Centre de recherches en histoire et épistémologie comparée de la linguistique d'Europe centrale et orientale (CRECLECO) / Université de Lausanne // Научно-исследовательский центр по истории и сравнительной эпистемологии языкознания центральной и восточной Европы
-- ВОЛОШИНОВ В.Н. : Марксизм и философия языка, Ленинград : Прибой,1930.
Часть 1 : Значение проблем философии языка для марксизма [13]
Глава 1ая. Наука об идеологиях и философия языка.
[Проблема идеологического знака. Идеологический знак и сознание. Слово как идеологический знак par excellence. Идеологическая нейтральность слова. Способность слова быть внутренним знаком. Итоги.]
Проблемы философии языка приобретают для марксизма в настоящее время исключительную актуальность и важность, на целом ряде важнейших боевых участок научной работы марксистский метод упирается именно в эти проблемы и не может вести дальнейшего продуктивного наступления, не подвергнув их самостоятельному рассмотрению и разрешению. Прежде всего самые основы марксистской науки об идеологическом творчестве : основы науковедения, литературоведения, религиоведения, науки о морали и пр. — теснейшим образом сплетены с проблемами философии языка. Всякий идеологический продукт является не только частью действительности — природной и социальной — как физическое тело, орудие производства или продукт потребления, но, кроме того, в отличие от перечисленных явлений, отражает и преломляет другую, вне его находящуюся действительность. Все идеологическое обладает значением : оно представляет, замещает нечто вне его находящееся, т.е. является знаком. Где нет языка — там нет и идеологии. Физическое тело, так сказать, равно себе самому, — оно ничего не означает, всецело совпадая со своей природной единичной данностью. Здесь не приходится говорить об идеологии. Но любое физическое тело можно воспринять как образ чего-нибудь, скажем, как воплощение в данной единичной вещи природной косности и необходимости. Такой художественно-символический образ данной физической вещи является уже идеологическим продуктом. Физическая вещь превращена в знак. Не переставая быть частью материальной действительности, такая вещь известным образом отражает и преломляет другую действительность. То же самое справедливо и относительно любого орудия производства. Орудие производства само по себе лишено значения, ему принадлежит лишь определенное назначение : служить той или иной [14] производственной цели. Орудие служит этой цели как данная единичная вещь, ничего не отражая и не замещая. Но и орудие производства можно превратить в идеологический знак. Таковы серп и молот в нашем гербе; здесь им принадлежит уже чисто идеологическое значение. Можно также идеологически разукрасить орудие производства. Так уже орудия первобытного человека покрыты изображениями или орнаментами, т.е. покрыты знаками. Само орудие при этом, конечно, не становится знаком. Можно, далее, орудию производства придать художественную завершенность формы, притом так, что это художественное оформление будет гармонически сочетаться с целевым производственным назначением орудия. В этом случае происходит как бы максимальное сближение, почти слияние знака с орудием производства. Но все же и здесь мы замечаем отчетливую смысловую границу : орудие, как таковое, не становится знаком, и знак, как таковой, не становится орудием производства. Также и продукт потребления можно сделать идеологическим знаком. Например, хлеб и вино становятся религиозными символами в христианском таинстве причащения. Но продукт потребления, как таковой, отнюдь не является знаком. Продукты потребления можно, как и орудия, соединить с идеологическими знаками, но при этом соединении не стирается отчетливая смысловая граница между ними. Так, хлеб выпекается в определенной форме, и эта форма отнюдь не оправдывается только потребительским назначением хлеба, но имеет и некоторое, пусть примитивное, знаковое идеологическое значение (например, форма кренделя или розанчика). Таким образом, рядом с природными явлениями, предметами техники и продуктами потребления существует особый мир : мир знаков. Знаки также — единичные материальные вещи, и, как мы видели, любая вещь природы, техники или потребления может сделаться знаком, но при этом она приобретает значение, выходящее за пределы ее единичной данности. Знак не просто существует как часть действительности, но отражает и преломляет другую действительность, поэтому-то он может искажать эту действительность или быть верным ей, воспринимать ее под определенным углом зрения и т.п. Ко всякому знаку приложимы критерии идеологической оценки (ложь, истина, правильность, справедливость, добро и пр.). Область идеологии совпадает с областью знаков. Между ними можно поставить знаки равенства. Где знак — там и идеология. Всему идеологическому принадлежит знаковое значение. Внутри самой области знаков, т.е. внутри идеологической сферы, существуют глубокие различия : ведь сюда входят и художественный [15] образ, и религиозный символ, и научная формула, и правовая норма и т.д. Каждая область идеологического творчества по-своему ориентируется в действительности и по-своему ее преломляет. Каждой области принадлежит своя особая функция в единстве социальной жизни. Но знаковый характер является общим определением всех идеологических явлений. Всякий идеологический знак является не только отражением, тенью действительности, но и материальной частью самой этой действительности. Всякое знаковое идеологическое явление дано в каком-либо материале : в звуке, в физической массе, в цвете, в телесном движении и т.п. В этом отношении действительность знака вполне объективна и поддается единому монистическому объективному методу изучения. Знак — явление внешнего мира. И он сам, и все производимые им эффекты, т.е. те реакции, те действия и те новые знаки, которые он порождает в окружающей социальной среде, протекают во внешнем опыте. Это положение чрезвычайно важно. Как оно ни элементарно и ни кажется само собой разумеющимся, наука об идеологиях до настоящего времени не делает из него всех соответствующих выводов. Идеалистическая философия культуры и психологическое культуроведение помещают идеологию в сознание.(1) Идеология, — утверждают они, — факт сознания. Внешнее тело знака —только оболочка, только техническое средство для реализации внутреннего эффекта — понимания. Что само понимание может осуществиться тоже только в каком-нибудь знаковом материале (например, во внутренней речи), упускается из виду как идеализмом, так и психологизмом. Упускается из виду, что знаку противостоит знак, и что само сознание может реализовать себя и стать действительным фактом лишь в материале знакового воплощения. Ведь понимание знака есть отнесение данного понимаемого знака к другим, уже знакомым знакам; иными словами, понимание отвечает на знак — знаками же. И эта цепь идеологического творчества и понимания, идущая от знака к знаку и к новому знаку — едина и непрерывна : от одного знакового и, следовательно, материального звена мы непрерывно переходим к другому, знаковому же звену. [16] И нигде нет разрывов, нигде цепь не погружается в нематериальное и невоплощенное в знаке внутреннее бытие. Эта идеологическая цепь протягивается между индивидуальными сознаниями, соединяя их. Ведь знаки возникают только в процессе взаимодействия между индивидуальными сознаниями. И само индивидуальное сознание наполнено знаками. Сознание становится сознанием, только наполняясь идеологическим, resp. знаковым содержанием, следовательно, только в процессе социального взаимодействия. Идеалистическая филосософия культуры и психологистическое культуроведение, как ни глубоки методологические различия между этими двумя направлениями, совершают одну и ту же коренную ошибку. Локализуя идеологию в сознании, они превращают науку об идеологиях в науку о сознании и его законах, все равно, трансцендентальных или эмпирикопсихологических. Благодаря этому возникает как коренное искажение самой изучаемой действительности, так и методологическая путаница во взаимоотношениях отдельных областей знания. Идеологическое творчество — материальный и социальный факт — втискивается в рамки индивидуального сознания. С другой стороны само индивидуальное сознание лишается всякой опоры в действительности. Оно становится или всем, или ничем. В идеализме оно становится всем, помещается где-то над бытием, определяя его. На самом же деле, этот властелин вселенной является в идеализме лишь гипостазированием абстрактной связи между самыми общими формами и категориями идеологического творчества. Для психологического позитивизма, наоборот, сознание оказывается ничем, — совокупностью случайных психофизиологических реакций, в результате которых каким-то чудом получается осмысленное и единое идеологическое творчество. Объективная социальная закономерность идеологического творчества, ложно истолкованная как закономерность индивидуального сознания, неизбежно должна утратить свое действительное место в бытии, уходя или в надбытийные высоты трансцендентализма, или в досоциальные низины психофизического биологического субъекта. Но ни из над-, ни из до-человеческих животных корней идеологическое, как таковое, объяснить нельзя. Его действительное место в бытии — в особом социальном, человеком созданном, знаковом материале. Специфичность его именно в том, что он находится между организованными индивидами, что он является средою, medium'ом их общения. Знак может возникнуть лишь на межиндивидуальной территории, причем эта территория не «природная» в непосредственном смысле этого [17] слова(2) : между двумя homo sapiens знак тоже не возникнет. Необходимо, чтобы два индивида были социально-организованы, составляли коллектив ; лишь тогда между ними может образоваться знаковая среда. Индивидуальное сознание не только не может здесь ничего объяснить, но, наоборот, оно само нуждается в объяснении из социальной идеологической среды. Индивидуальное сознание есть социально идеологический факт. До тех пор, пока это положение не будет признано со всеми вытекающими из него следствиями, не сможет быть построена ни объективная психология, ни объективная же наука об идеологиях. Именно проблема сознания создает главные трудности и порождает глубочайшую путаницу во всех вопросах, связанных как с психологией, так и с наукой об идеологиях. В конце концов сознание стало asylum ignorantiae для всех философских построений. Сознание превратили в склад всех неразрешенных проблем, всех объективно неразложимых остатков. Вместо того, чтобы искать объективного определения сознания, им стали пользоваться для того, чтобы субъективировать и расправлять все устойчивые объективные определения. Объективное определение сознания может быть только социологическим. Нельзя выводить сознание непосредственно из природы, как то пытался и пытаются сделать наивный механистический материализм и современная объективная психология (биологическая, бихэвиористическая и рефлексологическая). Нельзя идеологию выводить из сознания, как это делает идеализм и психологистический позитивизм. Сознание слагается и осуществляется в знаковом материале, созданном в процессе социального общения организованного коллектива. Индивидуальное сознание питается знаками, вырастает из них, отражает в себе их логику и их закономерность. Логика сознания есть логика идеологического общения, знакового взаимодействия коллектива. Если мы лишим сознание его знакового идеологического содержания, от сознания ничего ровно не останется. Сознание может приютиться только в образе, в слове, в значащем жесте и т.п. Вне этого материала остается голый физиологический акт, не освещенный сознанием, т.е. не освещенный, не истолкованный знаками. Из всего сказанного нами вытекает следующее методологическое положение : наука об идеологиях ни в какой степени не зависит от психологии и на нее не опирается. Наоборот, как мы подробнее увидим в одной из следующих глав, объективная психология должна опираться на науку об идеологиях. Действительность идеологических явлений — [18] объективная действительность социальных знаков. Законы этой действительности суть законы знакового общения, определяемые непосредственно всею совокупностью социально-экономических законов. Идеологическая действительность — непосредственная надстройка над экономическим базисом. Индивидуальное сознание — не архитектор идеологической надстройки, а только жилец, приютившийся в социальном здании идеологических знаков. Отрешив предварительно идеологические явления и их закономерность от индивидуального сознания, мы тем прочнее связали их с условиями и формами социального общения. Действительность знака всецело определяется этим общением. Ведь бытие знака является не чем иным, как материализацией этого общения. Таковы все идеологические знаки. Но нигде этот знаковый характер и эта сплошная и всесторонняя обусловленность общением не выражена так ярко и полно, как в языке. Слово — идеологический феномен par excellence. Вся действительность слова растворяется в его функции быть знаком. В нем нет ничего, что было бы равнодушно к этой функции и не было бы порождено ею. Слово — чистейший и тончайший medium социального общения. Одна уже эта показательность, репрезентативность слова, как идеологического феномена, исключителная отчетливость его знаковой структуры, была бы достаточна, чтобы выдвинуть слово на первый план науки об идеологиях. Основные общеидеологические формы знакового общения лучше всего могли бы быть раскрыты именно на материале слова.
Но этого еще мало. Слово является не только наиболее показательным и чистым знаком, слово является, кроме того, нейтральным знаком. Весь остальной знаковый материал специализирован по отделным областям идеологического творчества. Каждая область обладает своим идеологическим материалом, формирует свои специфические знаки и символы, в других областях неприменимые. Здесь знак создается специфической идеологической функцией и неотделим от нее. Слово же — нейтрально к специфической функции. Оно может нести любую идеологическую функцию : научную, эстетическую, моральную, религиозную. Кроме того, существует громадная область идеологического общения, которая не поддается приурочиванию к какой-либо идеологической сфере. Это — общение жизненное. Общение это чрезвычайно содержательно и важно. С одной стороны оно непосредственно примыкает к производственным процессам. С другой стороны оно соприкасается со сферами различных оформившихся и специализированных идеологий. [19] Об этой особой области жизненной идеологии мы подробнее будем говорить в следующей главе. Здесь мы отметим, что материалом жизненного общения является по преимущество слово. Так называемая разговорная речь и ее формы локализованы именно здесь, в области жизненной идеологии.
Слову принадлежит еще одна в высшей степени важная особенность, делающая его преимущественным medium'ом индивидуального сознания. Хотя действительность слова, как и всякого знака, расположена между индивидами, слово в то же время производится средствами индивидуального организма без помощи каких бы то ни было орудий и какого-либо вне-телесного материала. Этим определилось то, что слово стало знаковым материалом внутренней жизни — сознания (внутренняя речь). Ведь сознание могло развиться, только обладая гибким и телесно-выраженным материалом. Таким и явилось слово. Слово может служить знаком, так сказать, внутреннего употребления; оно может осуществляться как знак, не будучи до конца выраженным во вне. Поэтому проблема индивидуального сознания, как внутреннего слова (вообще внутреннего знака), является одной из важнейших проблем философии языка. Уже с самого начала ясно, что подойти к этой проблеме с помощью обычного понятия слова и языка, как оно было выработано не социологической лингвистикой и философией языка, невозможно. Требуется глубокий и тонкий анализ слова, как социального знака, чтобы понять его функцию, как среды сознания. Этой исключительной ролью слова, как среды сознания, определяется то, что слово сопровождает, как необходимый ингредиент, все вообще идеологическое творчество. Слово сопровождает и комментирует всякий идеологический акт. Процессы понимания какого бы то ни было идеологического явления (картины, музыки, обряда, поступка) не осуществляется без участия внутренней речи. Все проявления идеологического творчества, все иные, не словесные знаки обтекаются речевой стихией, погружены в нее и не поддаются полному обособлению и отрыву от нее. Это не значит, конечно, что слово может заместить всякий иной идеологический знак. Нет, все основные, специфические идеологические знаки не заместимы вполне словом. Принципиально нельзя передать адэкватно словом музыкальное произведение или живописный образ. Религиозный обряд не может быть сполна заменен словом; нет адэкватной словесной замены даже для простейшего жизненного жеста. Отрицание этого привело бы к самому пошлому рационализму и упростительству. Но в то же время все эти незаменимые словом идеологические [20] знаки опираются на слово и сопровождаются словом, как пение сопровождается аккомпанементом. Ни один культурный знак, если он понят и осмыслен, не остается изолированным, но входит в единство словесно-оформленного сознания. Сознание умеет найти к нему какой-то словесный подход. Поэтому вокруг каждого идеологического знака образуются как бы расходящиеся круги словесных откликов и отзвучий. Всякое идеологическое преломление становящегося бытия, в каком бы то ни было значащем материале, сопровождается идеологическим преломлением в слове как обязателным сопутствующим явлением. Слово налично во всяком акте понимания и во всяком акте истолкования.
Все разобранные нами особенности слова — его знаковая чистота, идеологическая его нейтральность, его причастность жизненному общению, его способность стать внутренним словом и, наконец, его обязательная наличность, как сопровождающего явления во всяком сознательном идеологическом акте, — все это делает слово основополагающим объектом науки об идеологиях. Законы идеологического преломления бытия в законе и в сознании, его формы, механику этого преломления должно прежде всего изучать на материале слова. Внесение марксистского социологического метода во все глубины и тонкости «имманентных» идеологических структур возможно только на основе разработанной самим же марксизмом философии языка, как философии идеологического знака.
----- СНОСКИ
(1) Следует указать, что в современном неокантианстве замечается поворот в этом отношении. Мы имеем в виду последнюю книгу Кассирера : Philosophie der symbolischen Formen, t. 1, 1923. Оставаясь на почве сознания, Кассирер считает основною чертою сознания репрезентацию. Каждый элемент сознания нечто представляет, несет символическую функцию. Целое дано в части, а часть понимается лишь в целом. Идея, по Кассиреру, так же чувственна, как и материя, однако эта чувстенность — символического знака, она — репрезентативна. (назад) (2) Общество, конечно, тоже часть природы, но только часть, качественно отличная, обладающая своими специфическими закономерностями. (назад)