Публикуя в настоящем выпуске «Известий ГАИМК» работу членов ГАИМК В. Б. Аптекаря и С. Н. Быковского, являющихся одновременно членами Методологического бюро Яфетического института АН СССР, ГАИМК руководствовалась насущной потребностью осветить ряд основных вопросов языкознания, органически связанных с методологическими проблемами истории материальной культуры.
        Прежняя наука археология по существу являлась исключительно вещеведением, так как не рассматривала вещественных памятников в качестве свидетелей социальной жизни прошлого, вела исследование вещественных памятников прошлого в отрыве от изучения форм общества и, как правило, не ставила себе задачей исследование вещественных памятников в многообразной и всесторонней связи с другими источниками нашего знания об исторических процессах. Марксистско-ленинская методология обязывает подчинить изучение вещественных памятников прошлого целям изучения истории самого общества, которому изучаемые памятники принадлежали. Разрешение данной проблемы требует вместе с тем привлечения наряду с вещественными памятниками всех иных исторических источников и дисциплин, в первую очередь лингвистики, этнографии, антропологии и др.
        ГАИМК, естественно, не может поэтому оставаться в стороне от развернувшейся на лингвистическом фронте борьбы, тем более что объектом ее является яфетическая теория, достижения которой представляют собой одно из верных средств для преодоления воинствующих антимарксистских тенденций и в области истории материальной культуры.

[2]
ОТ АВТОРОВ

        Настоящая работа только в очень условном смысле может считаться принадлежащей нам. Целый ряд товарищей своим активным участием в обсуждении поставленных здесь вопросов, отчасти и письменным изложением своих соображений, содействовали в такой высокой степени ее составлению, что мы рассматриваем свою работу в качестве лишь оформления тех взглядов, которые неоднократно высказывались задолго до ее опубликования. Это не означает, однако, ни в какой степени, что мы пытаемся снять с себя хотя бы часть той ответственности, которая, естественно, связана с защитой излагаемой здесь точки зрения на современное положение в области языкознания. Напротив, мы считаем необходимым подчеркнуть, что в настоящее время, после опубликования целого ряда директивных постановлений высших партийных органов о коренной реорганизации всей научно-исследовательской работы в СССР, долг каждого научного работника, особенно коммуниста, дать четкую и точную формулировку своих теоретических и практических соображений, относящихся к оценке положения в области своей специальности. Это особенно необходимо на лингвистическом участке нашего общего фронта марксистско-ленинской науки, где до настоящего времени классовый враг, прикрываясь личиной социологизма, материализма и марксистско-образной фразеологии, пытается дезорганизовать наше наступление.
[ 3]
        1.
        Великая Октябрьская победа революционного рабочего класса, под ленинским руководством ВКП(б) свергнувшего власть помещиков и капиталистов, положила основание новой эре человеческой истории — периоду диктатуры пролетариата — боевой эпохе напряженнейшей классовой борьбы за уничтожение капиталистического общества и за построение социализма.
        Превращение царской России в первую в мире страну победившего пролетариата, в первый огромнейших размеров плацдарм развернутого социалистического строительства, указавшее человечеству невиданные революционные пути к бесклассовому коммунистическому обществу, открыло грандиознейшие перспективы развития всех сторон человеческой деятельности, в том числе и перед наукой, особенно подчеркнув ее значение как одного из самых могучих рычагов социалистической реконструкции.
        Проводя всю свою классовую .борьбу под славным знаменем учения Маркса — Энгельса — Ленина, везде и всегда борясь за единство революционной практики и революционной теории, рабочий класс и его авангард ВКП(б) рассматривают науку не как догму, а как руководство к действию, настаивая на обязательности принципа партийности и в сфере научной деятельности, отбрасывая, как негодные, всякие обоснования вне- и надклассовой теории.
        «Теория становится беспредметной», указывает т. Сталин, «если она не связывается с революционной практикой, точно так же, как и практика становится слепой, если она не освещает себе дорогу революционной теорией. Но теория может превратиться в величайшую силу рабочего движения, если она складывается в неразрывной связи с революционной практикой, ибо она, и только она, может дать движению уверенность, силу ориентировки и понимание внутренних связей окружающих событий, ибо она, и только она, может помочь практике понять не только то, как и куда двигаются классы в настоящем, но и то, как и куда должны двинуться они в ближайшем будущем. Не кто иной, как Ленин, говорил и повторял десятки раз известное положение о том, что «без революционной теории не может быть и революционного движения». Ленин больше, чем кто-либо другой, понимал важное значение теории, особенно для такой партии, как наша, ввиду той роли передового борца международного пролетариата, которая выпала на ее долю, и ввиду той сложности внутренней и международной обстановки, которая окружает ее».[1]
        В своей речи на конференции аграрников-марксистов т. Сталин подчеркивает роль теории в деле социалистической стройки: «Теория, если она является действительной теорией, дает практикам силу ориентировки, ясность перспективы, уверенность в работе, веру в
[ 4]          
победу нашего дела. Все это имеет — и не может не иметь — громадное значение в деле нашего социалистического строительства».[2]
        Опираясь во всей своей революционной практике на диалектико-материалистическую методологию марксизма-ленинизма, который является единственной подлинно-научной методологией, единой во всех отраслях знания, рабочий класс и его партия требуют от науки не только дальнейшего и ускоренного развития, не только борются за глубочайшее внедрение революционных принципов марксизма-ленинизма во все отделы науки, но также выдвигают в качестве первоочередной задачи органическую увязку научно-исследовательского дела с борьбой за классовые интересы пролетариата, с борьбой за развернутое социалистическое строительство, требуют подчинения всех научных интересов основным заданиям диктатуры пролетариата, признавая только ту науку, которая является классовым орудием пролетарской революции.
        Отныне ни один научный труд не может быть признан советской общественностью полноценным, если его замысел, его целевая установка, наконец, его конкретное содержание не выявляют отчетливой и осознанной связи с тем грандиозным планом работ, в рамках которого наша первая советская пятилетка является лишь первым и скромным начальным шагом. Никакие «высокие» рассуждения о «науке вообще», о пользе «чистого» знания, о науке ради науки, об абсолютной ценности абстрактной теории, как таковой, безотносительно к степени ее практического приложения и т. д., не должны и не могут больше замазывать тот основной факт, что высшим мерилом всего является конкретная человеческая практика, в классовом обществе классово оформленная и, следовательно, в нашей стране пролетарской диктатуры выступающая как революционная практика рабочего класса. Мы признаем только ту науку, которая всю себя целиком отдает делу служения интересам международного революционного пролетариата, интересам его классовой борьбы с буржуазией за создание бесклассового коммунистического общества. Только под этим углом должны оцениваться все достижения и успехи теоретической мысли. Исключения нет и не может быть ни для одной конкретной области науки — все они должны быть мобилизованы и подчинены этому основному принципу.
        Период успешного завершения в исключительно короткий срок восстановления народного хозяйства страны, разрушенного в годы империалистической и гражданской войны, сменился переходом революционного пролетариата, руководимого ВКП(б), в развернутое и решительное наступление по всем фронтам на капиталистические элементы. Этот переход диктатуры пролетариата от восстановительных к реконструктивным задачам, к задачам построения фундамента социалистического общества сопровождается весьма значительным обострением классовой борьбы.
[5]                
        Крупнейшие успехи в деле социалистического строительства, идущее гигантскими шагами вперед развитие социалистической индустрии, обеспечивающее укрепление базы диктатуры пролетариата — союза рабочего класса и бедноты с середняцким крестьянством, — и сплошная коллективизация, знаменующая окончательный поворот основных масс крестьянства на социалистические пути развития, обеспечивающая ликвидацию кулачества как класса, — являются, с одной стороны, лучшим доказательством правильности ленинской политики ВКП(б), а с другой — вызывают дикую ненависть и вражду всех капиталистических элементов, которые сплачиваются единым фронтом против вырастающего в грозную силу социализма, пытаясь самыми разнообразными способами остановить победоносное движение революции (начиная от подготовки интервенции и блокады, вредительства и контрреволюционного троцкизма и кончая правым оппортунизмом и левацкими загибами, примиренчеством и двурушничеством).
        Это обострение классовой борьбы в СССР находит свое естественное отражение и на идеологическом фронте, где различные чуждые и враждебные рабочему классу и его всемирно-историческому делу теории пытаются сопротивляться развернутому наступлению марксистско-ленинской методологии, основной и неотъемлемой части классового движения пролетариата. Частью открыто противопоставляя свою антимарксистскую идеологию, в большинстве же случаев прикрываясь в целях мимикрии марксистско-образной фразеологией, теоретические оруженосцы капитализма стремятся ревизовать учение Маркса — Энгельса — Ленина и подменить революционно-классовую его сущность идеалистическими, вульгарно-материалистическими, эклектическими, формалистическими и «деляческими» построениями, разными путями ведущими к общей цели — посильной защите классовых интересов буржуазии.
        Одним из моментов сопротивления капиталистических элементов на идеологическом фронте является обычный для них разрыв теории и практики: с одной стороны уход от насущных вопросов, связанных с социалистическим строительством, в область «аполитичной» академической науки для науки, с другой — почти полное игнорирование значения теории в разрешении актуальных проблем современности, скатывание к беспринципному ползучему эмпиризму.
        Отмечая разрыв между социалистическим строительством и теоретической работой советских экономистов, т. Сталин дал ряд важнейших указаний, которые имеют глубокое принципиальное и практическое значение не только для экономической науки, но и для всех отраслей теоретической деятельности. «Если мы имеем основание гордиться практическими успехами социалистического строительства, то нельзя то же самое сказать об успехах нашей теоретической работы в области экономики вообще, в области сельского хозяйства в особенности. Более того, надо признать, что за нашими практическими успехами не поспевает теоретическая мысль, что мы имеем неко-
[6]      
торый разрыв между практическими успехами и развитием теоретической мысли. Между тем необходимо, чтобы теоретическая работа не только поспевала за практической, но и опережала ее, вооружая наших практиков в их борьбе за победу социализма… Беда в том, что мы начинаем хромать именно в этой области, в области теоретической разработки вопросов нашей экономики. Чем же иначе объяснить тот факт, что у нас, в нашей общественно-политической жизни, все еще имеют хождение различные буржуазные и мелкобуржуазные теории и теорийки по вопросам нашей экономики? Чем объяснить, что эти теории и теорийки не встречают до сих пор должного отпора? Чем объяснить, что ряд основных положений марксистско-ленинской политической экономии, являющихся вернейшим противоядием против буржуазных и мелкобуржуазных теорий, начинает забываться, не популяризируется в нашей печати, не выдвигается почему-то на первый план? Разве трудно понять, что без непримиримой борьбы с буржуазными теориями на базе марксистско-ленинской теории невозможно добиться полной победы над классовыми врагами? Новая практика рождает новый подход к приемам экономики переходного периода. По-новому ставится теперь вопрос о нэпе, о классах, о темпе строительства, о смычке, о политике партии. Чтобы не отстать от практики, надо заняться теперь же разработкой всех этих проблем с точки зрения новой обстановки. Без этого невозможно преодоление буржуазных теорий, засоряющих головы наших практиков. Без этого невозможно выкорчевывание этих теорий, приобревших прочность предрассудков. Ибо только в борьбе с буржуазными предрассудками в теории можно добиться укрепления позиций марксизма-ленинизма».[3]
        Происходившие за последнее время дискуссии в различных отраслях науки (история, политэкономия, философия, литературоведение, право и др.) выявили наличие целого ряда буржуазных и мелкобуржуазных концепций, которые препятствовали и отчасти препятствуют еще и сейчас быстрому развитию марксистско-ленинской методологии, полному охвату ею этих дисциплин, решительному повороту всей исследовательской работы к выполнению задач реконструктивного периода. В то же время эта дискуссионная борьба позволила не только констатировать наступательные попытки антимарксистского лагеря, определенные искажения и отход ряда работников от марксистско-ленинской теории на позиции механицизма и меньшевиствующего идеализма и в связи с этим непонимание ими необходимости действительной перестройки своей научной деятельности в плане новых заданий социалистического строительства, но также дать им победоносный отпор на базе строго научного и общественно- политического разоблачения классово-чуждой идеологии противников и подлинно-большевистской развернутой самокритики в своих собственных рядах.
[ 7]

        2.
        Одним из наиболее отсталых и наименее завоеванных марксистско-ленинской наукой участков идеологического фронта является лингвистика, наука о языке, предметом которой служат не только вопросы происхождения и развития человеческой речи, но и неразрывно связанные с ними проблемы языкового строительства и языковой политики.
        До настоящего времени наука об языке находится в руках представителей различных реакционных направлений и течений, объединяемых под общим названием индо-европейского или сравнительного языкознания, которое выступает как интегральная часть буржуазной науки, разделяя ее общие исторические судьбы. Порожденное реакционным романтизмом и колониальной политикой торгово-промышленного капитала, современное буржуазное сравнительное языкознание представляет собой плоть от плоти, кость от кости отживающей буржуазной общественности, отражая в своей почти полуторавековой истории развития эволюцию капиталистического общества, включая блестящий прогрессивный для своего времени период развертывания (конец XVIII и особенно первая треть XIX века — деятельность В. Гумбольдта и Ф. Боппа, Я. Гримма), период стабилизации (40-е — 80-е годы — от А. Шлейхера до победы младограмматизма), когда в результате упорных трудов нескольких поколений лингвистов было создано импозантное здание компаративистики, как вполне законченной в основных конструктивно-методологических чертах системы, и, наконец, период распада, органически и хронологически соответствующий общему процессу загнивания и разложения капитализма в эпоху империализма и пролетарской революции (конец XIX и начало XX веков—современные эпигоны, ортодоксы и диссиденты «классической» индо-европейской лингвистики).
        Крупнейшей заслугой индо-европейского языкознания, которая сразу позволила ему высоко подняться над предшествующими лингвистическими теориями, является установление закономерных связей, правда в значительной степени формальных и фантастических, сначала внутри групп языков Европы и Азии, так называемой индоевропейской семьи, а затем и по отношению к другим языковым группам. Заменяя абстрактные и априористические суждения «всеобщей» или «философской» грамматики сравнительно-историческим подходом, классики индо-европеизма значительно продвинули вперед дело создания науки о языке. Именно эта сторона их работы и вызвала положительную оценку Фр. Энгельса, который не забывал, однако, никогда классовых корней и методологической ограниченности сравнительного языкознания.
        Буржуазная сущность индо-европейского языкознания особенно рельефно выявляется при анализе основ его методологии. Уже одни из основоположников сравнительно-исторического языкознания Ф. Бопп, ставивший основной проблемой своей «сравнительной грам-
[8]      
матики» построение картины древнейшей истории человечества на основе сравнения форм индо-европейских языков, возводя их к единому индо-европейскому праязыку, в действительности, сам того не осознавая, решал политическую задачу. Исходя из общей философской концепции Шеллинга, он тенденциозно подобранным материалом доказывал право «благородных индо-европейцев», в первую очередь наиболее «чистых» их потомков — германцев — на культурную гегемонию, господство над всеми другими народами в мировом масштабе, поскольку именно они, «арийцы» или «индо-европейцы», являются наиболее совершенной человеческой расой, признанной возглавлять человечество и вести его везде и всегда за собой. На последующих стадиях своего развития индо-европейское языкознание оформило и уточнило эту установку, окончательно превратившись в оплот расовой теории, этого типичного выражения откровенно-эксплуататорской буржуазной политики. Так возникли и были возведены в систему «учения» о «высших» и «низших» расах и соответствующих им языках, о «способных» и «неспособных» к самостоятельному культурному творчеству народах, о низшем качестве языкового мышления угнетенных народностей колоний и полуколоний и т. д. Особенности языков различных этнических групп были объявлены свойствами расы, в соответствии с чем была прокламирована расовая изолированность языков, следовательно и народов. Следуя этой концепции, индо-европеисты за основу «единственно-научной» классификации языков мира приняли так называемый «генеалогический» принцип, имеющий весьма отчетливый расовый характер. Вопреки общему течению процессов развертывания культуры, движению ее от простейших и менее развитых форм к более сложным и совершенным, индоевропеистика «восстановила» своими ложными методами такие «праязыки», которые по богатству звуков и форм оказались более развитыми и прогрессивными, чем ныне существующие реальные языки реальных народов, перенеся современные им языковые отношения к началу истории в целях освящения и увековечения их. Здесь снова проявилась основная характерная черта буржуазного мышления выдавать исторически преходящие формы капиталистических общественных отношений за абсолютные и вечные категории. С этим связана оценка отдельных современных языков как «деградирующих», как «выродков» по отношению к «праязыкам». Так как языковые явления были объяснены не из социально-экономических условий, а из свойств отдельных рас, то это явилось «основанием» рассматривать в качестве «выродков» и соответствующие народы, преимущественно угнетённые и эксплуатируемые, являющиеся носителями «вырождающихся» языков. Впрочем, в последний период своего развития, эпоху обостряющихся революционных выступлений международного пролетариата и усилившегося национально-освободительного движения колониальных и полуколониальных народов, индо-европеисты уже не могут в большинстве случаев открыто выступать с пропагандой расового шовинизма и принуж-
[9]      
дены прикрывать свою реакционную идеологию либерально-буржуазной фразеологией, словесным отказом от установления непосредственных связей между расой и языком. По существу же, несмотря на полный разброд и распад, которыми характеризуется кризис современного буржуазного языкознания, каждая «школа», каждое отдельное направление индо-европейской лингвистики твердо продолжает стоять на точке зрения расового разобщения человечества, на позициях оправдания империалистических колониальных грабежей «культурным превосходством», «естественным» вымиранием и т. п. аргументами. Особенно показательной в этом отношении является деятельность буржуазных лингвистов по изданию и распространению популярной литературы, ярко демонстрирующей практический политический характер «академической» деятельности буржуазных ученых. Примером такой литературы являются книги и брошюры, вышедшие после Версальского «мира», трактующие на лингвистическом материале вопросы определения политических границ, обоснования новых территориальных захватов и т. п.
        Основным фактом, из которого необходимо исходить при оценке современного состояния буржуазной лингвистики, является затяжной и безысходный кризис индо-европейского языкознания. Этот кризис связан с общим кризисом современной буржуазной науки, которая, отражая состояние капиталистического общества, зашла в тупик, не находя в рамках ограниченного буржуазного мышления путей к дальнейшему прогрессивному развитию. Переживаемый современным языкознанием кризис есть кризис самых основ буржуазной лингвистики, всецело построенной на абстрактно-формальном исследовании относительно узкого материала так называемых индо-европейских языков, — кризис всей методологии языкознания. Главным и решающим моментом этого кризиса является процесс отмирания старой буржуазной, развертывание и укрепление новой пролетарской методологии, которая единственно имеет возможность вывести науку из тупика.
        Буржуазная наука о языке всегда характеризовалась исключительно-недостаточным вниманием к общим и специфическим методологическим проблемам, пренебрежительно относясь к философии, которую формалисты-индо-европеисты свысока третировали вместе со всей совокупностью общественных дисциплин как недостаточно точное знание, противопоставляя свое учение с пресловутым «естественно-историческим методом», предпочитая голую эмпирику фактов и формально-сравнительный анализ, по поводу которого еще Гегель, высоко ценивший достижения молодой тогда и современной ему индо-европейской лингвистики, предупреждал:        

«Мы не только должны заметить, что ученые заходили слишком далеко, предполагая, что этот сравнительный метод можно применять с одинаковым успехом во всех областях познания, но должны в особенности еще кроме того подчеркнуть, что одно лишь сравнивание не может дать полного удовлетворения научной потребности и что… достигнутые этим мето
[10]    
дом результаты должны рассматриваться лишь как хотя и необходимые, но все-таки подготовительные работы для подлинно-постигающего познания».[4]

        В рамках этого абсолютно-недостаточного формалистического метода одинаково пребывали лингвисты-идеалисты и крайне редкие в истории языкознания материалисты, которые в силу этого не могли разрешить основные проблемы своей науки. Только на заре своей истории, в начале XIX века, индоевропеистика в лице В. Гумбольдта, тесно связанного с классической школой немецкого идеализма, достигла высокого уровня современной ему философии, отразив в его построениях ряд ее положений. В частности, Гумбольдт пытался применить к языковедному исследованию принципы диалектики, правда, идеалистической. Однако этот союз с философией был очень недолговечен, и уже учение Гегеля почти не было использовано лингвистами, которые начинают все более и более увлекаться лишенным всякого критического чутья перенесением естественнонаучных понятий в область изучения языка, постепенно отходя от больших философских проблем, хотя и не разрешенных, но уже поставленных Гумбольдтом. Эти проблемы все менее и менее интересуют лингвистов, которые предпочитают довольствоваться узкой эмпирикой конкретных фактов, лишь слегка подкрашенных в целях обобщения трафаретными местами из «теорий» эпигонов буржуазной философии. Уже ближайшие ученики и последователи Гумбольдта не смогли удержаться на высоте достигнутых им позиций и постепенно сползли одни к беспринципному эклектизму, соединявшему вульгарный материализм с метафизическим же идеалистическим психологизмом, другие к чистейшей идеалистической метафизике различных тонов и оттенков. После них и до нашего времени положение лингвистики в этой части остается без существенных изменений. В языковедении господствующим становится эклектизм. Отношение лингвистов к философии в точности напоминает подобное же отношение естественников-эмпириков, которое Ф. Энгельс характеризовал следующими словами:

«Естествоиспытатели воображают, что они освобождаются от философии, когда игнорируют или бранят ее. Но так как они без мышления не могут двинуться ни на шаг, для мышления же необходимы логические определения, а эти определения они неосторожно заимствуют либо из ходячего теоретического достояния так называемых образованных людей, над которыми господствуют остатки давно прошедших философских систем, либо из крох обязательных университетских курсов по философии (что приводит не только к отрывочности взглядов, но и к мешанине из воззрений людей, принадлежащих к самым различным и по большей части к самым скверным школам), либо из некритического и несистематического чтения всякого рода философских произ-
[11]    
ведений, — то в итоге они все-таки оказываются в плену у философии, но, к сожалению, по большей части самой скверной; и вот люди, особенно усердно бранящие философию, становятся рабами самых скверных вульгаризованных остатков самых скверных философских систем».[5]

        Это пренебрежение к философии, к углубленному теоретическому обоснованию своих исходных и основных положений привело языкознание к его теперешнему тяжелому состоянию.
        Таким образом, кризис современной буржуазной лингвистики характеризуется упадком, эклектизмом, возвратом к старым, уже признанным негодными учениям, т. е. всеми теми же моментами разложения теоретической мысли, которые присущи и всем другим отраслям современной буржуазной науки эпохи заката капитализма. Необходимо подчеркнуть, что и распадение современного буржуазного языкознания на отдельные школы и направления не уничтожает и не устраняет присущего всем им в той или иной степени реакционно-идеалистического мировоззрения и основного «достижения» — формально-сравнительного метода. Не составляют исключения и так называемые «социологические» направления (Соссюр, Мейе, Сэпир и др.), которые в полной мере стоят во всех основных вопросах науки о языке на позиции идеализма и формализма. Так, даже крупнейший из нынешних представителей лингвистического социологизма, А. Мейе, пытающийся использовать методологию Дюркгейма, заявляет, что «язык существует только в нервных (двигательных и сенсорных) центрах отдельного лица». Ему вторит претендующий на звание лингвиста-марксиста эпигон бодуэновской школы проф. Е. Поливанов, который доказывает возможность существования языка в «коллективе», состоящем из человека и собаки,[6] на базе удовлетворения кооперативных потребностей, и который одновременно отрицает реальное существование человеческих языков, выходящих за пределы одного индивидуума. «Поскольку мы переходим от индивидуального говора к языку известной группы лиц, мы уже имеем дело с некоторой абстракцией»,[7] утверждает откровенный субъективист-«марксист».
        Язык и языковые явления по-прежнему рассматриваются в работах лингвистов-«социологов» в качестве психологических и физиологических явлений, без всяких попыток подойти к ним как к идеологическим общественным формам. «Социология» «социологических» школ сводится только к самым общим, ни к чему не обязывающим утверждениям, которые остаются излишними по существу привесками к их основным построениям и взглядам. Не приходится доказывать, что подобного рода «социологизм» не имеет и не может иметь ничего общего с марксистским учением. Возвращаясь в своих «нововведениях» к различным пройденным этапам буржуазного философского развития, от Гердера до Дюркгейма,
[ 12]       
сторонники «социологических» школ в буржуазной лингвистике ни на шаг не отходят от идеализма и в понимании, и в применении сравнительного метода. Форма сравнивается с формой, вывод с выводом, а самое сравнение всякий раз имеет своей конечной целью восстановление гипотетического «праязыка», обоснование которого и является основным моментом в сравнительном методе, без которого он теряет всякую самостоятельность. Язык рассматривается в качестве реальной категории, его развитие исследуется вне всякой логической связи с развитием общества. Главным предметом внимания и у «социологистов» были и остаются сейчас звуковые явления, к исследованию изменений которых ими в основном и сводится вся задача лингвистической науки. За звуковой формой исчезает ее реальное содержание.
        Разбившись на целый ряд отдельных лингвистических дисциплин, некоторые из которых, как, например, семасиология — учение о значениях, — только наметились, находясь еще в зачаточном состоянии, из которого никак не могут выйти, современное буржуазное языкознание не может увязать эти отдельные свои части в единую стройную систему, пронизанную и скрепленную единым научным методом, оставаясь, по существу, рассыпанной храминой. Лингвистические работы все чаще превращаются в голые описания, иногда с ювелирной виртуозностью разработанные, но почти всегда лишенные теоретического интереса, в которых за отношениями формы совершенно исчезает всякое содержание, смысл. Как общее правило, современные буржуазные лингвисты прежде всего фонетики, иногда морфологи, синтаксисты, крайне редко они интересуются семантикой и уж почти никогда методологией. Недаром самая «внешняя» из всех лингвистических дисциплин, фонетика, трактуемая исключительно физиологически, изучающая звуковую сторону речи и пытающаяся установить абстрактные, имманентные законы истории звуков, получила преобладающее значение и развитие, проявляя тенденцию к поглощению всех остальных. Чувствуя на каждом шагу быстро идущий к неизбежному концу распад своей науки, современные индо-европеисты пытаются спасти ее ценой отказа от ряда кардинальных проблем, разрешить которые они неспособны. Так, они, например, отмахиваются от проблемы происхождения языка, заявляя, что эти вопросы не входят в компетенцию их науки, отказываются от построения исторической грамматики, под знаком которой зародилась и развивалась все время компаративистика, заявляя, что это абсолютно невозможное предприятие, метафизически противопоставляя в исследовании синхронию диахронии, выдвигая описание как единственно подлинно-научный метод. Современная буржуазная лингвистика вырождается как наука, превращаясь в пестрое собрание множества наблюденных и формально реконструируемых фактов, иногда возведенных в степень «законов», для увязки которых предложены различные, не связанные друг с другом и часто противоречивые теории. Внешним выражением этого
[13]    
разложения сравнительного языкознания является множество борющихся между собой эпигонствующих течений и групп.
        Само собой разумеется, что подобное содержание и состояние буржуазной лингвистической теории не может не находить себе соответствия и в лингвистической практике, причем это соотношение их имеет ярко выраженный двойственный характер.
        С одной стороны, реакционное содержание и методология индоевропеистики, которую буржуазные идеологи с полным основанием рассматривают и защищают как неотъемлемую часть обслуживающей их классовые интересы науки, органически увязана с лингвистической практикой буржуазии, выявляясь как реальное единство, во взаимодействии элементов которого доминирующим и решающим моментом является, естественно, практика, порождающая соответственную теорию. Языковая практика в руках и на службе буржуазии выступает как одно из самых реальных и действительных средств культурного закабаления и поддерживания огромнейших многомиллионных масс трудящихся классов и эксплуатируемых народов на стадии культурной отсталости. На обеспеченной поддержкой буржуазной теоретической лингвистики позиции строят свою борьбу за единый государственный язык, этот боевой лозунг буржуазной национальной культуры, великодержавные шовинисты- эксплуататоры всех стран, беспощадно подавляющие культурное развитие порабощенных ими народных масс, целым арсеналом разнообразнейших средств искореняющие родную речь эксплуатируемых, насильственными путями вгоняемых в пресловутое буржуазное «единство» наций. Использующая полностью культивируемый в буржуазном языкознании принцип невмешательства в дело овладения языковой стихией, принцип всяческого сохранения традиционности, буржуазная школа успешно справляется со своим основным классовым заданием — не допускать детей пролетариата и крестьянства к овладению знанием, этой гигантской силой в руках революционного класса. Одним из важнейших средств к этому является орфография, которая почти для всех народов мира, имеющих письменность, является синонимом огромнейшей и бесполезнейшей Сизифовой работы, имеющей благие цели и никак их не достигающей, выступая в реальной действительности не как средство сближения, а, наоборот, как средство разобщения людей, как орудие порождения неграмотности, как барьер, препятствующий широким массам трудящихся не только что одолеть, но даже приблизиться к каменным бастионам классовой буржуазной науки. Тем же задачам соответствует и преимущественное занятие мертвыми языками и долбежка формальной грамматики, из которой выхолощено всякое содержание.
        С другой стороны, всячески эксплуатируя реакционные концепции индо-европейского языкознания и поощряя его уход от задач действительного изучения, т. е. не только правильного понимания, но и практического участия в революционной переделке языка и языковых процессов, буржуазия сама способствовала и способствует
[14]    
тому, что сравнительная лингвистика превратилась в мощный тормоз развития и на тех участках «культуры», которые обслуживают самих эксплуататоров, и уж, конечно, там, где выдвигаются задачи, выходящие за узкие рамки ограниченной буржуазной общественности. Здесь лингвистическая практика, не имея серьезного обоснования в теоретической работе компаративистов и будучи в конечном итоге предоставлена самой себе, движется чрезвычайно замедленными темпами, ощупью намечая пути, десятки раз возвращаясь в старые тупики, обрастая ненужным и вредным балластом всевозможных ошибок, тем самым превращая буржуазное языковое строительство в сплошное издевательство и глупую карикатуру над практическими заданиями жизни. Присущая формам языка сила крайней консервативности еще более закрепляется этой по истине варварской лингвистической практикой, где бесконечно отсталые и слабые теоретически беспринципное делячество и эклектический эмпиризм уже целые столетия господствуют безраздельно, осуждая человечество и впредь на слепое подчинение языковой стихии. Так и в области языка выступает тот разрыв теории и практики, о котором Ленин говорил, что он «составлял самую отвратительную черту старого буржуазного общества».[8]

         3
        До последнего времени состояние науки о языке в условиях СССР повторяло и в значительной степени повторяет и сейчас те процессы, которые происходят в зарубежных странах. В сочинениях лингвистов безраздельно господствуют реакционные представления и учения, продолжающие традиции буржуазной науки и в большинстве случаев выступающие как непосредственные перепевы соответствующих работ западных «корифеев», которые продолжают оставаться непререкаемыми авторитетами. Почти все, за самыми редкими исключениями, кафедры в высших учебных заведениях СССР, преподавание в средней школе, выпуск учебной и научной литературы на книжный рынок и т. д. — находятся в руках представителей буржуазного идеалистического языкознания (Богородицкий, Бубрих, Булаховский, Дурново, Карский, Петерсон, Пешковский, Поливанов, Ушаков, Щерба и др.). Лингвистическое общее и специальное образование и воспитание молодого поколения «трудами» сторонников буржуазной науки совершается в духе расовой теории, проповеди расовой обособленности языков, установки на значительное культурное превосходство «индо-европейцев» вообще и отдельных их групп в частности, и т. д. Не решаясь открыто противопоставлять себя революционному марксизму в условиях пролетарской диктатуры, когда откровенная проповедь идеализма невоз-
[15]    
можна, прикрываясь всякими громкими названиями «социологической школы», «социологического направления» и вообще марксистской фразеологией, представители реакционной лингвистики в СССР продолжают протаскивать и охранять идеалистические учения буржуазного языкознания, в полной мере представленного в странах Западной Европы и Америки. К сожалению, по этому же пути идут и представители новой смены работников языкознания (Волошинов, Лоя, Данилов, Ломтев и др.), которые объективно выступают не только в качестве пропагандистов буржуазного лингвистического гнилья, но и как организаторы сопротивления делу разгрома индоевропеизма. Пользуясь недостаточностью марксистских сил на лингвистическом участке теоретического фронта, наши противники, к сожалению, до сих пор имеют возможность оказывать и дальнейшее мощное воздействие на лингвистическое воспитание молодого поколения и на всю нашу практику в вопросах языка через органы Наркомпросов, ОГИЗа и др. В прошлом учебном году Наркомпросом РСФСР в циркулярном порядке была предписана лингвистическим кафедрам вузов индо-европеистская программа преподавания. ОГИЗ издавал и продолжает наводнять книжный рынок пособиями типа учебников проф. Ушакова (9-е издание), Поливанова и других сторонников старого учения о языке. В руках тех же индо-европеистов фактически находится и руководство практикой языкового строительства, а также редактура, даже в таком чрезвычайно ответственном и массовом издании, как «Малая советская энциклопедия» и др.
        Старая индо-европейская лингвистика подгрызает основы нашего советского марксистского интернационалистического воспитания, сеет в стране диктатуры пролетариата идеи «деградации» национальных языков и национальных групп, сознательно и бессознательно вредительствует в области языкового строительства и языковой политики с одной стороны, — поддерживает по мере сил реакционные и контрреволюционные политические программы различных националистических феодально-буржуазных и мелкобуржуазных кругов — с другой, а также тесно к ним примыкающих оппортунистов, соглашателей-примиренцев и двурушников.
        Используя реакционно-буржуазную направленность формально-сравнительного языкознания, бешено сопротивляющиеся социалистическому строительству контрреволюционные элементы в нашей стране включают в программу своей подрывной работы вредительство в деле языкового строительства СССР (деятельность тесно связанного с контр революционной «Спилкой вызволения Украини» кружка «Инарак», «работа» белорусских национал-демократов и др.).
        Совершенно очевидно, что подобное положение в области науки о языке находится в полном и непримиримом противоречии с основными установками ВКП(б) и советской власти в национальной политике, культурном строительстве и социалистическом воспита-
[16]    
нии. Резкий разрыв между наличным и должным становится особенно рельефным, если сопоставить подобное абсолютно недопустимое дальше положение языковедения с той огромнейшей массовой работой, которая уже развернулась и с каждым днем развертывается все больше в области языкового строительства, охватывающего все стороны жизни и производства многочисленных народов СССР, превращая языковое строительство в одну из самых боевых областей культурной революции.
        Перед нами в области языкового строительства стоят грандиознейшие, доныне только контурно намеченные и разрешаемые вне единого генерального плана, без твердой поддержки марксистско-ленинской лингвистической теории проблемы, из числа которых достаточно назвать только важнейшие: изменение форм и норм литературных языков народов СССР, в первую очередь русского языка, в смысле их приближения к живой речи ставших в итоге революционной борьбы хозяевами родной страны рабочих и крестьян; окультурение этого живого языка рабочих и крестьянских масс, подъем его на высшие ступени языковой культуры, очищение его от всяких засоряющих пережитков старого, приобщение его ко всем современным достижениям человеческого мышления и практики, тем самым превращение его в мощное орудие революционной борьбы и социалистического строительства; создание единой системы подлинно-интернационального письма для всех языков; содействие оформлению на базе живой речи литературных языков у народов, до сих пор не имеющих таковых; разработка орфографических и терминологических систем; составление грамматик, словарей и учебников и целый ряд других, не менее актуальных задач, которые являются результатом победоносно развертывающегося социалистического строительства.
        Между тем, вплоть до настоящего времени все эти ответственнейшие задачи культурной революции выполняются кустарно, наспех, ненаучно, вульгарно-делячески, без учета мирового опыта и критического отношения к буржуазной практике, в значительной мере случайными лицами, плохо разбирающимися не только в вопросах лингвистической теории и практики, но и в основах политики ВКП(б) и советской власти. Более того, за разрешение вопросов строительства национальных языков СССР зачастую берутся «специалисты», только по наслышке знакомые с фактами этих языков. В результате налицо ряд серьезных извращений национальной политики, сильно заторможенные темпы языкового строительства, чрезмерная дороговизна и малая эффективность проводимых мероприятий, невысокое качество их. Для иллюстрации положения достаточно указать на некоторые весьма характерные факты. В Карельской АССР предположено ввести в качестве государственного не живой разговорный карельский язык, а финский литературный, непонятный основным массам трудящихся Карелии. Карельский же язык в советской Карелии до сих пор остается бес-
[17]    
письменным. Более того, восхищенные своим опытом языкового строительства на чуждом массам языке карельские товарищи всячески добиваются развертывания работы на том же финском языке и среди тверских карел Московской области, для которых он еще менее понятен. Не приходится долго доказывать, что все это объективно льет воду на мельницу шовинистических вожделений фашистов белой Финляндии, мечтающих о захвате советской Карелии и прилегающих к ней областей, вплоть до Волги и Урала.
        На руку классовому врагу идут и факты замены современной политической терминологии интернационального порядка, в которую с полным основанием вошел и ряд русских слов, ставших международными (совет, кулак, большевик, совхоз, колхоз и др.), давно отжившими и искусственно надуманными терминами, взятыми из репертуара родового, феодального, буржуазного строя, религиозной идеологии и т. п . Подобное же словарное «творчество» имеет место и по линии научной и технической производственной терминологии. Так, например, центральная еврейская газета «Дер Эмес» ведет ярко выраженную пуристскую линию, пытаясь ввести в употребление вместо принятых массами слов «смена», «ходоки», «пионер-отряд» и др. — слова древнееврейского клерикального, непонятного подавляющему большинству евреев языка, слова, означающие «смену жрецов в иерусалимском храме», «соглядатаев, посланных Моисеем высмотреть землю Ханаанскую», «боевой феодальный лагерь» и т. д. Во многих языках СССР слово «совет» лишается гражданства как «русское слово» и заменяется родными терминами, означающими «вече», «парламент» и т. д. В турецко-татарских языках СССР под непосредственным руководством пантюркистов различных мастей взято равнение на литературный язык буржуазии современной Турции, где особенно распространены французские термины, некритически переносимые и на советскую почву. Часто желание во что бы то ни стало обойтись только собственным словарем приводит к таким дикостям, как перевод на удмуртский язык слова «заветы» (в брошюре о Ленине) термином, в массовой речи имеющим значение «хомут». Изобретаются слова для замены терминов «трактор», «телефон», «аэроплан», «коэффициент», «марксизм», «ленинизм», «диалектика», «эксплоатация», «пессимизм», «зоология» и т. д. и т. п. Под общим флагом развития родной терминологии на национальных языках проводится не только доморощенное высиживание новых слов, но и сознательное классовое вредительство, когда национальные словари превращаются в «орудие шовинистического воспитания масс», в рычаг для искажения классового сознания и политики. Чего стоят в этом отношении хотя бы такие подмены, как вкладывание в слово для обозначения бедняка понятий лености, дармоедства, жадности, в слово для обозначения пролетария понятий бродяжничества, воровства на больших дорогах и пр. А ведь таких фактов можно привести сотни и тысячи.
[18]              
        Не менее «красочные» и вредные эффекты дает и великодержавная шовинистическая практика, которая стремится вытравить бытующие в живой речи трудящихся масс слова терминами, излишне для нужд данного народа заимствованными из языка, милого сердцу лингвистических джингоистов.
        Особенно четко выступают извращения и недочеты нашего языкового строительства в деле создания новых и улучшения старых, алфавитов, где голая формальная латинизация успешно побеждает принцип унификации, поглощая огромные средства на перманентный процесс половинчатых перестроек. Характерным для современного положения в языковой практике является и то, что обучение языку в нашей школе до сих пор продолжает оставаться оторванным не только от задач политехнизации, но и от увязки с другими дисциплинами, ни в какой мере не содействует коммунистическому пролетарскому, интернационалистическому и антирелигиозному воспитанию подрастающего поколения, будучи сковано цепями бездушной формальной грамматики, усердно культивируемой как последнее слово западноевропейского языкознания. То же приходится отметить и в отношении реформы правописания русского и других национальных языков СССР, где дело не идет дальше эклектических проектов, повторяющих зады «улучшений», разрабатывавшихся во время оно чиновниками царского министерства народного просвещения.
        Резюмируя, следует констатировать, что сознательные и бессознательные, дурачки и вредители, великодержавные шовинисты и местные националисты общими усилиями ставят немало препятствий развертыванию советского языкового строительства. Задача лингвистов-марксистов срочно и активно выступить общими силами против всех этих извращений, вредительств и ошибок, пробелов и недочетов. Успех наступления может здесь быть обеспечен только выработкой методологически четкой и политически правильной генеральной установки. Последняя должна представлять собою развернутый во всех деталях единый план языкового строительства, построенный на глубоко правильном, и политически, и лингвистически указании т. Сталина в его речи на XVI съезде ВКП(б) о путях развития национальных культур и языков в условиях строящегося и побеждающего социализма.               

«Период диктатуры пролетариата и строительства социализма в СССР есть период расцвета национальных культур, социалистических по содержанию и национальных по форме… Развитие национальных культур должно развернуться с новой силой с введением и ускорением общеобязательного первоначального образования на родном языке… Только при условии развития национальных культур можно будет приобщить по-настоящему отсталые национальности к делу социалистического строительства… в этом именно и состоит основа ленинской политики помощи и поддержки развития национальных культур народов в СССР… Надо дать национальным культурам развиться и развер-
[19]    
нуться, выявив все свои потенции, чтобы создать условия для слияния их в одну общую культуру с одним общим языком. Расцвет национальных по форме и социалистических по содержанию культур в условиях диктатуры пролетариата в одной стране для слияния их в одну общую социалистическую (и по форме и по содержанию) культуру, с одним общим языком, когда пролетариат победит во всем мире и социализм войдет в быт, — в этом именно и состоит диалектичность ленинской постановки вопроса о национальной культуре»   

        Только на основе этой марксистско-ленинской установки и одновременной борьбы против главной опасности в лице великорусского шовинизма и против местного национализма, которые особенно пышно развились в области языковой практики, может и должен быть создан коллективными силами всех марксистов, работающих по языкознанию, единый генеральный план языкового строительства СССР как органическая и неотъемлемая часть общего плана социалистического культурного строительства.

         4
        В трудах классиков марксизма-ленинизма мы имеем не только совершенно достаточные положения для разработки основ методологии диалектико-материалистического языкознания, но и целый ряд конкретных высказываний по вопросам языковой теории, политики и практики. Вследствие совершенно недопустимого отношения марксистов-лингвистов это богатейшее наследие Маркса — Энгельса— Ленина, а равно и ценные указания т. Сталина по вопросам языковой политики до настоящего времени остаются почти не использованными и не разработанными, и даже не учтенными при постановке и разрешении лингвистических проблем. Полный учет и всемерное использование этих данных являются одной из наиболее актуальных задач, стоящих перед языковедами-марксистами. Без осуществления этой задачи, задачи построения фундамента марксистско-ленинской лингвистики, не может быть разрешена проблема развертывания и укрепления марксистско-ленинской лингвистики.
        Несмотря на отсутствие разработанной марксистско-ленинской теории языка, построенной на основе полного и осознанного во всех моментах применения метода материалистической диалектики к исследованию языка и языковых процессов, борьба против реакционного буржуазного индоевропеистического языкознания в значительной степени облегчается фактом наличия в нашей стране нового революционного направления в лингвистике, так называемой яфетической теории, основателем которого является академик Н. Я. Марр.
        Яфетическая теория, или яфетидология, возникла в недрах буржуазной лингвистики как особая по кругу изучаемых языков частная дисциплина, но уже в самый момент своего возникновения она
[20]    
явилась протестом против старого языкознания и в дальнейшем вступила с ним в непримиримый конфликт. На первой стадии своего развития яфетидология, по существу, представляла собою протест националистически настроенного студента-грузиноведа Н. Я. Марра против сравнительного языковедения, усвоившего империалистические, великодержавнические, захватнические интересы и превратившегося в базу теоретического оправдания и обоснования широко развернувшейся практики жестокого угнетения и эксплоатации капиталистами господствующих экономически стран малых народностей мира.
        Вводя в круг интересов языковедной науки новую группу языков, южнокавказских, условно им названную яфетической, Н. Я. Марр начал свою исследовательскую деятельность с опровержения основной догмы индо-европеистов о расовой изолированности отдельных групп, или так называемых «семей», языков, неопровержимыми фактами доказав связь южнокавказских языков, конкретно грузинского, с семитическими и хамитическими. Пройдя далее ряд этапов своего развития, яфетическая теория выявила тенденцию превращения из кавказского языкознания в развернутую систему общего учения о языке. Шаг за шагом в процессе этого пути были разоблачены и отвергнуты основные положения буржуазного языкознания — о расовой природе и расовой изолированности языков, о «праязыках», об исключительном значении для науки письменных языков, о бесклассовости языков и т. д.
        Развитие яфетической теории, переход ее от одного этапа к другому, только в очень условном и ограниченном смысле слова может быть названо эволюционным. В действительности же более чем сорокалетняя неутомимая творческая научная деятельность Н. Я. Марра выступает как яркий образчик диалектического, революционного развития науки.
        Уже в первые годы Октябрьской революции Н. Я. Марр решительно пересматривает свою теоретическую позицию и сам выступает в качестве критика своей теории.        

«Для ученого в моем возрасте и положении», заявил он в одном из своих докладов, прочитанных в 1920 г., «ведь в порядке вещей, сугубо надлежит твердо отстаивать и письменно держаться того, что он давно открыл или усвоил и что он защищал и укреплял десятки лет. В этом смысле мой сегодняшний доклад может вызвать разочарование. Если бы я разделял точку зрения незыблемости раз установленных, когда-то совершенно правильных научных достижений, то это было бы убийственным ударом по всему моему научному прошлому. Я вынужден сам изменить всю основу, если не выбросить, то перевернуть и переместить тот фундамент, на котором, заложенном усилиями моих слабых рук да усилиями немногих моих учеников-работников и временных случайно набегавших сотрудников, эволюционно возводились ряд за рядом — кладки, слой за слоем — стены нового здания — яфетического языкознания. В этом смысле сегодня если я не вынимаю
[21]    
из всей моей тридцатилетней научной работы душу, то разрушаю все ею одухотворенное, архитектурно сотворенное, опрокидываю все построенное, как оказывающееся несостоятельным, неадекватным полноте знания ставших впоследствии известными яфетидологических материалов».[9]

        О том же говорит он и позже в своем бакинском курсе лекций:      

«За долгий исследовательский путь мы вынуждены были расстаться с целым рядом представлений, прежних, как казалось, незыблемых научных положений… Пришлось перенести бремя доказательства и направить острие интереса на другие явления и предметы».[10]

        Отмечая резкое изменение в характере и методологии яфетической теории, Н. Я. Марр одновременно не забывает подчеркнуть, что      

«яфетическое языкознание отнюдь не вылетало подобно Афине-Палладе из головы Зевса: оно родилось в той же буржуазно сложенной и скроенной научной среде, более того — зачалось, разумеется, как антитеза, в нормах индо-европейской лингвистики, без которой его и не было бы, 2) оно с трудом высвобождается последние годы из пелен буржуазного мышления и соответственно построенной методологически научной работы».[11]

        Разрушенные и отброшенные концепции индо-европеизма заменялись в процессе развития яфетической теории новыми, при чем последние все время уточнялись и видоизменялись, все более и более приходя в соответствие с революционным учением Маркса — Энгельса — Ленина. Н. Я. Марр отчетливо сознает эту связь и указывает, что «самое трудное для восприятия нового учения об языке не необходимость овладеть множеством языков, не необходимость справиться со сложной задачей увязки языковых явлений с историей материальной культуры, форм общественного строя и мировоззрений, тем более не необходимость усвоить технику нового учения… Трудность исключительного характера в необходимости овладеть новым мышлением, требующимся для теории нового учения об языке, ибо это значит одолеть или победить себя, поскольку человек это мыслящее существо и расстаться с своим мышлением представляется по традиции актом самоотречения — отказом от себя. Новое учение об языке требует отречения не только от старого научного, но и от старого общественного мышления».[12] Основной движущей силой этого развития яфетидологии являлся процесс перерастания буржуазно-национальных революционно-освободительных движений угнетенных царизмом малых народов бывшей Российской империи — в социалистическую революцию. С этим процессом перерастания органически связана и из него может быть правильно объяснена вся деятельность создателя яфетической теории академика Н. Я. Марра, в эво-
[22]    
люции общественно-политических и научных взглядов и деятельности которого вышеназванный процесс отражается наиболее четко и ясно. Октябрьская революция особенно сильно стимулировала диалектику развития яфетической теории, содействуя быстрому росту в ней материалистических элементов, превращая ее, по формулировке М. Н. Покровского, в «стихийный исторический материализм» в языкознании.
        Соотношение яфетической теории и индо-европейского языкознания осознается Н. Я. Марром уже не как антитеза двух частей одной и той же науки, а как борьба двух взаимно исключающих научных построений, имеющих различные методологические и классовые корни.    

         «Вскрытое лингвистически, непримиримое противоречие старого, индо-европейского, и нового, яфетического, языкознаний есть лишь отображение материально-жизненной антитезы современных социально-экономических противоречий, сигнализует в настоящем, как языкотворчество в прошлом, классовую борьбу, вскрытую марксизмом, частью которого становится новое учение об языке, и является детищем современности и не может не призывать к неослабному научному творчеству, созиданию новых научных ценностей и новой бесклассовой общечеловеческой культуры, и основному пока ее общественному рычагу, неослабной классовой борьбе, руководимой пролетариатом в самом нашем производстве. Ни малодушного отступления, ни соглашательского примирения».[13]

        Не имея еще окончательно сформулированного и законченного систематического изложения, яфетическая теория в настоящее время представляет собой в полном смысле слова антиимпериалистическую революцию в науке о языке, расчищающую в этой области знания путь к применению метода диалектического материализма на конкретном языковом материале и в конкретной форме. Представляя собою стихийное проявление этого единого и единственного подлинно-научного метода революционного марксизма-ленинизма, учение акад. Н. Я. Марра о языке неуклонно двигалось и движется по пути развития в марксистскую систему лингвистики, поскольку сам Н. Я. Марр овладевает марксистской методологией и поскольку ближайшие ученики и сотрудники Н. Я. Марра помогают ему в деле критической марксистской переработки ранее выдвинутых в яфетидологии положений. Тем самым яфетическая теория превращается в необходимое звено в деле создания марксистской лингвистики. Процесс диалектического превращения яфетической теории в марксистскую лингвистику является блестящей иллюстрацией верности чрезвычайно важного в методологическом отношении высказывания Ф. Энгельса об основной тенденции в развитии науки. Будучи первоначально выведенной на материале естественных наук, эта мысль находит себе подтверждение и во всех остальных обла-
[23]    
стях знания. «Естествознание», писал Фр. Энгельс в предисловии ко второму изданию «Анти-Дюринга», «находится теперь на такой ступени развития, что оно не может уже ускользнуть от диалектического обобщения, если не забудут, что результаты, в которых обобщаются данные опыта, суть понятия; искусство же оперировать понятиями не врождено и не заключается в обыденном здравом смысле, но требует действительного мышления».[14]
        Не удивительно, что марксистская сущность яфетической теории получила четкое и полное признание со стороны крупнейших представителей марксистско-ленинской науки в СССР.
        «Если бы Энгельс еще жил между нами», писал еще в 1928 г. в «Известиях» М. Н. Покровский, «теорией Марра занимался бы теперь каждый комвузовец, потому что она вошла бы в железный инвентарь марксистского понимания истории человеческой культуры».[15] Говоря о работах Н. Я. Марра, М. Н. Покровский подчеркивает, что здесь      

«впервые наука о языке была снята со старого формального звукового (по существу биологического) базиса и переставлена на базис социологический, притом диалектико-материалистической социологии. Между наиболее материалистическими гипотезами истории языка домарровского периода и тем, что мы слышали на конференции, расстояние приблизительно такое же, как между Щаповым и Плехановым».[16]              
«В нашей Советской стране, где мы имеем счастье и удовольствие работать», заявил на первом заседании подсекции материалистической лингвистики Коммунистической академии покойный В. М. Фриче, «вся культурная атмосфера, вся умственная атмосфера насыщена микробами марксизма, единственно полезными, способными не только разрушать, но и созидать. И потому совершенно естественно, что в такой атмосфере исторический и диалектический материализм стихийно врывается в научные построения наших лингвистов, что наши лингвисты стихийно, на базе своих научных изысканий приходят и вынуждены приходить к марксистским или близким к марксизму положениям и выводам. Впереди идет Н. Я. Марр — творец яфетической теории. В настоящее время эта яфетическая теория, так, как она отлилась, вряд ли, однако, заслуживает именно этого названия… мы имеем перед собой основы марксистской лингвистики. Достаточно вспомнить некоторые основные положения этого научного построения, чтобы в этом убедиться… Вот такая постановка и такое решение целого ряда кардинальных лингвистических проблем — это уже не яфетидология, это нечто большее — это социально-материалистическое построение лингвистики, несмотря на некоторые не совсем марксистские положения творца этого грандиозного и по своей новизне, и по своим перспективам научного построения, и оно не только материалистично, но
[24]    
оно глубоко, насквозь диалектично. Нет надобности подчеркивать, что это не есть формально-имманентная диалектика, а это есть отражение диалектического общественного процесса. И, наконец, на всем этом материалистическом и диалектическом построении явно лежит отблеск нашего коммунистического идеала… Все это свидетельствует о том, что сама яфетическая теория на наших глазах перерождается и перевоплощается в материалистическую диалектическую марксистскую лингвистику… Мы сейчас находимся в процессе зарождения марксистской лингвистики. По пути инстинктивного «стихийного» врастания в исторический материализм идет рядом с Марром целый ряд лингвистов, в том же самом направлении тянется наша молодежь…»[17]

        Марксисты не могут и не должны ограничиться только тем, чтобы некритически, чисто механически включить взгляды Н. Я. Марра и его школы на сущность и процессы развития языковых явлений в общее построение марксистско-ленинской обществоведческой науки, как это предлагает сделать С. И. Ковалев[18] и др.
        Неправильно также рассматривать яфетическую теорию в ее нынешнем состоянии как уже законченное построение марксистской лингвистики, которое может двигаться в дальнейшем только путем чисто количественного расширения материала, не испытывая никакой нужды в качественном изменении, в серьезной перестройке (С. Л. Быховская, И. Дмитриев-Кельда и др.).
        Наоборот, вся теория и практика яфетидологии должны быть подвергнуты обстоятельной марксистской критике, которая, отбросив и преодолев все чуждые и противоречащие марксизму-ленинизму положения, являющиеся результатом некритического перенесения ряда элементов предшествующих стадий развития яфетической теории и индо-европейского языкознания, единственно сможет обеспечить дальнейшее прогрессивное движение новому учению о языке.
        К числу основных методологических ошибок и недочетов в работах по яфетической теории необходимо в первую очередь отнести: смутное представление о сущности понятия социально-экономической формации; недоучет специфических особенностей закономерности развития в доклассовом и классовом обществах и, в связи с этим, признание наличия социальной дифференциации на самых ранних ступенях истории общества и пользование термином «общественный класс» в применении к доклассовой формации; неразработанность общих проблем диалектики языка в поздних социально-экономических формациях; недостаточно четкое проведение точки зрения монизма при объяснении происхождения звуковой речи, в частности переоценка роли и значения первобытной магии; анало-
[25]    
гичная ошибка при объяснении происхождения искусства (некритическое отношение к гипотезам акад. А. Н. Веселовского); неясное представление о сущности тотемизма; недостаточное внимание к уточнению учений об элементах и скрещении, детальная разработка которых имеет особое значение для палеонтологического анализа, и др. Не приходится, конечно, удивляться тому, что законы и категории диалектики применяются в наличных яфетидологических работах при разрешении конкретных лингвистических проблем далеко не всегда сознательно и правильно, а чаще всего лишь стихийно, частично и с грубым искажением; недостаточно четка и выдержанна также и терминология.
        Наряду с этим при серьезной и развернутой марксистской критике должны быть выдвинуты и проработаны те проблемы, которые или не ставились вовсе до сих пор яфетидологами, или оставались не разработанными и не разрешенными ими ранее. Все эти и целый ряд других, не менее серьезных промахов яфетической теории легко находят свое объяснение, во-первых, в отсутствии систематической марксистской подготовки у самого основателя яфетической теории Н. Я. Марра, который только в последние годы приступил к систематическим занятиям по методологии марксизма-ленинизма; во-вторых, в слабом влиянии небольшой группы сотрудников-марксистов и в весьма сильном и резко тормозящем воздействии большинства работников Яфетического института — этого ближайшего научного окружения Н. Я. Марра. Часть сотрудников, бывших и нынешних, едва только поспевает усваивать пройденные этапы яфетической теории, другая же часть совершенно неприкрыто продолжает стоять на индо-европейских позициях идеалистического и механистического толков, упорно игнорируя труды Н. Я. Марра, особенно последних лет. Что же касается марксизма, то в этом отношении следует констатировать не только отсутствие достаточного знакомства, но и настойчивое нежелание систематически работать над изучением основ марксизма-ленинизма. Из числа этих лиц, тормозивших и тормозящих в настоящее время развитие яфетической теории, особенно следует отметить: В. Брима, А. Генко, М. Долобко, К. Дондуа, Б. Латынина, И. Орбели, Д. Петрова, Ф. Розенберга, В. Струве, В. Шишмарева, Л. Щербу и др. В-третьих, в широте задач яфетической теории, требующих для своего разрешения охвата грандиозного количества языковых материалов всего мира, при почти полном отсутствии возможности опереться на готовые уже специальные исследования других лингвистов вследствие резкого расхождения методологических установок. Наконец, в-четвертых, в относительно коротком периоде работы со времени окончательного разрыва с методологией индо-европеистики и перехода на новые пути исследовательской работы.
        В связи с этим задача марксистов-лингвистов состоит во всемерно активном и непосредственном содействии полному исправлению ошибок, быстрейшему «снятию» стихийности, скорейшему мар-
[26]    
ксистскому самосознанию яфетидологии, которая уже в настоящее время является развернутой антитезой формально-сравнительного языковедения и содержит в себе все основания для дальнейшего развития в подлинную марксистскую лингвистику.
        Не подлежит сомнению, что этот процесс превращения яфетической теории в марксистскую лингвистику пойдет несравненно быстрей и успешней, когда к нему будут приложены организованные и целеустремленные усилия марксистов, работающих в области изучения языка, а также в смежных обществоведческих дисциплинах— философии, истории, литературоведении и др. Только их участие позволит закрепить уже достигнутое и даст возможность продолжать начатое по путям дальнейшего уточнения и усовершенствования, поможет избежать возможных и уже наличных ошибок, органически связанных с современным состоянием яфетической теории.
        Важнейшими из этих ошибок являются, с одной стороны, попытки смазать всю революционную сущность и диалектико-материалистическую направленность яфетической теории, сводя все ее достижения к не выходящим из пределов сравнительного языкознания формальным положениям и накоплению эмпирических данных из мало разработанного материала южнокавказских и других языков малых народов.
        С другой стороны, не менее опасным является так называемый марризм. В то время как сам Н. Я. Марр вовсе не стремится канонизировать свое учение, неуклонно движется по пути диалектического превращения яфетической теории в марксистское учение о языке, переходя от стихийного к сознательному применению марксистской методологии, часть близких его учеников и сотрудников держится на далеком расстоянии от марксизма и осознания марксистской сущности яфетической теории, предпочитая учиться марксизму у Н. Я. Марра, а не непосредственно из трудов Маркса — Энгельса — Ленина (С. Быховская и др.). Отсюда попытки сконструировать какой-то особенный «яфетидологический» метод, стремление рассматривать яфетидологию как всеобъемлющую науку о всей человеческой культуре, как общую методологию культуротворчества (И. Мещанинов), что неизбежно должно привести к вырождению в ненужный и вредный суррогат марксистского обществоведения.
        Таким образом, в то время как первая ошибка представляет собою весьма откровенную форму ликвидации яфетической теории и на деле является не чем иным, как своеобразной защитой буржуазного языкознания, — вторая, возводя в догму каждое слово Н. Я. Марра, ведёт к ее загниванию и превращению в антимарксистскую систему.
        Только на основе развернутой боевой и деловой большевистской самокритики в рядах марксистов-лингвистов, только на основе тщательной марксистско-ленинской проработки всех положений яфети-
[27]    
ческой теории могут и должны быть преодолены опасности упомянутых выше ошибок. Особая задача в этом отношении лежит на лингвистах-марксистах, которые должны выступить застрельщиками в развертывании- самокритики.
        Поучительные примеры такой политически-ответственной и глубоко-принципиальной научной самокритики, которая не пытается смазать покаянными «жалкими» словами сущность и значение ошибок и недочетов в работе, уже давно дает сам Н. Я. Марр. Еще в конце 1926 г., анализируя состояние яфетической теории и ее кадров, он писал:        

«В среде учеников… произошел диалектический процесс. Произошел внутренний раскол. Это нас оживило. Мы почувствовали, что не все еще кончено. Раскол — признак жизни. Однако раскол имелось в виду академически погасить или прикрыть соглашательством. Не может быть и не должно быть никакого соглашательства. Соглашательство — худший выход. Это более зловещий признак застоя, злокачественного застоя, чем когда рвутся назад. Лучше, да оно неизбежно, одни пойдут в одну сторону, другие — в другую сторону, и не без того, что кто назад, а кто вперед. Шаг-другой назад — это порой необходимая подготовка для большего прыжка вперед. Но налицо угроза свалиться в бездонную пропасть… Диалектический процесс начался давно. Первое распадение — это отход мнимых и действительных учеников — националистов с Кавказа… Естественно расхождение яфетидологов из кавказоведов и не-кавказоведов. Этот диалектический процесс, однако, прихватывает отчасти и принципиальное теоретическое расхождение филологии с лингвистикой… И вот это главнее всего. Вопрос не в споре между языковедами, филологи они или лингвисты какой бы то ни было системы языков, а между формальным методом и общественно-материалистической постановкой науки об языке. Естественно, теоретическое расхождение еще более обострится. Пока это «буря» в стакане воды, в тесном кругу лиц, расхождениям которых, при всей правильности общественного их осмысления, мы не имеем основания придавать столь широкое да глубоко-принципиальное значение. Действительное расхождение пойдет глубже по всем линиям, когда в новое дело вступят хозяевами обществоведы. Такой диалектический процесс на чисто научной почве еще предстоит. Тогда будет уже настоящий бой, в корне принципиальный, в среде самих ученых яфетидологов, без всяких природных фахмановских связей с Кавказом или Чукотским носом… когда нам всем, не исключая и учителя, придется быть выкинутыми из имеющего неминуемо стать мощным неуклонно растущего течения яфетической теории. Для этого не хватает вступления социологов, в первую очередь марксистов, в ряды работников по яфетическому языкознанию, и чем раньше это произойдет, тем быстрее сократится сизифов труд по медленному нащупыванию живой действительности, этот долгий путь, еще более долгий от откатывания назад, ка-
[28]    
залось бы, верных ее работников».[19]

        К этой же углубленной теоретической борьбе, имеющей своей непосредственной целью поднять науку на следующий, более высокий этап, призывает Н. Я. Марр и в своем «Напутствии» к сборнику работ аспирантов ГАИМК:        

«Мы, конечно, не возражаем против честной и открытой борьбы каждого и с своим учителем, но прежде всего со специальными знаниями должно быть органически увязанное четкое сознание непримиримой борьбы за правду, не метафизическую, а которую с неимоверным напряжением своих неискушенных сил отстаивает класс, ведущий к бесклассовому обществу. Без решительного натиска на старые устои отрешенного от жизни научного миропонимания не быть никакому добру, не быть прежде всего ни насыщению нашей среды новой идеологией, ни овладению ее техникой или, что еще труднее, созданию такой техники. Не может быть действительной исследовательской работы, т. е. не может быть того творческого подъема, который наполняет научного работника энтузиазмом и жаждой охвата, целостного охвата истины. Где тут место для злобы? Жажда целостного охвата истины абсолютно немыслима в наступившей стадии взаимной перекрещенности наук без коллективного труда, более того, без проникновения специалистов чувством взаимной трудовой связи, в наши дни, в нашей стране возможной лишь при единстве биения пульса научно-исследовательского производства с пульсом новой строящейся общественности».

«Маркс опирался на прочный фундамент человеческих знаний, завоеванных при капитализме. Изучивши законы развития человеческого общества, Маркс понял неизбежность развития капитализма, ведущего к коммунизму, и, главное, он доказал это только на основании самого точного, самого детального, самого глубокого изучения этого капиталистического общества, при помощи полного усвоения всего того, что дала прежняя наука. Все, что было создано
[29]    
человеческим обществом, он переработал критически, ни одного пункта не оставив без внимания. Все то, что человеческою мыслью было создано, он переработал, подверг критике, проверив на рабочем движении, и сделал те выводы, которых ограниченные буржуазными рамками или связанные буржуазными предрассудками люди сделать не могли. Это надо иметь в виду, когда мы, например, ведем разговоры о пролетарской культуре. Без ясного понимания того, что только точным знанием культуры, созданной всем развитием человечества, только переработкой ее можно строить пролетарскую культуру, — без такого понимания нам этой задачи не разрешить. Пролетарская культура не является выскочившей неизвестно откуда, не является выдумкой людей, которые называют себя специалистами по пролетарской культуре. Это все сплошной вздор. Пролетарская культура должна явиться закономерным развитием тех запасов знания, которые человечество выработало под гнетом капиталистического общества, помещичьего общества, чиновничьего общества. Все эти пути и дорожки подводили и подводят и продолжают подводить к пролетарской диктатуре так же, как политическая экономия, переработанная Марксом, показала нам то, к чему должно притти человеческое общество, указала переход к классовой борьбе, к началу пролетарской революции».[20]

        Ту же позицию Ленин формулировал и в проекте резолюции о пролетарской культуре. Четвертый пункт этого проекта гласит, что 

«марксизм завоевал себе всемирно-историческое значение как идеология революционного пролетариата тем, что он, марксизм, отнюдь не отбросил ценнейшие завоевания буржуазной эпохи, а, напротив, усвоил и переработал все, что было ценного в более чем двухтысячелетнем развитии человеческой мысли и культуры. Только дальнейшая работа на этой основе и в этом же направлении, одухотворяемая (практическим) опытом диктатуры пролетариата как последней борьбы его против всякой эксплуатации, может быть признака развитием действительно пролетарской культуры».[21] 

        Так Ленин ставил вопрос о буржуазном культурном наследстве и пролетарской культуре, так понимал он процесс усвоения достижений буржуазной науки, — следовательно, так должны и мы решать вопросы буржуазного наследия в лингвистике, всемерно используя указания Ленина. Борьба против огульного отрицания всего буржуазного наследства в лингвистике, с одной стороны, и некритическое, механическое усвоение его, с другой, борьба против пролеткультовского, богдановского, лабораторного высиживания на голом месте — таковы основные задачи марксистов-лингвистов в этой части общей проблемы построения марксистско-ленинского учения о языке. Следует подчеркнуть и твердо запомнить раз и навсегда, что марксистская лингвистика может явиться только историческим
[30]    
следствием и конечным результатом всего предшествовавшего процесса развития науки о языке.Перефразируя слова Фр. Энгельса о возникновении и развитии теории научного социализма[22], которые применимы целиком и к данному случаю, можно было бы сказать: как всякая новая теория, новое марксистско-ленинское учение о языке должно примкнуть к порядку идей, созданному его ближайшими предшественниками, хотя его корни и лежат в экономических фактах современности. Таким образом, марксистская лингвистика выступает в качестве диалектического завершения и дальнейшего развития всех конкретных высказываний классиков марксизма-ленинизма по вопросам теории, политики и практики языка, как отправного и доминирующего пункта, и всех достижений яфетической теории и буржуазного лингвистического наследства. Всепроникающей и объединяющей связью этих источников марксистско-ленинского языкознания, методологической основой всего его построения является материалистическая диалектика.  

         5
        Выступление Н. Я. Марра с новым учением о языке встретило со стороны адептов и апологетов индо-европеистики отчаянное сопротивление. Не только успехи, но и самый факт существования яфетической теории, противоречившей общепризнанным догмам, в течение долгого периода всячески игнорировался буржуазными по своей классовой принадлежности или по идеологии учеными специалистами-лингвистами, которые, за исключением весьма немногих, очень дружно и организованно применили в борьбе против яфетидологии старый испытанный метод замалчивания, проводя своеобразную блокаду Марра и его учеников. Наряду с этим были пущены в ход и другие средства борьбы, в частности безответственные и лживые сплетни и клевета, которые должны были скомпрометировать яфетическую теорию и ее работников в глазах сначала академических кругов, а затем и широкой советской общественности. И в данном случае мы имеем подтверждение того общего положения, что в борьбе против материалистической науки любые средства хороши для буржуазных ученых.
        Наконец, когда тактика замалчивания и лжи оказалась недостаточной в условиях начала реконструктивного периода и практической поддержки яфетидологии Коммунистической академией, организовавшей в своем составе лингвистическую ячейку во главе с Н. Я. Марром, враги материалистического языкознания перешли к открытым формам борьбы.Говоря об этой борьбе индо-европеистов, явных, стыдливых, отмежевывающихся только на словах от буржуазного языкознания,
[31]    
против яфетической теории, М. Н. Покровский очень кстати напомнил о соответствующих фактах, которые имели и имеют место по отношению к учению К. Маркса.

«Теория Марра еще далека от господства», писал он в 1928 г., «но уже известна всюду. Уже всюду ее ненавидят. Это очень хороший признак. Марксизм всюду ненавидят уже три четверти столетия, и под знаком этой ненависти он все более и более завоевывает мир. Новая лингвистическая теория идет под этим почетным знаком, и это обещает ей на ее месте, в ее научном кругу, такое же славное будущее».[23]    

        К этому же вопросу возвращается М. Н. Покровский в предисловии к трудам конференции историков-марксистов:

«... конечно, не мелочными нападками на детали марровского учения можно «опровергнуть» диалектико-материалистическую теорию языкознания. Чрезвычайно характерно, что «критика» яфетидологии идет шаг в шаг по пути «критики» исторического материализма тридцать лет назад. Как тогда от историков-марксистов требовали, чтобы они немедленно объясняли «все», и жадно ловили чуть не опечатки, чтобы дискредитировать новое и «легкомысленное» учение, так теперь то же самое повторяется с учением Марра. Отпор, встреченный «критиками» последнего, показывает, однако, что времена переменились и что теперь такими простенькими приемами ничего не достигнешь».

        Первой серьезной попыткой дискредитировать яфетическую теорию явилось выступление проф. Е. Поливанова — воинствующего эпигона школы субъективного идеализма в языкознании Бодуэна де Куртене, предпринявшего этот шаг с полного одобрения и при непосредственной поддержке правого реакционного крыла профессуры от Г. Ильинского до Столпнера и Юшкевича. Данный под руководством покойного В. М. Фриче отпор выступлению проф. Поливанова против яфетической теории превратился в полнейшее разоблачение антимарксистской буржуазной сущности самого Поливанова и защищаемой им индо-европеистики, явился предвестником окончательного разгрома поливановщины, как недопустимого в условиях пролетарской диктатуры покушения с негодными средствами на материалистическую науку.Резюмируя итоги поливановской дискуссии, т. В. М. Фриче констатировал, что «здесь… стояли одна против другой две лингвистические школы, которые примирить никак нельзя… Мы знаем, что еще слишком мало имеется марксистов-лингвистов, которые могли бы построить подлинную марксистскую лингвистику, а протаскивать под флагом марксистской ту «марксистскую» схему, которая была предложена нам во второй части доклада, мы считали и невозможным, и непозволительным. Нам было сделано предложение выступить с докладом-критикой теории Марра, и мы согласились, потому что всякая научная теория, как бы ни была хороша,       
[32]    
нуждается в критическом подходе в интересах ее собственного развития. Мы предполагали услышать здесь от специалиста-лингвиста научно глубоко обоснованную и корректно изложенную критику того учения, которое отнюдь не является привилегированным, которое отнюдь не занимает сейчас командной высоты в наших вузах, напротив, которому приходится пробивать глухую стену и недоброжелательства, и обывательских сплетен, а порою и организованного противодействия. Но что мы получили вместо этой критики?… Это была не критика, а это было сплошное опорочение научных достоинств этой яфетической теории и, следовательно, — самой теории. Для того, чтобы это доказать, указывалось, что Н. Я. Марр есть невежда, не понимающий ничего в лингвистике, даже в тех языках, которыми он занимается… для того, чтобы провести эту свою тенденцию, проф. Поливановым были использованы такие приемы, которые едва ли могут считаться научно-добросовестными. Прежде всего против него была двинута тяжелая артиллерия — авторитет европейской лингвистической науки… С другой стороны, были дополнительно даны отзывы авторитетов — старых академиков, причем приведены всякие кулуарные разговоры и разговорчики, что тоже является недостаточно приемлемым… вместо того, чтобы дать научный анализ всей системы в целом, творцу этой теории приписывались такие положения, которых он не высказывал. Основные элементы были превращены в праязык, а тот факт, что в кавказских языках есть много пережитков прошлого, изображался так, как будто они дошли до нас в чистом, первобытном виде. Одним словом, были выделяемы факты из общего контекста. Это прием, рассчитанный на такого слушателя, который не знает всех тонкостей и всех данных, всех языковых деталей и сторон языка.
        Таким образом, эта первая, центральная часть представляется нам научно недостаточно обоснованной, а также и приемы, которые употреблялись докладчиком, не соответствуют научному подходу.

«Во второй части своего доклада он дал или хотел дать марксистское построение лингвистики… Но и этого не было сделано, ибо о марксизме докладчик, очевидно, имел такое же смутное представление, как о яфетической теории… А самое интересное то, что докладчик допускает возможность создавать марксистскую лингвистику, не будучи марксистом-лингвистом… Но это совершенно ясно, что если нет марксистской установки, марксистской философии, то имеется другая установка у исследователя, которая заставит известным образом подходить к материалу и в корне сделает безнадежной попытку создать материалистическую лингвистику. Докладчик нам демонстрировал двояким образом это явление. С одной стороны, он подходил с принципами и методами индо-европеиста к яфетической теории, которая построена на других принципах и методах. С другой стороны, не имея марксистского подхода, он дал в итоге под видом марксистской схемы такую, которая ничего общего с ней не имеет.
[33]              
«Таким образом, весь доклад представляется нам научно необоснованным, а по своим приемам местами недопустимым, и, конечно, своей цели доклад не достиг. Научная репутация Николая Яковлевича Марра вышла из этой атаки незапятнанной, яфетическая теория, как видно из диспута, имеет все больше и больше сторонников, и, хотя есть всякие неувязки и всякие недочеты, но сторонники ее проделывают большую, живую, новаторскую работу, о которой судить не Поливанову, конечно. И поэтому совершенно понятно, что люди, воспитанные на старых традициях, люди, которые, в отличие от одного из здесь выступивших, не хотят перестраиваться, которые не хотят критически пересмотреть то, чему их учили 20 лет тому назад в германском университете, — эти люди не могут мириться с тем огромным переворотом, который сулит яфетическая теория… И против кого ведется эта атака?… Против ученого, который является ценнейшим и деятельнейшим соратником советской власти и коммунистической партии в деле реорганизации науки на новых началах. И мы поэтому должны давать отпор всяким попыткам с сомнительными средствами отстоять позицию старой лингвистической науки и тем заслонить перспективы, которые открываются перед лингвистами благодаря яфетической теории, но при условии критического к ней отношения самих сторонников, при условии все более мощного развертывания научно-исследовательской работы в этом направлении и все большего проникновения в эту теорию понимания марксистских методов».

        Следующим по времени наскоком на яфетическую теорию следует считать выступления (печатные и устные) т. Я. Лоя, прикрывшего в печати свою клеветническую и малосодержательную «критику» яфетической теории псевдонимом «Языковеда».
        Яростно и беззастенчиво защищая откровенных индо-европеистов-идеалистов типа проф. Бубриха и механистов из «небольшого, но сплоченного и полного научного энтузиазма» кружка д-ра медицины Доброгаева, т. Лоя одновременно обрушился на яфетическую теорию с целым ворохом обвинений, упрекая сторонников учения Н. Я. Марра: «1) в игре алхимическими четырьмя элементами (сал, бер, ион, рош) ; 2) в вульгаризации марксистского метода, когда в каждом предложении склоняется по всем падежам слово «класс» и т. д.; 3) в авторитарном преклонении учеников перед учителем, вследствие чего совершенно теряется столь необходимый для науки критический подход; 4) в ограничении научного кругозора почти единственно вопросами происхождения, доистории, палеонтологии речи; 5) в самовлюбленности, доходящей порой уже до нападок на языковедов-марксистов, не желающих «заменять» или «дополнять марксизм — марризмом».[24] Повторяя в своих обвинениях почти дословно тезисы и фразеологию своего непосредственного предше-
[34]    
ственника по части разоблачения яфетической теории проф. Е. Поливанова, т. Лоя не мог привести в их обоснование даже того крайне скудного количества аргументов, которым оперировал последний. Выдвинутые обвинения остались лишь бездоказательными упреками. Зато в части положительного обоснования своих взглядов т. Лоя продвинулся значительно дальше Поливанова. Если последний в своих попытках указать необходимых для построения марксистской лингвистики авторов рекомендовал, помимо обязательного для всех современных эпигонов индо-европеистики Ферд. Соссюра, еще только своего учителя-идеалиста-субъективиста Бодуэна де Куртене, то т. Лоя, торжествуя по поводу своего открытия, называл в первую очередь не Бодуэна, критиковать которого он неудачно пытался, а покойного сотрудника правокадетской «Русской мысли» проф. Д. Кудрявского, который выхваляется им наряду, со шведским лингвистом-коммунистом Шельдом как «превосходный марксист и языковед». Единственной научной базой в лингвистике и для тов. Лоя, как и для проф. Поливанова, оставалась компаративистика: «Марксисты-языковеды», заявил он, «понимают все великое значение старого сравнительного метода, против которого за последнее время разными фантастами наговорено столько благоглупостей».
        Несмотря на весьма резкое осуждение, которое встретил т. Лоя со стороны советской общественности, он не остановился на пути борьбы с яфетической теорией. Вместе с несколькими московскими начинающими лингвистами (Данилов, Ломтев, Алавердов и др.) он организовал группу «Языковедный фронт», которая сосредоточила свою деятельность на всяческих попытках дискредитировать яфетическую теорию акад. Н. Я. Марра и его школы.
        Группа «Языковедный фронт» в своей декларации и выступлениях попыталась использовать поставленные партией вопросы о широком обсуждении научных проблем, о необходимости решительного поворота всей академической работы в сторону теснейшей увязки с актуальными задачами социалистического строительства, о борьбе на два фронта против идеализма и вульгарного материализма в науке, о необходимости широко развернуть самокритику в рядах научных работников. Однако группа «Языковедный фронт» в лице своих руководителей оказалась не в состоянии дать правильную установку в деле практического разрешения этих серьезнейших и ответственнейших заданий в области языковедения.

                   Опираясь на весьма скудную базу своих «научных» работ, члены группы «Языковедный фронт» вопросы марксистской лингвистики свели к случайному перечню тем, игнорируя методологические проблемы, фактически беря под свою защиту буржуазную индоевропеистику во всех основных пунктах расхождения последней с яфетидологией. «Решительный поворот» языкфронтовцев на деле свелся к полному разрыву с позицией акад. Н. Я. Марра в вопросах языка, к фактическому блоку с реакционным крылом профес-
[35]    
суры. Борьба на два фронта была расшифрована как борьба против «механистической концепции яфетической теории как главного препятствия на пути создания марксистской лингвистики» и против «остатков разбитого индо-европеизма». Тем самым группа «Языковедный фронт» дала не только научно неверную, но и политически абсолютно вредную установку правооппортунистического характера. Естественно, что и лозунг самокритики был конкретизирован, как односторонняя, а в значительной части и клеветническая «критика», обоснованная неверно приведенными цитатами, подменами и прочими не более допустимыми приемами.
        Говоря о яфетической теории, как «основном завоевании Октябрьской революции в области лингвистики», лидер «Языковедного фронта» т. Данилов не постыдился в конце своего доклада характеризовать ту же яфетидологию уже как продукт мелкобуржуазного путчизма. Признавая формально заслуги яфетической теории как материалистического языкознания, группа «Языковедный фронт» в целом отвергает ее как механистическую; на словах борясь с индо-европеизмом, фактически укрепляет его позиции, исходя в своей «критике» из основных принципов и методики этого же самого индо-европеизма, лишь прикрывая его марксистской фразеологией.
        В то время как Н. Я. Марр, следуя указаниям В. И. Ленина, стремится «видеть за кучей новых терминологических ухищрений, за сором геллертерской схоластики всегда без исключения… две основные линии, два основных направления» (идеализм и материализм) и решительно борется со всем, чуждым марксизму, в том числе и в своих собственных работах, признавая научным только метод диалектического материализма, в языкознании конкретизированного на языковом материале, теоретические столпы «Языкфронта» самым жалким образом капитулируют перед наступающим идеализмом. Разновидности идеализма, давно уже разоблаченные в трудах Маркса — Ленина, продолжают казаться «марксистам» Данилову, Лое и др. последним словом науки, которое они тщательно усваивают и пропагандируют. Говоря о заслугах признанного главы западноевропейских и советских лингвистов-формалистов Ферд. Соссюра, Данилов особенно подчеркивает, что «Соссюр выдвинул практически важную задачу научно-синхронического, т. е. описательного, изучения языка наравне с господствовавшим диахроническим, историческим его изучением. Конечно, и подчеркивание семантического подхода к языку и разработка проблем научно-описательной грамматики стали возможными лишь при рассмотрении языка как системы. Это положение и составляет важнейшее теоретическое завоевание соссюрьянства».[25] Ему вторит его ленинградский соратник Лоя, который в своих «Материалах для
[36]    
тезисов по основам марксистского языковедения» заявляет, что «всякий язык или группа языков могут быть изучены как диахроническим способом (во временной последовательности), так и способом синхроническим (в один хронологический определенный момент, чаще всего в современную эпоху)» (тезис 3-й). Таким образом, метод антиисторического чистого описания, блещущий всеми переливами идеалистической метафизики, открыто защищается самомнящей парочкой товарищей. Логически продолжая развивать свой взгляд, эти «теоретики» активно выступают против историзма в языкознании, видимо, не имея понятия о том, что историзм является основным аспектом диалектики. Метафизически противопоставляя историю современности, и Данилов, и Лоя, и вся прочая младшая братия «Языкфронта» упрекают Марра и его школу в том, что они видят повсюду лишь историю. В представлении языкфронтовцев история выступает столь же никчемной наукой, как география в понимании госпожи Простаковой. Именуя себя борцами за ленинский этап в языкознании, приписывая себе после Маркса, Энгельса, Ленина, Лафарга «скромную попытку наметить основные вехи марксистского метода в применении к языку»,[26] воинствующие «диалектики» совершенно пропустили мимо ушей всю марксистскую историческую науку. Языкфронтовцам, которые подобно многим другим товарищам недоумевают, зачем нужно заниматься историей, надлежит прежде всего получить хотя бы некоторое историческое образование, без которого, как правильно отмечает М. Н. Покровский «нельзя быть марксистом». «Многие думают», пишет признанный руководитель марксистской исторической науки, что «совсем не нужно заниматься историей, что нужно заниматься только современностью. Или что история служит только так, для развлечения, или, в лучшем случае, для «поучения» … Еще недавно спорили, учить ли в школах историю, или нет… Для того, чтобы избавиться от таких совершенно праздных споров, очень полезно вспомнить, что думал об истории Ленин. В своей лекции перед свердловцами о государстве в 1919 г. Ленин говорил:     

«Для того, чтобы наиболее научным образом подойти к этому вопросу, надо бросить хотя бы беглый исторический взгляд на то, как государство возникло и как оно развивалось. Самое надежное в вопросе общественной науки и необходимое для того, чтобы действительно приобрести навык подходить правильно к этому вопросу и не дать затеряться в массе мелочей или громадном разнообразии борющихся мнений, самое важное, чтобы подойти к этому вопросу с точки зрения научной, — это не забывать основной исторической связи, смотреть на каждый вопрос с точки зрения того, как известное явление в истории возникло, какие главные этапы в своем развитии это явление проходило, и с точки зрения этого его развития смотреть, чем данная вещь стала теперь».

        Не
[37]    
приходится доказывать, что так смотрели на историю и Маркс и Энгельс, причем очень интересно отметить, что у Энгельса мы находим прямое высказывание, относящееся к вопросу о необходимости историзма в исследовании языка:     

«Материя и форма родного языка», писал сподвижник Маркса, «только тогда могут быть поняты, когда прослеживают его возникновение и постепенное развитие, а это невозможно, если оставлять без внимания, во-первых, его собственные омертвевшие формы и, во-вторых, родственные живые и мертвые языки».[27]  

        Интересно также, что «механист» Марр своим «стихийным» путем приходит к формулировке того же положения Фр. Энгельса:

«Для производства культурной революции», пишет он, «необходимо не только быть знатоком языка, как он есть, но знать и то, как язык сделался тем, чем он есть, как бы он ни был несовершенен, значит, как он возник и развивался, и, следовательно, как он может стать тем, чем он общественно должен быть».[28]

        В связи с общей антиисторической установкой, унаследованной от профессоров-формалистов, стоят упреки языкфронтовцев по поводу усиленного внимания Марра к проблеме происхождения языка. Для них — это уход от современной действительности в «доисторию». К сведению этих товарищей, так боящихся потерять сегодня почву под ногами, напомним, что и В. И. Ленин, разрабатывая планы октябрьского восстания и набрасывая гениальные директивы строительства диктатуры пролетариата, в своем бессмертном труде «Государство и революция», который он писал в августе 1917 г., скрываясь от шпионов Керенского в шалаше под Ленинградом, начинал анализ государства вслед за Марксом и Энгельсом с вопроса о его происхождении. Впрочем, может быть, языкфронтовские «герои» посмеют и Ленина обвинить в отрыве от современности?Обвиняя яфетидологию в неспособности стать базой для проведения языкового строительства и языковой политики вследствие того, что она целиком посвятила себя истории, взбесившиеся мелкие буржуа из «Языкфронта» забывают (слова М. Н. Покровского), что «история же должна служить не для затемнения, а для разъяснения основных вопросов политики. В этом ее значение для марксиста. История— это объяснительная глава к политике. И в этом связь в истории теории с практикой. В этой связи Ленин видел «душу живу» марксизма».[29] «Наше учение», говорил Энгельс про себя и про своего знаменитого друга, «не догма, а руководство для действия». В этом классическом положении с замечательной силой и выразительностью подчеркнута та сторона марксизма, которая сплошь да рядом упускается из виду. А упуская ее из виду, мы делаем марксизм односторонним, уродливым, мертвым, мы вынимаем из него душу живу, мы
[ 38]       
подрываем его коренные теоретические основания — диалектику, учение о всестороннем и полном противоречий историческом развитии, мы подрываем его связь с определенными практическими задачами эпохи, которые могут меняться при каждом новом повороте истины».[30]
        Продолжая в борьбе против яфетидологии ревизию и вульгаризацию марксизма, вожаки «Языкфронта» утрачивают всякое представление о том, как решается вопрос о базисе и надстройке в марксизме-ленинизме, скатываясь на позиции механистического материализма и оголтелого идеализма. В программной статье «За что борется «Языковедный фронт»[31] т. К. Алавердов, обличая «механистичность» яфетической теории, утверждает, что «для последних этапов (развития человеческой речи) не скрещивание является основным элементом движения языка, а самодвижение языка путем противоречий, разделение единого на борющиеся противоположности, то самодвижение, в котором, отражается вся диалектика бытия, диалектика классовой борьбы». Для всякого ясно, что т. Алавердов выступает здесь как идеалист, приписывающий явлениям мышления - самодвижение. По тому же пути идет и т. Лоя, когда в своих уже упомянутых выше «Материалах для тезисов» он противопоставляет «социальное» «материальному», не считаясь с основным положением марксизма о материальности общественного базиса. Не странным кажется при наличии таких «марксистских» взглядов и то, что материальная сторона языковых процессов вскрывается, и Лоей и Даниловым, не в материальных производственных отношениях, а в физиологии центральной нервной системы. «Марксистская социология в первую очередь обязана выяснить материальную сторону языковых процессов, которая согласно новейших данных биологии, сводится к рефлексологии языка. Язык как деятельность мозга и речевого аппарата общественного человека есть система условных символических рефлексов».[32] Я. Лоя не отстает и тут от своего ученого друга и только подкрепляет приведенные т. Даниловым авторитетные имена Презента и Богданова еще более ценными для марксистской науки именами Бехтерева, Мейе и Питирима Сорокина.[33] Не лишнее отметить, что если для т. Данилова в состав теоретиков марксизма включается на ряду с Марксом, Энгельсом, Лениным, Плехановым и другими Каутский, Богданов, Троцкий, а также особая категория «полумарксистов» К. Бюхер и Зомбарт[34], в конструируемую им никогда не существовавшую лингвистическую школу — «школу социологов-марксистов» — наряду с Марром Поливанов, Селищев и др.[35], то т. Лоя обогащает науку категорией «материалистов в разной степени», относя к ней и Соссюра и Мейе. Не посчастливилось и матери-
[39]    
алистическои диалектике в руках основоположников самого что ни на есть марксистско-ленинского языкознания. Мужественно отрицая реальный факт наличных территориальных диалектов, т. Данилов такими словами живописует диалектику в языке: «Понятие «диалект» вообще мы можем сохранить лишь как рабочий термин для обозначения тех языковых черт, которые в данный момент находятся до известной степени в статическом состоянии, а завтра могут выйти из равновесия и превратиться в новый языковый факт; в языке наблюдается своего рода диалектика: статика постоянно сменяется динамикой».[36] Не мудрено, что такому «диалектику» кажется «смехотворным противопоставление формальной логики диалектической как метода языкового познания».[37]
        Естественно, что с таким солидным методологическим багажом коноводы «Языкфронта» принуждены защищать индо-европеистов и по вопросу о связи рас с языками и по вопросу о праязыке. «Эти построения», негодует т. Данилов на яфетидологов, «как продукт своего рода уччванства лишь способствуют распространению, мягко выражаясь, неточных знаний, когда современным индо-европеистам приписывается то, в чем они, конечно, неповинны». Расовая теория, утверждения, что «форма стабильна, неизменчива, а словарь изменчив»… что индо-европеисты «исходят почти исключительно от окоченелых форм письменных языков, притом в первую очередь мертвых языков» и т. д. В качестве доказательства невинности оскорбленных «индо-европейцев» приводится ссылка на одно место из «Краткого введения в науку о языке» проф. Ушакова, который еще в 1912 г. писал: «Родство языков не предполагает еще родства рас. Язык является одним из существенных признаков национальности, а не расы».[38] Доверившись матерому индо-европеисту, т. Данилов не захотел обратить внимания на то, что единственной научной классификацией языков индо-европеисты почти единодушно считают генеалогическую, которая как раз-то и построена на расовом принципе. Чтобы убедиться в этом, пусть т. Данилов получше ознакомится с индоевропеистикой и не верит на слово Ушаковым. Защита теории праязыка и дробления языков выступает у т. Данилова особенно ясно в следующем пассаже, основной целью которого, впрочем, является стремление реабилитировать хоть сколько-нибудь своего учителя — Е. Поливанова: «Интересно», пишет глава «Языкфронта», «что некоторые лингвисты, не являющиеся материалистами (эклектики, идеалисты), поскольку они с научной добросовестностью излагают факты, в своих конкретных работах приходят к материалистическим выводам. Сошлюсь хотя бы на Е. Д. Поливанова. Анализируя язык в его прошлом и настоящем, он констатирует, что эпоха
[40]    
натурального хозяйства способствует языковому дроблению, а эпоха товарного хозяйства — языковой консолидации».[39] Еще более откровенно выступает неприкрытый индо-европеизм в «трудах» другого члена группы «Языкфронта» Э. Дрезена, возглавляющего эсперантистов СССР. Сей ученый муж, ничтоже сумняшеся, попросту заявляет, что «современные европейские народы имеют предков, живших некогда в отдаленном прошлом вместе единым трудовым бытом, в единой общей для всех трудовой обстановке»[40]. Об остальных, почти «бесписьменных» членах «Языкфронта» не приходится и говорить, тем более что в этом новом «ковчеге» господствует не меньшая пестрота, чем в старом, Ноевом.
        В этой борьбе против единственной близко стоящей к марксизму-ленинизму языковедческой теории, яфетидологии, «Языковедный фронт» обнаружил не только более чем смутное представление об учении Н. Я. Марра, но и прямую лингвистическую и политическую безграмотность, которая у некоторых его представителей перерастает в правый оппортунизм и великодержавный шовинизм.
        Так, напр., т. Данилов обнаруживает полное незнание элементарных сведений о классовой структуре СССР, путаясь в определениях бедняка, середняка и кулака,[41] подменяя четкую ленинскую формулировку о крестьянстве как классе в условиях диктатуры пролетариата никчемной «селянской группой», «одним из основных классов советской экономики по Ленину», повторяя троцкистскую клевету на партию, определяя партийный актив как межклассовую социальную группировку. В других своих «трудах» тот же т. Данилов пропагандирует, как близкие к марксизму, идеалистические и эклектические «теории» бывшего черносотенца проф. Поливанова, усваивая его контрреволюционный тезис о разнородности культурно-господствующего класса в СССР, куда входят «остатки революционной эмиграции, деклассированная верхушка рабочего класса и советские служащие» и пр. Наряду с этим допущены грубейшие ошибки и в понимании национальной политики СССР.
        Всячески стараясь доказать в своей работе «Язык общественного класса» «архаизм» украинского языка, его непригодность для нужд советского развития УССР, т. Данилов заявляет, что «язык рабочих Российской и Украинской республик один и тот же: это русский язык послеоктябрьской эпохи; разница лишь в окраске звуков» в фонетическом складе языка. К украинскому языку белицкие рабочие прибегают лишь для того, чтобы не оторваться от массы, не потерять с ней связь» (стр. 178); «литературно-украинские слова не уживаются у рабочих» (177). Русский язык объявляется языком
[41]    
Октябрьской революции и тем самым противопоставляется всем; остальным национальным языкам СССР, развитие которых представляется т. Данилову делом чуть ли не контрреволюционным: «Игнорирование русской речи, как речи Октябрьской революции, лишь дезорганизует массу и отталкивает ее от изучения родной литературной речи. Недаром тут же Калишенко, озлобленный непонятными новшествами в литературном украинском языке, ворчит: «Его Петлюра выдумал» (194).
        Не удивительно поэтому, что для т. Данилова «по существу никакой грани между языком обезьяны и представителя отсталой народности провести нельзя».[42]
        Разнузданный великорусский шовинизм, которым пропитана вся лингвистическая установка т. Данилова, естественно, вызвал ряд протестов советской общественности наших союзных республик. Тов. Н. Каганович, дав уничтожающую критику работы т. Данилова, говорит в своей статье: «Таким образом, статья Г. Данилова по сути дела есть реакционный выпад русского великодержавного шовинизма против языка украинских рабочих и крестьян за «единый русский язык» — выпад, обусловленный неоправданной претензией на исследование сложнейших социальных процессов в языке и псевдо-научной, псевдо-марксистской фразеологией».[43] Акад. С. Вольфсон (Минск) ставит Данилова в один ряд с белорусскими национал-демократами и вредителями из «СВУ», подчеркивая великодержавный национализм, в корне противоречащий революционно-марксистской постановке.[44]
        Оправдываясь, т. Данилов сообщил, что он «забыл при писании своей работы о национальной политике партии».
        Наряду с великодержавным шовинистом Даниловым в состав «Языкфронта» входит и М. Гус, всячески открещивающийся от теории и рекламирующий себя только как практика, но являющийся на деле закоснелым идеалистом-формалистом, пропагандирующим схоластические схемы проф. Пешковского и др. Пытаясь связать проблемы языка с газетоведением, М. Гус выступает как «буржуазный опошлитель ленинской теории», «смазывающий коренную принципиальную разницу ленинского и буржуазного газетоведения», «выражающий упорное сопротивление классового врага».[45] И этому-то последышу буржуазной идеологии вверено руководство практическим отделом Научно-исследовательского института языкознания Наркомпроса (НИЯЗ), который в настоящее время является главным штабом даниловщины и центром притяжения всех буржуазных лингвистов, находящих себе там прибежище.
[42]              
        Таким образом, основная ошибка группы «Языковедный фронт» заключается в том, что группа объективно, а в лице отдельных представителей ее и субъективно, тянет назад, к буржуазной лингвистике, так как, отвергая яфетидологию, группа не только бессильна дать критику индо-европеизма, более того, она откровенно требует прекращения борьбы против основных положений буржуазной лингвистики.
        В связи с этим следует рассматривать и тактику группы «Языковедный фронт», которая фактически внесла раскол в и без того крайне малочисленные ряды лингвистов-коммунистов, противопоставив себя как центр концентрации марксистских сил в лингвистике Коммунистической академии, пытаясь подменить собою ее руководство как в центре, так и на местах. Проводя фракционную тактику раскола по отношению к лингвистам-марксистам (коммунистам и беспартийным), группа «Языковедный фронт» своими ошибками в то же время немедленно окрылила надеждами реакционных представителей старого языкознания типа Поливанова, Бубриха, Петерсона, Щербы и др. Последние получили возможность с новыми силами продолжать свою научную и педагогическую деятельность в прежнем направлении, усиливая свою борьбу против яфетической теории. Более того, члены группы «Языковедный фронт» на целом ряде публичных выступлений действовали с ними в фактическом блоке против марксистов, сторонников яфетической теории.
        Не удивительно поэтому, что в предисловии к Своему сборнику статей, изданному в 1931 г. под названием «За марксистское языкознание», все тот же неунывающий проф. Е. Поливанов с полным основанием пишет: «Итак, основное — небольшой кадр потенциальных работников, обладающих возможностью понимать друг друга уже существует. Бубрих (в Ленинграде), Данилов (в Москве), Лоя (Ленинград), Рамазанов (Ташкент), шведский лингвист — член компартии Швеции — Шельд, Юшманов (Ленинград), Яковлев (Москва) и некоторые другие — вот для примера имена лиц, с которыми для меня лично установимо взаимное понимание и от которых можно ожидать участия в коллективной разработке проблемы. При этом я вовсе не пытаюсь закрывать глаза на некоторые обнаружившиеся разногласия между мною и некоторыми из вышеназванных товарищей (в частности, по вопросу об оценке бодуэнианства и пр.), но смею думать», совершенно правильно подчеркивает откинувший всякую дипломатичность и разоткровенничавшийся реакционный идеалист, «что разногласия эти касаются не основного, а более или менее второстепенного, и зависят главным образом от различных контуров начитанности в области лингвистической литературы». В связи с этой похвалой и одобрением деятельности Данилова, Лоя и др. языкфронтовцев со стороны проф. Поливанова стоит вспомнить указания В. И. Ленина о зна-
[43]    
чении классовой правды классового врага[46] и замечание В. И. Ленина: «Большевик вообще мог бы применить к себе известное изречение поэта: «Он слышит звуки одобренья не в сладком ропоте хвалы, а в диких криках озлобленья».[47]
        Резюмируя, следует констатировать, что та борьба на языковедном фронте, которая развертывается вокруг яфетической теории Н. Я. Марра, кроме своего теоретического интереса, имеет и свое определенное политическое значение, выявляясь как одна из многочисленных форм проявления борьбы старого, буржуазного мира с растущим и побеждающим социализмом, как своеобразное отражение этой гигантской классовой борьбы, развертывающейся в нашей стране в реконструктивный период, в области лингвистики. Поэтому полемики и дискуссии вокруг проблем марксистской лингвистики и яфетической теории не могут и не должны оставаться личным академическим делом небольшого круга специалистов, но должны вызвать к себе самое напряженное внимание широких кругов советской общественности, всех тех, кому не чужды интересы развития марксистской мысли в Советском Союзе, интересы окончательной победы материалистического мировоззрения и диалектического метода в науке.

         6
        Исходя из анализа современного положения на лингвистическом фронте, очередные задачи марксистов-языковедов необходимо формулировать следующим образом.
        1. Быстрейшая ликвидация отставания лингвистической теории от практики социалистического строительства и решительный поворот всей языковедческой работы, теоретической и практической, в сторону непосредственного и активного участия в социалистическом строительстве СССР и классовой борьбе пролетариата. Для выполнения этой основной задачи необходимо:
        а) перестать рассматривать языкознание как науку, обслуживающую только теоретические интересы узкого круга специалистов, превратить ее в орудие социалистической реконструкции общественного сознания народов СССР, используя все достижения марксистско-ленинской лингвистики для различных нужд строительства социализма и классовой борьбы пролетариата, в первую очередь для укрепления и облегчения связи между трудящимися всех стран, для интернационального воспитания масс, для борьбы с националистическими предрассудками, религиозностью, культурной отсталостью;
        б) перенести центр внимания в исследовательской деятельности на изучение процессов, происходящих в языках народов СССР в реконструктивный период, и на выдвигаемые в связи с этим пробле-
[44]    
мы, сосредоточившись, помимо основных методологических вопросов, на теоретической и практической разработке новых и улучшении старых алфавитов, создании и развитии литературных языков, терминологии, составлении словарей, учебников и т. д., подходя к их разрешению с учетом исторической перспективы, классового и пролетарско-интернационального моментов, имея своими важнейшими целями; всемерное содействие и обслуживание развития культур всех народов СССР, «национальный по форме и пролетарских по содержанию» (Сталин), борьбу с великорусским шовинизмом как главной опасностью и проявлениями местного национализма в области языковой теории, политики и строительства, активное участие в развитии языка пролетариата и колхозника, поднятие его на высшие культурные ступени;
        в) в возможно более короткие сроки изжить абсолютно недопустимый в условиях Советской страны наличный до сего времени разрыв между языковой теорией и практикой с одной стороны и лингвистикой и всеми остальными видами теоретической и практической работы в СССР с другой;
        г) составить единый развернутый план языкового строительства народов СССР, подчинив всю деятельность как научно-исследовательских учреждений и организаций, так и всех органов, ведущих в той или иной степени работу по языковому строительству, принципам строгой плановости, добиваясь всестороннего улучшения качества работы и наибольшей эффективности от средств, отпускаемых советской властью на эти цели, увязывая этот план с генеральным планом социалистической стройки СССР как органическую и неотъемлемую часть последнего.
        2. Систематическая и углубленная коллективная работа над разработкой проблем марксистско-ленинской лингвистики и над развертыванием социалистического языкового строительства, включающая в себя, как необходимые звенья следующие задания:
        а) исследовать и разработать воззрения и отдельные высказывания основоположников и классиков марксизма-ленинизма, в первую очередь К. Маркса, Фр. Энгельса, В. И. Ленина и И. В. Сталина, по всем вопросам языкознания, языкового строительства и языковой политики, считая эту работу закладкой фундамента марксистской лингвистики;
        б) подвергнуть систематическому и критическому пересмотру все буржуазное лингвистическое наследство с точки зрения марксизма-ленинизма в целях отбора всего, могущего быть полезным для марксистско-ленинского учения о языке;
        в) приступить к систематической развернутой критической разработке всех основных положений яфетической теории, беря ее на современной стадии развития, ставя своей целью превращение ее из «стихийного» в сознательное применение материалистической диалектики к учению о языке;
        г) провести систематическую проверку с точки зрения генераль-
[45]    
ной линии партии и основных положений марксистско-ленинской лингвистики всей работы по языковому строительству народов СССР, беря последнюю во всех ее разделах, ставя своей задачей укрепление правильной политической линии в языковой политике и строительстве, борясь против великорусского шовинизма и национализма мест, против правого оппортунизма и левого уклона, а также примиренческого и двурушнического к ним отношения;
        д) широко использовать в деле разрешения всех этих задач коллективные методы работы, организуя специальные бригады, развертывая испытанные в практике социалистического строительства ударничество и соцсоревнование как между учреждениями, организациями и бригадами, так и между отдельными работниками, пронизывая всю работу огнем пролетарской самокритики, организуя дискуссионную проработку всех основных вопросов, давая вместе с тем решительный отпор всяческому упрощенству, беспочвенным и схоластическим словопрениям, привлекая к активному участию на всех этапах лингвистической деятельности советскую общественность, в первую очередь рабочих с предприятий и учительство.
        3. Развернутая и углубленная борьба на два фронта в языковой теории и практике, для чего:
        а) исходя из генеральной линии и директив ВКП(б) и основных положений марксистско-ленинского учения о языке, последовательно и беспощадно бороться со всеми буржуазными и мелкобуржуазными лингвистическими теориями, практикой и политикой, включая сюда как господствующих индо-европеистов, так и правых яфетидологов, вскрывая и разоблачая их идеалистическую, формалистскую, вульгарно-материалистическую, эклектическую и беспринципно-деляческую установку и антипролетарскую классовую сущность;
       б) дать резкий отпор левацким попыткам фальсификации марксистско-ленинской лингвистики, основанным или на эклектическом соединении реакционного компаративизма индо-европеистов различных течений и теченьиц с марксистско-образной фразеологией, или на давно разоблаченных, но тем не менее не утративших еще своей вредности пролеткультовских «методах» игнорирования исторических путей развития науки, утопизма и высиживание идей на голом месте, перепрыгивания чрез этапы, отказа от буржуазного наследства, прикрытых громкими, но бессодержательными фразами;
        в) обратить особое внимание на необходимость ведения разъяснительной работы по всем вопросам борьбы на два фронта в широких слоях советской общественности, правильно ориентируя ее, привлекая к активному участию, решительно пресекая всякие попытки со стороны отдельных лиц, а иногда и групп, использовать в своих узких интересах принципиальную борьбу на лингвистическом фронте.
        4. Решительная реорганизация научно-исследовательской сети и борьба за пролетарские коммунистические кадры работников языковой теории и языкового строительства, что делает необходимым:
        а) пересмотреть всю существующую сеть научно-исследователь-
[45]    
ских учреждений и организаций, ведущих лингвистическую работу как в центре, так и на местах, проводя этот пересмотр под углом выявления соответствия состояния сети очередным задачам социалистического строительства и классовой борьбы пролетариата и марксистско-ленинской методологии;
        б) поставить перед соответствующими партийными и советскими организациями и учреждениями вопрос о необходимости создания специального института красной профессуры для подготовки и переподготовки основного кадра лингвистов-коммунистов;
        в) поставить перед соответствующими партийными и советскими организациями и учреждениями вопрос о необходимости создания Института языков и письменности народов СССР;
       г) расширить сеть лингвистических научно-исследовательских институтов, специализированных на изучении местных языков, в автономиях Союза, ставя себе целью полный охват всех языков, наличных на территории СССР;
       д) произвести чистку всего научного и научно-технического состава лингвистической научно-исследовательской сети, ведя линию на удаление индо-европеистов и маскирующихся марксистской фразеологией двурушников, обеспечивая руководство за лингвистами- марксистами;
        е) провести широкую кампанию по выдвижению на лингвистическую учебу и на аспирантуру партийно-комсомольского актива, смелее проводя вовлечение пролетарского молодняка на руководящую работу;
       ж) добиваться расширения аспирантских мест при научно-исследовательских лингвистических институтах;
        з) повести широкую и длительную кампанию среди преподавателей-словесников за необходимость переподготовки, за решительный, поворот лицом к марксистско-ленинской лингвистике;
       и) пересмотреть учебные планы и программы вузов, подготовляющих лингвистические кадры;
       к) проверить профессорско-преподавательский состав вузов, смелее проводя выдвижение на преподавательскую работу марксистского молодняка;
       л) создать в составе МГУ и ЛИЛИ специальные лингвистические отделения для подготовки научно-исследовательских сил.
        5. Коренная реорганизация школьной постановки преподавания языка, как учебной дисциплины, для чего:
        а) пересмотреть учебные планы и программы по языку, а также методику преподавания в трудовой школе и техникумах на основе марксистско-ленинской лингвистики, всесторонне увязывая преподавание языка с политехнизацией школы, интернациональным, антирелигиозным и марксистско-ленинским воспитанием;
       б) создать авторские бригады из марксистов-лингвистов, исследователей и педагогов, с широким привлечением представителей сту
[47]    
денчества и ученичества, для составления новых учебных книг и пособий по языку.
        6. Широкая консолидация всех марксистских сил, работающих в области языкознания и языкового строительства, для чего:
        а) просить ЦК ВКП(б) созвать возможно скорее специальное совещание коммунистов, работающих в области лингвистики, в целях выработки специальных директив по всем основным вопросам: языковой политики, теории и строительства;
        б) для проведения в жизнь директив этого совещания просить президиум Коммунистической академии созвать всесоюзное совещание марксистов-лингвистов;
        в) просить президиум Коммунистической академии пересмотреть состав секции лингвистики Института ЛИЯ, укрепив его марксистами-лингвистами, в первую очередь членами партии, обеспечив надежное руководство;
        г) просить президиум Коммунистической академии организовать при Коммунистической академии общество лингвистов-марксистов, объединяя в его составе не только кадры выдержанных марксистов (действительные члены), но и всех работников языкознания и языкового строительства, твердо стоящих на базе материализма и желающих двигаться дальше к марксизму-ленинизму (члены-корреспонденты) ;
       д) создать специальный центральный лингвистический печатный орган, обеспечив его редактирование авторитетным как в смысле общей марксистско-ленинской методологии, так и в конкретно-лингвистической части руководством;
       е) просить культпроп ЦК ВК11(б) немедленно распустить группу «Языковедный фронт», искажающую правильную линию в деле укрепления марксизма в области языкознания;
        ж) привлечь к совместной работе марксистов, работающих в смежных отраслях науки: философии, истории, литературоведении, и т. д.

---------------------------