч лет тому назад.
        Но изучение языка в древности было еще в зачаточном состоянии, языкознание делало тогда свои первые неуверенные шаги. Языком интересовались для философских целей и главным образом для толкования и перевода старых литературных текстов (т. е. для филологических целей), изучали язык (в основном это был греческий или латинский) изолированно, и на основе лишь одного изолированного языка часто делались обобщающие выводы, не имеющие ничего общего с наукой.
        Не на много дальше шагнула вперед наука о языке в средние века. В основном и тогда ограничивались одного лишь латинского языка —единственного официального языка науки и религии того времени в Западной Европе. Только с эпохи Возрождения (с XV— ХVI вв.) изучение языков сильно продвигается вперед. Развитие торгового капитала, колониальная экспансия, открытие новых стран и новых торговых путей и развитие национальных языков вызывают потребность в ознакомлении с новыми языками, и не только с европейскими. На протяжении XV—XVIII вв. ведется значитель
ная работа по описанию различных язы
ков; создаются многочисленные граммати
ки и словари. Достижения языкознания
 данной эпохи видны из того, что к концу
 XVIII в. имеются уже сведения примерно о 500 языках мира.
        Но все же до XIX в. языкознание ещё не существует как самостоятельная научная дисциплина. Языкознанием интересуются, главным образом, филологи и философы. Изучение языков носит в основе своей практический характер. Каждый язык изучается отдельно, изолированно, без сравнения с другими языками. Исследовательская 
база, — накопление конкретных сравнитель
ных фактов из различных языков, кото
рые давали бы возможность делать обобщения и выводы по вопросам языка, — 
очень ограничена.
        До XIX в. были созданы лишь необходимые предпосылки для дальнейшего развития языкознания и для превращения его в самостоятельную науку.
        Языкознание XIX в. известно под названием индоевропеистики.^[1]
        Индоевропейское языкознание, вызванное к жизни бурным ростом промышленного капитала, представляет собой более высокую ступень в истории развития науки
 о языке. За время своего существования 
(свыше 100 лет) индоевропейское языкознание создало большие ценности: накоплен
[2]      
большой опыт исследования языков, выработана техника исследования и собран колоссальный конкретный материал об отдельных языках. Достаточно указать на тот факт, что в 1924 г. в обзоре о языках мира перечисляется уже свыше 2000 языков (вместо 500 языков в конце XVIII в.).
        Но достижения не ограничиваются лишь количественным показателем: индоевропейское языкознание значительно продвинуло вперед метод исследования и расширило и углубило познание и понимание языковых явлений. До XIX в. языки изучались в основном вне всякой связи между собой, а в XIX в. в. весь метод исследования становится уже сравнительным, и это дало возможность сблизить языки между собой и установить общие черты между отдельными языками, т.е. установить группы родственных языков. Стали также сравнивать современное состояние языков с прошлым по их же письменным памятникам. Индоевропейское языкознание поэтому и получило название «сравнительно-историческое языкознание». В XIX в., в частности в конце этого века, сильно продвинулось вперед изучение живых диалектов. В XIX в. были выдвинуты важнейшие вопросы языкознания.
        Но тем не мене индоеврорейское языкознание очень ограничено : оно в конце концов попало в тупик и стало тормозить дальнейшее развитие науки о языке.
        Основой основ индоевропейского языкознания является идеалистическое мировоззрение. Отсюда — непонимание диалектического развития базиса и надстройки, непонимание основных движущих сил развития человеческого общества, непонимание действительных факторов языкового процесса. Индоевропеисты не в силах поэтому воспринять язык как явление надстройки, не в силах вскрыть действительные причины, которые обусловливают весь языковой процесс. Языковой процесс индоевропеистами отрывается от социально-экономической жизни, язык — от общественного сознания, от мышления, форма — от содержания. Язык не исследуется в его единстве, а в разрыве на части: изменения звуковой стороны слов рассматриваются в отрыве от семантических (смысловых) изменений слов, лексика отрывается от грамматики, морфрология — от синтаксиса.
        Как следствие всего этого, важнейшие проблемы языкознания не получили разрешения. Индоевропейское языкознание выдвинуло целый ряд необоснованных теорий по вопросам языка, преграждая этим самым путь к действительному разрешению выдвинутых языковых проблем.
        На смену буржуазной науке расцвела передовая советская наука, в том числе и наука о языке. Учение Н. Я. Марра — это передовое революционное языкознание, построенное на основе диалектического материализма. Учение Н. Я. Марра, или, как оно называется, «новое учение о языке», исторически выросло из старого языкознания. Н. Я. Марр критически усвоил буржуазное наследство и, опираясь на основные положения классиков марксизма-ленинизма, построил новое учение о языке. Как лучший представитель советской передовой науки, Н. Я. Марр опрокинул устои старого языкознания и уверенно двинулся вперед к марксистско-ленинскому языкознанию. Он не только выдвинул общие положения, но и на колоссальном языковом материале дал блестящий образец того, как надо вести исследование в этом направлении. Благодаря новому подходу к языку Марру удалось разрешить самые сложные проблемы языкознания.

        Учение о единстве языкотворческого 
процесса

        Учение о едином языкотворческом процессе является ядром нового учения о языке. Эта проблема включает в себя целый ряд важнейших вопросов языкознания: вопрос о происхождении человеческой речи, вопрос о разнообразии языковых типов, вопрос о возникновении родственных языков и ряд других.
        Как эта проблема разрешается индоевропеистами? На все вопросы языкотворческого процесса индоевропейское языкознание дает следующий ответ: когда-то и где-то существовали какие-то пранароды, которые говорили на каких-то праязыках. Эти-то пранароды и праязыки разветвились и распространились по всему миру, и от этих праязыков получились ныне существующие языки. Согласно данной теории получается, например, что русский, украинский, белорусский и другие славянские языки произошли от одного праславянского языка; французский, испанский, итальянский и другие романские языки произошли от одного прароманского языка; немецкий, английский, шведский, голландский и другие германские языки произошли от одного прагерманского языка и т. д., а все эти праязыки совместно с целым рядом других языков Европы и Азии (древнеперсидский и др.) в свою очередь произошли от одного прагерманского языка и т.д., а все эти праязыки совместно с целым ряжом других языков Евпропы и Азии (древнеперсидский и другие) в свою очередь произошли от одного индоевропейского праязыка.
[3]                
        Таким же образом индоевропеистами и объясняются причины общих черт других языковых групп (семитских, хамитских, угрофинских и т. д.). Родство языков подается, следовательно, как кровное родство, как родство детей, произошедших от одной матери. Каждая родственная группа получила поэтому название «семья», что выражает кровное родство («индоевропейская семья языков», «семитская семья языков» и т. д.). Схема каждой «семьи» языков представлена в виде дерева, ствол которого означает «праязык» данной группы, а ветви — праязыки более мелких групп и т. д. Такова в общих чертах основная теория индоевропеистики — теория праязыка. Этой теорией «объясняются» индоевропеистами все вопросы языкотворческого процесса. На вопрос о том, «каким образом возникли существующие языки мира», индоевропеистика отвечает: «они ответвились от праязыков». На вопрос о том, «почему отдельные языки или группы языков отличаются друг от друга своим строем, способом  словотворчества  и т. д.», индоевропеистика отвечает: «потому что такими были праязыки, от которых соответствующие языки унаследовали все свои характерные черты». На вопрос о том, «каким образом возникли языки с общими чертами», — индоевропеистика отвечает: «потому что они произошли от одного праязыка» и т. п.
        Теорией праязыка преграждается путь к действительному разрешению языкотворческой проблемы. «Единый праязык, — утверждает Марр, — есть сослужившая свою службу научная фикция».
        1. Индоевропеисты утверждают, что европейские народы откуда-то пришли с готовым языковым материалом. Но ведь этим вопрос о происхождении языков не решается, а просто, снимается.
        2. Индоевропеисты утверждают, что
 исторический путь народов и языков шел
 от единичности к множеству, к раздробле
нию (разветвление пранародов и праязы
ков), между тем, как показывает история 
человечества, путь шел (конечно, не пря
молинейно) в обратном направлении: от
 множества к укрупнению — от мелких перво
бытных коллективов и племен к народам 
и нациям и, следовательно, от множества 
языков мелких коллективов к националь
ным языкам. В средние века, как указывает Марр, в Европе было несколько сот 
языков, а в настоящее время — всего- лишь несколько десятков.
        3.  Индоевропеисты утверждают, что
 современное состояние языков в основном унаследовано от соответствующих пра
языков. Это означает полное отрицание качественного изменения языков, отрицание возможности появления новых языко
вых типов и наличия переходных типов, 
отрицание скачкообразного развития язы
ков. История языков сводится только к количественным, формальным изменениям. Сравнительно-историческое  языкознание индоевропеистов по существу антиисто
рично.
        4. Индоевропеисты утверждают, что каждая языковая «семья» (индоевропейская семитская и т. д.) имеет свое собственное обособленное, независимое от других языковых групп) происхождение. Между различными языковыми группами воздвигнуты китайские стены. Этим самым языкотворческий процесс человечества искусственно разорван на части, и каждая часть изучается вне всякой связи с другими. Теория праязыка поэтому является величайшим тормозом для разрешения проблемы языкотворческого процесса, для изучения подлинной истории языка и мышления.
        5. Теория праязыка является основой 
расовой теории буржуазного языкознания. Наличие различных языковых типов ведь 
объясняется индоевропеистами в плане на
следственности, т. е. происхождением от  различных праязыков. Более развитые и менее развитые языки, следовательно, 
объясняются «почетным» или «непочетным»
, «высоким» или «низким» происхождением
. т. е. расовым происхождением. Расовая теория полностью отражает идеологи
ю и классовые интересы империалистов. Она 
(расовая теория) оправдывает разделение 
народов на «извечнокультурные», «избран
ные», и на «извечнодикие», «малоценные»
, «осужденные на вымирание», и оправдывает, следовательно, грабительскую политику империалистов по отношению к колониальным народам, по отношению к слабым народам вообще. В наши дни расизм 
используется в своей наглой неприкрытой форме фашистскими людоедами для ограб
ления и уничтожения слабых, беззащитных народов.
        Нам теперь вполне понятна будет характеристика, которую дает индоевропейскому языкознанию Н. Я. Марр.

«Индоевропейская лингвистика, говорит он, — есть плоть от плоти, кость от кости отживающей буржуазной общественности, построенной на угнетении европейскими народами народов Востока их убийственной колониальной политикой» («Язык и современность» 1932, стр. 6).

[4]                
        Путь к разрешению языкотворческой проблемы указывают классики марксизма. Язык ими рассматривается в связи с историей человеческого общества, в связи с прочесом труда, в связи с мышлением.

«Язык так же древен, как и сознание; язык как раз и есть практическое, существующее и для других людей, и лишь тем самым существующее также и для меня самого действительное сознание, и, подобно сознанию, язык возникает лишь из потребности, из настоятельной нужды в общении с другими людьми» (Маркс и Энгельс, Немецкая идеология, 1934, стр. 20 — 21).

        О роли труда в процессе развития человека и языка Энгельс говорит:

«Этот процесс развития не приостановился с момента окончательного отделения человека от обезьяны, но у различных народов и в различные времена, различно по степени и направлению, местами даже прерываемый попятным движением, в общем и целом могуче шествовал вперед, сильно подгоняемый, с одной стороны, а с другой — толкаемый в более определенном направлении новым элементом, возникшим с появлением готового человека, — обществом» («Роль труда в процессе очеловечения обезьяны». «Диалектика природы», 6-е изд., стр. 53).

        Эти положения классиков марксизма о возникновении и развитии человеческой речи, о единстве языкотворческого процесса, как и процесса развития общества, получили конкретизацию и дальнейшее развитие в трудах Н. Я. Марра.
        В результате многолетнего исследования, главным образом, не изученных буржуазным языкознанием, обойденных многочисленных бесписьменных языков, Марр опрокинул индоевропейскую теорию об отдельных изолированных расовых «семьях» языков и разрушил китайские стены, воздвигнутые между отдельными языковыми группами.
        Вместо теории о праязыке, Марр на огромном материале языков различных систем построил учение о единстве языкотворческого процесса. Это учение гласит, что каждый язык является неотъемлемой частью единого общечеловеческого языкотворческого процесса.
        Это учение гласит, что нет особых «почетных» и «непочетных» происхождений, а что все языки мира без исключения имеют одно происхождение, одно начало. Но это начало не есть праязык, а наоборот, многоязычие, т. е. все языки мира произошли на базе других языков, «стоявших на более ранней стадии развития человеческой речи», и новые языковые типы «есть создание новых хозяйственно-общест
венных условий» (Марр). Все языки мира 
в конечном счете происходят от первичного, 
примитивного состояния человеческой речи, 
и это первичное состояние имело место 
везде и всюду, где произошел процесс 
очеловечения обезьяны, где произошел 
процесс возникновения человеческого об
щества.
        С самого начала возникновения человеческого общества происходит непрерывная цепь развития человеческой речи. Одна система речи заменяется другой, новой, возникающей в недрах предшествующей системы, как дополнительное средство общения, но в дальнейшем взрывающей старую систему. Это происходит тогда, когда старая система перестает удовлетворять все растущую потребность, обусловливаемую развитием производительных сил и производственных отношений, и когда старая система становится тормозом для дальнейшего развития мышления. Но развитие языка и мышления не происходит равномерно, как неравномерно происходит и развитие общества. Определенные языки, — как указывает Марр, — могут отстать от широкой дороги языкотворческого процесса. Но это, конечно, происходит не потому, что они (эти народы) принадлежат к «низшей расе», и не потому, что они имеют иное происхождение, чем другие. Причины этого явления заключаются в том, что они вследствие определенных исторических условий отстали от широкой дороги хозяйственно-общественного развития человечества; причины большего и меньшего развития народов и языков лежат в конкретно-исторической обстановке, в которой живут народы. Вот эти конкретно-исторические обстоятельства обусловливают пути раззития отдельных языков и языковых групп. С изменением условий отсталые народы могут быстрым темпом делать скачки в своем развитии. В этом мы можем убедиться на примере советской действительности.
        До революции многие языки были бесписьменными или нелитературными. Эти народы были оторваны от культурной жизни страны. Отсюда — отсутствие или бедность общественно-политических и научно-технических терминов в этих языках до революции. Отсюда — их неразвитый синтаксис. В области литературы они ограничивались такими жанрами (как сказка, предание и т. п.), которые не требуют сложных синтаксических конструкций. Но после Октябрьской революции все эти народы стали равноправными членами великой социалистической родины, активными
[5]      
строителями социализма. Ясное дело, что эти языки должны были сделать скачок в своем развитии. И это совершилось. «Октябрьской революцией, — писал Марр, — взорваны замкнутые «миры», и со стройкой Союза ССР идет новое языковое строительство. Весь Союз обратился в лабораторию языкотворчества: 169 не существовавших вчера или бесправных языков (показалось, расово-прирожденной отсталости, говорящих на них народов) получают бытие и письменность, идет по ним массовая работа» (Избр. работы, т. III, стр. 93).
        Результаты этого скачка уже налицо. С выходом на широкий путь литературного развития эти языки нашли и находят способы и средства для освоения таких жанров, как научно-логическая речь, сложно-повествовательная речь и т. д. На этих языках уже выражены самые передовые идеи человечества — идеи классиков марксизма-ленинизма. На этих языках красуется величайший документ нашей эпохи — Сталинская Конституция.
        Человеческая речь проделала различные 
стадии развития. Первая система челове
ческой речи, по Марру — комплексная. 
Человек на этой стадии не обладает еще 
специальным органом речи и пользуется 
для общения с другими членами коллектива 
телодвижением, мимикой, жестами и вы
криком.
        Вторая система речи — это ручная, когда главным органом речи является рука.
        Последняя система речи — это звуковой язык. В процессе труда выковываются новые органы речи для произношения членораздельных звуков.
Звуковой язык, которым мы пользуемся до настоящего времени, проделал различные стадии и этапы в своем развитии.
        Выражая на первичной стадии примитивные представления об окружающем мире, звуковой язык достиг такого уровня развития, при котором он в состоянии выражать сложнейшие понятия диалектического мышления, выразить марксистско-материалистическое понимание природы и общества.
        Звуковой язык проделал большой путь развития в отношении своих средств выражения.
        Начиная со слова-предложения (когда один звуковой сингнал выражал целый комплекс представлений), звуковой язык в своем развитии дошел до сложнейших синтаксических конструкций.
        Начиная с неоформленных слов, звуковой язык в своем развитии дошел до огромного количества форм (суффиксов, префиксов, инфиксов, окончаний и т. д.) для выражения разнообразнейших отношений и категорий (падежей, времен, наклонений, видов, лиц и т. д.).
        Начиная с минимального количества диффузных (нерасчлененных) членораздельных звуков, звуковой язык в своем развитии дошел до большого количества фонем для образования и изменения слов.
        Начиная, наконец, с минимального количества слов, звуковых сигналов, звуковой язык достиг огромного богатства слов и неисчерпаемых возможностей для непрерывного увеличения их запаса.
        Ясное дело, что каждая из перечисленных областей языка не развивалась обособленно от других. Лексика, синтаксис морфология, фонетика развивались во взаимной связи, во взаимодействии и взаимной обусловленности, как единое целое и язык в целом развивался в единств с мышлением.
        Весь пройденный путь человеческой речи находит свое выражение в конкретных языках мира. Каждый конкретный язык или группа языков находится на определенной стадии и на определенном этапе единого языкотворческого процесса. Ни один язык не возникал на пустом месте, а на базе других языков. Каждый конкретный язык следовательно, включает в себя весь опыт, все достижения предшествующих стадий развития.
        Место, занимаемое каждым конкретным языком в едином языкотворческом процессе, — это центральная проблема в учении Н. Я. Марра. Стадиальный подход к языку является основной чертой учения Марра. Правильность положений о единстве языкотворческого процесса подтвержден Марром на огромном материале многочисленных языков. Он вывел изучение языка на широкую дорогу: каждый конкретный язык им изучается в мировом масштабе. Оказывается, что общие черты (в путях словообразования, в грамматических конструкциях и т. д.) имеются не только между языками одной «семьи», но и между языками различных «семей». В одних языках определенная конструкция или форма является нормальным явлением, в других — необычное явление для норм языка. В старых грамматиках такие «необычные факты» рассматриваются как «исключения», как «ненормальность», и никакого объяснения этого явления не дается. Это потому, что язык старыми языковедами рассматривается статично, неисторично. Но при историческом, стадиальном подходе к языковым явлениям эти необычные факты оказываются вполне закономерными.
[6]              
        В действительности эти «необычные» факты являются или пережитком предществующих стадий, или зарождением новых элементов последующего этапа развития языка. Приведем примеры.
        Имеется в языке группа так называемых чувственных глаголов, как желать, любить и т. д.
        В русском и в других индоевропейских языках эти глаголы оформляются как активные, т. е. лицо, переживающее эти процессы стоит в именительном падеже и является в предложении подлежащим, например, я хочу, я люблю, я желаю и т. д. Но большинство этих глаголов (хотя далеко не все) употребляется также в безличной форме, т. е. это лицо стоит не в именительном, а в косвенном падеже, например я хочу и мне хочется, я думаю и мне думается и т. д. Но вот имеется непонятное исключение: некоторые глаголы данной группы употребляются исключительно в безличной форме, как мне кажется, мне нравится и др.
        Это явление наблюдается в русском, французском, немецком и других индоевропейских языках. В этих языках это действительно отклонение от обычных норм. Но объяснение этому явлению находим лищь тогда, когда мы обращаемся к другим неиндоевропейским языкам, к таким языкам, которые сохранили черты предшествующей стадии языкового процесса, конкретно — к одному из яфетических (кавказских) языков, к грузинскому. Оказывается, то, что в русском, например, является исключением, то в грузинском является нормой, и то, что в русском является нормой, то в грузинском — исключением. Рассматриваемые нами глаголы в грузинском языке в основном оформляются как безличные, пассивные, но в виде исключения имеются и личные конструкции. О чем это говорит? Это безусловно говорит о том, что на предшествующей стадии они становятся личными. Отсюда и получается, что в грузинском языке эти исключения (т. е. личное оформление) являются зарождением нового в языке, именно: начало процесса перехода к активному, личному строю, а в русском, как и в других индо-европейских языках, этот процесс перехода к активному строю уже завершен и остались только исключения без личного оформления глаголов этой группы, как пережиток, прежней стадии. Но в грузинском языке мы находим ключ к пониманию возникновения самой безличной формы предложения. Оказывается, что безличная форма предложения была первоначально личная, т. е. кроме лица, подвергавшегося воздействию и потому стоявшего в косвенном падеже, имелся в предложении и субъект. Но этот субъект нереальный, а сверхъестественная сила (тотем, или, позднее, божество). Это восходит к той стадии мышления, когда люди верили, что каждое чувство вызвано кем-то, и это нашло свое отражение в языке. На, последующей же стадии мышления, сверхъестественный субъект в предложении стал непонятным и потому излишним. Вследствие этого предложение стало восприниматься как безличное, как предложение, не имеющее подлежащего. На дальнейшей стадии развития языка эти «безличные» предложения становятся снова активными, личными, но в качестве подлежащего уже выступает само переживающее лицо (я желаю и т. д.).
        Приведем другой пример.
        Возьмем грамматический род (мужской, женский, средний). С нашей логической точки зрения непонятно, почему, например, потолок стал мужского рода, а стена, кровать — женского рода, почему в немецком языке женщина — среднего рода; (das Weib), почему голова в русском—женского рода, нос — мужского, а в немецкой наоборот: голова — мужского, а нос — женского рода и т. д.
        Но эти факты непонятны до тех пор,
 пока мы их рассматриваем с точки зрения нашего мышления и замыкаемся в рамки 
одной лишь языковой системы, в данном 
случае в рамки индоевропейских языков. Объяснение же этих фактов получаем 
тогда, когда мы обращаемся к другим языковым типам, стоящим на более ранней 
стадии языкотворческого процесса.
        В южноафриканском языке зулу[2] вещи не делятся на мужской, женский и средний род, а на группы или классы, прнчем в каждую группу попадают разнообразные, с нашей точки зрения ничем не связанные вещи. Так, например, к одной группе причисляются (т. е. имеют определенный общий показатель, одну общую грамматическую форму) такие вещи, как нож, имущество, препятствие, любовь, небо и др., к другой группе — смелость, лицо, ночь, трава и т. д.
        Так обстоит дело и с другими группами.
[7]                
        Есть такие языки, в которых вещи делятся только на две группы. Например, в абхазском языке (южнокавказский) — на класс « активных» и класс «пассивных», или на класс «человек» и класс «не человек», причем «раб», например, попадает в класс « пассивных». В некоторых языках Африки и Америки вещи делятся на класс «одушевленных» и класс «неодушевленных», причем в класс «одушевленных» включены, кроме животных, также: деревня, солнце, луна, звезды, гром, снег, лед, злаки и т. д. В других языках вещи делятся на класс «больших» и класс «маленьких» и т. д.
        Эти факты безусловно свидетельствуют о том, что грамматический род — поздней
шее явление и что он исторически прои
зошел от первичных групп, или классов.
        На предшествующих стадиях мышления классификация вещей происходила по другому принципу, а именно: по принципу социальной значимости вещей, т. е. в зависимости от того, какую роль определенный предмет играл в жизни коллектива. Таким образом, в одну группу могли попасть самые разнообразные вещи. Каждая такая группа имела определенный языковый признак, определенную форму. На последующих же стадиях мышления, при других отношениях к окружающему миру первоначальная значимость вещей изменилась. Но слова, обозначающие эти вещи, все же продолжали по своим формальным признакам причисляться к прежней группе, но уже без всякого логического основания.
        Этим и объясняется наш грамматический род. Когда-то при другом миропонимании женщина, раб, например, могли быть зачислены в группу «пассивных», «неодушевленных» и т. д., а неодушевленные предметы, наоборот, — в группу «активных», «одушевленных» и т. д. Развитие мышления уходит вперед, а язык продолжает часто оперировать старыми средствами, которые отражают предшествующую стадию мышления. При наших нынешних представлениях мы относим тот или иной предмет к одному или другому роду уже чисто формально, т. е. по формальному признаку слова, по его окончанию. Только поэтому могут быть такие случаи, когда два слова, обозначающие одно явление (т. е. синонимы), принадлежат к различным грамматическим родам по их различным окончаниям, например, кино — среднего рода, а кинематограф — мужского рода. Луна — женского рода, а месяц — мужского рода.
        Этот пример опять-таки ярко иллюстрирует единство языкотворческого процесса.
        Факт наличия общих черт между различ
ными языковыми типами, далекими друг от друга во времени и пространстве, с одной стороны, и факт наличия пережитков 
в одном и том же языке, с другой сторо
ны, наилучшим образом подтверждают основные положения учения о единстве языкотворческого процесса.
        Каждая исследовательская работа Марра 
и его последователей (в первую очередь 
ближайшего ученика Марра — академика И. И. Мещанинова) вскрывает все новые и новые факты единого языкотворческого процесса.
        Н. Я. Марр взорвал замкнутые миры языковых «семей» и выявил родство языков всего мира, стадиальное родство языкотворческого процесса. Этим самым Марр взорвал теорию избранности языков — расовую теорию буржуазного языкознания.
        Совсем в другом свете понимается Марром само понятие «родство языков».
        «Родство, — говорит Марр, — социальное схождение, неродство — социальное расхождение». Это значит, что родство языков получилось не потому, что эти языки произошли от одного праязыка, а потому, что на определенном этапе своего исторического пути в процессе и результате социальных схождений у этих народов выработались общие черты в языке. Новые языковые типы и языковые группировки не появляются откуда-то в готовом виде, как утверждают индоевропеисты. Их происхождение надо искать не в пространстве а во времени: они появляются на исторической арене в процессе и результате социальных сдвигов, социальных скачков. «Эти сдвиги, — говорит Марр, — настолько мощны, настолько громадны..., что новые поколения кажутся пришедшими из другого мира... Мир при таких сдвигах переворачивается верхом вниз или, вернее сказать, низом вверх... Эти стороны — не пространства, а времени» («Язык и мышление»).
        Человеческая речь началась из множества языков и двигается (не прямолинейно, конечно) к единому мировому языку.

«У языков одно происхождение, — говорит Марр, — но вначале не праязык. Вначале, наоборот, много языков… и как человечество от кустарных разобщенных хозяйств и форм общественности идет к одному общему мировому хозяйству и одной общей мировой общественности в линии творческих усилий трудовых масс, так язык от первичного многообразия гигантскими шагами продвигается к единому мировому языку» (Избр. работы, т. II, стр. 135).

        Таким образом, Марр пришел к марк-
[8]      
систско-ленинскому тезису о превращении национальных языков в один язык в мировом внеклассовом обществе, так ясно сформулированному И. В. Сталиным на XVI Съезде партии.
        Что касается более далекой перспективы национальных культур и национальных языков, то я всегда держался и продолжаю держаться того ленинского взгляда, что в период победы социализма в мировом масштабе, когда социализм окрепнет и войдет в быт, национальные языки неминуемо должны слиться и один общий язык, который, конечно, не будет ни великорусским, ни немецким, а чем-то новым» (цитируется по сборнику «Ленин — Сталин», Избранные произведения в одном томе, 1936, стр. 571).
        Таково в общих чертах учение о единстве языкотворческого процесса.

        Учение о законах семантики

        Вопросы истории слова, законов словотворчества на различных стадиях развития мышления, закономерного изменения значений слов стоят в центре внимания Н. Я. Марра.
        Старое языкознание изучало и изучает язык в отрыве от социальной жизни общества. Основное свое внимание оно сконцентрировало на формальной стороне слова, на его звучании. Ясно, что при таком подходе, невозможно было установить какую-либо закономерность в образовании новых слов и изменении значения старых слов.
        Язык непрерывно обогащается и изме
няется. Но новое не выдумывается произ
вольно, а создается соответственно нормам 
родного языка.
        Кроме того, далеко не всё, что каждый создает, становится достоянием всего коллектива, далеко не всё входит в инвентарь народного языка.
        В языке получают права гражданства новые слова и новые значения, когда общество ощущает в этом потребность. И когда эта потребность возникает, слово создается чаще всего не одним человеком, а многими людьми в различных местах и сразу становится достоянием всего коллектива. Например, такие слова, как ударник, соцсоревнование, стахановец и сотни советизмов очень быстро стали органическими в языках советского народа и обрасли целыми гнездами, как ударник, ударничество, ударная бригада, работать по ударному и т.-д., стахановец, стахановка, стахановское движение и т. д.
        Это случилось потому, что эти слова выражают то, что весь, советский народ ощущал и ощущает потребность выражать.
        Но язык обогащается не только путем образования новых слов, а также путем использования старых слов для новых вещей, для новых явлений. Отсюда и получается, что большинство слов каждого языка имеет больше одного значения. Например, такое слово, как бумага означает и материал, и, документ и т. д., слово стол означает и мебель, и питание (хороший стол в смысле хорошего питания) и т. д.
        Изменение значения слов также не происходит произвольно, а зависит «от норм увязанности значений с хозяйственной жизнью и ее запросами, закономерно меняющимися на различных ступенях стадиального развития» (Марр).
        Изменение в значении слов отражает
 изменения, происходящие в самой жизни, 
в объективной реальной действительности.
 Ясно, что старые термины для новых 
явлений часто очень мешают осознать пол
ностью содержание, сущность нового яв
ления. Это противоречие между словом и
 содержанием обозначаемого явления осо
бенно ярко выступает тогда, когда про
исходят великие исторические события, 
революционные сдвиги в жизни общества
 и, следовательно, происходит ожесточен
ная борьба за новые завоевания, за новые 
достижения. Точный термин становится 
лозунгом классовой борьбы. После Ок
тябрьской революции поэтому много до
революционных терминов заменено новыми,
 которые отражают наше новое социалисти
ческое отношение к жизни, которые от
ражают нашу советскую действительность.
        Н. Я. Марр поэтому уделял исключи
тельное внимание вопросам терминологии 
и выдвинул вопрос терминологии, как 
первостепенной важности в строительстве
 национальных языков Советского Союза.
        Но в различных областях жизни факт 
перенесения старых терминов на новые
 вещи занимал (и занимает) большое место 
в языке. Это обычное и закономерное яв
ление, так как это вытекает из самой сущ
ности диалектического развития общества,
 сознания и языка.
        Заслуга Марра не только в том, что он 
наглядно показал связь словотворчества с 
общественным сознанием на различных 
стадиях истории человечества, но также 
и в том, что он вскрыл важнейшие зако
ны этой связи.
        Марр установил, что ведущим законом при движении значений слов является
[9]      
функциональный принцип. В учении Марра это известно под названием «функциональной семантики».
        Этот закон гласит, что при наименовании новых вещей общественное сознание считается главным образом с функцией, выполняемой новыми вещами. Общественное сознание связывает функцию нового предмета с функцией, выполнявшейся ранее известный предметом. Между старыми и новыми вещами устанавливается, таким образом, функциональная связь, функциональная общность, и название старых вещей переносится на новые вещи.
        Этот ведущий принцип выявлен Марром в многочисленных языках. Приведем несколько примеров из русского языка.
        Например, слово стрелять. Это слово, было создано тогда, когда еще не было огнестрельного оружия, когда еще пороха не было. Важнейшим оружием служили лук и стрела, убивали стрелами, и отсюда — глагол стрелять. Когда приобрели порох, то вместо стрел стали употреблять пули. По существу перестали стрелять и начали пулать. Все же употребляется старое слово, но с новым значением. Это произошло потому, что между стрелами и пулями имеется функциональная общность. Менялись средства, пули стали выполнять функцию стрел, и слово стрелять перенесено на новое явление. Мы имеем здесь яркий пример перенесения слов на новые вещи по функциональному закону.
        Лист (книги) получило это название потому, что раньше писали на листьях растения. Когда стали писать на бумаге, страницы книги продолжали называться листами, по функции.
        Первое время, как указывает Марр, трамваи называли конкой, хотя вагон везли не кони. Это потому, что трамвай стал выполнять функции конки.
        Марр указывает, например, что собака использовалась в хозяйственной жизни многих коллективов в качестве средства передвижения раньше, нежели лошадь. Когда функции собаки стала выполнять лошадь, то на нее было перенесено название собаки. И в русском языке есть доказательство того, что слово конь означало раньше и собаку. Слово конь имеется в слове кон-ура, что означает помещение для собаки.
        Марр указывает, что не случайно слово соль имеется в слове сол-н-це. Соль действительно была названа по солнцу, потому что соль стала выполнять определенную функцию, которая раньше выполнялась солнцем, а именно, функцию вяления пищевого продукта, функцию сохранения продукта от гниения.
        Марр приводит многочисленные факты функционального закона из различных языков.
        Но функциональный принцип надо понимать в широком смысле этого слова. По функции называются новые вещи старыми словами не только в том случае, когда новый предмет начинает выполнять функцию старого предмета, а имеются различные виды функциональной семантики.
        Так, название органа или аппарата используется для обозначения действия, функции данного органа или аппарата. Например, слово язык означает анатомическую часть и как важнейший орган речи — также и речь, т. е. функцию этого органа. Слово часы означает и аппарат для измерения времени и единицы времени, т. е. функцию.
        Слово глаз кладется в основу слова, выражающего функцию этого органа —
 глазеть. То же самое со словами бомба и бомбить, печь (русская печь) и печь, 
(печь хлеб) и т. д.
        Имеется и такой вид функциональной семантики, когда новые вещи выполняют функции, сходные с функциями старых вещей. И в данном случае старые слова переносятся на новые вещи.
        Так, например, обстоит дело со многими названиями частей машин, на которые перенесены наименования органов человеческого тела, как ручки, ножки, зубцы, спинки и т. д.
        Помимо функционального закона, Н. Я. Марр вскрыл и другие законы семантики.
        К ним относится принцип наименования частей по целому. Этот принцип имел место, главным образом, на предыдущих стадиях мышления, когда представления о частях не были еще достаточно четко осознаны как самостоятельные единицы. Это нашло свое выражение в языке, а именно: целое и его часть обозначаются часто одним словом, т. е. название целого переносится на его части.
        Представление об этом принципе могут нам дать и факты русского языка. Слово лето означает и год (несколько лет, столетие, пятилетка), т. е. целое, и часть года (лето). Слово год в значении 12 месяцев, т. е. часть времени, и год в значении времени вообще, т. е. целое (по-год-и в значении по-времени), а в белорусском год означает час (годзина), час —
[10]    
60 минут и минута (в слове сей-час), а в белорусском — время вообще.
        Можно привести и такие факты, когда дерево как целое, и плод, как часть дерева называются одним словом, например груша (дерево и плод), вишня и т. д. Н.Я. Марр во многих, языках вскрыл такие факты, когда птица и крыло, солнце и небо и т. д. называются одним словом.
        Установлен и другой принцип, связанный с диференциацией представлений. Сюда относится принцип противоположности, т.е. два противоположных понятия обозначены одним словом. Этот принцип также имел место, в основном, на предшествующих стадиях мышления, когда окружающий мир воспринимался еще диффузно (нерасчлененно) и когда противоположные (с нашей точки зрения) понятия о времени и пространстве, о жизни и смерти и тому подобном еще четко не осознавались и выражались одним словом. В дальнейшем, после осознания противоположных понятий, прежнее диффузное слово стало употребляться в одной социальной среде с одним, а в другой — с другим из осознанных противоположных значений. Так, Марр на материале различных языков выявил, что одним словом обозначены такие противоположные понятия, как жизнь и смерть, начало и конец, верх и низ, голова и хвост, хорошее и плохое, полезное и вредное, огонь и вода, земля и небо и т. д. Конечно, такие факты, надо откапывать, они выявляютсся только как пережитки и в сильно измененной форме.
        Марр также указывает на перенесение слов по сходству вещей. Но само сходство может быть по различным признакам. Может быть сходство по внешнему виду, по качественным признакам и т. д. По существу все образные выражения, сравнения и т. д. покоятся на этом принципе. Например, человек называется сосной по сходству стройности, львом — по силе и т. д. Особенно этот принцип выступает в фольклоре, в народном творчестве.
        Этим, конечно, далеко не исчерпываются все принципы перенесения старых слов на новые вещи. Пути словотворчества на современной стадии так разнообразны, что трудно их перечислить.
        Заслуга Марра в том, что он установил основные ведущие семантические законы, которые имеют исключительное, значение для изучения истории языка и мышления. Эти семантические законы, выявленные Марром на материале многочисленных языков различных систем, также наилучшим образом подтверждают правильность учения о единстве языкотворческого процесса. Язык в руках Марра превратился в важнейший исторический памятник. Язык проявил себя лучшим свидетелем того, как шло развитие материальной культуры, общественных форм и мышления с древнейших эпох человеческого общества.