-
- Centre de recherches en histoire et épistémologie comparée de la linguistique d'Europe centrale et orientale (CRECLECO) / Université de Lausanne // Научно-исследовательский центр по истории и сравнительной эпистемологии языкознания центральной и восточной Европы
-- Б. АГАПОВ, К. ЗЕЛИНСКИЙ : «Нет, это—не русский язык! О книге проф. В. Виноградова» (1) , Литературная газета, 29 ноября 1947 г., стр. 3.
- Centre de recherches en histoire et épistémologie comparée de la linguistique d'Europe centrale et orientale (CRECLECO) / Université de Lausanne // Научно-исследовательский центр по истории и сравнительной эпистемологии языкознания центральной и восточной Европы
Вы раскрываете толстую книгу о русском языке, только что выпущенную Учебно-педагогическим издательством, и читаете:
«Переход от номинативной функции словесного знака к семантическим формам самого слова обычно связывается с коммуникативной функцией речи». Что это обозначает? — спрашиваете вы себя. Можно ли это перевести на русский язык?
«Предметно-логическое значение каждого слова окружено особой экспрессивной атмосферой, колеблющейся в зависимости от контекста». Что это за «экспрессивная атмосфера», понять довольно трудно. Вы перелистываете десять, сто, триста, семьсот страниц убористого текста, но — никакого просвета. Все та же тарабарщина.
«Форма элятива все больше втягивается в круг экспрессивных синонимов, служащих для субъективного выражения предельной степени качества».
Вместо того чтобы объяснить читателю принятые в науке грамматические термины, профессор В. Виноградов, как говорится, «наводит тень на ясный лень» и запутывает даже то, что можно было бы определить совсем просто. «Семантической границей слова является омоним». Почему смысловой границей слова является одинаковый буквенный состав слова? Как это понять?
Даже когда автор хочет «намекнуть» на связь языка с жизнью (а кроме стыдливых намеков вы на этот счет ничего не найдете на всех пятидесяти печатных листах), он выражается следующим образом: «Слово переливает экспрессивными красками социальной среды».
Мы беремся утверждать, что книгу проф. Виноградова, которая называется «Русский язык», не смогут прочесть целиком не только рядовые русские читатели, но и сами профессора (кроме разве узких специалистов-лингвистов). Она написана таким заумным языком, что целые страницы ее понять просто невозможно. Во всяком случае, для чтения этой работы о русском языке должен быть издан специальный словарь иностранных слов. А ведь книга издана массовым тиражом в семьдесят пять тысяч и рекомендована для студенчества Министерством высшего образования СССР. К книге В. Виноградова полностью относятся слова, когда-то сказанные Лениным: «Русский язык мы портим. Иностранные слова употребляем без надобности. Употребляем их неправильно. К чему говорить «дефекты», когда можно сказать недочеты или недостатки или пробелы?»
Так и здесь: почему необходимо говорить «номинация», а не просто «обозначение»? Не пора ли нам, как предлагал Ленин, «объявить войну употреблению иностранных слов без надобности» не только в газетах, но и в научной литературе и особенно в литературе, предназначенной для учащейся молодежи.
Но за языковой одеждой с иностранного плеча у проф. Виноградова, к сожалению, кроется и нечто худшее. С трудом продираясь к смыслу сквозь частокол иностранных слов, большей частью употребленных без всякой необходимости, сквозь перекрученные «академические» фразы, читатель начинает отмечать и вообще необыкновенное почтение профессора Виноградова ко всему иностранному и необъяснимую его заботу о том, чтобы доказать первенство иностранных ученых перед русскими даже в самых малозначительных случаях. Например, отмечая заслуги Потебни, Виноградов не преминет напомнить, что Потебня идет вслед за Гумбольдтом или Штейнталем. Приводя высказывание Л. Щербы о частях речи, Виноградов тут же дает сноску: «необходимо вспомнить слова Г. Шухардта», которые, оказывается, предвосхищают Щербу. В. Виноградов заявляет, что Иоганн Фатер (хотя к вслед за Смотрицким), но все же был «одним из инициаторов учения о видах русского глагола», что «грамматические идеи Фатера... были упорядочены учителем Выборгской гимназии Августом Вильгельмом Таппе».
Виноградов старается вас убедить, что учение о русском глаголе ещё в 1696 году впервые было намечено Генрихом Лудольфом, что и наши советские ученые тоже частенько идут на поводу у иностранцев. Например, «проф. Л. А. Булаховский также вслед за Дельбрюком...» Правда, Л. В. Щерба споим анализом глагола «предуказал дальнейший путь изучения русской глагольной системы. Но (оказывается. — Б. А. и К. 3.) наиболее детально, четко и убедительно раскрыта система русского глагола в работах русистов, принадлежащих к так называемой «женевской лингвистической школе».
С усердием, заслуживающим лучшего применения, В. Виноградов ищет малейшие признаки иностранного участия в разработке русского языка, создавая впечатление, что какие-то там заграничные «русисты» — прямо наши благодетели: они даже наш русский язык помогли нам понять.
Что это за поясные поклоны, которые отвешивает на Запад русский академик В. В. Виноградов? Это — следствие не только раболепия перед иностранщиной, которое въелось, словно заноза в тело, у некоторой части нашей интеллигенции. Причина такого сверхзаботливого отношения к работам иностранных ученых коренится также в лженаучной «объективности», в стремлении выделить науку и ученых в некий особый мир, живущий внутри себя. В самом деле, В. В. Виноградов цитирует наряду с советскими учеными, лауреатами Сталинской премии, десятки и сотни ученых — русских и иностранных, и всех с одинаковой почтительностью, как «внесших вклад» в науку: и фашиствующих идеалистов, и формалистов всех мастей, мировоззрений и политических направлений. Получается своего рода государство филологов и лингвистов, на пороге которого ученые якобы оставляют свои политические убеждения, мировоззрение и становятся равными участниками некоей наднациональной науки.
В этом Виноградовском «государстве» филологов, в котором ученые разговаривают друг с другом на своем особом жаргоне, гоне, нет ученых только одного определенного направления: нет высказываний о языке ни Маркса, ни Энгельса, ни Ленина, ни Сталина, ни Плеханова, ни Лафарга. Нет и высказываний о природе языка, о филологической науке Н. Я. Марра. И это не случайно. Марксисты, материалисты В. Виноградову ни к чему. Весь подход к слову, весь дух его «учения о слове» глубоко идеалистичен, оторван от общественной жизни и борьбы. Наблюдения В. Виноградова над русским языком также носят оторванный от живого мышления формалистический или, в лучшем случае, формально-логический характер.
Но, могут возразить нам, книга «Русский язык» и ставит себе задачу дать только формальную характеристику языка. Это — «грамматическое учение о слове», как гласит подзаголовок. Кстати, о названии. Представьте, что кто-либо назвал бы свою книгу «Море», а преподнес вам химию воды, заполненную одними формулами. Зачем нужно было автору давать своей книге многообещающее название «Русский язык»? Чтобы потом вызвать разочарование в читателе? Но допустим— это грамматика. Нежели грамматика должна ограничиваться только кругом чрезвычайно отвлеченных категорий и не имеет права на связь с живым человеческим мышлением? «Язык — это орудие развития и борьбы» — как назвал его товарищ Сталин. И естественно, что широкий читатель, народ хочет как следует освоить это орудие, узнать его состав и устройство, чтобы лучше им воспользоваться.
Маркс и Энгельс писали в «Немецкой идеологии»: «Непосредственная действительность мысли это — язык. Так как философы обособили мышление, то они должны были обособить и язык в некое самостоятельное царство. В этом тайна философского языка, в котором мысли, в качестве слов, обладают своим собственным содержанием. Задача спуститься из мира мыслей в действительный мир превращается в задачу спуститься от языка к жизни».
То же получилось и с филологами. Буржуазные филологи обособили Формы языка в некое свое «царство». И ни за что не хотят спуститься от своего языка к жизни. Недаром они с такой яростью набросились на Н. Я Марра, который первый сделал решительную попытку приблизить язык к жизни. Так и академик Виноградов: поневоле, сквозь зубы, признает он связь языка, мышления с человеческой историей, с ее классовой борьбой, но вся его душа — в «чистой» области «семантических структур» самих по себе. Не любопытно ли, что, указывая, что «необходимость считаться, при изучении слов, с историей обозначаемых ими вещей, общепризнана», В. Виноградов ссылается не на Маркса, а на австрийского лингвиста Шухардта.
Не хочется профессору Виноградову со спокойных высот чистой логистики, огражденной частоколом иностранных слов, спуститься в общественную жизнь, и поэтому он пишет, что «употребление — это лишь возможное применение одного из значений слов, иногда очень индивидуальное». Зато «значения устойчивы и общи всем, кто владеет системой языка». Но это же совершенно неверно! Значения слов вовсе не устойчивы. Вокруг них также кипит жизнь и борьба. Разве не ведем мы, советские люди, борьбу с буржуазным миром за значение таких слов, как «свобода» или «демократия»? Разве это «устойчивое понятие»? Разве не пытается американская реакционная буржуазия, поджигатели войны подменить эти понятия властью доллара и силой атомной бомбы?
Для профессора Виноградова все слова — только мертвый материал с неподвижным значением, который он раскладывает по своей грамматической картотеке. Он не делает никакой попытки не только перебросить мостик к исторической жизни слова и общественной жизни, но даже хотя бы принять в соображение, что у него в руках не просто куски картона, а животрепещущий «материал» самой жизни и борьбы.
«Категория имен числительных в русском языке еще не достигла той степени абстрактности, которая характерна для западноевропейских языков», — уныло замечает проф. Виноградов. А показать убедительно, ярко преимущества русского языка перед многими западноевропейскими, что сумел метить еще Ломоносов, Виноградов не умеет и, как видно, не хочет. И можно только удивляться, что работа проф. Виноградова удостоена Советом Московского университета первой премии имени не кого-нибудь другого, а... Ломоносова, первого патриота, знатока и поэта русского языка, борца против иностранщины.
Можно привести из книги Виноградова, множество примеров поразительно неуклюжего, глухого к живому смыслу слов обращения с цитатами « русских писателей, классических и современных. Но особенно возмущает читателя то, как проф. Виноградов толкует «грамматические» примеры, почерпнутые из произведений Ленина и Сталина. Так, он пишет: «В газетно-публицистических стилях современного языка употребление союза «ибо» снова получило более широкое распространение» и приводит пример такого газетно-публицистического стиля из работы В. И. Ленина. Или: «В современном книжном языке, — говорят автор, — образуются новые составные предлоги из застывших сочетаний предлога с формой существительного». И следует пример из «Вопросов ленинизма» И. В. Сталина. Нужно быть лишенным всякого политического чутья к всякого понимания жизни современного русского языка, чтобы разглядеть в языке В. И. Ленина только один из вариантов «газетно-публицистических стилей», а в высказываниях И. В. Сталина только «книжный язык». Мы же, как и все советские люди думаем, что язык и стиль Ленина и Сталина — не просто «газетный» или «книжный» стиль, а это новый стиль, отразивший новый, большевистский этап в развитии мышления русского народа, да и всего передового человечества.
Сравнивать по грамматическому принципу стиль Ленина как «газетно-публицистический», со стилем Луначарского, как «книжно-публицистический» (по определению профессора), — это не наука. Это пустопорожняя, вредная чепуха, это аполитичность и безыдейность.
Тов. А. А. Жданов на философской дискуссия говорил, что если старая домарксистская философия «была достоянием немногих избранных — аристократии духа», то марксистская философия «представляет собой инструмент научного исследования, метод, пронизывающий все науки». Это относится и к филологии, т. е. к науке о языке, его устройстве и его употреблении. Язык — это такой инструмент, орудие, которое должен знать каждый, должен уметь им пользоваться в своей жизни, общественной практике. И филология не может оставаться наукой лишь для «аристократов духа» заграничной марки, разговаривающих друг с другом не на русском языке, а при помощи каких-то своих «семантических конструкций». Филология должна стать наукой для народа. Мы выдвигаем предложение перед филологами и лингвистами создать для широкого читателя, для народа настоящую, большевистскую, русскую книгу о русском языке, о его устройстве, составе, о приемах его употребления.
И в этой книге необходимо показать, что внесли в развитие русского языка и русские писатели и такие гении нашего народа, как Ленин и Сталин, великие борцы за точность, действенность, идейную направленность русской речи. Вот наш счет к лингвистам и филологам, счет не только писательской общественности, но и счет учащейся молодежи, широкого читателя, который, мы надеемся, поддержит нас в этом предложении.
Книгу же проф. Виноградова с ее преклонением перед иностранщиной и лжеакадемической тарабарщиной мы не можем считать русской книгой о русском языке!