Много, не перечесть, сколько раз ездила Анфиса в район - и весной, и летом, и в грязь, и в стужу, в любую погоду являлась на вызов, а возвращалась оттуда чаще всего с накачкой, с выговором. И сегодняшняя поездка ей тоже не сулила ничего хорошего. Декабрьский план по лесозаготовкам выполнен на сорок пять процентов - а была на исходе последняя неделя декабря, хлеб обмолочен наполовину, с займом заколодило - весной, победы дождались, старый и малый подписались. И ей бы сейчас не о себе думать - о делах. А дела на ум не шли... 
Бежит, бежит заиндевелая лошадка знакомой дорогой, повизгивают полозья в зимней тишине, леса и луга меняются по сторонам, а на уме все то же: Лукашин да Григорий, Григорий да Лукашин, вся та немыслимая круговерть, которая началась с возвращения Григория. 
Она знала: вот-вот должен нагрянуть Григорий. Еще в первые дни после победы извещал: приеду по первой демобилизации. И все-таки его приезд - как снег среди лета на голову. 
Григория будто подменили на войне. Он весь как-то размяк, раздался вширь, у него даже волос поредел, - она это сразу увидела, как только он поднялся из-за стола и пошел ей навстречу. И уж совсем была непривычна для нее слеза, блеснувшая на его глазах. 
Вот тогда-то она и заголосила навзрыд - поняла, что наделала своей бабьей жалостью. И самое страшное во всем этом было то, что Григорий утешал ее и счастливыми, прямо-таки восторженными глазами смотрел на гостей: вот, мол, поглядите, люди добрые, как меня встречают. А потом, когда они остались вдвоем, он медленно обвел глазами избу и сказал: Ну вот. Четыре года ждал я этой минуты. И тут уж она больше не выдержала - рубить так рубить: Зря ты ждал, Григорий. Нам с тобой не жить.

Абрамов Федор Александрович : Две зимы и три лета, Москва, 1974, глава 11.