[129]  
        Написанный в основных частях теперь уже покойным лингвистом профессором Розалей Осиповной Шор, продолженный и завершенный проф. Н. С. Чемодановым, рецензируемый учебник является первым систематическим введением в языкознание, изложенным с позиций советской лингвистики. Многочисленные аналогичные старые « введения », опубликованные до 1917 г. (А. Томсона, Б. Поржезинского, Д. Кудрявского и др.), а также известное краткое руководство проф. Д. Н. Ушакова, последнее (десятое) издание которого вышло в 1929 г., а равно и ряд популярных западноевропейских работ по общей лингвистике (Вандриеса, Соссюра, Сепира, Есперсена, Мейе и др.) сейчас не удовлетворяют нас прежде всего по методологическим соображениям; они написаны языковедами не-марксистами. Вот почему рецензируемая книга ожидалась, с таким нетерпением всеми советскими лингвистами.
        Нужно сказать, что в общем учебник оправдал возлагавшиеся на него надежды; он написан серьезно, основан на обширном, тщательно продуманном материале, трактует о больших и интересных проблемах языка. Книга будет учить студентов думать и вместе с тем «введет» их в круг всех основных проблем языкознания: введение, фонетика, лексика и семантика, грамматика, языки мира и их классификация, происхождение языка, основные закономерности развития языка, история письма, очерк истории языкознания — таковы главы книги, строго соответствующие программе читаемого курса.
        Содержательный, интересный и хорошо написанный учебник не лишен, однако, и известных недостатков, которые можно будет легко устранить в последующих изданиях книги. Для этой цели мы и попытаемся сформулировать наши основные возражения и поправки.
        Совершенно правильно подчеркивая глубокую связь языка и мышления, авторы слишком прямолинейно понимают эту связь: « В языке нет ни одного слова, — пишут они (разрядка здесь и везде дальше принадлежит нам. — Р. Б.), — ни одного синтаксического или морфологического явления, которое в своем происхождении и развитии не было бы обусловлено потребностями мышления< (стр. 9). В такой формулировке это утверждение не совсем точно. Учение о грамматизации или технизации языковых явлений показывает, что в развитии (а авторы пишут не только о происхождении, но и о развитии) грамматических и лексических категорий могут быть такие этапы, когда эти категории как бы временно обособляются от мышления, даже вступают с ним в коллизию, а затем вновь входят в его колею и т. д . Без учета этого обстоятельства нельзя, например, понять позднейшее развитие таких грамматических категорий, как катеrория рода. И авторы в дальнейшем изложении сами говорят об этом (стр. 114 и сл.). Здесь, следовательно, правильный тезис, формулированный односторонне, начинает звучать неточно.
        Подобные неточности можно обнаружить и в других местах книги. Опровергая неправильные утверждения старой науки, авторы иногда доводят противоположную, в общем правильную, точку зрения до известной односторонности. Так, на стр. 19 Р. О. Шор и Н. С. Чемоданов справедливо критикуют Леви Брюля за то, что французский ученый считал индейские языки способными выражать своим грамматическим строем лишь конкретные детали, тогда как европейские языки он наделял даром абстрактных комбинаций. Правильно замечая, что противопоставление индейских и европейских языков по этой линии и в такой формулировке наивно и неправильно, авторы указывают, что и европейские языки передают своим грамматическим строем не только абстрактные категории, но и конкретные. Французское l'homme eut tué или tuait или tua выражает целую гамму этих конкретных деталей, как и соответствvющие английские и немецкие образования. Но критикуя Леви Брюля за
[130]  
наивное противопоставление, наши ученые становятся на противоположную точку зрения и дают повод думать, будто между индейскими и европейскими языками совсем нет различий в этом отношении: и там и здесь конкретное, так же как и там и здесь, абстрактное. Что это у авторов получается именно так, показывают разные места их книги. Приводя мнение другого исследователя (А. Л. Погодина) о том, что у туземцев острова Явы отсутствуют родовые названия, а частные, дробные наименования имеются в изобилии, Р. О. Шор и Н. С. Чемоданов замечают: « Защитники этого положения забывают о совершенно аналогичных процессах в языках культурных народов. Так, там, где иы будем говорить о мелком или крупном шрифте, печатник различит диамант, бриллиант, петит, корпус, цицеро и т. д., в зелени огородник различает ботву, тину, перо, китину, солому и т. д.» (стр. 89-90). Kонeчнo, абсолютное противопоставление «примитивных» и «культурных» языков в этом отношении невозможно, и авторы правильно критикуют Погодина, но не следует, с другой стороны, утверждать, что в этом отношении вообще нет никакого различия («совершенно аналогичные процессы») между языками, находящимися на различных стадиях исторического развития. Если в русском и в других европейских языках наличествует профессиональная дифференциация лексики, то это качественно иное явление по сравнению с конкретными терминами иностадиальных языков: в европейских языках профессиональная дифференциация лексики есть вторичное явление и происходит она на фоне уже существующих общих понятий, подчас не затрагивая их. Таким образом, и здесь нельзя говорить о «совершенно аналогичных явлениях» в разностадиальных языках. Вначале правильная критика старых представлений превращается в дальнейшем изложении в отстаивание неточного тезиса. Нельзя отрицать качественного отличия грамматического и лексического строя индейских языков по сравнению с языками индоевропейскими. В единую стадию здесь объединяются по существу разностадиальные языки. Эта же неточность допускается и на стр. 211.
        В разделе «Фонетика» вызывает замечание трактовка звукового закона. Авторы говорят об условности фонетических законов (стр. 61), но не отмечают своеобразия этих законов, как законов общественной науки (языкознания). Известная условность фонетических законов, о которой говорят Р. О. Шор и Н. С. Чемоданов, является результатом своеобразия фонетических законов, как законов общественно-исторической, а не естественно-исторической науки. На этом фоне легче понять и те многочисленные осложнения (так называемые «исключения», которые всегда подвергаются фонетические законы.
        Между тем, авторы сперва устанавливают фонетические законы, подчеркивают их громадное значение для сравнительно-исторического языкознания, а затем всячески ограничивают их же значение понятием «условности» (стр. 61).
        В интересно и живо изложенном разделе о лексике параграф 23 ("Значение и предстаеление") кажется нам мало удачным, в частности, в вопросе об образности и наглядности поэтического языка. Нельзя согласиться с тем, что поэтический образ вообще «не допускает яркости чувственных восприятий», и что «поэт должен рассчитывать на известную бледность и неотчетливость представлений и на возможное многообразие их» (стр. 66). Излишне осложнено («социологизировано») определение значения слова: «соотношение, которое возникает между знаками языка и элементами общественной практики, общими у всех членов данного языковогo коллектива, и образует то, что мы называем значением слова» (стр. 68). Создается такое впечатление, что у говорящих на одном языке общественная практика всегда едина. Это не так, и сами авторы в других местах книги прекрасно показывают обратное. Конечно, в ряде случаев научное определение дать не так-то просто, в особенности, когда речь идет о таких самоочевидных понятиях, как значение слова, но в этих случаях лучше ограничиться описанием и примерами, чем предлагать уязвимую дефиницию.
        Центральный раздел «Грамматика» содержит интересный материал, представленный в широком сравнительно-историческом плане. Правильно подчеркивая ведущее значение смысловых понятий в формировании грамматических категорий, авторы и здесь, однако, односторонне представляют себе это взаимодействие между содержанием и формой языка. «Вообще, — пишут они, — при анализе любого грамматического явления языка единственно правильным будет рассмотрение, идущее от содержания к форме, а не наоборот» (стр. 99). Нельзя согласиться с такой формулировкой, тем более, что в разных вариантах она встречается в учебнике неоднократно (ср., например, стр. 9). Конечно, ведущее значение остается за содержанием грамматических категорий, но и форма выражения не остается пассивной по отношению к содержанию и в свою очередь воздействует на него. В ряде случаев нельзя отказаться от двойного рассмотрения грамматических категорий: от их содержания к их выражению в языке и от их выражения в языке вновь к их содержанию, как это делал, например, акад. А. А. Шахматов, да и сами авторы в дальнейшем изложении так именно и поступают, отступая от своего первоначального положения. Так, сперва рассматриваются способы грамматического выражения в языке (стр. 108), а затем лишь
[131]  
содержание самих грамматических категорий (стр. 113). Тройная классификация — грамматическое значение, грамматическое выражение и грамматическая форма — представляется нам ненужной, если под грамматической формой понимать «способы выражения грамматических значений в языке» (стр. 106). Если грамматическая форма включает в себя не только чисто морфологические элементы, но и cинтаксические, — что представляется нам совершенно правильным — то какой смысл имeeт дальнейшее разделение, на грамматическое выражение и грамматическую форму?
        Несколько односторонне звучит утверждение, что «наиболее архаичной формой является безличное предложение, представляющее собой отложение периода недостаточной расчлененности и языкового выражения и самого мышлении" (стр. 146). От архаической безличности нужно отделить безличные глаголы нового времени, а то создается впечатление, что всякая безличность есть признак архаичности языковой структуры.
        Очень жалко, что в главе о грамматике совсем не дано учения о грамматизации и особенно об обратном движении: от грамматизации к новому смысловому оживлению временно «застывших» грамматических категорий, что так интересно и глубоко было разработано великим русским лингвистом А. А. Потебней.

                   Глава о классификации языков может быть полезна не только для специалиста-языковеда. Здесь собраны интересные данные о языках всего мира. Методическое возражение вызывает лишь принцип перечисления языков и языковых групп (семейств) от менее известных к более известным. Так, индоевропейские языки начинаются почему-то с кельтской группы, романские языки — с португальского (стр. 162), а когда сообщается о распространении славянских языков, то территория Советского Союза почему-то оказывается не на первом, а на последнем месте (стр. 164). Справедливой, но слишком суровой критике подверглась и морфологическая (типологическая) и генеалогическая классификация языков, так что в конце главы читателю не совсем ясно, какой же все-таки классификации языков следует придерживаться? (стр. 192-198). Дело не только в самом принципе той и другой классификации, но и в том, как понимать этот принцип, в частности, как понимать принцип родства языков.
        Недостаточно ясно изложено в книге и различие между синтетическими и аналитическими языками (стр. 193). Указывается, что синтетические и аналитические языки отличаются друг от друга «по строю» (стр. 193), но ведь и вся морфологическая классификация тоже основана на структурных различиях между языками. Чем же отличаются аналитические языки от так называемых аморфных? Уже после выхода в свет рецензируемого учебника этот вопрос был по-новому освещён в книге акад. И. И. Мещанинова, «Члены предложения и части речи» (1945 г., стр. 297 и сл.). И. И. Мещанинов считает, что аналитичность языка нельзя видеть только в том, что синтаксические отношения выражаются в нем служебными словами. А именно так, традиционно изображается этот вопрос и в учебнике. «Такая характеристика аналитического строя, — продолжает акад. Мещанинов, полемизируя с западноевропейскими учеными, — соответствует не ему, а аморфному строю, например, китайского языка и не подходит к английскому языку. Под аналитическим строем будет пониматься такой, в котором члены предложения в своем оформлении зависят не от их связи с другими членами предложения внутри его, а непосредственно от содержания всего предложения. Этим аналитический строй будет противопоставляться синтетическому, в котором, наоборот, построение каждого слова с его синтаксическими отношениями связано с другими словами внутри предложения (стр. 297).
        В очерке о происхождении языка тщательно использованы основные высказывания классиков марксизма-ленинизма по этому вопросу, а также и результаты работ акад. Н. Я. Марра. Можно возразить лишь против метода критики старых теорий. Основной порок языкознания XIX века в его теориях происхождения языка авторы видят в том, что языкознание XIX века рассматривало «развитие мышления и языка в отрыве от развития общества» (стр. 202). Такая критика старой лингвистики кажется нам слишком общей, недостаточной. Авторы вообще очень часто и по самым разнообразным вопросам упрекают западноевропейское языкознание за «отрыв языка и мышления от развития общества» (стр. 268, 269 и др.). Но дело не только в этом «отрыве». Как признание зависимости развития языка от развития общества еще не означает признания и понимания марксизма — многие буржуазные социологические школы подчеркивают зависимость развития языка от развития общества, так и непонимание этой зависимости само по себе еще не раскрывает всей сущности той или иной теории и является лишь самым общим положением, за которым могут скрываться по существу различные теории. «Отрыв» развития языка от развития общества у Вильгельма Гумбольдта был, например, совсем другим и определялся иными причинами, чем у «чистых морфологистов» начала ХХ века.
        Добавим несколько частных замечаний и поправок в порядке изложения книги;
        Стр. 24. Нельзя согласиться с тем, что «языкознание дает материалы для работы литературоведа, но не получает от него материалов, которыми он (следует, повидимому «оно», т. е. языкознание.-Р. Б.)
[132]  
мог бы воспользоваться в своей работ» (!?).
        Связь между этими дисциплинами, конечно, обоюдная, взаимная.
        Стр. 63. Глава называется «Лексика». Однако на стр. 83 (т. е. через двадцать страниц) читаем: «Перейдем теперь к вопросам лексики». О чем же шла речь в предшествующих двадцати страницах? О семантике. Тогда всю главу следует озаглавить не лексика, а «Семантика и лексика».
        Стр. 76. Различие между метафорой и метонимией истолковано не совсем ясно. Ср.: Вандриес «Язык» (стр. 169 и сл.) и новейшую работу Н. Konrad «Etude sur la métaphore» (Paris, 1939).
        Стр. 91. Не следует связывать Тургенева, с дворянской реакцией на том основании, что он «иронизировал над словом интеллигенция». Кстати, в рассказе, на который ссылаются авторы («Странная история»), подсмеивается над этим словом не автор, а рассказчик.
        Стр. 142. Нельзя согласиться с тем, что для русского языка порядок слов «безразличен». Не следует забывать о языке поэзии и художественной прозы.
        Стр. 150. Два пути развития сложного предложения изложены слишком фрагментарно и не совсем четко.
        Стр. 166. Здесь указывется, что хеттская группа языков относится к индоевропейской системе, а на стр. 171 приводится без всяких пояснений мнение акад. Марра о том, что хеттские языки — это яфетические языки. Как же разберутся в этом студенты?
        Стр. 186. Нужно указать, что русский перевод работы Дельбрюка «Введение в изучение языка», на которую ссылаются авторы, включен (в виде введения) в книгу С. Булича «Очерк истории языкознания в России» (СПб., 1904). В противном случае читатели не найдут русского перевода работы Дельбрюка.
        Стр. 207. Говоря о четырех палеонтологических элементах акад. Н. Я. Марра, необходимо указать, что сам Марр впоследствии не настаивал на том, что их было именно четыре, а не значительно больше.
        Стр. 219. Первое издание французского академнческого словаря вышло в 1694 г., поэтому нельзя утверждать, что это было «на два столетия раньше», чем в России. Между временем Ломоносова и французским академическим лексиконом нет расстояния даже и в одно столетие.
        Стр. 243. Подчеркивая, что консерватизм письма объясняется общественными причинами, авторы, не довольствуясь этим, предлагают объяснять этот консерватизм письма «экономическими особенностями того или иного коллектива». Подобное объяснение может показаться вульгарно-социологическим, если не указать, о каком обществе идет речь.
        Стр. 266. Сперва сообщается, что закон первого германского передвижения согласных был открыт Гриммом, затем в скобках прибавляется «собственно датским ученым Раском», а через две строчки опять утверждается: «Открытый Гриммом закон...». Что же должен думать читатель, незнакомый со сложной проблемой приоритета в этом вопросе одного из названных ученых?
        Особо хочется сказать о ссылках и библиографии. Конечно, учебник совсем не должен давать обширной библиографии, но все же очень желательно, чтобы хотя бы минимальный «аппарат» в книге был. Ведь это будет служить стимулом для многих студентов, которые заинтересуются предметом, для того, чтобы расширить свои познания, прочитать и другие интересные книги и статьи. Между тем, в учебнике ссылки почти совсем отсутствуют, а подчас они носят случайный характер. Так, дважды цитируется (на стр. 89 и 159) малоинтересная и устаревшая книга Погoдина «Язык как творчество», но нет ни одной ссылки в соответствующих разделах на работы общеязыковедческого характера Л. П. Якубинского («Очерки по языку», 1932), В. М. Жирмунского («Национальный язык и социальные диалекты», 1936), С.Д. Кацнельсона («Краткий очерк языкознания», 1941) и на многие другие труды советских лингвистов. В ряде случаев вызывает сомнение самый метод цитации. Так, цитата из Макса Мюллера дается опять-таки по Погодину (на стр. 159), тогда как сам Погодин обычно пересказывал других авторов, а не цитировал. В сравнении системы языка с системой шахматной игры (стр. 66) необходимо сослаться на Соссюра, от которого идет это сравнение; в случае с анализом слова «операция» (стр. 78) нужно вспомнить Бреаля; в разграничении грамматического значения и грамматического выражения хочется видеть указание на замечательную книгу Сепира и т. д. Наконец, выразим пожелание, чтобы ко второму изданию книги был непременно
[133]  
составлен подробный и совершенно необходимый предметный указатель, которого по непонятным причинам сейчас не оказалось в учебнике.
        Сделанные замечания не умаляют больщой и несомненнои ценности рецензируемой книги. Написать такую книгу было очень нелегко. Известные промахи здесь неизбежны, как во всяком новом и трудном деле. Авторы серьезно и с полным знанием предмета в общем удачно выполнили свою работу. Студенты филлогических факультетов наших университетов и педагогических вузов наконец-то получили нужное и ценное пособие.

         Д-р филолог. наук

         Р. А. Будагов