[130]

Рецензируемая работа известного голландского языковеда  «Типологическая реконструкция древних языков человечества» ставит себе задачей выяснить историю человеческого языка, начиная с момента его возникновения. В предисловии автор указывает, что сопоставление историй развития неродственных языков или, как говорит он, «сравнение сравнительных грамматик различных языков», является тем методом, пользуясь которым, мы можем не только восстановить языковые системы доисторических времен, но и обнаружить поразительно сходные черты в структуре различных языков, а также закономерную последовательность определенных типов этой структуры. Действительно, при разрешении каждого отдельного вопроса, автор производит обзор различных языков мира, привлекая кавказские, африканские, финно-угорские и индо-европейские языки, а также языки туземного населения Океании и Америки. Автор указывает, что он ни в коей мере не ставит себе цели доказать моногенезис всех привлекаемых им языков, а, напротив, полагает, что приводимые им факты послужат лишним доказательством бесцельности попыток в этом направлении.

При выяснении типологии различных языков Ван-Гиннекен подвергает анализу не морфологические процессы в языке, а структуру корня как центра лексической единицы — слова. Первое, что его интересует, это почему человек начал употреблять ничего сам по себе незначащий элемент — звук речи, чтобы путем группировки этих элементов выражать различные понятия. Процесс этот описывается им следующим образом. Грудной ребенок при сосании молока уже производит те движения, которые могут явиться элементами артикуляции. При этих движениях, которые нам врождены, полость рта разделяется четырьмя смычками (губной, зубной, небной и гортанной) на три камеры. Если вместо материнского молока ребенок всасывает воздух, то внезапное размыкание смычки производит акустическое впечатление и ребенок может повторять это движение для собственной забавы. Частичное всасывание дает щелкающие звуки различного типа, которые и являются первыми звуками человеческой речи. Эти звуки всегда сложны (щелкающие звуки — двухсмычные), но поскольку это звуки всасывающие, то легкие никакого участия в их образовании не принимают. Однако, поскольку ребенок дышит, т. е. не только вдыхает, но и выдыхает воздух, то может случиться, что после щелкающего звука струя воздуха, идущая из легких при выдохе, разомкнет последнюю смычку, и тогда щелкающий звук будет сопровождаться идущим немедленно после него заднеязычным (или гортанным) взрывным, уже эспираторным. Так создается возможность перехода от всасывающих звуков, артикуляция которых для человека является естественной, к звукам эспираторным.

Вопрос о том, которая из этих артикуляций является первоначальной, подымался в языкознании не раз и еще не нашел себе убедительного разрешения. Надо отметить, что и в рассуждениях Ван-Гиннекена относительно первичного фонетического состава человеческого языка этот пункт является весьма туманным. Зато свою мысль о том, что первоначальный звук, издаваемый человеком и еще не имевший никакого лексического значения, был звуком сложным и что все простые согласные являются лишь обломками первоначальных сложных согласных типа аффрикат, Ван-Гиннекен  обосновывает очень тщательно. Он подробно обследует с этой точки зрения богатые консонантизмом языки, как, например, кавказские, выводя все их согласные из латерального щелкающего звука, с какой-либо добавочной артикуляцией в виде палатализации, лабиализации и т. д. Автор остроумно замечает, что если признать за сложными согласными большую древность по сравнению с простыми согласными, то становится понятным, почему во всех индо-европейских языках установленные фонетические законы оказываются недействительными для групп согласных (вроде st, sp): очевидно, что эти группы согласных, являющиеся цельными фонемами, восходят к доиндо-европейской эпохе.

Итак, первыми звуками человека, по Ван-Гиннекену, были сложные согласные без малейшей огласовки. Если многие лингвисты указывали, что гласные в индоевропейских языках первоначально не имели лексического значения и значение корня базировалось только на согласных, то Ван-Гиннекен вообще отрицает их первоначальное существование. С его точки зрения, так называемая нулевая ступень чередования гласных является на самом деле первоначальной ступенью, и гласные, выделяясь из согласных (h, h', h° дают а, е, о), лишь слепо следуют им в своих преобразованиях. Так, долгота, гласных есть лишь продолжение явления геминации согласных, тембр гласного полностью зависит от тембра согласного и т. д.

По мнению Ван-Гиннекена, выделение гласных в языке тесно связано с явлением трансформации музыкального ударения. Сложный согласный произносился с тоном различной высоты на составляющих его звуках, и некоторое время музыкальное ударение сохранялось и при выделении гласных, но затем оно подвергается неизбежному разрушению во всех языках и заменяется ударением динамическим. Замена музыкального ударения динамическим в  ряде языков — факт
[131]
вполне известный в науке о языке, но стремление Ван-Гиннекена обязательно связать это явление с уменьшением роли согласных в языке объясняется его воззрением на гласные как на звуки очень поздние по возникновению. Эту точку зрения он последовательно проводит при объяснении отдельных фактов языка. Например, гармонию гласных в финно-угорских языках он представляет как результат процесса, начавшегося с гармонии согласных одинакового тембра (все палатализованные или все лабиализованные или все нейтральные), затем сингармонизма согласного и гласного звука одинакового тембра и, наконец, после эмансипации гласных, гармонии гласных.

Однако щелкающие звуки первобытного человека не имели вначале значения лексем и, следовательно, не могли служить средством общения. Они могли быть лишь передававшим субъективные ощущения аккомпанементом к настоящему языку, которым был язык жестов. Ван-Гиннекен подробно описывает остатки языка жестов у ряда народов, указывая на то, что и в звуковом языке слово «рука» играет большую роль и лежит в основе многочисленных выражений. Автор связывает язык жестов с трудовым процессом, отмечая, что возникновение языка жестов вполне естественно, так как для того, чтобы описать какую-либо работу, достаточно было воспроизвести движение, нужное для этой работы. Ван-Гиннекен, разбирая строй языка жестов, пишет, что структура предложений, передача сложных понятий двойным жестом и тому подобные явления были настолько хорошо разработаны в языке жестов, что звуковому языку после его победы оставалось только следовать за ним.

Ван-Гиннекен связывает язык жестов с иероглифическим письмом, очень убедительно показывая, что в основе письма североамериканских индейцев, а также китайского и египетского письма, лежит фиксация жеста, передающего данное понятие. Однако это положение, плодотворное само по себе, приводит автора к весьма неожиданным выводам. Указывая на то, что в самых старых слоях китайских и шумерийских иероглифов еще нельзя обнаружить присутствия фонетического элемента и что они являются лишь зарисовкой жеста, автор приходит к заключению, что звуковой язык появился у человечества не раньше чем за три с половиной тысячи лет до н. э. При этом автор противоречит сам себе, так как далее он пишет, что щелкающие звуки могли заменить собой жесты как при посредничестве письма (что было, по его мнению, в Китае, Месопотамии и Египте), так и непосредственно без него (например, в Африке, Америке и Океании): следовательно, в ряде пунктов земного шара можно предположить более раннее появление звукового языка.

Книга Ван-Гиннекена интересна по привлекаемому автором материалу самых разнообразных языков, по ряду положений, хотя многие из них могут быть оспариваемы. Ценной является сама попытка, необычная для западной лингвистики, поставить столь широко вопрос о сравнительной типологии языков. Однако книга имеет ряд недостатков. Самый существенный из них — это то, что исследование структуры языка и ее изменений ведется автором без всякого учета изменения человеческого мышления. Автор даже указывает вскользь, что «...человек по своей основе остается всегда одним и тем же» (стр. 156). Поэтому фактором прогресса в языке автор считает стремление человека «все сказать», «всем сказать» и »сказать все наилучшим образом» (стр. 156). Следовательно, за языком автор признает только коммуникативную функцию. Такая постановка вопроса, пренебрегающая историческими связями языка и мышления, приводит Ваи-Гиннекена к абстрактному и механическому пониманию языкового развития и даже к известному биологизму в трактовке ранних стадий звуковой речи. Остаются невыясненными роль языка жестов в развитии человеческой речи и социально-исторические условия смены его звуковым языком. Нигде не поставлен вопрос о причинах констатированного автором типологического сходства различных по своему происхождению языков, как и основная для подобного рода исследований проблема  единства   глоттогонического процесса, рассматриваемого в его зависимости от общего процесса социально-исторического развития человечества.