Accueil | Cours | Recherche | Textes | Liens

Centre de recherches en histoire et épistémologie comparée de la linguistique d'Europe centrale et orientale (CRECLECO) / Université de Lausanne // Научно-исследовательский центр по истории и сравнительной эпистемологии языкознания центральной и восточной Европы

-- Розалия ШОР : [рецензия на] Поль ЛАФАРГ. Язык и революция. Французский язык до и после революции. Очерки происхождения современной буржуазии. Пер. с франц. Т. Фалькович и Е. Шишмаревой под ред. и со вступит. ст. В. Гоффеншефера: «Лафарг и проблемы языка», «Academia», М.-Л., 1930, стр. 98+.2, ц. 1. р. 20 К., тир. 3070. Русский язык в советской школе, 1931, № 1, стр. 180-181.

[180]  
        Появление русского перевода этой замечательной работы Лафарга — крупное событие в нашей лингвистической жизии, в особенности на текущем ее этапе, когда с полной четкостью выявлена неотложная задача возможно более широкого исползования и популяризации лингвистического наследия классиков марксизма. Если до появления русского перевода статья Лафарга во французском ее подлиннике и немецком переводе, затерянная на страницах трудно доступных социалистических журналов «L'Etre nouvelle» и «Neue Zeit», оставалась доступной лишь немногим специалистам[1], то теперь она может и должна стать достоянием широкого круга работников по языку и литературе.
        В чем же значение работы Лафарга? В своем исследовании Лафарг освещает сравнительно небольшой отрезок истории французского литературного языка — от его закрепления в салонах ХVII в. и кодификации в словаре Французской академии как классового языка дворянства до окончательного развенчания аристократического языка и смены его в литературе первой четверти XIX в. языком буржуазии. Но все этапы этой истории — и в этом огромная методологическая ценность работы Лафарга, делающая ее образцом историко-лингвистического исследования, — изложены не в виде абстрактных изменений звуков и форм, но раскрыты в своей социологической сущности, в своих общественных, политических и экономических предпосылках: языковое жеманство XVII в., постепенное просасывавие в аристократический литературный язык ХVIII в. буржуазных неологизмов, коренная ломка словаря в эпоху Великой французской революции массовым вторжением провинциализмов, вульгаризмов и неологизмов, тщетная борьба аристократической контрреволюции с революционными новшествами языка, — все эти моменты раскрываются Лафаргом как отображение соответствующих этапов нарастающего антагонизма и ожесточенной борьбы старого и нового господствующих классов за роль общественного гегемона. При этом, устанавливая связь между теv или иным этапом классовой борьбы и его отображением в языке, Лафарг бесконечно далек от прямолинейной схематизации и вульгарного упрощенства, напротив, он вскрывает сложную диалектику языкового преломления классовой борьбы, на известном этапе которой аристократия хватается как за оружие за «рыночный стиль», а в защиту классового языка дворянства выступает одворяненная прослойка буржуазной интеллигенции (стр. 41, 61 и т. д.). Именно благодаря этому тщательrному учету сложного переплетения причин и следствий и приобретает столь бесспорную убедительность основной тезис Лафарга : «Язык не может быть отделен от своей социальной среды, так жe, как растение не может быть оторвано от свойственной ему среды климатической» (стр. 22). «Чтобы найти причину лингвистического явления, необходимо осознать и понять явления социальныe и политические, породившие eго» (стр. 55).
        Своему историческому очерку Лафарг предпосылает несколько общеметодологических положений, изложенных в главе «Язык и среда». С неподражаемым остроумием осмеивая здесь компаративистов и в первую очередь популярную в эту эпоху «сравнительную мифологию» Макса Мюллера, Лафарг вместе с тем дает четкое социологическое определение языка как «самого непосредственного и характерного продукта человеческого общества», вскрывая на ряде примеров связь изменений языка с изменениями общества, и значение и сущность пережитков в языке. Здесь на нескольких страницах намечаются пути подлинно научного исторического языкознания.
        Со стороны популяризации текста Лафарrа издание «Academia» представляется
[181]  
нам не вполнe удовлетворительным. Правда, во вступительной статье т. Гоффеншефер четко выявляет основные моменты построения Лафарга — «его отрицательное отношение к теоретикам единого праязыка, его утверждение обусловленности происхождения языка факторами производительных сил, его воззрения на эволюцию языка как на отображения состояния производительных сил, производственных отношений и классовой борьбы, его материалистическое об'яснение абстрактной семантики из конкретного языка» (стр. 11), намечая вместе с тем филиацию этих идей в современном материалистическом языкознании — в яфетической теории акад. Марра; но зато в статье остается почти неосвещенной та лингвистическая среда, в которой выступает и с которой резко полемизирует марксист-явыковед, — в частности, та переработка, которой он подвергает материалы компаративной этимологии.
        Безусловным недостатком издании является отсутствие комментарий к многочисленным именам, встречающимся в тексте Лафарга. Ведь если еще можно предположить знакомство с именами м-м де Сталь, Шатобриана, Руссо, Вольтера, то кто же решится требовать от нашего школьного работника или вузовца знакомства с многочисленными деятелями французской литературы XVI, ХVII и XVIII вв., с гуманивстами, жеманниками и просветителями, произведения которых уже давно покрылись плесенью забвения[2]. А между тем без понимания многочисленных ссылок и цитат Лафарга его изложение теряет известную долю убедительности.
        Издана книжечка изящно; опечаток мало, хотя некоторые из них досадно искажают текст (стр. 76: élire — «избивать» вм. «избирать»). Цена для широких кругов читателей несколько высока.

         Р. Шор



[1] Так, эту статью цитируют в своих работах А. М. Селищев («Русский язык революционной эпохи».) и К.Н. Державин («Борьба классов и партий в языке Великой французской революции»).

[2] Даже переводчики не справились в одном месте с текстом, превратив Генриха IV в загадочного «ле Беарнэ» (стр. 50).