-- В. В. БУНАК : «Начальные этапы развития мышления и речи по данным антропологии»*, Советская этнография, 1951, №3, стр. 41-53.

[41]    
        Опубликованная в 1950 г. работа товарища Сталина «Марксизм и вопросы языкознания» стала прочным фундаментом дальнейшего развития обществоведческих наук, особенно науки о языке и истории первобытного общества. Важнейшие методологические вопросы исторического материализма, разрешенные товарищем Сталиным, установление им внеклассовой природы языка, глубокой древности многих признаков языка и других фактов, выяснение ошибочности господствовавшей языковедческой концепции акад. Марра — ставят на очередь и проблему происхождения речи в новом ее освещении.
        Возникновение речи и начальные этапы ее развития могут быть поняты лишь в сопоставлении с развитием мышления, так как речь и мышление — две неразрывно связанные стороны единого процесса в становлении человека.
        В таком понимании проблема происхождения речи выходит за пределы языковедения и может быть разрешена лишь на основе совместного учета данных ряда наук (психологии, физиологии, морфологии, антропологии, археологии и др.).
        Развитие интеллекта происходило в неразрывной связи с изменением условий жизни зоологического предка человека, с изобретением и усовершенствованием орудий, с расширением власти человека над природой, укрупнением первобытных коллективов, преобразованием общественного строя. Эти факты, засвидетельствованные археологией, и должны быть положены в основу выделения этапов мышления и речи. Психологические и физиологические исследования позволяют вскрыть последовательность формирования усложняющихся видов умственной деятельности. Намечающаяся в увязке этих данных периодизация получает уточнение и проверку в антропологических материалах — в особенностях строения мозга ископаемого человека, о которых можно судить по слепкам внутренней полости черепа, в относительных размерах и рельефе нижней челюсти, в положении и строении гортани, выясняемых сравнительно-анатомическим путем.
        Схема начальных этапов развития мышления и речи, намечаемая в этом сообщении, основывается главным образом на морфологических и палеоантропологических исследованиях в их увязке с археологическими и психофизиологическими данными. Исходный антропологический материал рассмотрен в особой работе. В этом сообщении излагается в краткой форме итоговая характеристика главнейших начальных этапов развития мышления и речи[1].
[ 42 ]

        Доречевая стадия

        Некоторое представление о доречевой стадии можно составить по данным о высших обезьянах, хотя, конечно, три группы современных крупных антропоидов занимают боковое положение в родословной человека и ни одну из них нельзя считать его непосредственной предковой формой.
        Зарубежные зоопсихологи, используя различные эксперименты, сделали вывод о том, что шимпанзе и оранг почти достигли уменья использовать внешние предметы в качестве орудий. Исследования И. П. Павлова и его школы (Войтонис[2], Вацуро[3]) справедливо отвергли это заключение.
        Действительно, используя палки, камни и другие предметы (в том числе монеты), шимпанзе применяет их всегда в одной определенной или мало изменяющейся ситуации и не охватывает без особых стимулов других сходных обстоятельств, в которых освоенный предмет с успехом может быть использован.
        В представлении о предмете не выделяются наиболее существенные его свойства; шимпанзе, например, делает попытки протянуть палку через решетку поперек. Представление о целевом значении того или иного действия или предмета, даже для высших обезьян, остается недоступным. Так, шимпанзе хорошо научается подметать сор метлой, но собрав сор, часто начинает его разбрасывать руками.[4]
        В целом совершенно ясно, что абстрагирующая функция ума шимпанзе очень далека от самых элементарных форм анализа и обобщения свойственных человеку.
        Конечно, физиологический механизм умственной деятельности человека и животных один и тот же (И. П. Павлов[5]); в зачаточном виде процессы абстрагирования осуществляются и животными, особенно высшими обезьянами; по словам Энгельса[6], «Только по степени (по развитию соответственного метода) они различны». Но количественное различие оказывается столь значительным, что становится качественным.
        Если умственную деятельность высших обезьян назвать мышлением, то это мышление имеет в основе конкретные навыки и, таким образом существенно отличается от человеческого, и по своему типу стоит ближе к умственной деятельности других млекопитающих, хотя и превосходит ее по количественному уровню.
        Звуковые сигналы обезьян при всем их разнообразии и при наличии большого числа неэмотивных или слабо эмотивных звуков, сопровождающих различные акты поведения (так называемых «жизненных шумов»), совершенно не имеют общего содержания за пределами субъективного состояния индивидуума, а способность обезьян к восприятию и дифференциации звуков, не связанных с непосредственным опытом крайне мала. Обезьяны никогда не подражают звукам речи. В нескольких случаях путем чрезвычайных и продолжительных усилий экспериментаторам удавалось научить оранга и шимпанзе воспроизводить один два простейших слога, но установить какую-либо связь этих звуков с актами поведения оказалось невозможным[7].
[43]              
        Если тем не менее высшие обезьяны превосходят всех других животных по пластичности навыков, способности перестройки их, дифференцированности и широте внимания, необычайной подвижности и другим свойствам, то все они составляют не качественно новый этап в развитии интеллекта, а лишь дальнейшее обогащение общих для обезьян актов поведения, коренящихся в условиях существования наполовину двуруких животных. Из этих особенностей нужно упомянуть: большое развитие моторики руки, используемой для собирания пищи и ее подготовки, связанное с этим развитие поисковой деятельности, а также игровых инстинктов и, наконец, неограниченность периода половой деятельности одним сезоном и поддержание умственной и физической активности на постоянном уровне в течение всего года.
        Несомненно, что эти условия имели огромное значение как предварительный этап в развитии интеллекта человека.
Непосредственные предшественники древнейших людей из группы высших антропоидов находились приблизительно на том же уровне развития, но следует думать, что, в отличие от современных обезьян, — голосодвигательная и звукоаналитическая функция играла у них значительно большую роль.

        Предречевая стадия

        Период, отделяющий плиоценовых, а вернее миоценовых, предков человека из группы высших антропоидов от древнейших людей раннего плейстоцена — питекантропов и синантропов, — остается наименее ясным морфологически и палеоантропологически.
        Можно лишь отметить, что это был период перехода от случайного использования природных предметов — камня и палок, как у высших обезьян, к систематическому их применению. Непосредственный предок человека, в отличие от обезьян, уже не мог обходиться без камней и палок для того, чтобы сбить плод с ветки высокого дерева, раскопать съедобный корень, вскрыть раковину, защититься от нападения и т. д. Шимпанзе или оранг охотно пользуются камнем, чтобы разбить твердую скорлупу или раковину, но если им эта операция не удается или подходящего предмета нет, они бросают свою находку. У плиоценового прегоминида такая ситуация требовала иного разрешения, он был вынужден так или иначе применять внешнюю силу, использовать палки и камни систематически, хотя первоначально делал это, не сознавая преимуществ того или иного вида используемых внешних предметов и, конечно, не владея искусством изготовления орудий. Полудвуногие лесостепные приматы, лишенные специальных защитных приспособлений, не обладавшие большой силой и особым вооружением челюстей, могли отстоять свое существование лишь путем всестороннего использования ресурсов питания ограниченной территории, на которой они обитали. Камни, палки, включаясь в круг жизненно необходимых предметов, увеличивали силу рук, крепость челюстей, быстроту ног.
        Потребовался ряд тысячелетий для того, чтобы предки человека познакомились с преимуществами заостренной или загнутой на конце палки и острого края раковин, научились различать породы камня, выделять из них кремень или обсидиан, распознавать значение и приемы изготовления сколов камня, использовать отщепы. Возникнув на основе поисковой и игровой деятельности, двигательные координации, отвечавшие потребностям, постепенно фиксировались и стимулировали развитие премоторной, зрительной, осязательной — проприоцептивной зон коры мозга и соответствующих вторичных областей.
        Одновременно с увеличивающимся выпрямлением тела и следствиями этого процесса — увеличением изгиба основания черепа, ослаблением челюстей — происходило опускание гортани, увеличивалась роль ротового
[44]   
дыхания, редуцировались внегортанные мешки, перемещался щито-черпаловидный мускул и происходили другие изменения периферических звуковых органов (о чем сказано ниже).
        Само собой разумеется, что все эти преобразования получили значение лишь постольку, поскольку они сопровождались разрастанием и дифференциацией голосодвигательной и звуковоспринимающей области коры в их специфической части.
        В целом к промежуточному, предречевому, периоду нужно отнести значительную часть преобразований, приведших к человеческому типу. Не хватало лишь одного звена, но звена решающего — развития абстрагирующей функции интеллекта.

        Начальная стадия развития речи и мышления.

        Первые этапы

        Решающий сдвиг, положивший грань между дочеловеческой и человеческой стадиями, связан с установлением преобладающей роли в познавательной деятельности элементов анализа и синтеза, иначе говоря, с возникновением общих понятий, хотя бы в их самой элементарной форме. Первобытный человек мог уже выделять из разнообразных видов камня один или несколько, наиболее удовлетворяющих определенным требованиям; производить над ними ряд манипуляций, соответствующих осознанной цели; устанавливать между различными действиями соотношения причины и следствия. Общие понятия возникали и сохранялись независимо от потребностей данной ситуации. Овладение ими выделяло человека из окружающего мира и открывало путь для подчинения природы, познания закономерности связи явлений. Непосредственная цепь реакций, как основа физиологического механизма головного мозга, в актах поведения осложнялась неограниченно разнообразными их сочетаниями и целесообразно направляемыми действиями.
        Способность формировать общие понятия развивалась на протяжении долгого времени. Можно, однако, указать существенный признак того момента, когда процесс в первичном виде был завершен. Этот признак — намеренное изготовление каменных орудий. Изготовление даже наиболее примитивного отбитого скола или ядрища могло быть выполнено лишь тогда, когда первобытный человек осознал значение этих действий. Развитие интеллекта, подготовленное систематическим использованием внешних предметов, в сочетании с насущной потребностью в придании используемым палкам и камням целесообразной формы, неизбежно приводило к возникновению общих понятий и начальных слов. Практика изготовления и применения орудий определяла познавательное значение общих понятий, а коллективная жизнь первобытного человека фиксировала их содержание и способствовала дальнейшему развитию.
        Если грань между человеческой и предшествовавшей стадией — изготовление орудий[8], то вместе с тем этой гранью было и овладение общими понятиями. В самом существе общих понятий заключается условие, обеспечивающее их дальнейшее развитие и усовершенствование, т. е. наиболее специфическое для человека условие умственной деятельности.
        Необходимой предпосылкой развития общих понятий было развитие моторики руки и соответствующих зон коры мозга — премоторной, зрительной, тактильной — проприоцептивной. Известно, что сочетание двигательных, проприоцептивных и зрительных восприятий создает восприятие глубины. Разносторонняя ручная моторика не только обогащала интеллект новыми восприятиями, но вместе с тем была главным условием развития общих понятий, потому что в познании внешнего мира
[45]   
решающее значение имеет установление взаимосвязи явлений на практике, результаты которой и отражают наше мышление. Эта сторона проблемы получила всестороннее обоснование в философских трудах Ленина, в учении о соотношении истины и действительности, и роли практики в познании.[9]
        Но все же двигательная, зрительная, осязательная и проприоцептивная области высшей нервной деятельности не исчерпывают всех элементов, необходимых для абстрагирующей функции интеллекта. Ближайшей предпосылкой формирования общих понятий было включение в одновременно воспроизводимый комплекс разнородных представлений — акустических восприятий и голосодвигательных возбуждений, разрастание и дифференцировка соответствующих зон коры и связанных с ней вторичных областей, главным образом в нижней теменной доле. Возникающие в них очаги возбуждения приобрели значение узловых пунктов в формировании общих понятий и речевых звуков.
        Ведущее значение речевой деятельности получило физиологическое истолкование в учении И. П. Павлова о второй сигнальной системе. «Кинестетические раздражения, идущие к коре от речевых органов, — говорит И. П. Павлов, — есть вторичные сигналы, сигналы сигналов. Они представляют собой отвлечение от действительности и допускают обобщение, что и составляет наше мышление, специально человеческое высшее мышление»[10].
        В этой связи становятся понятными данные современной клинической нейрофизиологии, устанавливающие, что смысловое содержание речи локализуется по преимуществу в пограничной теменно-височно-затылочной области. Поражение этой зоны влечет за собой нарушение смыслового содержания речи даже при сохранении звуковоспринимающей и речедвигательной функции—так называемая семантическая афазия[11].
        Высказывания В. И. Ленина и И. В. Сталина о связи речи и мышления вполне точно отражают результаты современных морфо-физиологических исследований. В «Философских тетрадях» В. И. Ленин записал: «Всякое слово (речь) уже обобщает. Чувства показывают реальность; мысль и слово — общее»[12]. По словам И. В. Сталина: «Звуковой язык в истории человечества является одной из тех сил, которые помогли людям выделиться из животного мира, объединиться в общества, развить свое мышление, организовать общественное производство, вести успешную борьбу с силами природы и дойти до того прогресса, который мы имеем в настоящее время»[13].
        Понятия, как абстрагированная форма психической деятельности, не могли возникнуть без адекватного звука не только по физиологическому механизму, но и по биологическим и антропологическим условиям. Первоначальные понятия — слова — выражали наиболее существенные потребности первобытного коллектива и фиксировались как средства общения людей, не стеснявшие их деятельности. Этим требованиям удовлетворяли лишь звуки, воспроизводимые человеческим голосом. «Сознание с самого начала есть общественный продукт»[14].
        В свете этих данных окончательно теряет почву теория ручного языка и «ручного разума», защищавшаяся акад. Марром. Совершенно понятно, что движения руки по своему участию в деятельности человека и малой дифференцированности непригодны для того, чтобы стать основ-
[46]   
ным ядром общих понятий. Что же касается жестов вообще, то они требуют специального анализа. Необходимо различать жесты мимические, драматико-пантомимические, подражательные, игровые и пр. Последнего рода жесты существуют и у человека, например, движения при беспокойстве или нетерпении, поворот головы в ту сторону, в которую смотрят другие (бессознательное любопытство). Отличие человека состоит в том, что он производит такие жесты не только непроизвольно но и сознательно. Совершенно ясно, что для общих понятий имеют значение только эти сознательные жесты или вторичная пантомима. Ясно также, что такого рода жесты могут производиться лишь тогда, когда акты поведения человека становятся достаточно произвольными. В еще большей мере это условие относится к жестам символическим, указательным и другим. То, что известно о языке жестов у современных людей, с несомненностью указывает, что указательные и особенно символические жесты — сравнительно позднее приобретение человеческой культуры.
        Я не имею возможности останавливаться на разборе теорий, разъясняющих пути, которые привели к прочной связи между общими понятиями и определенными звуками, т. е. к возникновению начальных слов. Отмечу только, что смысловая и звуковая стороны речи развивались в неразрывной связи, взаимно обуславливая одна другую, и что теория выразительных движений Дарвина^[15] нуждается в существенном дополнении, предусматривающем большую роль в развитии первоначальных фонем неэмотивных звуковых сигналов животных, названных мной «жизненными шумами».
        Первые этапы формирования общих понятий, соответствующие ранним фазам намеренного изготовления орудий, археологически датируются нижним палеолитом. Первичные орудия, не имевшие еще закрепленной формы, в шелльскую эпоху сменяются орудиями определенного вида. Древнейшие палеоантропологически известные гоминиды, питекантропы и отчасти синантропы, поскольку их каменная индустрия не приобрела законченных форм, находились на самом начальном этапе развития мышления и речи. Более поздние шелльско-ашельские гоминиды, палеоантропологически мало известные, представляют второй этап.
        Общие понятия на этом этапе развития были, конечно, очень немногочисленны и выражали основные потребности собирательской и охотничьей деятельности первобытного человека. Конкретные по содержанию, они были в то же время очень многозначны и выражали одновременно объект действия, его цель и средство. Только при этом условии первичные понятия могли выполнять свое назначение. Некоторое сходство с первичными словами можно отметить в речи ребенка на ранних стадиях развития. Известно, что фонемы детской речи в возрасте около одного года, например «ки» (киска), означают одновременно и название животного, и констатацию его присутствия и желание видеть или погладить животное, а иногда испуг и пр. А в более старшем возрасте слово «ашка» (чашка) знаменует целый класс полых предметов — ведро, чайник, и т. д.[16]. Позднее эти наименования утрачивают характер сочетанного рефлекса на вид предметов^[17] и постепенно превращаются в звуковые образы разностороннего комплекса представлений о предметах внешнего мира, независимого от органических влечений индивидуума. Начальные звуковые обозначения предметов и явлений у первобытных людей также были речью, но, конечно, самой начальной ее стадией,
[47]    
для которой характерны односложные, неизменяющиеся, не связанные одно с другим многозначные слова.
        Существенный элемент в этой характеристике — изолированность отдельных понятий. Связь между ними еще не осознана, каждое существует независимо и приобретает смысл лишь в силу многозначности.
        В фонетическом отношении начальные слова могли быть лишь односложными. Вполне понятно, что диффузные, однообразно повторяемые звуковые сигналы предков человека не могли непосредственно смениться разнообразным сочетанием звуков в одном речении. Быстрая последовательная смена одних артикуляций другими становится возможной лишь при значительном развитии координирующей функции премоторной коры и при ее заболеваниях часто нарушается и у современного человека (моторная афазия). С другой стороны, на протяжении фонационного акта, если не прилагать усилия к удержанию речевых органов в одном положении, они несколько перемещаются и создают различие между начальным и конечным звуком, т. е. порождают слог.
        Учитывая сравнительно-морфологические и физиологические данные, следует вместе с тем сделать вывод, что в начальных словах, так же как в звуковых сигналах обезьян, преобладали гортанные и заднеротовые звуки, не дифференцированные по звонкости и по способу произношения.
        Морфологические особенности внутренней полости черепа и скелета древнейших людей вполне подтверждают приведенную характеристику начальной речевой стадии. В слепках внутренней полости черепа питекантропа и синантропа при сравнении с типом антропоморфных обезьян устанавливается значительное укрупнение височной доли, премоторной области и несколько меньшее, но все же заметное, возрастание теменной доли, т. е. как раз тех участков коры, которые имеют наибольшее непосредственное значение для речевой деятельности человека[18]. Нижняя челюсть менее массивна по сравнению с антропоморфными, положение головы более выпрямленное, а вместе с тем основание черепа образует заметный изгиб. Все эти особенности указывают на значительное преобразование в положении гортани, в строении ее хрящей, мускулов и связок. В целом морфологические факты делают вполне вероятным, что питекантропы овладели уже несколькими произвольно произносимыми звуками с многозначным смысловым содержанием, т. е. находились на начальном этапе развития мышления и речи.

        Начальная стадия развития речи и мышления.

        Заключительный этап

        В заключительной фазе нижнего палеолита (эпоха мустье) орудия получают более совершенную отделку, заостренные края, размеры их уменьшаются. Совершенствовалась и хозяйственная деятельность первобытного коллектива. Наиболее существенный сдвиг в этом периоде связан с широким использованием огня. Хотя первоначальное знакомство с огнем относится к предшествующей эпохе, а овладение способами добывания огня произошло много позже, остатки кострищ впервые становятся необходимым признаком стоянок первобытного человека именно в эпоху мустье. Широкое использование огня предполагает осознание таких явлений природы, как смена дня и ночи, тепла и холода, свойства твердых и жидких тел и т. д. Формирование понятий о внешних предметах, непосредственно не доступных для воздействия на них человека, следует рассматривать как новый этап в развитии мышления.
        Все же каменная индустрия эпохи мустье свидетельствует скорее о количественном обогащении древнего типа, чем о кардинальном сдвиге
[48]    
в типе хозяйства и культуры. Поэтому соответствующий этап развития мышления правильнее всего охарактеризовать как этап дифференцировки первоначальных понятий, увеличения их числа, без существенного изменения общего строя мышления.
        Число используемых фонем соответственно возрастало, вероятнее всего путем освоения (вслед за гортанными и заднеротовыми) среднеротовых артикуляций и, может быть, некоторой дифференцировки звуков по звонкости и другим особенностям произношения, однако в пределах того же односложного типа, который характеризует предшествующий этап. Поэтому первый и второй этапы развития речи-мышления объединяются в одну стадию, которую можно наименовать стадией не связанных слов-предложений. Освоенные в этот период понятия и слова использовались изолированно в виде отдельных выкриков и дополнялись первичными и начинавшимися уже вторичными указательными жестами.
        О постепенном расширении круга общих понятий и соответствующих им фонем на протяжении конечного отрезка нижнего палеолита свидетельствует и морфология наиболее известных представителей гоминид этого периода — неандертальцев. Для неандертальского типа характерно увеличение размеров мозга, особенно нижней и средней лобной извилин, (премоторной зоны), но высота внутренней полости, передвижение медиальных концов борозд во фронтальном направлении, указывающее на увеличение теменной доли у неандертальца, далеко не достигает степени, свойственной позднейшим формам гоминид[19]. Все это говорит лишь о количественном сдвиге в умственной деятельности неандертальца по сравнению с таковой питекантропа, но не о существенной перестройке абстрагирующих функций интеллекта.
        В преобразовании нижней челюсти, характерном для неандертальского типа, особое значение имеют уменьшение относительных размеров и возникновение сложного рельефа.
        Известно, что современный человек может произнести в одну минуту много сотен разных звуков. Совершенно понятно, что соответствующие такому темпу изменений артикуляции перемещения нижней челюсти не осуществимы при очень крупных ее размерах и массивности жевательных мышц. Речевая функция становится возможной только тогда, когда относительная величина нижней челюсти уменьшается, а жевательная мускулатура утрачивает мощное развитие, о чем можно судить по появлению на челюсти элементов отрицательного рельефа, т. е. углублений, соответствующих облегчению костной массы в участках, испытывающие наименьшее напряжение при работе. Существенно также положение мило-гиодной (подбородочно-подъязычной) линии, указывающей на уровень расположения верхнего края гортани. Развитие наружного подбородочного выступа, хотя и не может быть поставлено в непосредственную зависимость от работы челюсти при произнесении звуков, но косвенным путем служит немаловажным показателем сдвигов в строении, приведших к овладению речевой функцией.
        Неандертальский человек во всех этих признаках представляет определенный сдвиг по сравнению с группой питекантропов, но вместе с тел отличается от современного человека настолько, что его речевую функцию следует признать крайне ограниченной, едва ли выходящей за пределы однослоговых фонем, т. е. принципиально однотипной с древнейшей гоминидной, хотя и превосходящей ее по количественному уровню.
        Продолжавшийся у неандертальца, но далеко не законченный, процесс выпрямления головы, о котором свидетельствуют строение основания черепа и положение остистых отростков шейных позвонков, несомненно, вызывал дальнейшее перемещение гортани и связанный с ним цикл преобразования периферических речевых органов. Однако этот
[49]    
процесс далеко еще не получил законченного выражения, свойственного позднейшим гоминидам.
        В пояснение этой мысли уместно привести несколько фактов из области сравнительной анатомии.
        У млекопитающих мягкое нёбо имеет большую длину, опускается в спокойном состоянии почти до корня языка, гортань сдвинута дальше в направлении к позвоночнику, верхний край надгортанного хряща лежит сравнительно высоко, иногда на уровне ротовой полости, как, например, у копытных[20]. Животное с таким строением носоглотки имеет возможность принимать пищу, не прерывая дыхания, т. е. не закрывая гортань надгортанным хрящом. У обезьян, в том числе и высших, описанный тип строения в основном сохраняется: надгортанник отделен от корня языка ложбинкой, верхний край его стоит значительно выше, чем у человека, и занимает место позади мягкого нёба.[21]
        Выпрямление тела, образование выступа шейных позвонков, укорочение челюстей влекли за собой повышение уровня хоан, удлинение задней части языка, опущение гиодной кости и, стало быть, гортани в целом. Возникавшая в результате менее тесная связь гортани и носовых ходов вызывала усиление роли ротового дыхания и затрудняла при приеме пищи дыхание через нос. Все эти преобразования структуры становятся возможными лишь после того, как в распознании пищи зрительные и осязательные восприятия приобретают преобладающее значение и заменяют восприятия обонятельные. Начало процесса перестройки связано с условиями древесной жизни, окончание его характеризует стадии очеловечения группы приматов.
        Опущение гортани не могло не оказать влияния нa структуру хрящей, мускулов и связок гортани[22]. В непосредственную или косвенную связь с опущением гортани нужно поставить более горизонтальное расположение голосовой складки, уплотнение и округление ее свободного края, а возможно и обособление голосового мускула, более тонкую дифференцировку отдельных мускулов, укрупнение и выпрямление медиального края черпаловидного хряща, редукцию внегортанных полостей и другие структурные особенности, отличающие гортань человека.
        Результатом преобразования строения было возникновение человеческого голосового аппарата. Установление тесной связи гортани и ротовой полости сделало возможным возникновение ротовой фонации, опущение гортани и утолщение голосовой складки — появление сильного грудного голоса без участия голосовых мешков. Округление свободных концов складки привело к образованию (при напряжении складки) обертонов, близких к основному, т. е. к замене пронзительных криков мелодическим голосом. Обособление голосового мускула обеспечило тонкую регуляцию силы и высоты звука, а плотное смыкание голосовой щели требовало волевых усилий для фонации и создавало предпосылки для определенной смысловой нагрузки издаваемых звуков.
        Исходный пункт преобразования речевого аппарата и механизм его перестройки заключаются в выпрямлении тела и установке продольной оси черепа в горизонтальной плоскости. Результаты сравнительно-анатомического изучения доставили полное подтверждение общего вывода, формулированного И. В. Сталиным в одной из ранних его работ. В книге «Анархизм или социализм»?[23] товарищ Сталин писал: «Если бы обезьяна всегда ходила на четвереньках, если бы она не разогнула спины, (то потомок ее — человек — не мог бы свободно пользоваться своими
[50]    
легкими и голосовыми связками и, таким образом, не мог бы пользоваться речью, что в корне задержало бы развитие его сознания».
        Выясняемая сравнительной морфологией связь положения головы и развития органов речи, позволяет восстановить по остаткам скелета ископаемого человека свойственные ему особенности строения речевого аппарата и его функции. Все, что известно о неандертальском человеке, с определенностью устанавливает, что люди нижнего палеолита, независимо от других причин, лишь по строению голосовых органов, располагали ограниченными возможностями ротовой фонации и нюансировки издаваемых звуков. У более древних гоминид, питекантропов и синантропов речевая деятельность могла находиться лишь в самой начальной фазе.
        Вывод из морфологических и палеоантропологических фактов полностью подтверждает данную выше характеристику развития мышления-речи, основанную на анализе условий среды и данных археологии.

        Вторая стадия развития мышления и речи.

        Стадия связанных речений

        Овладение искусством изготовления орудий и начальными понятиями неизбежно убыстряло темп развития хозяйственной деятельности и культуры первобытного человека и вело к усовершенствованию его интеллекта. Не связанные между собой многозначные понятия-слова, дополняемые вторичной пантомимой, перестают удовлетворять потребностям коллектива.
        Дальнейшее развитие приводит к овладению способностью образовать разнообразные связи между понятиями, так называемые «синтагмы»[24], сперва наиболее простые, между двумя понятиями, а потом и более сложные. Главный вид парной связи понятий, лежащий в основе всех других и составляющий условие их появления, — связь выделяемого явления с присущим ему действием или состоянием, или связь субъект: и предиката (подлежащего и сказуемого), хотя первоначальные слова конечно, не имели формальных грамматических признаков этих частей предложения.
        В предшествующий период два основных элемента логического процесса еще не выделяются в качестве самостоятельных понятий, они заключаются в едином слове-предложении, выкрике — призыве, выражающем действие и его цель и средство. Несвязанные слова выражали соотношение явлений крайне неопределенно. Законченная мысль становится возможной лишь тогда, когда субъект и его действия обособляются в сознании и между ними устанавливается каждый раз одно определенное соотношение, в разных случаях неодинаковое, — например олень бежит, олень пасется, олень убит и т. д. С освоением соотношений понятий, хотя бы в элементарном виде парного синтагма, преодолен последний рубеж, отделяющий мышление человека от более примитивных форм умственной деятельности, открывается путь для дальнейшего неограниченного развития человеческого интеллекта.
        Осознание связи понятий есть в то же время освоение способности сочетать в одном речевом акте различные слова и, конечно, сочетать и каждый раз по-разному.
        Освоение синтагм или связанной речи, в отличие от предшествующих этапов, для которых характерны изолированные слова и понятия означает кардинальный сдвиг в развитии мышления и речи, не меньший по значению, чем освоение первичных общих понятий и фонем. С овладением способностью формировать синтагмы, начинается вторая стадия развития речи и мышления, стадия «связанных речений». Было бы пра-
[51]    
вильно присвоить ей наименование «членораздельная речь», и не только по формальному признаку — наличию отдельных частей в речении, — но и по основному отличию — расчлененности основных логических элементов.
        К сожалению, в языковедческой литературе наименование «членораздельная речь» не получило еще определенного содержания. Иногда к этому речевому типу относят и речь, не достигшую стадии синтагм. В таком понимании термины «речь» и «членораздельная» речь становятся синонимами, потому что звуковые сигналы, не связанные с общими понятиями, свойственные плиоценовым предкам человека, а тем более антропоидным формам, не могут быть названы речью. Разумеется, значение всякого термина всегда условно, но условия, определяющие термин, целесообразно устанавливать по ведущему признаку. Таким признаком является одновременно содержание мыслительной деятельности, форма и фонетика отдельных речений. Тот факт, что в современных языках, а равно и в древних их формах, восстанавливаемых сравнительным изучением, не имеется определенных следов ранней, несвязанной речи, не может служить основанием для игнорирования этого этапа развития мыслительно-речевой деятельности. Одна из причин неясности в применении терминов «членораздельная» и «нечленораздельная» речь заключается в противоречивых и ошибочных утверждениях акад. Марра относительно «языка жестов» и «ручной речи». В настоящее время совершенно ясно, что основная линия развития мыслительно-речевой деятельности связана с усовершенствованием звуковоспринимающей и звукодвигательной сферы головного мозга. Ясно также, что сочетание понятий и сочетание слов могло возникнуть лишь на основе продолжительного пользования только изолированными многозначными понятиями и односложными словами, не изменяемыми по форме и звучанию. Все эти признаки очень четко выражаются в наименовании «нечленораздельная» речь. Поэтому мне представляется, что употребление терминов «членораздельная» и «нечленораздельная» речь и в указанном их значении могло бы способствовать дальнейшему плодотворному исследованию проблемы.
        Возникновение связанной речи явным образом обусловлено ростом количественного состава первобытной орды, усовершенствованием приемов охоты, освоением техники изготовления тонких орудий, изобретением метательного орудия — гарпуна, расширением хозяйственного инвентаря, а в общественной организации — переходом к зачаткам родовой организации.
        В целом этот комплекс преобразований общественной среды означает переход к культуре верхнего палеолита.
        Палеоантропологические материалы верхнего палеолита устанавливают, что люди этого периода полностью принадлежали к современному типу (Homo sapiens). Сохраняя некоторые второстепенные отличия, человек верхнего палеолита имеет уже все основные признаки современных групп человечества в строении мозга, нижней челюсти, скелета и, стало быть, периферического речевого аппарата. Морфологические данные в согласии со всеми другими устанавливают, что последующее, несомненно очень значительное развитие речевой и мыслительной деятельности было лишь усовершенствованием элементов, освоенных в верхнем палеолите, и не сопровождалось столь существенными изменениями, которые характеризуют переход от нижнего палеолита к верхнему. Как было уже отмечено, овладение способностью образовать начальные синтагмы потенциально заключало в себе условия дальнейшего неограниченного развития интеллекта на основе опыта и научения. Освоение связанной речи, таким образом, заканчивает начальные стадии развития мышления-речи, вскрываемые антропологически.
        Параллельно со смысловой стороной речи развивалась и звуковая.
        Для характеристики начальных стадий развития фонетики необходимо учесть: 1) звуковые сигналы антропоморфных; 2) начальные звуки речи младенца; 3) физиологические данные, устанавливающие большую возбудимость (хронаксию) задних отделов надгортанной трубки; 4) необходимость более тонкой корковой координации движения речевых органов для точных артикуляций, смычных, щелевых и определенных по звонкости.
        Учитывая все эти факты, следует сделать вывод, что в начальной речи преобладали гортанные, язычковые и заднеротовые звуки, мало дифференцированные по способу произношения, т. е. преимущественно смычно-щелевые звуки, (аффрикаты) различных степеней звонкости. В дальнейшем развитии постепенно возрастало участие в фонетическом акте средних и передних отделов языка, губ, а также дифференциация звонкости и способа произношения. Увеличение активности средней части языка приводило к дифференциации, конечно, не окончательной, зачаточных гласных звуков и разнообразных вибрантов, дрожащих движений языка, нёба и губ, производящих некоторые виды плавных «р» «л». Гласные звуки, по мнению многих лингвистов, принадлежат к числу поздних фонетических формирований[25]. Действительно, в жизненных шумах обезьян этот вид звука выражен крайне неопределенно, а в многих языках огласовка составляет менее определенный признак, чем согласные звуки. Начало дифференциации гласных, полугласных и плавных следует выделить как второй этап (первой стадии) развития речи. Овладение произношением переднеязычных, губно-зубных и зубных звуков характеризует третью фазу, хотя не только на этом этапе, но и в последующих передние ротовые звуки не занимают еще большого места в составе фонем и, наверное, сохранили диффузный характер по артикуляции, не имея четкого разграничения переднеязычных апикальных дорзальных звуков — «т», «д» и пр.
        Овладение работой отдельных частей речевого аппарата открыло возможность дальнейшей дифференциации первоначально нейтральных звуков по звонкости и по способу произношения. Этот процесс следует считать характерным для второй стадии развития речи, несомненно очень длительной, продолжавшейся, как показывает изучение современных языков, на протяжении значительного периода.
        Намечаемая последовательность в освоении различных фонем получает солидное обоснование в данных физиологии. Электрофизиологические исследования устанавливают, что хронаксия речевых мускул имея наибольшую величину в гортанном отделе, постепенно убывает в переходе от гортани к языку и губам[26].
        В пределах настоящей работы нет надобности рассматривать сложные пути преобразования фонем, их соответствие и расхождение в разных языках, но необходимо отметить, что древние формы некоторых языков характеризуются не меньшим, а скорее большим разнообразием фонетических элементов, и лишь постепенно число их сокращается в результате отпадения мало дифференцированных (в этом смысле) сложных артикуляций и сохранения наиболее четких. В качестве примера сложной архаической фонемы можно привести такое речение, к «тьфу». Способ его произношения Л. В. Щерба[27] описывает следуют образом. «Кончик языка смыкается с верхней губой, потом струя и духа порождает губное «т» и губно-зубное «в» и некоторый тон, напоминающий русское «у». Само собой понятно, что произношение такого
[53]    
звука требует гораздо большей затраты энергии и времени, чем артикуляция четких и кратких фонетических элементов «т» и «ф».
        Труды лингвистов установили, что на протяжении истории языка некоторые фонетические особенности постепенно испытывают изменения, например в позднейшем русском языке исчезли носовые звуки, имевшиеся в древней русской речи[28]. В истории других языков отмечается уменьшение числа смычно-щелевых звуков (аффрикатов) и замена их чисто смычными или чисто щелевыми, а также убывание градаций звонкости.
        Такого рода тенденции констатируются и в пределах современного языка. Подсчет звуков, используемых в письменной речи, произведенный В. В. Воробьевым[29], показал, что в трудах лучших русских писателей число трудно произносимых звуков значительно меньше, чем в обычной письменной речи.
        Изучение развития фонетики в детском возрасте не может доставить решающих данных для понимания истории речи, но дает частичные иллюстрации этого процесса. Первые звуки младенческого лепета исключительно гортанные и заднеязычные[30]. На пятом месяце появляются губные и губно-зубные звуки, что, наверное, связано с подражанием движению губ разговаривающих с ребенком взрослых. На восьмом месяце появляются зубные и зубно-губные звуки. К концу года младенец, хотя неполно, произносит протяжные «в, л, с» и лишь на втором году шипящие и свистящие звуки, «р» и другие. В целом последовательность в овладении частями речевого аппарата у младенца имеет много общего с изложенной выше схемой.
Заключая краткую характеристику начальных этапов развития мышления и речи, необходимо отметить, что статья, в качестве первого опыта комплексного исследования, не претендует на исчерпывающую и законченную формулировку отдельных выводов. Вполне доказательными представляются лишь основные факты; неразрывная связь развития мышления и звуковой стороны речи; ведущее значение изменяющихся условий природной и общественной среды; решительные сдвиги в развитии интеллекта, приуроченные, во-первых, к овладению искусством изготовления орудий, во-вторых, к переходу от нижнего палеолита к верхнему; процесс выпрямления тела как движущая сила в перестройке периферических органов речи; выводы, следующие из изучения скелета ископаемого человека относительно эндокрана, положения гортани, работы нижней челюсти.
        Во всяком случае в настоящее время вопрос о начальных этапах развития мышления и речи не является уже чисто умозрительным, лишенным конкретной научной основы.
        Проблема происхождения мышления и ранних этапов ее развития — основная проблема в учении о происхождении человека. В советской антропологии и в теории антропогенеза она должна занять подобающее ей место.