Centre de recherches en histoire et épistémologie comparée de la linguistique d'Europe centrale et orientale (CRECLECO) / Université de Lausanne // Научно-исследовательский центр по истории и сравнительной эпистемологии языкознания центральной и восточной Европы
[71] Перед нами Московская диалектологическая Комиссия, насчитывающая уже 27 лет своего существования и заключающая в своей среде не менее 40 членов. Наиболее ценной работой комиссии является «Опыт диалектологической карты русского языка в Европе с приложением очерка русской диалектологии (М., 1915 г.) Дурново, Соколова и Ушакова. Этот значительный для своего времени труд в настоящее время уже устарел, так как опубликованный новый материал изменяет диалектические границы на карте комиссии в частных случаях, да к тому же и не со всеми выводами авторов, касающимися деления говоров, возможно согласиться. Однако главный недостаток карты для современности — методологический. Рассматриваемый труд составлен на основе предположения племенного расчленения языка, а также смешения и переходности говоров, вследствие влияния столкнувшихся на определенной территории племенных групп. В «Очерке» и на карте таким образом фиксируется территориальная диференциация говоров вне зависимости от деления оощества на социальные (в первую очередь классовые) группы. Отсюда и материалом для карты служили главным образом фонетические особенности, «синтаксис же и словарь почти не затронуты» (с. 5). И это не только вследствие неразработанности соответствующих отделов русского языкознания, но и принципиально: фонетические особенности взяты «как наиболее отличительные» (с. 5). Особенности языка не рассматриваются авторами в их динамике и потому не оцениваются. Отсутствие изучения говоров в их развитии повело к принципиальмому отказу от обозначения смешанных говоров, как еще не образовавших собой особых типов (с. 3). Поэтому в «Очерке даны описания границ или территорий устанавливаемых диалектических групп и характеристики» (формальные) «говоров, входящих в эти группы» (IV). Мы не отрицаем специальную ценность карты, изображающей распространение территориальных говоров. Однако мы полагаем, что отнесение говоров к той или другой группе требует изучения их в условиях социально-классовых отношений, так как территориальные говоры не только образовались, но и диференцировались и дифференцируются в условиях указанных отношений. Тесно связанной с этой работой является «Пропрамма для собирания сведений, необходимых для составления диалектологической карты русского языка (1909 г.). Хотя программа составлялась лицами, воспользовавшимися указаниями и поправками таких ученых, как Шахматов и Богородицкий, и таких опытных собирателей, как Чернышев, тем не менее она не может быть признана удовлетворительной, так как составители придерживались указанной выше методологической точки зрения. Программа не указывает на то, что необходимо отмечать социальную группу, в которой бытует та или другая черта языка. Программа даже не поднимает вопроса о разнице в говоре старых и молодых, связанных по работе с городом или замкнувшихся в жизни деревни, т.е. о вопросах, которые уже были намечены исследователями задолго до выхода в свет программы. Программа не только не отмечает классового характера языка, она не предполагает даже какой-либо динамичности языка. Она видит в языке диференциацию территориальных говоров, причем каждый описываемый говор является однообразным (монолитом) в своем внутреннем составе. Программа разработана лишь в части фонетики и морфологии; из области синтаксиса приводятся лишь четыре вопроса, а о словаре — очень неопределенное суммарное замечание (программа ничего не говорит о возможности записывать слоза в предложениях, не говорит ничего и о семантике слов). Появившаяся позднее, уже после революции, программа, касающаяся северовеликорусских и средкевеликорусских говоров, составленная тов. председателя комиссии Н. Н. Дурново (S. а. Рыбинск) по существу того же типа. Здесь, правда, приведена лексикология, намечен ряд категорий слов, подлежащих наблюдению. Суммарность замечаний и здесь обращает внимание в некоторых случаях: «какие слова появляются во время войны и революции»? Спрашивает автор на 22-й странице и ограничивается только одним этим вопросом. Немудрено, что ответы на программу, т. е. основной(1) материал диалектологической комиссии для нашего времени совершенно устарел. Эти ответы во всех отношениях слабее материалов, которые собирало отделение русского языка и словесности Академии наук, и по широте охвата и в методологическом отношении. (В программе Академии находятся указания их и ставятся вопросы о говоре молодых, старых, учившихся в школе и не учившихся. Программа Академии спрашивает о том, куда тянет местное население (культурный пункт), она поднимает вопросы о колонизации и т. п. Академическая программа говорит подробно и о синтаксисе, и о словаре). Само собой понятно, что и исследовательские работы, из которых самой крупной является диссертация Н. Н. Дурново и которая занимает два выпуска трудов (№ 6 и 7) «Диалектологические разыскания в области великорусских говоров, ч. 1 и в области белорусских говоров ч. II (М. 1917 и 1918 г.)», с точки зрения современной методологии устарели. Я упомяну работы Н. Н. Соколова в вып. 8 «Говоры Псковской губ.» и «Акающие говоры Костромской губ.». Первая составлена вполне в рамках программы Диалектической комиссии: все исследование направлено к выяснению границ через формальное описание фонетики и морфологии. Вторая, — в основном такого же типа, содержит замечания, имеющие характерную методологическую окраску. На стр. 55 читаем: «Наконец во время поездки в Чухломский уезд мне пришлось наблюдать немало случаев индивидуального окания и индивидуального акания». Что значит немало случаев индивидуального окания и индивидуального акания в [72] переходном говоре, содержащем элементы окающих и акающих говоров, получившем акание из Московского края? Можно ли без исследования языка разных слоев населения относить говор к той или другой группе? (вып. 8, с. 1—24. Работы, напечатанные в 3-м и 9-м выпусках свидетельствуют о той же порочной методологии, а вместе с тем они характеризуют и экспедиционную работу комиссии, так как многие из них являются непосредственным результатом работ научно-исследовательских экскурсий. Большая часть работ в этих выпусках является добросовестными формальными описаниями говоров с фонетической и морфологической сторон по преимуществу (даже почти исключительно). Среди описаний иногда находим моменты исследовательского характера (см. вып. 9, с. 72—73 в статье Аванесова). В 9-м выпуске лишь работа П. А. Расторгуева может быть признана исследовательской («К вопросу о ляшских чертах в белорусской фонетике»). Определенно формалистическими являются работы 3-го вып. А. Голанова: 1) «Заметка о говоре некоторых селений Брянского уезда» и 2) «О диссимилитивном аканье» (изменения рассматриваются исключительно с точки зрения фонетических условий; даже распространение явления не ставится в связь с данными истории), 3) Формальное описание профессора Мансикка (с. 71) сопутствуется таким замечанием: «Когда мы говорим о главных особенностях, то мы имеем в виду звуковые явления говора не одного прихода или группы отдельных селений, а, насколько наши наблюдения, сделанные в разных уголках уезда, позволяют судить, всего уезда. Конечно на каждом шагу встречаются пункты, где и эти общие отличительные черты под влиянием торгово-промышленной жизни, солдат, школы и «моды» уже стерлись, но мы можем миновать подобные местности и строить свои выводы, останавливаясь на менее тронутых местностях и личностях». Подчеркнутые мною строки достаточно отчетливо уясняют «методологию» комиссии. Новые прогрессивные факты языка оказываются неинтересными даже в тех местностях, где старое сохраняется лишь у отдельных лиц, так как это новое в рамки работ комиссии не входит. Но если за старые годы комиссия дала нечто ценное и полезное в рамках тогдашней методологии (укажу особенно на карту, а также на ряд формальных описаний говоров), то в последнее время после 1927 года ее печатные работы ни в каком отношении не могут быть признаны удовлетворительными. Можно даже определенно сказать, что научная продукция, выявленная в ее печатных работах за последние годы, качественно резко понизилась. За время с 1928—1930 гг. напечатано два выпуска «Трудов» обшей сложностью 21 1/2 печатный лист, вып. 10 и 11. Оба выпуска содержат «Свод материалов, собранных Московской диалектологической комиссией (ответы на программу комиссии)». Это продолжение материалов, напечатанных в вып. 3 и 8 «Трудов». Разница только в том, что в вып. 3 и 8 включены и работы исследовательского характера и научно обработанные материалы, а выпуски 10 (1928 г.) и 11 (1930 т.) содержат исключительно сырой материал. Этот материал, напечатанный в 1928 и 1930 гг., был собран по большей части не специалистами, а учениками учительских семинарий, учителями начальных школ и пр., и подавляющее большинство сообщений при этом доставлено еще в довоенное время (за годы 1909—1914). Материал этот издан комиссией без редакторской обработки и доверять ему вполне невозможно. На с. 187 выпуска 11 сообщается о говоре Гжели и Речиц лишь один факт — наличие ть вместо ч (ноть, доть) в Гжели и Речицах, такое ть могло быть на место ць, а не ч, так как говор цокающий. Но такого ть я вообще там не слыхал, а слышал очень мягкую аффрикату ц иногда со слабым свистящим элементом. На с. 25 того же выпуска читаем: «Особенности взяты главным образом из говора детей окрестных деревень посещающих школу». Хорошо, что автор сделал такую оговорку. Однако, что же собственно взято из языка детей и к какой деревне относится та или другая черта,— остается загадкой. На с. 286 того же выпуска наблюдатель высказывает мысль: «Различия в говоре этих селений нет, так как (!?) все они сгруппированы на 3-4 верстах». Нельзя же исключительно расстоянием определять близость говоров! Насколько слаба научно-техническая сторона изданий, видно из таких примеров:
На с. 5 вып. 11 находим: «Часто предлог отсутствует в глаголах» и в качестве примеров: здумал, сходит солнце (к морфологии относятся звуковые явления!). В словаре помещены — относящиеся к фонетике: игрищо—игрище с. 12, пина—пинает, пахмурно — пасмурно с. 15, упеть — опять с. 17, эшьшо—еще с. 69 и многие другие. Словарики представляют собой случайный набор слов. Обычно слова приводятся без контекста и даже часто без значения. При ничтожном числе приводимых слов некоторые слова совсем не нужны, как обычные в русском языке и представлявшие, быть может интерес лишь в том случае, если бы были указания на общественные слои, в языке которых распространяются эти слова (дом, овес, двор на с. 113, нынче с. 65 и т. д.). Относительно методологии этих последних выпусков конечно говорить не приходится, когда перед нами груда сырого материала, малоценного (иногда ненадежного), даже научно не классифицированного. Такие издания даже в 1912—1913 гг. не могли бы быть признаны отвечающими научным требованиям времени. Ведь перед нами не та эпоха, когда только начинали собирать диалектологические особенности и когда каждое сообщение могло представлять интерес. В настоящее время, когда мы экономим бумагу и типографский труд для особенно актуальных работ, печатать материалы вроде изданных в выпусках 10-м и 11-м Трудов диалектологической комиссии не только нецелесообразно, но просто преступно.
Н. К.
СНОСКИ
(1) «Свод материалов» занимает значительную часть Трудов комиссии, ими исключительно заполнены последние 10 и 11 выпуски. (назад)