ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ. О ЯЗЫКЕ КАК ОБЩЕСТВЕННОМ ЯВЛЕНИИ… 343

1.           Критика товарищем Сталиным лженаучной теории Н. Я. Марра о языке как надстройке        —

2.           Критика товарищем Сталиным антимарксистской, вульгаризаторской теории классовости языка… 350

3.           Товарищ Сталин о происхождении языка и его роли в жизни общества… 359

4.           Вопросы теории познания. Язык и мышление… 373

[343]
        ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ: О ЯЗЫКЕ КАК ОБЩЕСТВЕННОМ ЯВЛЕНИИ

        1. Критика товарищем Сталиным лженаучной теории Н. Я. Марра о языке как надстройке

        Произведения товарища Сталина, посвящённые вопросам языкознания, обогатили науку новыми гениальными открытиями, положениями, заложили прочные теоретические основы советской науки о языке, совершили глубокий переворот в языкознании.
        До опубликования сталинского произведения «Относительно марксизма в языкознании» в науке о языке господствовал чуждый советскому духу аракчеевский режим, режим администрирования, насаждения антимарксистских взглядов, режим преследования «инакомыслящих». Марровцы, отождествлявшие язык с надстройкой, фактически вели борьбу против советской культуры. Они усиленно противопоставляли социалистическое содержание советской культуры её национальной форме. В языкознании распространялась вульгаризаторская, антинаучная теория о классовости языка, игнорировалась роль народных масс в создании языка, проповедовалась вульгарная, антинаучная концепция «стадий» и «взрывов» в развитии языка, ведущая в болото идеализма и метафизики.
        Разоблачив так называемое «новое учение» Н. Я. Марра о языке как грубейшее извращение марксизма в области языкознания, осудив «не свойственный марксизму нескромный, кичливый, высокомерный тон, ведущий к голому и легкомысленному отрицанию всего того, что было в языкознании до Н. Я. Марра»^[1], разгромив аракчеевский
[ 344]  
режим в языкознании, товарищ Сталин развил дальше и поднял на новую ступень марксистско-ленинское учение о языке. Работы товарища Сталина по вопросам языкознания знаменуют собою резкую, принципиальную грань между прежним состоянием этой науки и новым этапом— развитием советского языкознания на базе марксизма-ленинизма. Труды товарища Сталина выводят науку о языке на широкую дорогу подлинного расцвета. Ныне советское языкознание имеет полную возможность занять первое место в мировом языкознании.
        Чтобы вывести науку о языке из кризиса, который она переживала, необходимо было раз и навсегда покончить с ошибочными, немарксистскими взглядами Н. Я. Марра и его последователей на язык, на роль языка в развитии общества. Пока не была проведена эта критическая работа, нельзя было развивать дальше марксистскую науку о языке. Товарищ Сталин указал, что невозможно на базе неправильных формул, противоречащих всему ходу истории народов и языков, развивать советское языкознание. Дискуссия по вопросам языкознания, развернувшаяся на страницах «Правды», «вскрыла идеологические прорехи в советском языкознании»^[2], указала путь выхода из кризиса, который переживало языкознание, поставила задачу внедрить марксизм в языкознание.
        Задачу всесторонней и глубокой научной критики взглядов Марра и его последователей, задачу дальнейшего развития марксистского учения о языке выполнил труд товарища Сталина «Марксизм и вопросы языкознания».
        Ошибочные установки Н. Я. Марра были связаны с тем, что он, извращая марксизм и историю языка, отождествлял последний с надстройкой и, далее, оторвал язык от мышления, отделив тем самым мышление от его материальной природы. Концепция Марра соединяет в себе, таким образом, вульгарную, социологизаторскую трактовку языка с идеалистическим истолкованием его сущности.
[345]            
        Отождествляя язык с надстройкой, Н. Я. Марр совершенно безосновательно утверждал, что переход от одной общественно-экономической формации к другой неизбежно ведёт к «речевой революции», создающей «новый речевой материал». Следовательно, в каждом общественном строе создаётся «новая идеология в построении речи». Один из последователей Марра И. И. Мещанинов считал «основным устоем» яфетической теории «признание языка надстроечною категорией)».
        Включение языка в надстройку, не имея под собой никакого научного, фактического основания, вело к далеко идущим вредным для строительства социалистической культуры в СССР и странах народной демократии политическим последствиям. Признание языка надстройкой и требование свершить «языковую революцию» было направлено на обеднение, ослабление и в конечном счёте разрушение русского языка. Марровцы руководствовались при этом аргументами, достойными троглодитов: русский язык остался-де нам от прежнего помещичье-буржуазного общества, поэтому он может и должен быть заменён каким-то другим «русским» языком. Подобное нигилистическое отношение к русскому и другим языкам народов СССР вело к трюкачеству в языкознании и ребяческому словотворчеству, что наносило огромный вред культуре советского народа и науке о языке.
        Вскрывая ошибочность теории Н. Я. Марра, товарищ Сталин рассмотрел основные проблемы языка и законы его развития с позиций диалектического и исторического материализма. Товарищ Сталин показал, что надстройка возникает, изменяется, ликвидируется вместе с её базисом; язык же не ликвидируется в результате смены общественно- экономической формации, а сохраняется без каких-либо серьёзных изменений. Если для перехода от одной общественно-экономической формации к другой необходима социальная революция, то развитие языка не нуждается в какой бы то ни было «языковой революции», в уничтожении существующего словарного фонда и грамматического строя языка. Товарищ Сталин подчёркивает, что такого рода речевая революция, если бы она вообще была возможна, означала бы уничтожение основного словарного фонда, накопленного в течение веков, что привело бы к параличу языка, к полному расстройству дела
[346]  
общения людей между собой, поскольку создание нового словарного фонда в короткий исторический промежуток времени вообще невозможно. То же самое, но в ещё большей мере относится к грамматическому строю языка, который изменяется ещё медленнее, чем основной словарный фонд.
        Живая действительность, основные факты подлинной истории языка полностью опровергают надуманные положения Н. Я. Марра относительно надстроечного характера языка. Так, несмотря на то что за годы Советской власти были ликвидированы базис и надстройка капитализма и созданы базис и надстройка социализма, «русский язык остался в основном таким же, каким он был до Октябрьского переворота»^[3]. За этот период, указывает далее товарищ Сталин, словарный состав русского языка пополнился значительным количеством новых слов и выражений, возникших в связи с возникновением нового, социалистического производства, нового государства, новой, социалистической культуры, новой общественности, морали, в связи с ростом техники и науки. Смысл ряда слов и выражений претерпел изменение, исчезли некоторые устаревшие слова. Основной же словарный фонд и грамматический строй русского языка, которые составляют основу языка, «не только не были ликвидированы и заменены новым основным словарным фондом и новым грамматическим строем языка, а, наоборот, сохранились в целости и остались без каких-либо серьёзных изменений,— сохранились именно как основа современного русского языка».[4]
        Выдающееся обобщение товарищем Сталиным данных передовой науки с позиций марксизма вооружили советских языковедов и всех прогрессивных языковедов стран народной демократии и буржуазных стран научным подходом к вопросам языкознания.
        Так, во французском прогрессивном журнале «Нувэль критик» были опубликованы материалы, в которых убедительно показывается, что язык не подвержен тем резким
[347]  
изменениям, которым подвержена экономическая структура антагонистического общества и его надстройка. Современные французы и сегодня понимают язык Расина и Боссюэ. С XVIII в. основная структура французского языка не изменилась, однако за этот период произошло много экономических, политических и юридических изменений: «За это время мы перешли от режима феодальной собственности к финансовому империализму, от абсолютной монархии к буржуазной демократии... ».[5]
        История и вся современная практика общественной жизни опровергают тезис Н. Я. Марра о языке как надстройке. Язык связан со всем многообразием явлений общественной жизни, со всеми её сторонами, он отражает изменения, происходящие во всех областях жизни общества. Между тем, надстройка, как известно, зависит от базиса и базисом же порождается. Она выражает не всё многообразие явлений общественной жизни, а одну из её существенных сторон.
        Как показал товарищ Сталин, язык в отличие от надстройки является продуктом не одной, а целого ряда исторических эпох или формаций. «Поэтому язык живёт несравненно дольше, чем любой базис и любая надстройка. Этим собственно и объясняется, что рождение и ликвидация не только одного базиса и его надстройки, но и нескольких базисов и соответствующих им надстроек—не ведёт в истории к ликвидации данного языка, к ликвидации его структуры и к рождению нового языка с новым словарным фондом и новым грамматическим строем».[6] Товарищ Сталин указывает, что со времени Пушкина, т. е. более чем за сто последних лет, в России были ликвидированы сначала феодальный, а затем и капиталистический строй, после чего был создан третий, социалистический строй. «...Были ликвидированы два базиса с их надстройками и возник новый, социалистический базис с его новой надстройкой».[7] Однако русский язык за это время не подвергался ломке, и по своей структуре современный русский язык мало чем отличается от
[348]  
языка Пушкина. Пополнение словарного запаса, исчезновение ряда устаревших слов, изменение смыслового значения многих слов, улучшение грамматического строя языка не изменили ни в чём существенном структуры пушкинского языка. Только донкихоты, говорит товарищ Сталин, могут ставить задачу уничтожить существующий язык и в течение нескольких лет построить вместо него новый язык. Подобная авантюра, если бы она была предпринята, могла бы внести анархию в общественную жизнь.
        Отождествив роль языка в развитии общества с ролью надстройки, Н. Я. Марр неизбежно пришёл к ошибочному заключению об однотипных и даже тождественных законах развития языка и надстройки. Известно, что в истории общества каждый новый класс, приходивший к господству, создавал свой базис и свою надстройку, ликвидируя старый базис и соответствующую надстройку, созданные в предшествующую эпоху другими классами. В результате борьбы классов один базис и соответствующая ему надстройка заменялись другим базисом и другой надстройкой. Этот процесс уничтожения старого качественного состояния и создания нового осуществлялся революционным путём, путём взрыва, т. е. путём свержения существующей власти и создания новой власти. Такова закономерность смены базисов и надстроек в ходе развития антагонистических общественных формаций.
        Распространив закономерности развития базисов и надстроек на такое качественно отличное от них явление, как язык, марровцы пришли к ненаучным выводам.
        Вульгаризатор марксизма в языкознании И. Я. Марр при помощи искусственно подобранных и соответственно препарированных примеров тужился доказать, будто качественные изменения в развитии языков осуществляются путём взрывов. Смена одной общественной формации другой ведёт, по Н. Я. Марру, к замене одного языка другим или к коренному качественному преобразованию языка путём взрыва. Таким же путём Н. Я. Марр пытался объяснить и происходившее в истории скрещивание языков.
        Товарищ Сталин решительно раскритиковал теорию, согласно которой скрещивание языков представляет собой единичный акт решающего удара, дающий свои резуль-
[349]  
таты в течение нескольких лет. Марксизм, учит товарищ Сталин, не признаёт внезапных взрывов в развитии языка, внезапной смерти существующего языка и внезапного возникновения нового языка. «...Развитие языка происходило не путём уничтожения существующего языка и построения нового, а путём развёртывания и совершенствования основных элементов существующего языка. При этом переход от одного качества языка к другому качеству происходил не путём взрыва, не путём разового уничтожения старого и построения нового, а путём постепенного и длительного накопления элементов нового качества, новой структуры языка, путём постепенного отмирания элементов старого качества»^[8].
        Марровцы своими нелепыми выдумками о «речевых революциях», о сменах «стадий» в развитии языка выбрасывали за борт фактическую историю языка, подгоняли под антинаучную схему весь материал по истории языков. Тем самым марровцы порывали с наукой и переходили на почву безудержной фантастики. К этому неизбежно вело рассмотрение языка как составной части надстройки.
        Вскрывая глубокое различие языка и надстройки, товарищ Сталин убедительно показал, что язык в отличие от надстройки непосредственно связан как с производственной деятельностью человека, так и с его деятельностью во всех других сферах. «Поэтому, — делает вывод товарищ Сталин, — язык отражает изменения в производстве сразу и непосредственно, не дожидаясь изменений в базисе. Поэтому сфера действия языка, охватывающего все области деятельности человека, гораздо шире и разностороннее, чем сфера действия надстройки. Более того, она почти безгранична» ^[9].
        Таково классическое марксистское решение вопроса об отношении языка к базису и надстройке.
        Товарищ Сталин до конца разбил антинаучную концепцию вульгаризаторов марксизма в языкознании о надстроечном характере языка.
[ 350 ] 

        2. Критика товарищем Сталиным антимарксистской, вульгаризаторской теории классовости языка

        Из ошибочных, ненаучных установок Н. Я. Марра о языке как надстройке, а также из его примитивно анархического взгляда на общество и классы вытекала и насквозь ложная и вредная марровская теория о классовом характере языка. Н. Я. Марр голословно, вопреки историческим фактам, утверждал, будто не только понятия, выражаемые словами, но и сами слова и их формы, их фактический облик, «вытекают из общественного строя, его надстроечных миров, а через них и из экономики...».[10] Рассматривая язык как явление классового порядка, Н. Я. Марр пришёл к реакционному утверждению о том, что якобы не существует общенародного, национального языка. Эта концепция отвергала языковое творчество народа и прямо объявляла господствующий в обществе язык языком господствующего класса. Игнорируя марксистское учение о признаках нации, Н. Я. Марр писал, будто бы

«не существует национального, общенационального языка, а есть классовый язык, и языки одного и того же класса различных стран, при идентичности социальной структуры, выявляют больше типологического сродства друг с другом, чем языки различных классов одной и той же страны, одной и той же нации»[11].

        В другой своей работе Н. Я. Марр утверждал, будто бы «подход к тому или иному языку так называемой национальной культуры, как массовой родной речи всего населения, ненаучен и ирреален, национальный язык внесословный, внеклассовый пока есть фикция»[12]. Не считаясь с очевидными фактами, увязнув в ошибочных воззрениях, Н. Я. Марр писал: «Утверждаю с полным сознанием ответственности такого высказывания... что нет языка, который не был бы классовым...».^[13]
        Подобными социологизаторскими и чисто спекулятивными вымыслами Н. Я. Марр превращал языкознание
[351]
из науки в досужую и вредную фантазию, да ещё при этом выдавал её за «последнее достижение» диалектического материализма в науке о языке. Нельзя не отметить, что в этих упражнениях марровцам способствовал академик А. М. Деборин, пытавшийся философски «обосновать» «новое учение» о языке. Не считаясь с фактами, А. М. Деборин уверял, что после французской революции 1789 г. во Франции «на смену аристократическому языку пришёл язык буржуазии», а после Октябрьской революции 1917 г. «аристократически-буржуазный язык сменился в основном пролетарским языком...». Из этих вымученных, надуманных утверждений А. М. Деборин делал и общий вывод о том, будто бы «в классовом обществе существует столько же языков (диалектов), сколько в нём существует классов х^[14].
        Товарищ Сталин нанёс решительный удар всем этим и им подобным псевдонаучным, схоластическим рассуждениям, которые выдавались за последнее слово материалистического понимания истории.
        Прежде всего товарищ Сталин показал, что представления марровцев о классовом характере языка противоречат всей фактической истории общества и истории языка. Восстанавливая историческую правду, товарищ Сталин указал, что французская буржуазная революция не сопровождалась революцией в языке, что

«никакой языковой революции, да ещё внезапной, не было тогда во Франции. Конечно, за этот период словарный состав французского языка пополнился новыми словами и выражениями, выпало некоторое количество устаревших слов, изменилось смысловое значение некоторых слов,—и только. Но такие изменения ни в какой мере не решают судьбу языка. Главное в языке—его грамматический строй и основной словарный фонд. Но грамматический строй и основной словарный фонд французского языка не только не исчезли в период французской буржуазной революции, а сохранились без существенных изменений, и не только сохранились, а продолжают жить и поныне в современном французском языке. Я уже не говорю о том, что для ликвидации существующего языка и построения нового
[352]  
национального языка («внезапная языковая революция»!) до смешного мал пяти-шестилетний срок,—для этого нужны столетия»^[15].

        Товарищ Сталин вскрыл закономерности возникновения и развития национального языка, опровергнув ошибочную, антимарксистскую теорию Н. Я. Марра о «классовости языка».
        Ещё в труде «Марксизм и национальный вопрос», вышедшем в 1913 г., товарищ Сталин выявил глубочайшую связь развития наций и их языков и показал, что одним из необходимых признаков нации является общность языка. В свете этого положения товарища Сталина становится очевидным, что отрицание И. Я. Марром возможности и необходимости общенационального языка объективно лило воду на мельницу буржуазных космополитов, обосновывающих политику американо-английских империалистов — новых претендентов на мировое господство, стремящихся поработить все народы, уничтожить их языки и культуру.
        Вульгаризаторы марксизма в языкознании — Н. Я. Марр и его последователи — грубо фальсифицировали историю науки, выдав общенародный характер языка за классовый и приписав этот взгляд марксизму.
        Характерно, что открытые враги материализма, вроде буржуазного социолога Ля Пира, согласны с Н. Я. Марром. Ля Пир утверждает в своей «Социологии», что языковые различия будто бы «отражают и в свою очередь увековечивают различия между обществами — с одной стороны, и между классами и другими группами внутри одного общества — с другой стороны».
        Обогатив и развив положение Маркса и Ленина о языке, товарищ Сталин нанёс сильнейший удар по реакционной буржуазной идеологии.
        Марксизм учит, что «общность языка является одним из важнейших признаков нации, хорошо зная при этом, что внутри нации имеются классовые противоречия»[16]. Язык является общенародным и живёт дольше, чем любой базис, любая надстройка в обществе. В истории происхо-
[ 353]  
дит развитие языков от родовых к племенным, от племенных—к языкам народностей, от последних—к языкам национальным. «История говорит, что национальные языки являются не классовыми, а общенародными языками, общими для членов наций и едиными для нации»[17]. Товарищ Сталин показал ошибочность взглядов, согласно которым реален будто бы классовый язык, а национальный язык есть-де фикция.
        «Язык, — пишет товарищ Сталин, — порождён не тем или иным базисом, старым или новым базисом, внутри данного общества, а всем ходом истории общества и истории базисов в течение веков. Он создан не одним каким- нибудь классом, а всем обществом, всеми классами общества, усилиями сотен поколений. Он создан для удовлетворения нужд не одного какого-либо класса, а всего общества, всех классов общества. Именно поэтому он создан, как единый для общества и общий для всех членов общества общенародный язык. Ввиду этого служебная роль языка, как средства общения людей, состоит не в том, чтобы обслуживать один класс в ущерб другим классам, а в том, чтобы одинаково обслуживать всё общество, все классы общества. Этим собственно и объясняется, что язык может одинаково обслуживать как старый, умирающий строй, так и новый, подымающийся строй, как старый базис, так и новый, как эксплуататоров, так и эксплуатируемых»^[18].
        Товарищ Сталин приводит пример с русским языком и языками народов СССР. Русский язык так же хорошо обслуживал русский капитализм и русскую буржуазную культуру до Октябрьского переворота, как он обслуживает ныне социалистический строй и социалистическую культуру русского народа. То же самое произошло с языками других народов Советского Союза. Иначе и не может быть, говорит товарищ Сталин. Язык для того и создан, — чтобы служить обществу в целом в качестве орудия общения людей. Следовательно, язык обслуживает членов общества независимо от их классового положения. Если бы язык сошёл с общенародной позиции и отдал предпочтение
[354]  
какой-либо социальной группе в ущерб другим группам общества, он перестал бы быть средством общения людей в обществе и превратился бы в «жаргон какой-либо социальной группы, деградировал и обрёк себя на исчезновение»^[19].
        Сторонники теории Н. Я. Марра пытались вывести классовый характер языка из того факта, что у дворянской аристократии и верхушечных слоёв буржуазии имелся свой особый жаргон. Но, как это убедительно показал товарищ Сталин, подобные ссылки не могут приниматься всерьёз. Язык безразличен к классам, но классы, конечно, не безразличны к языку. Неудивительно поэтому, что отдельные социальные группы стараются использовать язык в своих интересах, создавая всякого рода «классовые» диалекты, жаргоны, салонные «языки». Товарищ Сталин научно доказал, что эти «языки» на самом деле не являются языками, так как у них нет своего грамматического строя и основного словарного фонда. То и другое они заимствуют из национального языка. К тому же «диалекты и жаргоны имеют узкую сферу обращения среди членов верхушки того или иного класса и совершенно не годятся, как средство общения людей, для общества в целом».[20] Классовые диалекты и жаргоны, учит товарищ Сталин, являются ответвлениями от общенародного национального языка, они лишены языковой самостоятельности и обречены на прозябание^[21]. Представить себе дело таким образом, будто «классовые» жаргоны могут развиться в национальные языки, значит оторваться от реальной истории общества, не понять, как складываются и по каким законам развиваются языки, изменить марксистскому взгляду на развитие общества и на развитие языка.
        Сторонники теории Н. Я. Марра, пытаясь обосновать положение о классовости языка, нередко «ссылаются на то, что одно время в Англии английские феодалы «в течение столетий» говорили на французском языке, тогда как английский народ говорил на английском языке, что это
[355]  
обстоятельство является будто бы доводом в пользу «классовости» языка и против необходимости общенародного языка. Но это по довод, а анекдот какой-то. Во-первых, на французском языке говорили тогда не все феодалы, а незначительная верхушка английских феодалов при королевском дворе и в графствах. Во-вторых, они говорили не на каком-то «классовом языке», а на обыкновенном общенародном французском языке. В-третьих, как известно, это баловство французским языком исчезло потом бесследно, уступив место общенародному английскому языку. Думают ли эти товарищи, что английские феодалы и английский народ «в течение столетий.» объяснялись друг с другом через переводчиков, что английские феодалы не пользовались английским языком, что общенародного английского языка не существовало тогда, что французский язык представлял тогда в Англии что-нибудь большее, чем салонный язык, имеющий хождение лишь в узком кругу верхушки английской аристократии? Как можно на основании таких анекдотических «доводов» отрицать наличие и необходимость общенародного языка?
        Русские аристократы одно время тоже баловались французским языком при царском дворе и в салопах. Они кичились тем, что, говоря по-русски, заикаются по-французски, что они умеют говорить по-русски лишь с французским акцентом. Значит ли это, что в России не было тогда общенародного русского языка, что общенародный язык был тогда фикцией, а «классовые языки»— реальностью?»^[22].
        Товарищ Сталин доказал, что нет никаких оснований считать жаргоны и диалекты языками и, следовательно, нет никаких причин считать ввиду этого языки не национальными, а классовыми. Товарищ Сталин вскрыл реакционный характер попыток вытеснить существующие общенациональные языки «классовыми» диалектами и жаргонами. «Думать, что диалекты и жаргоны могут развиться в самостоятельные языки, способные вытеснить и заменить национальный язык,—указывает товарищ Сталин,—значит потерять историческую перспективу и сойти с позиции марксизма».[23]
[356]            
        Другое дело, когда речь идёт не о «классовых» жаргонах, а о территориальных диалектах, на которых говорит население целых местностей, районов. Опираясь на громадный материал по истории развития языков, товарищ Сталин показал, что в определённых исторических условиях, в процессе образования наций, некоторые местные («территориальные») диалекты, обслуживающие народные массы и имеющие свой грамматический строй и основной словарный фонд, могут лечь в основу национальных языков и развиться в самостоятельные национальные языки. Так, курско-орловский диалект лёг в основу русского национального языка, а полтавско-киевский — в основу украинского. «Бывают, — говорит товарищ Сталин, — и обратные процессы, когда единый язык народности, не ставшей ещё нацией в силу отсутствия необходимых экономических условий развития, терпит крах вследствие государственного распада этой народности, а местные диалекты, не успевшие ещё перемолоться в едином языке, — оживают и дают начало образованию отдельных самостоятельных языков»^[24].
        Отстаивая свою ошибочную теорию, И. Я. Марр и его «ученики» пытались доказать классовый характер языка ссылками на классовый характер культуры, на наличие двух культур в капиталистическом обществе — культуры буржуазной и культуры пролетарской. Товарищ Сталин вскрыл ненаучность такого вульгаризаторского подхода к вопросу о языке. Он показал, что сторонники этих взглядов отождествляют язык с культурой. «Между тем, — говорит товарищ Сталин, — культура и язык — две разные вещи. Культура может быть и буржуазной, и социалистической, язык же, как средство общения, является всегда общенародным языком, и он может обслуживать и буржуазную и социалистическую культуру».[25]
        Культура по своему содержанию меняется в основных своих чертах со сменой экономического строя общества, тогда как язык остаётся в основном одним и тем же языком в течение нескольких периодов, одинаково обслуживая как новую культуру, так и старую.
[357]            
        В этих сталинских положениях дано глубокое теоретическое обоснование задач борьбы за дальнейший расцвет советской культуры, национальной по форме, социалистической по содержанию.
        Товарищ Сталин вооружил деятелей советской культуры мощным идейным оружием в борьбе против вульгаризаторов и опошлителей марксизма. Врагами социалистической культуры являются те, кто не видит коренного различия в содержании советской и буржуазной культуры, кто пытается перенести буржуазные взгляды, нравы в советскую жизнь. Подрывают строительство социалистической культуры и те, кто под флагом борьбы против буржуазной культуры, буржуазной идеологии объявляет язык буржуазным, классовым, ратует за какой-то «новый», пролетарский язык; эти люди не понимают, что культура включает в себя как содержание, так и форму, что «национальный язык есть форма национальной культуры...»[26].
        Порвав с наукой и занявшись пустопорожним системотворчеством, марровцы до того распоясались, что пустились в открытый поход против коренных положений марксистской теории происхождения классов. К этому их толкала порочная концепция классовости языка. Эта концепция терпит полное крушение при одной ссылке на тот исторический факт, что язык существовал задолго до возникновения классов, сословий, государства. Членораздельная человеческая речь является одним из первых приобретений человеческой истории. Это положение марксизма-ленинизма целиком и полностью подтверждается данными современного творческого естествознания. Труд и связанное с ним слово, писал академик И. П. Павлов, сделали нас людьми.
        В угоду своей надуманной антимарксистской схеме и формуле марровцы насилуют историю, извращают факты, приписывают первобытному родовому строю классовый характер. Н. Я. Марр так прямо и заявлял: «...язык был классовым с момента его возникновения...». Товарищ Сталин назвал подобные упражнения марровцев игрой слов, которая не заслуживает опровержения. «Не трудно понять, — говорит товарищ Сталин, — что в
[358]  
обществе, где нет классов, не может быть и речи о классовом языке. Первобытно-общинный родовой строй не знал классов, следовательно, не могло быть там и классового языка, — язык был там общий, единый для всего коллектива. Возражение о том, что под классом надо понимать всякий человеческий коллектив... представляет не возражение, а игру слов, которая пе заслуживает опровержения»^[27].
        Произвольно расширяя понятие «класс» и извращая марксизм, Марр и его последователи неизбежно вступали в конфликт с учением марксизма о возникновении классов и государства. Марровцы не остановились перед прямым отрицанием коренных положений марксизма о классах и классовой борьбе. Так, Марр без всяких обиняков утверждал, что «Лингвистические выводы, которые делает яфетидология, заставляют её самым решительным образом сказать, что гипотеза Энгельса о возникновении классов в результате разложения родового строя нуждается в серьёзных поправках...».
        Таким образом, своим антинаучным, идеалистическим пониманием происхождения языка и законов его исторического развития марровцы загоняли языкознание в тупик. Они фактически совершенно сбросили со счёта такие фундаментальные разделы языкознания, как вопрос о словарном фонде и грамматическом строе языка. Следуя за вульгаризаторской, антимарксистской установкой Богданова и других махистов, Н. Я. Марр «отыскивал» классовые отношения, различия, противоречия в грамматике. В работах Н. Я. Марра можно найти, например, чудовищно упрощенческие разглагольствования относительно грамматики: «...степени сравнения — социального происхождения. Они надстройка классового, сословного строя, притом слово, служащее теперь для образования высокой степени, сравнительная она или превосходная, выражало первично не ту или иную высшую ступень того понятия, которое выражается прилагательным, с которым он слит, а принадлежность к тому высокому слою, сословие ли это, или класс, который без всякого надбавочного показателя, суффикса или префикса, был господствующим, его
[359]  
название, тотем, — социально расцениваемым как высокая ступень, а суффикс, слово с той же функцией образования степени сравнения, на деле означал принадлежность к соответственному господствующему слою».
        Подобные рассуждения, заполняющие многие труды Н. Я. Марра и его последователей, вели дело к ликвидации науки о языке и замене её грубой фальсификацией, надуманной вульгарной схемой. Неудивительно, что у марровцев культивировалось пренебрежительное, прямо-таки издевательское отношение к грамматике, к грамматическому строю языка. Рассуждения Н. Я. Марра о необходимости перевернуть грамматику «низом вверх», перевести её «на новые рельсы», построить «свежий сруб» грамматики «с новой всесоюзной мировой функцией из нового речевого материала», организовать «речевую революцию» и прочий подобный вздор, который несли Марр и его «ученики», являются характерными для «нового учения» о языке.
        Подводя итоги критике взглядов марровцев на классовость языка, товарищ Сталин пишет:
        «Итак:
        а) язык, как средство общения, всегда был и остаётся единым для общества и общим для его членов языком;
        б) наличие диалектов и жаргонов не отрицает, а подтверждает наличие общенародного языка, ответвлениями которого они являются и которому они подчинены;
        в) формула о «классовости» языка есть ошибочная, немарксистская формула»^[28].

        3. Товарищ Сталин о происхождении языка и его роли в жизни общества

        Вульгаризаторская концепция Н. Я. Марра о классовости языка со всей очевидностью свидетельствует о том, что любое отступление от исторической правды находится в прямом противоречии с коренными требованиями марксистской теории. Столь же очевидно и то, что любое
[360]  
отступление от марксистской теории, её вульгаризация неизбежно ведут к отказу от исторической правды, к разрыву с наукой, к замене науки реакционными домыслами. Марксизм и наука, историческая правда и марксистская теория внутренне неразрывно слиты друг с другом.
        Сокрушив антимарксистскую теорию Марра, товарищ Сталин противопоставил этому мнимо новому учению о языке дальнейшее всестороннее развитие взглядов Маркса, Энгельса, Ленина на язык и мышление. Товарищ Сталин дал развёрнутую характеристику места и роли языка в обществе.
        Историю языка нельзя понять, не уразумев того, как это доказал товарищ Сталин, что язык развивается в самой тесной и глубокой связи со всей историей общества, историей производства, историей культуры. Буржуазные лингвисты своим идеалистическим мировоззрением закрыли себе путь к познанию законов происхождения и развития языка. Примером здесь служит работа французского лингвиста Ж. Вандрнеса «Язык. Лингвистическое введение в историю». Даже этот крупный лингвист, освещая вопрос о происхождении языка, уверяет, будто бы большинство тех, «кто писал в течение последних ста лет о происхождении языка, делали одни ошибки». Этот же автор уверяет читателей своей книги, будто бы люди вообще ничего не могут знать о прошлом, а тем более о законах развития и происхождения языка. При этом Ж. Вандриес аргументирует тем доводом, что современные языки могут дать представление о характере изменений в языке, но не дают достаточно материала на тему о том, как создавался сам язык. Проблема происхождения языка, согласно взглядам Вандриеса, остаётся вне компетенции лингвистов и историков. Директор факультета африканской лингвистики в Высшей парижской школе Л. Омбюрже наиболее характерно выразил беспомощность буржуазной лингвистики, заметив, что «для нас эволюция человеческих языков является фактом, который мы можем констатировать, но не можем объяснить...». Лингвисты могут работать, по мнению Омбюрже, «не занимаясь вопросом о происхождении языка».
        Общая тенденция современной буржуазной идеологии, состоящая в попытках уйти от познания закономерностей развития природы и общества, нашла полное выражение
[361]  
в современной буржуазной лингвистике. На разный манер представители американо-английского и французского буржуазного языкознания хотят доказать, что эта область будто бы не поддаётся уразумению, что здесь действует не сознательное, а «бессознательное» начало, что «значительная часть лингвистических явлений находится на уровне бессознательной мысли». Буржуазные языковеды стремятся этим выбить почву из-под языкознания как науки.
        Мертвящая схоластика всё более пронизывает всё буржуазное языкознание. Содержание многих американских и английских изданий в области лингвистики напоминает упражнения средневековых схоластов, которые, как, например, Раймонд Луллий, пытались изобрести некую машину мышления, которая путём составления новых комбинаций слов и предложений, заменяла бы человеку разум механическим устройством. Некий американский языковед Леви Штраусс опубликовал в 1951 г. книжку «Язык и анализ социальных законов», в которой продолжил традиции средневековых схоластов. Он пытается применить к языкознанию математический метод, заменив науку о языке «кибернетикой», дабы решать основные лингвистические проблемы «при помощи современных счётных машин». Этот «языковед» так и рассуждает: зная-де фонологическую структуру языка, а также законы, управляющие сочетанием согласных и гласных в языке, «исследователь» может применять счётную машину для вычисления всех комбинаций фонем, составляющих слова из энного числа слогов, существующих в словаре, или даже ряда комбинаций, -«совместимых со структурой рассматриваемого языка». «С машиной,—пишет Штраусс, — в которую будут «вкладываться» уравнения, регулирующие типы структур... с репертуаром звуков, которые могут издавать человеческие органы... несомненно можно добиться исчисления всего целого фонологических структур для данного числа противоположностей». Штраусс сравнивает это своё предложение о замене грамматического строя и словарного фонда языка «счётной машиной», систематизирующей звуки, какие могут издавать «человеческие органы», с изобретением периодической системы элементов, открытой и введённой в современную химию Д. И. Менделеевым. Но только, заведомый жулик может проводить такого рода
[362]  
сравнения. Открытие Менделеева было великим научным подвигом, составило эпоху в развитии науки и лежит в основе всей современной физики и химии. «Изобретение» же Штраусса является лженаучным измышлением, показывающим бессилие и распад буржуазного языкознания, смехотворный характер попытки зарубежных языковедов отделаться от создания и развития действительной науки, заменить её не имеющими никакого отношения к предмету языкознания «счётными машинами».
        Нет нужды говорить о том, какой вред науке приносят все эти бредовые «идеи».
        А ведь это не единичный пример отупляющего и разлагающего воздействия произведений буржуазных языковедов на сознание людей.
        Громадное значение трудов И. В. Сталина по вопросам языкознания состоит в том, что они до конца разоблачают реакционный характер лженаучных измышлений буржуазной лингвистики.
        Марксистский анализ происхождения языка, данный товарищем Сталиным, есть ярчайшее свидетельство великой научной творческой силы диалектического и исторического материализма.
        Товарищ Сталин развил известные указания Маркса, Энгельса и Ленина о происхождении языка в стройную систему марксистских взглядов. Как известно, основоположники марксизма всегда близко интересовались проблемами языка и уже в ранних своих произведениях выдвинули основные руководящие идеи материалистического понимания природы языка, его возникновения и развития. Так, в «Немецкой идеологии» Маркс и Энгельс показали, что звуковой язык так же древен, как и сам человек и его сознание. Маркс и Энгельс не считали, что звуковой речи предшествовала «кинетическая» речь, язык жестов, как это впоследствии стали утверждать Н. Я. Марр и его сторонники. Основоположники марксизма всегда подчёркивали, что язык возникает как членораздельная звуковая речь. Возникновение языка было обусловлено потребностями общения между людьми. Впоследствии Энгельс, разрабатывая эти воззрения в своей статье «Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека», прямо связал возникновение языка, членораздельной речи с развитием трудовой человеческой деятельности, с воз-
[363]  
никновением общества. Животное не в состоянии производить орудия труда и общаться с другими животными на основе применения орудий труда. Познание человека делало успехи в ходе развития орудий труда, практики человека. На основе успехов познавательной деятельности человека развивается его язык. Энгельс отмечает, что то немногое, что наиболее развитые животные имеют сообщить друг другу, может быть сообщено и без помощи членораздельной речи. В естественном состоянии ни одно животное не испытывает неудобств от неумения говорить или понимать человеческую речь. С переходом же от животного к человеку положение меняется коренным образом.
        Уже в тот ранний период истории, когда человек пользовался самыми простейшими орудиями труда, складывалось общение людей друг с другом, основанное на совместном труде.
        «Начинавшееся вместе с развитием руки, вместе с трудом господство над природой расширяло с каждым новым шагом вперед кругозор человека. В предметах природы он постоянно открывал новые, до того неизвестные свойства. С другой стороны, развитие труда по необходимости способствовало более тесному сплочению членов общества, так как благодаря ему стали более часты случаи взаимной поддержки, совместной деятельности, и стало ясней сознание пользы этой совместной деятельности для каждого отдельного члена. Коротко говоря, формировавшиеся люди пришли к тому, что у них явилась потребность что-то сказать друг другу. Потребность создала себе свой орган: неразвитая гортань обезьяны медленно, но неуклонно преобразовывалась путем модуляции для все более развитой модуляции, а органы рта постепенно научались произносить один членораздельный звук за другим»^[29].
        Н. Я. Марр, который отрывал язык от мышления, боролся в течение многих лет против материалистической теории происхождения языка. Точным и ясным положениям марксистской науки о языке он противопоставлял нелепую, ошибочную формулу: «язык—магическое средство».
[364]            
        Товарищ Сталин на основе новейших научных данных продолжил марксистскую разработку сложнейшего вопроса о происхождении языка и его роли в развитии общества.
        Всесторонне развив марксистское языкознание, товарищ Сталин показал роль и функции языка в жизни общества, вскрыл закономерности его развития, дал классическое, марксистское определение языка.
        Товарищ Сталин показал, что современные языки являются продуктом всего развития народов за предыдущий исторический период, что эти языки создавались в течение тысячелетий усилиями сотен поколений для удовлетворения нужд всего общества, всех его классов. Являясь продуктом ряда эпох, язык постепенно оформляется, обогащается, развивается, шлифуется. Вне общества нет языка. Язык и законы его развития, подчёркивает товарищ Сталин, можно понять лишь в том случае, если они изучаются в неразрывной связи с историей общества, с историей народа, который является творцом этого языка.
        Развивая положение о происхождении языка, выдвинутое Энгельсом, товарищ Сталин показал, что элементы современного языка были заложены ещё в глубокой древности, до эпохи рабства. В работе «Анархизм или социализм?» товарищ Сталин дал анализ такого сложного вопроса, как происхождение сознания и речи. Первое живое существо не обладало никаким сознанием, учит товарищ Сталии, оно обладало лишь свойством раздражимости и первыми зачатками ощущения.
        «Затем у животных постепенно развивалась способность ощущения, медленно переходя в сознание, в соответствии с развитием строения их организма и нервной системы. Если бы обезьяна всегда ходила на четвереньках, если бы она не разогнула спины, то потомок её — человек — не мог бы свободно пользоваться своими лёгкими и голосовыми связками и, таким образом, не мог бы пользоваться речью, что в корне задержало бы развитие его сознания»^[30].
        Таким образом, товарищ Сталин связывает развитие мышления с развитием организма и нервной системы. Этим был утверждён материализм в вопросе о происхож—
[365]  
дении сознания и речи и в корне подорван идеалистический взгляд на происхождение сознания.
        Развивая вопрос о происхождении языка, товарищ Сталин подчёркивает, что на первых порах язык был несложным, с очень скудным словарным фондом и примитивным грамматическим строем. Но уже в тот отдалённый период истории вместе с образованием племён из разрозненных ещё родовых коллективов образуются и племенные языки. Последующее развитие приводит к образованию народностей и соответствующих им языков. Характеризуя историю языка, начиная с первобытно-общинного строя, товарищ Сталин говорит:
        «Дальнейшее развитие производства, появление классов, появление письменности, зарождение государства, нуждавшегося для управления в более или менее упорядоченной переписке, развитие торговли, ещё более нуждавшейся в упорядоченной переписке, появление печатного станка, развитие литературы— всё это внесло большие изменения в развитие языка»[31].
        Товарищ Сталин впервые в марксистской классической литературе раскрыл закономерности возникновения и развития национальных языков, дал новые доказательства их общенародного характера.
        Таким образом, развитие языков шло от языков родовых к языкам племенным, затем к языкам народностей. Когда буржуазные революции покончили с феодальным общественным строем и была ликвидирована раздроблённость в хозяйственной и политической жизни, свойственная феодализму, когда появился капитализм и народности превратились в нации, тогда и языки народностей развились в национальные языки. В период до того, как сложились нации, постепенно в ряде стран, у ряда народов шло развитие общего для данного народа языка, что означало формирование важного элемента нации. Товарищ Сталин указывает, что элементы нации «создавались исподволь, еще в период докапиталистический»^[32].
        Положение товарища Сталина о развитии и упрочении национальных языков в период капитализма, т. е. в период складывания, формирования буржуазных наций,
[366]  
подтверждается всей новой и новейшей историей всех стран.
        Утверждение единых национальных языков нашло своё выражение в политической жизни революционных периодов почти всех европейских стран. Достаточно сказать, что в 1790 г. французским Национальным собранием был принят и обнародован манифест, в котором население призывалось к «священному соревнованию по изгнанию жаргонов — последних остатков феодализма и памятников рабства». Один из деятелей французской революции говорил даже: «Граждане, язык свободного народа должен быть единым. Это измена родине—оставлять граждан в незнании национального языка».
        Товарищ Сталин подчеркнул важность изучения языкового родства народов, в частности славянских народов. В этой связи товарищ Сталин указал, что, например, сравнительно-исторический метод в языкознании, который третировался марровцами, несмотря на его серьёзные недостатки, «всё же лучше, чем действительно идеалистический четырёхэлементный анализ Н. Я. Марра, ибо первый толкает к работе, к изучению языков, а второй толкает лишь к тому, чтобы лежать па печке и гадать на кофейной гуще вокруг пресловутых четырёх элементов»^[33].
        Товарищ Сталин дал классический анализ действительного развития языка и его роли в обществе. Он показал, что именно непосредственной связью языка с производством и со всеми другими сторонами жизни общества, а также развитием последнего объясняется в конечном счёте и развитие самого языка.
        «Непрерывный рост промышленности и сельского хозяйства, торговли и транспорта, техники и науки требует от языка, — говорит товарищ Сталин, — пополнения его словаря новыми словами и выражениями, необходимыми для их работы. И язык, непосредственно отражая эти нужды, пополняет свой словарь новыми словами, совершенствует свой грамматический строй».[34]
        Положения товарища Сталина о зависимости развития языка от развития общества, о непосредственной связи
[367]  
языка и мышления человека с его производственной деятельностью дали марксистское, последовательно материалистическое решение всех вопросов языкознания, дали направляющие, руководящие идеи для развития материалистического языкознания и нанесли сокрушительной силы удар по идеализму в лингвистике.
        В своих классических положениях о языке товарищ Сталин исходит из учения исторического материализма о решающей роли народных масс в истории в создании всего того великого и ценного, что имеет общество.
        «Язык относится к числу общественных явлений, действующих за всё время существования общества, — говорит товарищ Сталин. — Он рождается и развивается с рождением и развитием общества. Он умирает вместе со смертью общества. Вне общества нет языка»^[35].
        Вскрыв до конца ошибочность положения Н. Я. Марра о языке как надстройке, его антимарксистские утверждения о «классовости» языка, товарищ Сталин показал, что язык одинаково обслуживает всё общество. «Именно поэтому он создан, как единый для общества и общий для всех членов общества общенародный язык»^[36]. Товарищ Сталин доказал, что язык связан с деятельностью человека во всех её сферах — от производства до базиса, от базиса до надстройки. Язык обслуживает общество как средство общения людей, как средство обмена мыслями. Он даёт людям возможность понять друг друга и наладить совместную работу в области производства, экономических отношений, политики, культуры, в общественной жизни и в быту. Сфера действия языка почти безгранична.
        Работы товарища Сталина, посвящённые советскому языкознанию, с исключительной глубиной и огромной силой проникновения в исторический процесс складывания языков раскрывают роль народных масс в образовании и развитии языка. Они полностью разбивают ошибочные взгляды Н. Я. Марра и его « учеников» на природу, характер, причины и следствия скрещивания языков, взгляды, которые вели к отрицанию закономерного
[368]  
развития языка в ходе исторического развития общества, к отрицанию языкового родства народов.
        Положения товарища Сталина по вопросам языкознания имеют громадное значение для развития социалистической культуры.
        Язык является орудием общения людей, обмена мыслями между ними. Отсюда ясно, какое большое значение имеет грамотность населения в деле обмена мыслями между людьми, общения их друг с другом. В условиях капитализма империалисты порабощают колониальные народы и зависимые страны. Правящие классы метрополий в целях поддержания режима эксплуатации и угнетения трудящихся насильственно насаждают, поддерживают, культивируют дикость и неграмотность порабощённых народов. Французская газета «Монд» писала недавно, что во всей «Чёрной Африке», находящейся под французским управлением, распространение начального образования находится на том же уровне, на каком оно находилось во Франции в XVIII в. Число неграмотных африканцев составляет более 95 процентов. Но и в главных капиталистических странах образование недоступно трудящимся классам. В США с их пресловутым «американским образом жизни» многие миллионы детей не посещают школ.
        Развитие советской культуры народов нашей страны всесторонне подтверждает глубокую историческую истину, заключённую в мудрых сталинских положениях о языке. Разработка товарищем Сталиным марксистского учения о языке имеет громадное значение для дальнейшего развития социалистических наций. В результате Великой Октябрьской социалистической революции народы Советского Союза впервые получили возможность строить свою государственность, развивать производительные силы страны для разностороннего удовлетворения потребностей государства и всего населения, строить свою культуру — национальную по форме, социалистическую по содержанию.
        Товарищ Сталин развил руководящие положения ленинизма по вопросу о развитии социалистической культуры в СССР, подчеркнув громадное значение языка в этом развитии.
        «Все мы говорим о необходимости культурной революции в нашей стране,—пишет товарищ Сталин в своём замечательном труде «Национальный вопрос и ленинизм». — Если относиться к этому делу серьёзно,
[369]  
а не болтать попусту языком, необходимо сделать в этом направлении хотя бы первый шаг: сделать прежде всего начальное образование обязательным для всех граждан страны, без различия национальности, а потом и—среднее образование»^[37].
        Товарищ Сталин разъяснил, что образование должно вестись на родном языке «потому, что миллионные массы народа могут преуспевать в деле культурного, политического и хозяйственного развития только на родном, на национальном языке»^[38]. Обосновывая политику большевистской партии в национальном вопросе, товарищ Сталин говорит, что партия сочла необходимым помочь возрождённым нациям нашей страны встать на ноги во весь рост, оживить и развить свою национальную культуру, развернуть школы, театры и другие культурные учреждения на родном языке.
        Партия большевиков неуклонно руководствуется в своей национальной политике этими указаниями товарища Сталина.
        Социализм породил новые отношения между людьми в процессе производства, в культурном общении, в отношениях между нациями. Отношения эксплуатации и угнетения были заменены в нашей стране отношениями сотрудничества, взаимной помощи, доверия и дружбы.
        Язык используется в СССР как орудие всемерного укрепления дружбы народов, их мощного культурного подъёма, их воспитания в духе советского патриотизма, в духе доверия, равенства между народами. Многие народы СССР, прежде не имевшие письменности, получили письменность на родном языке; каждая социалистическая нация имеет свои многочисленные школы, высшие учебные заведения, где преподавание ведётся на родном языке. Всё это обусловило мощное развитие национальной литературы и искусства, основанных на великих идеях научного социализма.
        На примере развития русского языка и его выдающейся роли в строительстве социалистической культуры с новой силой подтверждена та истина марксизма, что язык является необходимым и верным средством человеческого
[370]  
общения. Ленин ещё до Великой Октябрьской социалистической революции указывал на великую роль русского языка в братском общении народов, населяющих Россию и ведущих борьбу против царизма. Ленин писал, что пролетарские революционеры в России не могут не желать, чтобы между угнетёнными классами всех без различия наций, населяющих Россию, установилось тесное общение и братское единство, чтобы каждый житель России, сознавая историческое значение русской культуры, овладевал могучим и великим языком Тургенева, Толстого, Добролюбова, Чернышевского.
        С победой Октябрьской революции и построением социализма в СССР во много раз возросло значение русского языка в развитии советской культуры, ибо русский язык— это язык народа, который первым сбросил господство империалистов, первым открыл путь к будущему коммунистическому обществу. Это язык, на котором Ленин и Сталин учат трудящихся всех стран, как надо сбрасывать капитализм в пропасть, как надо строить новую, коммунистическую жизнь.
        Советское государство с первых лет Октябрьской революции развернуло громадную работу по обучению населения на родном языке, по развитию национальной по форме, социалистической по содержанию культуры народов СССР. Без этого нельзя было достигнуть огромных успехов и победы в построении социализма, подъёма культуры и материального благосостояния трудящихся всех народов СССР.
        Ленин и Сталин обосновали в своих трудах значение грамотности населения для развития культуры. Подчёркивая решающее значение политических и хозяйственных завоеваний Советской власти и отмечая в связи с этим, что «на одной грамотности далеко не уедешь^[39], что «социализму нужны высокообразованные люди»[40], Ленин и Сталин говорили о том, что безграмотный человек стоит вне политики, что «грамотность является основой всякой культурности...»^[41].
[371]            
        Благодаря ликвидации неграмотности — этого проклятого наследия царизма — ещё более выросло значение языка в развитии общения советских людей, в обмене мыслями, опытом, знаниями. Победивший в СССР социализм создал все условия для того, чтобы язык мог полностью проявить всю присущую ему силу. Благодаря коммунистической партии и советскому правительству произведении Маркса и Энгельса, Ленина и Сталина — это высшее достижение мировой культуры — стали достоянием и внутренним содержанием культуры каждого советского народа. Народы СССР получили также на своих языках произведения классиков великой русской литературы: произведения А. С. Пушкина изданы па 70 языках народов СССР, тиражом свыше 111 млн. экземпляров, Л. Н. Толстого — на 63 языках, тиражом в 75 668 тыс. экземпляров, М. Горького — на 60 языках, тиражом свыше 58 млн. экземпляров, И т. д.
        Все эти великие творения культуры были недоступны трудящимся, пока рабочий класс не завоевал власть, пока капитализм не был разбит, пока народы оставались неграмотными и полуграмотными.
        О том, какие громадные преимущества в развитии культуры порождает новый общественный строй, ярко говорит положение в странах народной демократии. Так, до освобождения Венгрии Советской Армией в стране было около 200 тыс. неграмотных. Особенно много неграмотных было среди крестьян-бедняков и сельскохозяйственных рабочих. Благодаря усилиям народной власти к концу 1951 г. среди взрослого населения оставалось уже менее 40 тыс. неграмотных. Через два года неграмотность в Венгерской народно-демократической республике будет ликвидирована полностью. В 1950 г. в Венгрии имелось 506 общеобразовательных вечерних школ для взрослых. В 1951 г. число подобных школ увеличилось почти вдвое, а число учащихся в них возросло до 19 тыс. человек. В Румынской народной демократической республике в 1951/52 учебном году на 18 660 курсах по ликвидации неграмотности обучалось свыше 600 тыс. трудящихся, главным образом крестьян. За годы народной власти в Румынии ликвидировали неграмотность свыше 3 млн. человек!
        Великим вкладом товарища Сталина в науку является разработка марксистского понимания грамматики и
[372]  
словарного фонда языка, что спасло от деградации науку о языке и покончило с беспочвенными вредными спекулятивными построениями извратителей и опошлителей марксизма в языкознании.
        Исключительное значение для развития марксистской науки о языке имеют сталинские положения о словарном составе языка, являющемся, по определению товарища Сталина, строительным материалом для языка, положения о грамматике (морфологии, синтаксисе), как собрании правил об изменении слов и сочетаний слов в предложении.
        «Главное в словарном составе языка, — пишет товарищ Сталин, — основной словарный фонд, куда входят и все корневые слова, как его ядро». «Словарный состав отражает картину состояния языка: чем богаче и разностороннее словарный состав, тем богаче и развитее язык»^[42].
        Однако словарный состав, будучи строительным материалом для языка, взятый сам по себе, ещё не составляет языка, учит товарищ Сталин. «...Словарный состав языка получает величайшее значение, когда он поступает в распоряжение грамматики языка, которая определяет правила изменения слов, правила соединения слов в предложения и, таким образом, придаёт языку стройный, осмысленный характер»^[43]. Благодаря грамматике язык получает возможность облечь человеческие мысли в материальную языковую оболочку. Именно потому, что грамматический строй языка и его основной словарный фонд составляют основу языка, сущность его специфики, они проявляют большую устойчивость и сопротивляемость всяким попыткам насильственной ассимиляции народов и наций. История дала многочисленные примеры того, как рушились планы американо-английских, турецких и иных ассимиляторов и поработителей народов в их политике, направленной на ликвидацию национальных языков, национальной культуры. Открытие внутренних законов развития языка и последовательно материалистическое, марксистское их объяснение поставили советское языкознание на прочный фундамент. Открытые товарищем Сталиным
[373]  
законы развития языка показывают его историческое движение, процесс его жизни, изменения, перехода от одного качественного состояния к другому. Именно об этом говорят такие внутренние законы развития языка, как постепенность его изменения, постепенность накопления в нём нового качества и отмирания старого, большая устойчивость грамматического строя и основного словарного фонда языка, закон сопротивляемости языка всякой ассимиляции и другие.
        Своими новыми трудами товарищ Сталин дал ясную, классически точную, глубокую характеристику природы языка, его неразрывной связи с развитием общества, вскрыл закономерности развития языка и нанёс смертельный удар идеализму и метафизике в языкознании. Сталинские работы вывели советское языкознание из того застоя, в котором оно оказалось вследствие распространения ошибочных теорий Н. Я. Марра и созданного его «учениками» аракчеевского режима в языкознании. Труды товарища Сталина дали марксистское решение принципиальных теоретических вопросов языкознания, покончили с той невероятной путаницей, которая царила в головах многих языковедов, находившихся под влиянием порочных идей Н. Я. Марра.
        Сталинский труд по вопросам языкознания дал советским людям глубокое и ясное понимание роли языка в развитии советской культуры, во всей производственной деятельности рабочих, крестьян и интеллигенции Советского Союза.

        4. Вопросы теории познания. Язык и мышление

        Труд И. В. Сталина «Марксизм и вопросы языкознания» внёс огромный вклад в теорию познания диалектического материализма. В этом труде получили дальнейшее развитие сложнейшие вопросы ленинской теории отражения. Своим исследованием специфических признаков языка, внутренних законов его развития, связи языка с познавательной деятельностью человека И. В. Сталин с исчерпывающей глубиной раскрыл диалектический процесс отражения в мозгу человека объективной действитель-
[374]  
ности, связь этого процесса с общественной практикой, со всеми сторонами общественной жизни.
        Обосновав органическое, неразрывное единство мышления и языка, доказав невозможность мышления (т. е. отражения действительности в понятиях) вне материальной, языковой оболочки, И. В. Сталин с этих диалектико-материалистических позиций подверг сокрушительной критике идеалистическое противопоставление языка и мышления, отрыв их от развития общества, извращение марксистских взглядов в вопросах мышления и языка. Эти исследования И. В. Сталина явились дальнейшим развитием марксистского философского материализма и прежде всего марксистского решения вопроса о познаваемости мира, которое гласит, что «мир и его закономерности вполне познаваемы, что наши знания о законах природы, проверенные опытом, практикой, являются достоверными знаниями, имеющими значение объективных истин, что нет в мире непознаваемых вещей, а есть только вещи, еще не познанные, которые будут раскрыты и познаны силами науки и практики»^[44]. Это коренное положение марксистско-ленинской теории познания начисто разоблачает наиболее утончённые, позитивистские формы идеализма, прикрывающие поповщину аргументами скептицизма и «критического» отношения к процессу познания.
        Диалектический материализм рассматривает познание природы и общества как исторический процесс, составляющий одну из существенных, необходимых сторон общественного развития и обусловленный живой и многосторонней практикой, практической деятельностью людей. Исторический характер носят также формы теоретического мышления, логические формы, поскольку они не предшествуют познанию, а являются внутренне присущими ему формами отражения внешнего мира. Следовательно, познание не только по своему содержанию, но и по своим логическим формам определяется общественной практикой, иначе говоря, формы теоретического познания — различные типы понятий, суждений, умозаключения и т. д. — не могут быть объяснены вне исторического развития общественной практики.
[375]            
        В. И. Ленин отмечал, что познание в каждую историческую эпоху ограничено условиями, в которых оно совершается, и эта ограниченность преодолевается в процессе последующего исторического развития. Именно поэтому теория познания, вскрывающая закономерности отражения мира в сознании людей, должна подытоживать всю предшествующую историю.
        Марксистская диалектика как научная теория познания представляет собой в обобщённом виде итог истории познания. Она опирается в своих выводах на огромный материал всего исторического развития природы, общества и познания, выступает как критическое и революционное обобщение всей истории практики и передовой мысли.
        Значение языка и его истории для теории познания раскрыто и обосновано И. В. Сталиным.
        «Язык, — учит И. В. Сталин, — есть средство, орудие, при помощи которого люди общаются друг с другом, обмениваются мыслями и добиваются взаимного понимания. Будучи непосредственно связан с мышлением, язык регистрирует и закрепляет в словах и в соединении слов в предложениях результаты работы мышления, успехи познавательной работы человека и, таким образом, делает возможным обмен мыслями в человеческом обществе»^[45].
        Познавательная работа человека прошла долгий и трудный путь. Человечество возникло не через выделение индивидуально обособленных людей из мира животных, как полагают буржуазные антропологи и этнологи. Человек мог существовать только в коллективе. «Каменные орудия и появившиеся потом лук и стрелы, — говорит И.В. Сталин, характеризуя первобытно-общинный строй, — исключали возможность борьбы с силами природы и хищными животными в одиночку»[46]. И мышление складывалось не как изолированное, индивидуалистическое сознание, миропонимание отдельного индивидуума, а как общественное сознание, присущее каждому члену первобытного коллектива.
[376]            
        Со времени выделения человека из животного мира результаты работы его мышления закрепляются в словах, и обмен мыслями между людьми происходит при помощи звуковой речи. При помощи звуковой речи люди передают друг другу приобретаемый ими опыт, который закрепляется в словах, в традициях, нравах, обычаях, навыках к труду.
        «Обмен мыслями, — указывает И. В. Сталин, — является постоянной и жизненной необходимостью, так как без него невозможно наладить совместные действия людей в борьбе с силами природы, в борьбе за производство необходимых материальных благ, невозможно добиться успехов в производственной деятельности общества, — стало быть, невозможно само существование общественного производства. Следовательно, без языка, понятного для общества и общего для его членов, общество прекращает производство, распадается и перестаёт существовать, как общество. В этом смысле язык, будучи орудием общения, является вместе с тем орудием борьбы и развития общества»^[47].
        Именно потому, что в словах и соединениях слов в предложения закрепляются успехи мышления, успехи познавательной работы человека, каждое новое поколение людей имеет возможность не начинать сызнова всю работу, проделанную предыдущими поколениями, а продолжать, углублять, совершенствовать, использовать уже накопленный опыт, уже приобретённые знания. Выдающиеся результаты творческой деятельности прошлых поколений в области науки, техники, литературы становятся доступными для современного поколения, ввиду того что они выражены в языке.
        Ещё великие русские революционные демократы отмечали значение языка как могущественного средства осуществления исторической преемственности. Так, выдающийся русский философ-материалист Герцен вёл решительную борьбу против нигилистического отрицания достижений культуры прошлого. Он отмечал, что стремления людей, их жизнь не пропадают бесследно, «они облекаются словом, воплощаются в образ, остаются в предании и передаются из века в век... за нами, как за прибрежной вол-
[377]  
ной, чувствуется напор целого океана всемирной истории»^[48].
        Уже при первобытнообщинном строе индивидуум воспринимает объективный мир, исходя из опыта, знаний, представлений, традиций, накопленных людьми в их борьбе со стихийными силами природы. С разложением этого строя, с возникновением частной собственности, классов, общественного неравенства возникает противоположность между умственным и физическим трудом, а вместе с этим возникает почва для идеализма.
        «Разделение труда, — писали Маркс и Энгельс в «Немецкой идеологии», — становится действительным разделением лишь с того момента, когда появляется разделение материального и духовного труда. С этого момента сознание может действительно вообразить себе, что оно нечто иное, чем сознание существующей практики, что оно может действительно представлять себе что-нибудь, не представляя себе чего-нибудь действительного, — с этого момента сознание в состоянии эмансипироваться от мира и перейти к образованию «чистой» теории, теологии, философии, морали и т. д.»^[49].
        Дальнейший прогресс производительных сил, развитие классового общества обусловили развитие познания, а следовательно, и языка; на основе развития производства, всей практики, в тесной связи с развитием знаний возникали новые слова и понятия, обогащался словарный фонд языков различных народов. Общественное развитие создавало условия для возникновения диалектического мышления в его первоначальной исторической форме. Как ни наивна и примитивна диалектика древних греков, её возникновение имело своей предпосылкой сравнительно высокое развитие абстрактного мышления. «...Диалектическое мышление — именно потому, что оно имеет своей предпосылкой исследование природы самих понятий, — пишет Энгельс, — возможно только для человека, да и для последнего лишь на сравнительно высокой ступени развития...».[50]
[378]            
        В прямой и неразрывной связи с успехами познавательной работы человека, с развитием практики шло и развитие логики, выработка определённых понятий, форм и законов правильного мышления. Такие элементы логики, как определение, понятие, индукция и некоторые другие, были подвергнуты довольно тщательному изучению в древнегреческой философии ещё в VI и V вв. до нашей эры. Наиболее высокой ступени логическое учение достигло у Аристотеля. Действительное значение и содержание логических исследований Аристотеля объясняется состоянием практики и различных областей научного знания в IV в. до нашей эры. К этому времени уже имелось значительное количество работ по политической истории Греции (труды Геродота, Фукидида, Ксенофонта и др.), был накоплен известный материал в области медицины и естествознания (труды Гиппократа и др.), появились описания растений, животных, астрономические наблюдения, были созданы космогонические гипотезы, многочисленные поэтические и драматические произведения, значительное количество философских сочинений. Но в области обобщения накопленных знаний давало себя чувствовать отсутствие развёрнутого логического учения. Научное развитие достигло ступени, когда потребовалось создать учение об определении, суждении, умозаключении, о доказательстве. Возникшая потребность была удовлетворена последующим развитием познания, разработкой вопросов логики.
        История образования логических понятий и форм мышления — это специальная большая тема. В данном случае следует ограничиться указанием на тот безусловный факт, что вся история познания, история логических понятий, история языка и мышления органически, неразрывно связаны с историей общества.
        «Логические формы явились абстрактным выражением и обобщением практических задач, поставленных развитием общества. История логики, как и история познания вообще, полностью подтверждает марксистское положение о решающей роля общественной практики в развитии познания.»
        Решающей стороной марксистской философии является именно признание огромной творческой роли за практикой. Ленин подчёркивал, что единство теории и революционной практики осуществляется в марксизме в самой
[379]  
теории внутренне и неразрывно. Именно поэтому, характеризуя коренные особенности марксистской диалектики, Ленин писал:
        «...вся человеческая практика должна войти в полное «определение» предмета и как критерий истины и как практический определитель связи предмета с тем, что нужно человеку»^[51].
        Маркс постоянно указывал на решающее значение революционной, практически-критической человеческой деятельности в развитии общества вообще и в развитии познания в частности. Критикуя старый, созерцательный материализм, игнорировавший связь познания с практическим изменением мира, Маркс неустанно подчёркивал, что познание не является самоцелью, что оно неотделимо от практической многообразной по форме и содержанию деятельности людей, которая и доказывает действительность и силу человеческого мышления. Он считал схоластическим спор об истинности, о силе человеческого мышления, взятого изолированно, вне практики. И это основное положение, характеризующее специфику марксистского решения коренных вопросов философии, Маркс последовательно проводил во всех своих трудах. Вся теория Маркса, все её выводы построены на гранитном фундаменте фактов, на обобщении многовековой человеческой практики. В этом великая сила марксизма, отсюда убедительность и неопровержимость его выводов.
        В. И. Ленин непосредственно продолжил марксистские философские традиции. Он разработал дальше диалектику Маркса и Энгельса, в частности вопрос о единстве теории и практики, философии и освободительного движения пролетариата.
        И. В. Сталин, продолжая дело В. И. Ленина, дал классические образцы научного обобщения практики, опыта рабочего движения, строительства коммунизма в СССР, всесторонне обосновав необходимость такого обобщения и значение революционной теории для практической деятельности коммунистической партии. Благодаря верности, истинности учения Маркса и Ленина, писал И. В. Сталин, наука об обществе, несмотря на всю сложность явлений общественной жизни, представляет собой точную, прове-
[380]  
ренную жизнью науку, способную использовать законы развития общества для практического преобразования действительности.
        Разоблачая «профессора-доктринёра» Адольфа Вагнера, Маркс исчерпывающе доказал, что люди никогда не начинают с теоретического отношения к внешнему миру. Напротив, теоретическому отношению к миру всегда предшествует практическое к нему отношение, главной формой которого является способ добывания материальных благ. В ходе общественной практики свойства, качества предметов, явлений отражаются и запечатлеваются в мозгу людей. Люди начинают «теоретически» отличать предметы друг от друга. Маркс и Энгельс показали, что любая область научного знания должна рассматриваться как «общественный продукт и остается им, пока вообще существуют люди»^[52]. Каждый шаг практической деятельности человека неизбежно оставляет свой след в сознании людей. И чем разнообразнее и длительнее опыт людей, тем глубже, точнее, адекватнее могут идеологи передового класса раскрывать закономерности объективного мира. В письме к Анненкову Маркс указал, что «люди, производящие общественные отношения соответственно их материальному производству, создают также и идеи и категории, т. е. отвлеченные, идеальные выражения этих самых общественных отношений»^[53].

Эти указания Маркса получили своё гениальное развитие в известном положении Ленина о том, что практическая деятельность человека, миллиарды раз повторяясь, должна была приводить сознание человека к повторению разных логических фигур, дабы эти положения логики, теории могли получить значение аксиом, «практика выше (теоретического) познания, — пишет В. И. Ленин, — ибо она имеет не только достоинство всеобщности, но и непосредственной действительности».[54] В своей практической деятельности человек имеет перед собой объективный мир, зависит от него, им определяет свою деятельность, учит Ленин.
[381]            
        Из этого материалистического и диалектического понимании практической деятельности людей вытекает основное требование Ленина и Сталина в области гносеологии — строить теорию на опыте, практике, беря её в обобщённом виде. Лишь при этом условии теория поднимается до ступени объективной истины, выдерживает самые серьёзные испытания, сохраняет свою последовательность и стройность, давая возможность революционной партии самокритически исправлять, дополнять отдельные положения теории, развивать и обогащать её.
        Ленин резко критиковал различных буржуазных философов — махистов, эмпириокритиков, никогда не понимавших, что живая человеческая практика, врываясь в теорию познания, даёт объективный критерий истины, что господство человека над природой, проявляющееся в практике людей, есть результат объективно верного отражения процессов природы в голове человека. «Мысль включить жизнь в логику понятна — и гениальна — с точки зрения процесса отражения в сознании (сначала индивидуальном) человека объективного мира и проверки этого сознания (отражения) практикой...»^[55].
        Ленин и Сталин учат, что и самую практику надо понимать диалектически, творчески. Практика человека не есть нечто абсолютное, раз навсегда данное, неизменное. Она сама находится в постоянном развитии, изменении.
        И. В. Сталин в своём труде «Марксизм и вопросы языкознания» выдвинул новые важнейшие теоретические аргументы, полностью опрокидывающие идеалистические измышления об абсолютной самостоятельности и независимости человеческой мысли от общественной жизни. Мышление человека не только по своему содержанию, но и по форме является отражением внешнего мира, материальных условий жизни общества. И. В. Сталин доказал, что язык, представляющий собой непосредственную действительность мысли, неразрывно, внутренне связан с общественной практикой и что закрепление в словах и понятиях успехов познавательной работы человека совершается в процессе всей практической деятельности людей, на её основе, в теснейшей связи с ней. Язык, в словарном составе которого запечатлеваются достижения мышления чело-
[382]  
века, "непосредственно связан с производственной деятельностью человека так же, как и со всякой иной деятельностью во всех без исключения сферах его работы»^[56], — учит И. В. Сталин.
        Эти положения И. В. Сталина являются дальнейшим развитием мысли Маркса и Энгельса о том, что «язык как раз и есть практическое, существующее и для других людей, и лишь тем самым существующее также и для меня самого действительное сознание...»^[57]. Раскрывая единство мышления и языка, И. В. Сталин углубил и конкретизировал марксистское понимание сознания как отображения материи, бытия.
        Всесторонняя научная разработка Лениным и Сталиным вопроса о роли практики в познании вытекала из новых условий борьбы революционной партии, из того, что XX век оказался веком подготовки и практического проведения пролетарской революции, веком победоносного строительства коммунистического общества. Буквально в каждом своём труде Ленин и Сталин рассматривают вопрос о взаимоотношении теории и практики, анализируя это взаимоотношение в различных конкретных условиях, на разных этапах общественного развития. Они постоянно обращаются к опыту современной общественной жизни, наглядно обучая кадры партии большевиков и братских компартий руководствоваться марксизмом, исходя из опыта живой жизни.
        Развив положение марксизма об огромной роли практики для теории, великие, продолжатели дела и учения Маркса не остановились на этом. Они гениально развили марксистское философское учение и с другой его стороны, разработав и обосновав вопрос о превращении теории в практику, о великой организующей, направляющей, мобилизующей роли марксистской теории. Марксистское учение о познании В. И. Ленин рассматривает как движение от живого, чувственного, активного восприятия человеком окружающих его предметов к научному пониманию их и от него к практике.
[383]            
        Руководя строительством и борьбой большевистской партии, Ленин и Сталин не только показали истинность учения диалектического материализма о том, что успех человеческой практики доказывает верность наших представлений об окружающем нас мире, но и указали пути соединения философии с политикой, теории с жизнью, пути слияния теоретической и практической работы коммунистической партии. Ленин в своей статье «Лучше меньше, да лучше» завещал работникам социалистического государства «учиться и затем проверять то, чтобы наука у нас не оставалась мертвой буквой или модной фразой (а это, нечего греха таить, у нас особенно часто бывает), чтобы наука действительно входила в плоть и кровь, превращалась в составной элемент быта вполне и настоящим образом»^[58]. Связь науки и практической деятельности, связь теории и практики, их единство, учит И. В. Сталин, должны быть путеводной звездой партии пролетариата.
        Реализуя на деле важнейшее требование диалектического материализма — изучать ход общественного развития, практику общественной жизни, включать её опыт в решение новых задач и проверять в жизни верность решения этих задач, — Ленин кропотливо, с поразительной тщательностью, на основе привлечения всех данных исторической науки, на основе изучения документации и литературы обобщил первый опыт практического осуществления диктатуры пролетариата парижскими коммунарами. Он придавал огромное значение гениальному анализу опыта Парижской Коммуны, сделанному Марксом и Энгельсом. Руководя Великой Октябрьской социалистической революцией, практически организуя и направляя развитие диктатуры рабочего класса в СССР, Ленин вновь и вновь обращался к практике парижан 1871 г., так героически «штурмовавших небо».
        Руководствуясь тем, что теория получает своё полное доказательство только в практике и что жизнь, действительное развитие общества всегда богаче, многообразнее, чем то может быть предсказано наиболее верной теорией,
[384]  
Ленин писал по этому поводу:
        «История вообще, история революций в частности, всегда богаче содержанием, разнообразнее, разностороннее, живее, «хитрее», чем воображают самые лучшие партии, самые сознательные авангарды наиболее передовых классов. Это и понятно, ибо самые лучшие авангарды выражают сознание, волю, страсть, фантазию десятков тысяч, а революцию осуществляют, в моменты особого подъема и напряжения всех человеческих способностей, сознание, воля, страсть, фантазия десятков миллионов, подхлестываемых самой острой борьбой классов»^[59].
        И. В. Сталин дал классическое научное определение закономерного соотношения теории и практики: «...теория становится беспредметной, если она не связывается с революционной практикой, точно так же, как и практика становится слепой, если она не освещает себе дорогу революционной теорией»[60]. Развивая эту мысль, И. В. Сталин говорил на конференции аграрников-марксистов: «Известно, что теория, если она является действительно теорией, даёт практикам силу ориентировки, ясность перспективы, уверенность в работе, веру в победу нашего дела»^[61].
        В своих трудах по вопросам языкознания И. В. Сталин конкретизировал марксистско-ленинскую теорию познания, показав, как обогащаются мышление человека, его язык в ходе развития общества, на основе многообразной практической деятельности людей. Словарный состав языка, указывает И. В. Сталин, «находится в состоянии почти непрерывного изменения...»[62], причём пополнение его новыми словами происходит «в связи с изменениями социального строя, с развитием производства, с развитием культуры, науки и т. п.» ^[63], т. е. в органической связи с практикой.
        Сталинский анализ развития языка и мышления с новой силой утверждает материализм в теории познания,
[385]  
обогащая материалистическое понимание познания, вскрывая глубочайшую диалектику процесса отражения.
        Известно, что современная буржуазная философия объясняет развитие мышления автономным, якобы независимым от практики, «спонтанным» движением «чистого» Мышления. По мнению идеалистов, идея сама порождает всё своё содержание, да ещё творит к тому же объективный мир. Только диалектический материализм впервые в истории науки и философии дал действительное объяснение движению человеческой мысли, развитию понятий, словарного состава языка и т. д. Вскрывая объективные истоки движения понятий, Ленин пишет:
        «...Если все развивается, то относится ли сие к самым общим понятиям и категориям мышления? Если нет, значит, мышление не связано с бытием. Если да, значит есть диалектика понятий и диалектика познания, имеющая объективное значение»^[64].
        Замечательная ленинская постановка вопроса о зависимости «самых общих понятий» от бытия, о том, что диалектика понятий имеет своим источником диалектику бытия, т. е. диалектику природы и общества, что, следовательно, развитие мысли идёт через борьбу противоположностей, — одно из важнейших завоеваний теории познания диалектического материализма.
        Поскольку человеческая мысль, понятия, категории логики имеют своим источником развивающееся объективное бытие, материю, отражают это бытие, постольку научные понятия, в том числе и самые общие, имеют объективный неиссякаемый источник для беспрерывного обогащения и развития. Отсюда понятно, что законы марксистской диалектики, отличаясь по форме от законов объективного мира, по содержанию своему целиком совпадают с ними: «Законы логики суть отражения объективного в субъективном сознании человека»^[65]. Энгельс установил различие между объективной и субъективной диалектикой, доказав, что последняя является отражением первой. Для метафизика, писал Энгельс, «должно показаться чрезвычайно удивительным то обстоятельство, что сознание и природа, мышление и бытие, законы мышления и законы природы до такой
[386]  
степени согласуются между собой. Но если, далее, поставить вопрос, что же такое мышление и сознание, откуда они берутся, то мы увидим, что они — продукты человеческого мозга и что сам человек — продукт природы, развившийся в известной природной обстановке и вместе с ней. Само собой разумеется в силу этого, что продукты человеческого мозга, являющиеся в последнем счете тоже продуктами природы, не противоречат остальной связи природы, а соответствуют ей».[66]
        Домарксистские материалисты не могли применить диалектику к теории отражения. Поэтому, в частности, они «совершенно пренебрегали исследованием влияния деятельности человека на его мышление. Они знают, — писал Энгельс, — с одной стороны, только природу, а с другой—- только мысль. Но существеннейшей и ближайшей основой человеческого мышления является как раз изменение природы человеком, а не одна природа как таковая, и разум человека развивался соответственно тому, как человек научался изменять природу»^[67].
        Процесс отражения объективного мира в понятиях основывается, следовательно, на всей совокупности практики людей.
        Познание есть отражение человеком явлений, процессов, законов развития природы и общества. Познание любых явлений объективного мира предполагает в качестве своей предпосылки практическое отношение к ним; на этой основе осуществляется восприятие человеком окружающего его мира при помощи органов чувств. В. И. Ленин назвал эту ступень познания «живым созерцанием»: Будучи исходной ступенью познания, живое созерцание является лишь первой ступенью отражения мира в сознании человека. Только суммируя весь прошлый опыт и учитывая новые данные практики, абстрагируя и обобщая, человек вырабатывает систему понятий, выражающих достигнутую ступень познания мира.
        Особая роль на этой ступени принадлежит языку.
        И. В. Сталин, критикуя Н. Я. Марра за то, что тот отрывает мышление от языка, считая, будто мышление человека может осуществляться без языка, даёт замечательное, классическое марксистское решение вопроса о
[387]  
роли языка в процессе мышления, в процессе познания:
        «Какие бы мысли ни возникли в голове человека и когда бы они ни возникли, — указывает И. В. Сталин, — они могут возникнуть и существовать лишь на базе языкового материала, на базе языковых терминов и фраз. Оголённых мыслей, свободных от языкового материала, свободных от языковой «природной материи» — не существует. «Язык есть непосредственная действительность мысли» (Маркс). Реальность мысли проявляется в языке»^[68].
        Таким образом, язык является необходимым орудием теоретического обобщения данных чувственного восприятия; без него невозможен переход от ощущений к мышлению, которое не обладает способностью отвлечения и обобщения вне связи со своей языковой оболочкой. Ни одна наука не может строить свои выводы без языка, не пользуясь словом.
        Положения И. В. Сталина о роли языка в процессе познания, являясь дальнейшим развитием идей Маркса, Энгельса, Ленина, непосредственно опираются на данные современного естествознания и прежде всего на материалистическое учение великого русского естествоиспытателя И. П. Павлова.
        Труды И. П. Павлова, в особенности его учение о двух сигнальных системах как о специфически человеческом способе отражения действительности, дают глубокое естественно-научное обоснование марксистско-ленинской теории отражения, прямо указывая на связь языка с процессом отражения объективного мира, на роль языка как средства отражения объективного мира.
        Рассматривая отличие человека от животного, И. П. Павлов доказывает, что животные сообщаются с окружающим миром только через непосредственные впечатления от его разнообразных агентов. Эти впечатления являются единственными сигналами внешних объектов, «первыми сигналами действительности».
        Человек также получает эти сигналы действительности, результатом чего являются впечатления и ощущения, которые вызываются в организме внешней средой. Но высшая нервная деятельность человека не может быть сведена
[388]  
к восприятию первых сигналов, к непосредственным впечатлениям от внешнего мира, хотя она и не существует без этих восприятий. И. П. Павлов доказывает, что «в человеке прибавляется... специально в его лобных долях, которых нет у животных в таком размере, другая система сигнализации, сигнализация первой системы — речью, ее базисом или базальным компонентом — кинэстезическими раздражениями речевых органов. Этим вводится новый принцип нервной деятельности — отвлечение и вместе обобщение бесчисленных сигналов предшествующей системы, в свою очередь опять же с анализированием и синтезированием этих новых обобщенных сигналов, — принцип, обусловливающий безграничную ориентировку в окружающем мире и создающий высшее приспособление человека—науку…»^[69].
        Таким образом, речь, по Павлову, прежде всего кинэстезические раздражения, идущие в кору от речевых органов, — это вторые сигналы, сигналы сигналов. Они представляют собой отвлечение от действительности и допускают обобщение, что и составляет специально человеческое высшее мышление. Слово как сигнал сигналов присуще только человеку и «вызвано необходимостью большего общения между индивидуумами человеческой группы».[70] В статье И. П. Павлова «Условный рефлекс», написанной для «Большой Советской энциклопедии», сказано:
        «...Труд и связанное с ним слово сделало нас людьми». «...Слово для человека, — учит Павлов, — есть такой же реальный условный раздражитель, как и все остальные общие у него с животными, но вместе с тем и такой многообъемлющий, как никакие другие, не идущий в этом отношении ни в какое количественное и качественное сравнение с условными раздражителями животных. Слово, благодаря всей предшествующей жизни взрослого человека, связано со всеми внешними и внутренними раздражениями, приходящими в большие полушария, все их сигнализирует, все их заменяет и потому может вызвать все те действия, ре-
[389]  
акции организма, которые обусловливают те раздражения».[71]
        Некоторые буржуазные лингвисты, а также последователи Н. Я. Марра, вульгаризирующие марксистское понимание языка, отрывая последний от мышления, сводят язык, слова, которыми пользуются люди, к условным «техническим» обозначениям. Эти люди вытравляют из слова его реальное содержание, лишают язык его познавательного смысла, превращают мысль в нечто бессодержательное, условное.
        Ещё основоположники марксизма выступали против такого субъективистского истолкования языка, доказывая, что язык является основным элементом мышления, элементом, «в котором выражается жизнь мысли...»^[72].
        Отрыв языка от мышления, выхолащивание из языка всякого познавательного материала, противопоставление слова и мысли—вот путь, на который охотно становятся все идеалисты—семантики и вульгаризаторы марксизма вроде Н. Я. Марра. И. В. Сталин нанёс основной удар именно по такого рода антимарксистской концепции. Это и понятно, ибо отрыв мышления от языка подрывает как процесс мышления, так и язык.
        Подчёркивая слитность, неразрывное единство языка и мышления, слова и понятия, классики марксизма-ленинизма не отождествляют слово с понятием. Слово в грамматическом смысле есть определённая единица речи и является звуковым выражением отдельного предмета мысли. Понятие же включает мысль о предмете, которая подчёркивает ряд взаимно связанных признаков предмета. В понятиях обобщается опыт деятельности человека, опыт развития науки. Понятие выражается через слово и не существует без слова. Но если слово изучается языкознанием, то понятие составляет предмет изучения логики, истории мысли и т. д.
        Современная жизнь, политическая и идеологическая классовая борьба показывают глубокую верность этой точки зрения марксизма. Не только в произведениях буржуазных философов, представителей семантической фило-
[390]  
софии, но сплошь и рядом в выступлениях буржуазных политических деятелей можно найти попытки подменить понятие словом, свести дело к простому словоупотреблению, когда речь идёт о политике, о формулировании различных задач различных общественных классов.
        На происходившей в декабре 1951 г. — январе 1952 г. шестой сессии Генеральной ассамблеи Организации Объединённых Наций некоторые дипломатические наёмники США пытались запутать вопрос об определении агрессии, чтобы увести Генеральную ассамблею от обсуждения вопроса об империалистической агрессии США к чисто этимологическому толкованию слова. Делегат от Ливана на Генеральной ассамблее представил подробный филологический анализ слов «агрессия» и «агрессор», что, само собой разумеется, ничуть не помогло раскрытию понятия «агрессия».
        Достаточно открыть любой толковый словарь на любом языке, чтобы стало очевидно, насколько недостаточен разбор слова «агрессия», не учитывающий общественной практики. Так, в толковом словаре русского языка можно прочитать: «Агрессия (лат. Agressio) — наступление, нападение, агрессивное отношение к чему-нибудь», или: «Агрессор (лат. Agressor) — виновник агрессии; тот, кто нападает, нападающая сторона»; «Оксфордский английский словарь» определяет агрессию, — как «первое нападение во время ссоры»; нью-йоркский «Словарь нового века» — как «агрессивный акт»; парижский «Новый Лярус» считает, что агрессия есть «неожиданное неспровоцированное нападение»; в лондонском словаре Вебстера под агрессией понимается «акт враждебности» и т. д. Эти определения не обобщают опыта действий агрессивных государств последних десятилетий, опыта борьбы народов против агрессии и ничего не дают для объяснения понятия «агрессия», кроме простого повторения: агрессия есть агрессия!
        Советская делегация на Генеральной ассамблее разоблачила жульнический трюк реакционных буржуазных дипломатов, показав, что дело здесь не в этимологии, а в политике, что можно этимологически правильно определить слово «агрессор» и вместе с тем не дать правильного представления о том, что означает понятие «агрессия». Народы, сказал представитель Советского Союза на Генеральной ассамблее, не могут ограничиваться филологи-
[391]  
ческим истолкованием слов «агрессор» и «агрессия» и ждут от Ассамблеи определения самого понятия «агрессия», ответа на вопрос, что означает агрессия.
        Советская делегация внесла ещё на пятой сессии Генеральной ассамблеи своё предложение об определении агрессии, и, хотя это предложение агрессивные империалистические государства стараются похоронить в Комиссии международного права, от этого значение определения лишь еще более возрастает, так как борьба делегаций США, Англии и всего агрессивного блока Организации Объединённых Наций против советского определения агрессии показывает, что оно бьёт в цель и разоблачает настоящих агрессоров. Советская делегация на пятой сессии Генеральной ассамблеи внесла проект определения понятия «агрессия», в котором предлагалось, что будет признано нападающим в международном конфликте государство, которое первое совершит одно из следующих действий:
        которое объявит войну другому государству;
        вооружённые силы которого, хотя бы и без объявления войны, вторгнутся на территорию другого государства;
        сухопутные, морские или воздушные силы которого бомбардируют территорию другого государства или сознательно атакуют суда или воздушные суда этого последнего;
        сухопутные, морские и воздушные силы которого будут высажены или введены в пределы другого государства без разрешения правительства последнего или нарушат условия такого разрешения, в частности в отношении времени или расширения района их пребывания;
        которое установит морскую блокаду берегов пли портов другого государства^[73].
        Нетрудно убедиться в том, что это определение раскрывает само понятие агрессии, подытоживает всю современную практику международных отношений, точно отмечает признаки такого действия, как агрессия.
        Мы подробно остановились на этом примере, так как он свидетельствует, что современная практика вновь и вновь подтверждает правильность данного диалектическим материализмом научного объяснения слова и понятия.
[392]            
        Положение, что филологический анализ слов не тождествен анализу содержания понятий, имеет важное значение в марксистско-ленинской теории познания. Энгельс критиковал Л. Фейербаха за то, что он выводил сущность религии из этимологического анализа слова «religare» — связывать, так как тем самым Фейербах затушёвывал действительную роль религии, являющейся не средством общения, а средством порабощения людей. Известно далее, что слово «диалектика» буквально означает соответственно своему древнегреческому корню спор, беседу. Само собой разумеется, что этот этимологический корень не характеризует значения современной научной диалектики.
        В своих трудах по вопросам языкознания И. В. Сталин подчеркнул, что семантика (семасиология) является одной из важных частей языкознания, поскольку она изучает смысловую сторону слов. Она имеет серьёзное значение в изучении языка. Поэтому семантике должно быть обеспечено в языкознании подобающее ей место. Но И. В. Сталин указал также, что, разрабатывая вопросы семантики и используя её данные, ни в коем случае нельзя переоценивать её значение и тем более злоупотреблять ею.
        И. В. Сталин показал, к чему привело некоторых языковедов чрезмерное увлечение семантикой. Они пренебрегли языком как «непосредственной действительностью мысли», неразрывно связанной с мышлением, оторвали мышление от языка и сделали вывод, будто язык отживает свой век, будто можно обойтись и без языка. В качестве примера И. В. Сталин процитировал следующее утверждение Н. Я. Марра: «Язык (звуковой) стал ныне уже сдавать свои функции новейшим изобретениям, побеждающим безоговорочно пространство, а мышление идёт в гору от неиспользованных его накоплений в прошлом и новых стяжаний и имеет сместить и заменить полностью язык. Будущий язык — мышление, растущее в свободной от природной материи технике. Перед ним не устоять никакому языку, даже звуковому, всё-таки связанному с нормами природы».
        Расшифровав эту «тарабарщину», И. В. Сталин отметил, что переоценка семантики и злоупотребление ею привели Н. Я. Марра к идеализму. «...Отрывая мышление от языка и «освободив» его от языковой «природной ма-
[393]  
терии», Н. Я. Марр попадает в болото идеализма»^[74], — указывает И. В. Сталин.
        Характерно, что по вопросу об отношении языка к мышлению точка зрения Н. Я. Марра совпадает с воззрениями откровенных буржуазных языковедов-идеалистов, извращающих смысл языка, фальсифицирующих языкознание как науку. Так, некий Ферф выступил в 1950 г. со статьёй «Личность и язык в обществе», в которой провозглашает непознаваемость языка вообще. Если из языка изъять все индивидуальные особенности речи, все звуки речи, все знаки на бумаге, т. е. слова вообще как акты говорящих субъектов, рассуждает Ферф, то получится остаток, который и можно назвать «языком социальной единицы, функцией говорящей массы, запечатлённой в коллективном сознании». Это «коллективное сознание» Ферф понимает как «молчаливую, высокоорганизованную систему знаков, существующих вне личности говорящего субъекта и над ней». Идя дальше по линии отрыва языка от мышления, Ферф вместе с основной массой семантиков-идеалистов утверждает, будто язык вообще минус слово и даёт «настоящий язык», а изучение такого рода языка является задачей и объектом лингвистики (!). Итак, язык без звуков, без слов, без речи, без письма, «молчаливый» язык, система знаков, не имеющих никакого реального содержания, находящаяся в полном, абсолютном отрыве от мышления! Ферф не одинок. Все наиболее видные буржуазные лингвисты стоят примерно на такой же идеалистической точке зрения. Почти все они признаются в бессилии буржуазной лингвистики выявить и осознать смысл языка и мышления.
        Отрыв мышления от языка имеет свои социальные мотивы. Когда буржуазный лингвист заявляет, что «передача мысли может производиться без слов волнами, как радио-фоническая передача», и сравнивает общение людей с общением животных — животные-де без слов понимают друг друга, — то здесь явственно видна боязнь буржуазных языковедов, что общественная функция и роль языка всё более обращаются передовыми людьми буржуазных стран против капитализма.
[394]            
        Подвергнув сокрушительной критике идеалистическую теорию Н. Я. Марра о мышлении как независимом процессе по отношению к языку, И. В. Сталин тем самым нанёс сильнейший удар по целому течению современной реакционной буржуазной лингвистики, противопоставляющей язык мышлению.
        Справедливости ради следует сказать, что Н. Я. Марр и его сторонники, как и зарубежные этнологи типа идеалиста Леви-Брюля, изобретателя так называемого «дологического» мышления, не явились новаторами в этом вопросе. Ещё небезызвестный Дюринг наряду с другими смехотворными «системосозидающими» идеями выдвинул «идею» существования мышления без речи. В своём произведении «Анти-Дюринг» Энгельс приводит слова Дюринга: «Кто способен мыслить только при посредстве речи, тот еще не испытал, что значит отвлеченное и подлинное мышление». Энгельс справедливо назвал эту болтовню Дюринга чистейшим вздором, поданным под видом проникающей до корней науки об элементах сознания, и дал уничтожающую и остроумную критику подобных воззрений. Он говорил, что если бы взгляд Дюринга был справедлив, то животные оказались бы «самыми отвлеченными и подлинными мыслителями, так как их мышление никогда не затемняется назойливым вмешательством речи»^[75].
        В своём труде по вопросам языкознания И. В. Сталин нанёс решительный удар и по всяким идеалистическим представлениям, отрывающим язык и мышление от ощущений.
        Известно, какое огромное принципиальное значение придавал Ленин диалектико-материалистическому обоснованию сенсуализма. Ленин указывал, что, будь у человека не пять, а больше внешних органов чувств, сфера познания не стала бы шире, ибо и при данных, имеющихся у человека органах чувств она фактически беспредельна.
        И. В. Сталин, развивая эти идеи Ленина, подверг всесторонней критике ненаучные представления тех языковедов, которые, стремясь оторвать мышление и ощущения человека от объективного мира и протащить через заднюю дверь марровские вульгаризаторские представления о «ручном» языке, способном якобы заменить звуковой язык, приводили примеры с мыслительной деятельностью глухо-
[395]  
немых. Этот ход сторонников Марра бил мимо цели, ибо развитие познания и языка на всём протяжении мировой истории осуществляется людьми нормальными, владеющими речью, языком, а не анормальными, безъязычными. Однако и у глухонемых мыслительная деятельность не оторвана от объективного мира.
        «Мысли глухонемых возникают и могут существовать лишь на базе тех образов, восприятий, представлений, которые складываются у них в быту о предметах внешнего мира и их отношениях между собой благодаря чувствам зрения, осязания, вкуса, обоняния. Вне этих образов, восприятий, представлений мысль пуста, лишена какого бы то ни было содержания, т. е. она не существует»^[76]        Важнейшее значение для марксистской теории познания имеет разработка И. В. Сталиным вопроса о роли звукового языка как единственного полноценного средства общения между людьми.                Некритически относясь к Н. Я. Марру, который не только без всяких оснований преувеличивал роль «языка жестов» в прошлой истории человечества, но и пытался уверить, будто развитие общества идёт в направлении к ликвидации звукового языка, некоторые лингвисты ставили на одну доску «язык слов», т. е. звуковой язык, и «язык жестов», или, как называл его Марр, «ручной» язык. Опираясь на данные современной науки, И. В. Сталин доказал в своём труде по вопросам языкознания, что ни взгляды Марра, ни взгляды тех, кто придерживается воззрений Марра, не имеют ничего общего с наукой, так как противоречат фактам действительной истории языка. История общества показывает, что звуковой язык, язык слов, был всегда единственным языком людей, и только он служил полноценным средством в их общении друг с другом. История не знает ни одного человеческого общества, даже самого отсталого, которое не имело бы своего звукового языка.
        «Звуковой язык в истории человечества, — делает вывод И. В. Сталин, — является одной из тех сил, которые помогли людям выделиться из животного мира, объединиться в общества, развить своё мышление, организовать общественное производство, вести
[396]  
успешную борьбу с силами природы и дойти до того прогресса, который мы имеем в настоящее время»^[77].
        Люди именно в словах, в понятиях, в звуковой речи запечатлевали свой производственный опыт, подытоживали результаты своей познавательной деятельности, передавали свой опыт друг другу, общались друг с другом, обогащали свою память, свои познания явлений объективного мира.
        Что же касается «языка жестов», «ручного» языка, то его значение, говорит И. В. Сталин, ничтожно.
        «Это, собственно, не язык, и даже не суррогат языка, могущий так или иначе заменить звуковой язык, а вспомогательное средство с крайне ограниченными средствами, которым пользуется иногда человек для подчёркивания тех или иных моментов в его речи. Язык жестов так же нельзя приравнивать к звуковому языку, как нельзя приравнивать первобытную деревянную мотыгу к современному гусеничному трактору с пятикорпусным плугом и рядовой тракторной сеялкой».[78]
        Положения о языке, речи, мышлении, выдвинутые И. В. Сталиным в его трудах по языкознанию, имеют исключительное значение для правильного понимания вопросов логики. До появления этих гениальных трудов среди научных работников, занимавшихся проблемами преподавания логики, существовала большая путаница по ряду вопросов. Одни смешивали логику формальную с диалектикой, другие, отождествляя формальную логику с метафизическим мышлением, полностью отрицали значение формальной логики, третьи признавали её полезность, но выдвигали абсурдный тезис, будто каждый класс имеет свою логику, свои основные элементарные правила мышления. Так, Н. Я. Марр и его сторонники пытались доказать классовый характер не только языка, по и форм и законов правильного мышления. Им, правда, не удавалось привести сколько-нибудь веских доводов в защиту своего ненаучного и противоречащего фактам воззрения, и это вполне понятно.
        В самом деле, представим себе, что основные формы и законы мысли, выраженные в логике, различны у различных классов. Нетрудно догадаться, что, будь эта точка
[397]  
зрения справедливой, всякие отношения между различными классами были бы подорваны, было бы невозможно сохранить и воспринять на более поздней ступени развития человеческого общества достижения более ранней эпохи, люди перестали бы понимать свою собственную историю и т. д. п т. д.
        Вульгаризаторская, ненаучная концепция Марра исходит из неправильного отождествления форм, законов построения человеческой мысли и идейного содержания, заключённого в ней. 
        И. В. Сталин доказал, что язык является не классовым, а общенациональным, народным. Марксизм всегда признавал всеобщими также основные законы правильного логического мышления. Возражая против тех, кто не понимает этой общей природы мышления, Маркс отмечал, например, что процесс мышления сам вырастает из известных условий, является «естественным процессом». Он доказал, что «действительно постигающее мышление может быть лишь одним и тем же, отличаясь только по степени, в зависимости от зрелости развития и, в частности, развития органа мышления. Все остальное вздор»^[79].
        Следовательно, марксизм связывает развитие мышления, с одной стороны, с историческими условиями развития общества и в особенности науки, а с другой — с развитием органа мышления, человеческого мозга. Эту последнюю сторону вопроса детально разработал и обосновал великий русский физиолог И. П. Павлов в своём учении о первой и второй сигнальных системах. Он дал естественно-научное объяснение процесса мышления.
        И. П. Павлов указывает, как уже отмечено, что анализ внешнего мира совершается человеком, во-первых, через непосредственно действующие на нервную систему внешние раздражения и, во-вторых, при замене этих раздражений словесными знаками. «Этим ступеням соответствуют первая и вторая сигнальные системы в полушариях головного мозга человека».[80] Но, как видно, это объяснение не удовлетворяло тех «мудрецов», которые ратовали за классовую логику. Сих точки зрения словесные знаки должны, по-видимому, вызывать раздражения у буржуа-
[398]  
зии в одной части полушария головного мозга, а у пролетариев — в другой. К вящему сожалению таких «мудрецов», этого на самом деле не происходит.
        И. В. Сталин в своём труде по вопросам языкознания показал всю нелепость, абсурдность представлений о «классовости» языка. Не менее нелепы и представления о «классовости» законов, форм правильного мышления.
        Труды И. В. Сталина по вопросам языкознания обогатили все стороны марксистско-ленинской теории познания. В этих трудах на новую, высшую ступень поднята ленинская теория отражения. Новые положения и выводы по вопросам теории познания, разработанные И. В. Сталиным, имеют громадное значение как для обогащения и развития марксистско-ленинской философской науки, так и для практики.