[57]
        К самым сложным, труднопонимаемым вопросам жизни человека относится его речь, разнообразные проявления, так называемого, речевого поведения его. Слово, слоговая работа, простейшие звуки речи — все это такие вопросы, которые разрешались и будут снова перерешаться еще не раз, как только будут выступать на сцену научной жизни новые методы изучения законов человеческого существования. А наше время и есть такое время все более глубоко проникающих новых научных методов, трактующих, что «вся жизнь от простейших до сложнейших организмов, включая, конечно, и человека, есть длинный ряд все усложняющихся до высочайшей степени уравновешиваний внешней среды».[1] Утверждая такое строго-биологическое понимание основ человеческого поведения, цитируемый мною научный новатор — акад. И. П. Павлов высказывает тогда же — в 1909 году — уверенность: «придет время — пусть отдаленное, когда математический анализ, опираясь на естественно-научный, охватит величественными формулами уравнений все эти уравновешивания, включая в них, наконец, и самого себя». [2] Мне кажется, что
[58]
время это пришло. Естественно-научная трактовка поведения человека в нашей русской научной жизни захватывает все новые позиции, привлекает все большее и большее количество научных сил в физиологии, неврологии, психиатрии, превращая психологию в экспериментальную физиологию высшей нервной деятельности животных и человека.
        Глубоко назрела потребность в таком естественпо-научном, строго биологическом подходе и к вопросам языковедения. Об этом можно судить по тому перевороту в науках о языке, который вызвала яфетическая теория акад. Н. Я. Марра, впервые разрабатывающая вопрос о палеонтологии речи, о генезисе и социально-рэволюционном развитии ее. Яфетическая теория в своих палеонтологических построениях носит черты правильно учитываемого биологизма, хотя родилась в глубоком окружении психологизмом. Автору яфетической теории временами, по неволе, приходится допускать психологические термины в своих научных определениях, оговаривая это в контексте своих работ. Во всех остальных языковедных дисциплинах полновластно царят в настоящее время психологические методы исследования со всеми вытекающими из этого последствиями. Да это и понятно: лингвисты так далеки, по изучаемым ими системам знаний, от систем биологических. Собственно лингвистика представляет одну из самых главных, много веков укреплявшихся, цитаделей психологизма.
        Крепость лингвистических позиций, как позиций психологических, имеет свои корни в старом учении о схеме речи Wernicke-Broca-Lichteim'a, рожденном неврологами в прошлом столетии, в период расцвета теории Wundt'a о психо-физиологическом
[59]
параллелизме. Многие современные неврологи (московская школа неврологов с Г. И. Россолимо во главе) резко подчеркивают, что «в акте речи, как в высшем достижении высокоорганизованной нервной системы человека, принимают особое участие психические процессы. При изучении физиологии речи мы выходим из пределов двигательных функций нервной системы и переходим в сферу функций психических»[3]. И излагая учение о речевой схеме, обычно неврологи начинают говорить о сознании, представлениях, общих понятиях и т. д., которые выявляют себя посредством тех или иных аппаратов звукопроизносительной работы органов речи.
        Задачей настоящего исследования является рассмотрение чрезвычайно интересного момента в языковом поведении человека — фонематической работы, учения о фонеме, как простейшем слухопроизносительном элементе речевой жизни. Анализируя человеческую речь, в смысле звуко-произношения и слухо-восприятия, до возможно первичных речевых единиц, мы в конечном результате этого анализа получаем простейшие звуки речи, в связи с дальнейшим научным анализом которых в последние 15 — 20 лет начали пользоваться термином — фонемы. 

Глава первая. 

        Для того, чтобы понять те явления в речевом поведении человека, которые лингвисты определяют тер-
[60]
мином — фонематические, мы сделаем общий просмотр литературы этого вопроса.
        Понятие фонемы введено в языковедческую литературу французским лингвистом Фердинандом де Соссюром. 

«Многие фонетики, говорит он по поводу определения фонемы, почти исключительно обращают внимание на акт фонации, т. е. на производство звуков органами произношения, пренебрегая aкyстической стороной. Этот метод неправилен: акустическое впечатление не только дано нам также непосредственно, как и выявляемое впечатление от движений органов произношения, но оно представляет собою также естественное основание всей теории».
        «Акустические данные уже существуют бессознательно в то время, когда подходишь к фонoлогическим единицам. Только благодаря уху мы знаем, что такое b, t и т. д. Если бы можно было посредством кинематографа передать все движения рта и гортани, воспроизводящие цепь звуков речи, то было бы невозможно найти подразделения на протяжении всех этих артикуляторных движений; не может быть известно, где начинается один звук и где оканчивается другой. Только в цепи слышимой речи можно немедленно заметить, остается ли данный звук подобным самому себе, или переходит в другой. Мы имеем дело с одним звуком до тех пор, пока остается впечатление чего-то однородного. Имеет значение не тактированность во времени, а качество впечатления. Акустическая цепь делится не на ровные, а на однородные элементы, характеризующиеся единством впечатления; и это является естественной исходной точкой отправления для фонетического изучения»...
        «Разграничение звуков в произнесенной цепи основывается только на акустическом впечатлении;
[61]
но для их описания приходится поступать иначе. Это может быть сделано только на основании артикуляторных работ, так как акустические единицы, взятые в их собственной цепи, не поддаются анализу. Приходится обратиться к цепи произносительных движений. Тогда мы замечаем, что одному и тому же звуку соответствует один и тот же (произносительный) акт: b (temps acoustique) = b (temps articulatoire). Первичные единицы, которые получаются при расчленении разговорной цепи, будут состоять из b и b1. Они называются фонемами. Фонема — это сумма акустических впечатлений и артикуляторных движений, единица, слышимая и произносимая, одна обусловливает другую; таким образом, эта единица сложная, имеющая основание в каждой из цепей».
        «Элементы, которые получаются  персонально при анализе разговорной цепи, являются, как звенья этой цепи, — моментами неразделимыми (irreductibles); их нельзя рассматривать вне временного положения, к которому они относятся. Таким образом, такое сочетание, как ta, будет всегда равняться одному моменту плюс другой момент, одной дробной единице известной протяженности плюс другая дробная единица. В противовес этому — дробную неразделимую единицу t, взятую отдельно, можно рассматривать in abstracto, вне положения в каждый данный момент. Можно говорить о t вообще, как о виде t, об i, как о виде i, обращая внимание только на отличительные особенности, не заботясь совершенно о том, что связано с последовательным временным положением.[4]

        Описание свойств фонематических звуков у де Соссюра страдает неопределенностью и метафизической
[62]
оторванностью от реальной языковой жизни. «Фонема — это сумма акустических впечатлений и артикуляторных движений», «единица слышимая и произносимая», говорит он; но — ведь всякий звук есть такая сумма, хотя не всякий звук, видимо, можно будет назвать фонемой.
        Далее де Соссюр, приводя пример, говорит, что «дробную неразделимую единицу t, взятую отдельно, можно рассматривать in abstracto, вне положения в каждый данный момент». Но, ведь, вся наша речь и есть «временное положение в каждый данный момент» в нашей индивидуальной жизни и в социальной. И задача всякого определения именно и состоит в том, чтобы возможно точнее, детальнее, учитывая все особенности индивидуально и социально-речевой жизни, дать описание нужного языкового явления. Нужен не уход в абстракцию, а возможно более точный учет всех моментов языкового быта в коллективе и языковой работы в говорящем организме.
        Ведь и сам де Соссюр не раз подчеркивает необходимость, при анализе фонемы, учитывать акустический и артикуляторный момент, как слухопроизносительную сущность фонематической единицы. Но, высказав эту физиологически правильную точку зрения на всю звукопроизносительную работу нашей речи, он не останавливается на деталях этой работы в фонематическом звукопроизношении. В то время как фонематическая работа представляет собою только одну из форм речевой работы, воспитанной в условиях того или иного народного или группового языка.
        А между тем, выделив особенности фонематической работы из других форм речевого поведения человека, просмотрев особенности фонематического звукопроиз-
[63]
ношения с точки зрения характерных черт речи вообще, мы сможем дать определение явлению фонемы нашей языковой жизни, не прибегая к психологическим абстракциям. Ведь язык наш во всех его проявлениях хотя и крайне изменчивое явление, но он всегдя является звукопроизносительным символом человека, живущим и воспитывающим свои сигнально-символические звукопроизносительные речевые рефлексы в условиях жизни такой или иной, прежде всего языковой, а потом и вообще — культурной среды.
        О де Соссюре можно сказать, что он подметил существование в языке простейших дробных неразделимых слухопроизносительных единиц, названных им фонемами, но, при описании языковой сущности их, прибег к психологическому абстрагированию, а не к аналитическому учету звукопроизносительной роли фонемы в речевой символике говорящего, значению ее в социальном обиходе данного языкового коллектива, генезису ее в языке, как вечно меняющемуся явлению индивидуальной и социальной жизни, и т. д.
        В своем курсе де Соссюр останавливается на языке и говорении, как отличающихся друг от друга языковых явлениях, подчеркивает социальную сущность языка, противополагая ее индивидуальному характеру говорения. Фонему он, видимо, отнес к актам языка, но не дал точного анализа социальной сущности фонемы. В индивидуальной же жизни говорения он проявил себя, анализируя понятие фонемы, как чистый психолог, т. е. не проявил нужного анатомо-физиологического исследования этой интереснейшей, поставленной им, проблемы языковой жизни.
[64]
        В нашей русской науке, почти одновременно с де Соссюром, начал развивать учение о фонеме проф. И. А. Бодуэн де Куртенэ.

«Слоги, говорит он, не являются последними фонетическими единицами. Слог может состоять из одной только более мелкой единицы, т. е. может совпадать с нею, но может также состоять из двух и даже из нескольких более мелких произносительно слуховых или фонетических единиц, называемых во время исполнения звуками, а с точки зрения беспрерывного существования в индивидуальной психике — фонемами».
        «Однако же фонемы не представляют вовсе дальше уже неразложимых единиц; они являются результатом совокупного действия нескольких органов речи в нескольких местах произносительного аппарата и объединяются большею или меньшею одновременностью исполнения этих нескольких работ. При этом, с точки зрения слуховой, акустической, получается единичное впечатление, хотя и разложенное на свои составные акустические части»,
        «Таким образом фонема, как сложная единица, как единица, единство которой обусловливается представлением одновременности исполнения нескольких работ, разлагается, с точки зрения произносительной, именно на представления этих работ, сопровождаемые каждое из них представлением соответственного мускульного чувства, а, с точки зрения слуховой, акустической, на представления акустических оттенков цельного слухового или акустического впечатления, обусловливаемых именно этими отдельными работами. Taк, например:
        «Фонеме свойственны представления следующих отдельных работ и вообще следующие психически-фонационные или психически произносительные, дальше неделимые элементы : представление работы передней части языка и прикосно-
[65]
вения его переднего края к зубам и деснам; представление прижатия (сжатия, смычки) переднего края языка к зубам и деснам, с последующим затем внезапным раскрытием или «взрывом» (хотя представление этого «взрыва» не всегда ассоциируется с общим представлением этой фонемы); представление поднятия мягкого неба с целью закрыть снизу носовые полости; представление раскрытия голосовых связок гортани и неприведения их в дрожание. С акустической точки зрения общее впечатление и общее единое акустическое представление, ассоциируемое с фонемою t, разлагается на представления акустических оттенков, обусловливаемых выше поименованными фонационными или произносительными работами».[5]

        Итак — фонемы существуют в «индивидуальной психике» беспрерывно, а рождаются в языковой жизни, т. е. осуществляются во время речевой работы в слухопроизносительной форме звуков. К сожалению, в дальнейших своих рассуждениях проф. И. А. Бодуэн де Куртенэ не анализирует подробнее и точнее этого своего различения между звуком и фонемою, а употребляет при изложении своего курса языковедения термин — «фонема», а о звуках забывает совсем. При этом любопытно отметить, что некоторые формулировки, употребляемые проф. И. А. Бодуэн де Куртенэ при изложении учения о фонеме, могут навести на мысль, что фонему и звук речи почти можно соединить знаком равенства, поскольку эти два термина характеризуют одно и то же явление лишь с разных точек зрения.[6] Между тем более тщательно учтенное различение могло бы дать много интересного для выявления законов
[66]
выработки и существования фонематических звуков как простэйших элементарных звукопроизносительных единиц в данном языковом коллективе. Из биологически-неотвратимой потребности для всякого живого организма пользоваться в борьбе за существование сигнально-звуковым символизмом, развилась речь со всеми мельчайшими и простейшими своими элементами; и этот коллективно-рефлекторный момент нужно всегда иметь в виду, разбирая те или иные речевые явления.
        Далее — интересно у проф. И. А. Бодуэн де Куртенэ указание, что «фонема является результатом совокупного действия нескольких органов речи в нескольких местах произносительного аппарата, и объединяется большею или меньшею одновременностью исполнения этих работ. При этом акустически получается единичное впечатление». Говоря иначе, проф. И. А. Бодуэн де Куртенэ хочет указать, как на отличительную черту фонемы, на сложность звукопроизноситeльных работ при акустической единичности впечатления. Следовательно он хочет утвердить положение, что фонeма, как акустически-воспринимаемый элемент слова, дает впечатление простейшей слуховой единицы, а как звукопроизносительная единица эта же самая фонема является сложным нервно-мышечным актом координационной работы многих органов речи. Такая постановка вопроса совершенно правильна анатомо-физиологически, и она требовала от автора дальнейшего углубления этого анатомо-физиологического анализа. Собственно он почти подходит к вопросу о том, что в простейших фонематических рефлексах речeвой работы мы наблюдаем простейшую слухопроизносительную единицу, представляющую собою координационный синтез весьма сложных частичных коорди-
[67]
наций, не дающих в этой своей координационной изолированности речевого звукопроизношения.
        Но проф. И. А. Бодуэн де Куртенэ не останавливается на этом интересном моменте в жизни фонематического звукопроизношения, а начинает к этим частичным анатомо-физиологическим координационным рефлекторным движениям органов артикуляции, описывая их, прибавлять термин — «представление». Как будто бы такая прибавка делает все понятным в фонематическом звукопроизношении, как в явлении речевого поведения человека, воспитанном работою головного мозга по его физиологическим законам.
        Он перечисляет целую серию тонких нервно-мышечных установок различных частей ротовой полости при фонематических артикуляциях, как «психически-произносительных, дальше неделимых элементов». Но, прежде всего, факты логотерапии косноязычных, т. е. воспитания у косноязычных правильного звукопроизношения вместо прирожденного извращенного, разрушают приведенные психологические постулаты проф. И. А. Бодуэн де Куртенэ о фонематических звуках. В своих экспериментах с воспитанием звука «r»у картавых я показал[7], что можно выработать у больных уменье делать все элементарные установки, нужные для произнесения фонемы «r», а звука этого произнести картавящий не может. Говоря иначе — не только воспитывающий фонематический звук сам «представляет» эти частичные координации, но он даже автоматически закрепил уменье их делать за своим ротовым аппаратом, а нужного правильного произношения не происходит.
        [68]
Далее — наблюдался у лечащихся картавых еще более интересный, в смысле иллюстрации физиологической сущности фонематического звукопроизношения, факт, что «больные обычно не узнают этого, полученного ими, нового, передненебного, зазубного «r». Для примера укажу на одного из моих пациентов — педагога И. С — ва, удачно проделавшего лечение своего идиоглоссического (картавого) дефекта, и так описывающего свое состояние после полученного им передненебного «r» : 

«Окружающие меня говорят, что у меня слышится в произношении звук «r», я же пока сам звука «r» не улавливаю; я только чувствую какую-то перемену в момент попытки произнести звук «r». Собственно такого рода заявления приходится слышать от всякого больного косноязычием, после того, как он путем упражнений научился произносить тот или иной дефективный звук».[8] 

        Таким образом констатируется не только неполучение нужного звука при, так называемом, «представлении» всех элементарных для данной фонемы нервно-мышечных установок, но и наблюдается, говоря языком психологов, «непредставление» произнесенного звука, когда он уже путем систематически проделанного, сочетанно-координационного воспитания получен данным косноязычным. Ведь с точки зрения психологических гипотез проф. И. А. Б одуэн де Куртенэ такого явления даже и быть не может. Между тем как анатомо-физиологически такие особенности фонематической работы вылечивающихся картавых находят соответствующее физиологическое объяснение, подробно изложенное в указанной моей работе.
[69]
        Наконец, напрасно проф. И. А. Бодуэн де Куртенэ думает, что все установки органов артикуляции проходят через призму «представлений». В нашей речевой работе есть целая серия координационных установок, которые даны в движениях, не речевой работы, а дыхательной, пищевой, защитной и т. д. И звукообразование происходит без каких бы то ни было представлений, а в процессе анатомо-физиологически предопределенной замыкательной координации многих работ. Рождающийся ребенок кричит — «а» не потому, что представляет, как нужно устанавливать органы артикуляции для этого крика. Он, рождаясь, издает крик, как рефлекторное движение, без каких бы то ни было «психических« (условно-рефлекторных, т. е. сигнально-символических) навыков. Потом по таким же рефлекторно унаследованным и анатомо-физиологическим зафиксированным путям он даст и еще не мало звукообразовательных явлений — «mа», «dа», «i», «u», «pa» и т. д. Также рефлекторно он отражает звуки окружающей среды, а особенно звуки окружающих людей, как обладающих одинаковыми с ребенком звукообразовательными органами. И вот всем этим не речевым координационным материалом, как уже проявляющимся в инстинктивной жизни ребенка, он и пользуется для создания своей речи, то делая самые разнообразные замыкательные сочетания координаций, то затормаживая одно и дифференцированно выделяя другое. Словом,— воспитывая свою речь по законам работы больших полушарий мозга.
        Сигнально-символическая работа коры мозга идет на работу осимволизирования различных содержаний выработкой дифференцированных форм звукопроизношения из диффузных звуков инстинктивного звукообра-
[70]
зования. Ведь ребенок на первых же шагах воспитания своей сигнально-символической речевой звукопроизносительности пользуется уже готовыми комплексами звукообразований детского организма, как звукопроизносительным символизмом, конечно, примитивным, вернее, диффузным. Диффузность эта сказывается как в слухо произносительной неуточненности артикуляторных установок речевого аппарата (детское физиологически-прирожденное косноязычиe), так и в недифференцированности данного звукового сигнала, применяемого к различным содержаниям в этой примитивной детской речи. Но все же и такая диффузная детски-речевая работа не проходит, да и не может проходить огромную дорогу «представлений» тех различных тонких координационных частичных установок всякого звукопроизношения, «представлять» которые трудно даже для взрослого человека.
        Принимая во внимание высказываемые проф. И. А. Бодуэн де Куртенэ соображения о широчайшей роли представлений, т. е. осознавательных психологических процессов в работе произнесения фонематических звуков речи, интересно остановиться на взглядах французского языковеда проф. А. Мейе о психологической же сущности звукопроизносительной функции человека. 

«С точки зрения отдельного лица, говорит проф. А. Мейе, язык есть сложная система бессознательных ассоциаций между движениями органов речи и ощущениями, дающая ему возможность говорить и понимать слова других».[9] 

[71]
        Итак, по А. Мейе, в звукопроизносительной работе наблюдается, в противоположность утверждаемому И. А. Бодузн де Куртенэ детальнейшему осознаванию мельчайших движений артикулирующих органов речи, «система бессознательных ассоциаций между движениями органов речи и ощущениями». Два видных ученых психолога-языковеда, трактуя основные законы артикулярной работы человека, стоят на таких противоположных точках зрения: один ставит во главу угла детальнейшие осознавания, а другой — бессознательные ассоциации. Невольно, разбираясь в производящих такое явление причинах, приходится заключать, что в психологизме кроется неотвратимая возможность такого рода научных конфликтов в самых основных вопросах понимания законов жизни языка человека. 

        Аналогично, в смысле общего психологического уклона определяет фонему и проф. Л. В. Щерба. 

«Фонемой называется кратчайшее общее фонетическое представление данного языка, способное ассоциироваться со смысловыми представлениями и дифференцировать слова, и могущее быть выделяемо в речи без искажения фонетического состава слова...»

«Фонемы — это продукт нашей психической деятельности, это в известной мере величины производные. Однако, если они являются, хотя и типовыми, но все же конкретными фонетическими представлениями, то совершенно очевидно, что и сами они могут быть факторами психической деятельности, и что в частности при процессе говорения мы всегда стараемся осуществить все свойства данного типового акустического представления в силу вышеуказанной неразрывной связи звуковых и двигательных представлений. Иначе
[72]
говоря, мы стремимся «произносить фонемы» одинаково во всех положениях. И если мы этого не делаем, т. е. если все-таки произносим по разному, в зависимости от фонетических условий, то происходит это от недостаточного задерживания вниманием влияния других фонетических представлений, находящихся одновременно в cознании».[10]

        По поводу приведенного определения остаются во всей силе все только что высказанные соображения о психологической методологии И. А. Бодуэн де Куртенэ. Но есть некоторые интересные детали, на которых хотелось бы остановиться.
        Проф. Л. В. Щерба говорит, например, что фонемы «являются, хотя и типовыми, но все же конкретными фонетическими представлениями», т. е. опять создает противоречие, так как утверждает отвлеченную типизацию и в то же время конкретную реальность, которые мирно существуют в одном и том же психическом явлении. Этот тупик обнаруживается у психологизма потому, что он оперирует не естественно-научными методами изучения всей анатомо-физиологической полноты и, так сказать, социально (коллективно)-рефлекторной сущности языкового поведения человека, а затормаживает эту полноту, прибегая к методологии отвлеченных, субъективно-психологических понятий, затемняющих биомеханическую и социальную сущность изучаемых явлений.
        Но для нас очень важны и интересны эти глубокие наблюдения автора-психолога, старающегося научно объяснить улавливаемые им черты типизации и кон-
[73]
кретизации в фонеме. И эти искания его должны быть нами до конца исчерпаны биологическим, естественно-научным анализом, как важные моменты в существе фонематических явлений в речевой жизни. 

        Коротенькое определение фонемы и ее некоторых свойств делает проф. Е. Д. Поливанов в своих лекциях по введению в языкознание и общую фонетику.

«Существующее, говорит он, в данном языке представление звука языка, способное ассоциироваться со смысловыми представлениями и дифференцировать слова, мы будем называть фонемой».
        «Те различные виды звуков, которые могут быть осуществлениями (в мире физическом, т. е. в произношении) одной известной фонемы (психической величины), называются ее оттенками. Оттенки фонемы, зависящие от комбинации (т. е. сочетания) с определенными звуками или прочими фонетическими моментами (например — ударением), называются комбинированными оттенками. Оттенки необязательные, — могущие быть и не быть, называются факультативными».[11] 

        В приведенном определении фонемы есть известная оригинальность — в том, что автор называет фонемой «существующее в данном языке представление звука языка». Следовательно, автор как бы считает для фонемы наиболее характерным существование фонематического звукопроизношения в языковом обиходе данной языковой группы. Говоря иначе — автор подчеркивает социально или коллективно-рефлекторный момент в жизни фонемы. В остальном автор сокращенно повторяет то, что мы уже разобрали у приведенных
[74]
paньшe русских языковедов-психологов. Поэтому более подробного разбора его определения фонемы мы делать не будем. 

        Более резко и законченно социальный алемент в понятии фонемы выявлен акад. Н. Я. Марром:

        «Звуки речи не имеют ничего общего с естественным животным звукоиспусканием. Животные звуки были, разумеется, и у человека в его состоянии еще зверином, но звуки речи, так называемые, фонемы, это результат особой работы человека, коллективной работы над ее прозводством; они получены в результате общественной работы, по всем видимостям, с коллективной или хоровой песней».[12]

        Здесь указывается, как важнейший момент генезиса фонемы, коллективный характер той работы над воспитанием ее, который так не учитывается психологическими теориями о существенных признаках фонематических звуков. Автор считает, что именно коллективистический момент во всякой речевой человеческой жизни и есть тот творческий агент, который кладет глубокую грань между звериноподобным звукообразованием прачеловека и звукопроизносительною речью человеческого коллектива. Примитивная социальная жизнь прачеловека почти не отличается от жизни тех звериных коллективов, среди которых и в постоянном контакте с которыми жил прачеловек; и его речь не далеко ушла от рефлекторного звукообразования зверей. С развитием в человеческих коллективах
[75]
материальной культуры, с усложнением социальной жизни усложняются и формы речевой жизни: появляется все более уточненно-дифференцированная по звукопроизносительности и по символизируемому содержанию словесная речь с ее имеющими социальную значимость простейшими элементами — фонематическими звуками вырабатывающегося речевого обихода.
        Человеческий коллектив, вырабатывая все более усложненные формы социальной жизни, параллельно не может не разрабатывать всe болеe уточненных диффeренцированных форм звукопроизносительных символизаций, неотвратимо вплeтающихся в прогрeссирующую социальную эволюцию развивающейся жизни. Эволюция форм социальной жизни и эволюция форм языковой жизни связаны друг с другом неисчислимыми и неразрывными связями. Автор предположительно считает, что в гeнезисe фонемы фактором, вызывающим ее оформленное выявление в жизни языка, можно считать те коллективныв песни, которыми сопровождались многие моменты в жизни человеческих коллективов, вступающих на путь культурного развития.
        Заканчивая литературный обзор учения о фонеме, приведу вщв свое определение фонемы, сделанное несколько лет тому назад в моей диссертационной работе. Toгдa я определял фонему, кaк рефлекторно-речевоe явление в функциональной работe нашей высшей нервной деятельности, в сигнально-символичeской работе наших мозговых полушарий:

«Фонема по существу своему есть то анатомофизиологическое явление, которое в современной физиологии называется элементарным, первичным, сочетанно-мышeчным (т. в. сочетанным из многих
[76]
мышечных координаций) рефлексом слухопроизносительного типа. Этот фонематический рефлекс слагается из вполне определенных физических и физиологических величин, проявляясь при сочетанно-рефлекторном замыкании (т. е. при замыкании в слухопроизносительном анализаторном аппарате мозговых полушарий) в акустической форме простейшего, единичного, типового звука символа».[13]

        В тогдашние мои диссертационные цели не входило задание развивать более подробно и точно это сокращенное анатомо-физиологическое определение фонемы. И сейчас я только на несколько мгновений остановлюсь на тех характерных признаках, которые тогда мне казались присущими фонеме.
        В смысле анатомо-физиологическом фонема причисляется мною:
        I. К элементарным и первичным рефлексам, т. е. таким рефлекторным элементам речевой работы, дальнейшее разложение которых будет уже давать рефлекторные реакции не речевого типа. Эти рефлексы являются теми кирпичиками, из которых строится мозаикa речевого здания, вернее, — которые мы находим своим научным анализом, когда расчленяем сложное здание речи на его первичные архитектурные элементы.
        II. Но этот элементарный и первичный рефлекс в то же время представляет собою сочетанную работу многих мышечных координаций. Говоря иначе — фонематический рефлекс, будучи элементарен по роли в речевой функции, в то же время представляет собою синтетическую координацию многих нервно-мышечных
[77]
групповых сокращений в работающем артикуляторно-голосовом и дыхательном аппарате человеческого организма.
        III. Далее, фонема — рефлекс слухопроизносительный, т.е. вырабатываемый и функционирующий под непосредственным раздражающим и контролирующим воздействием слуха. Слух из нервно-мышечных координаций звукообразовательного рто-гортанного и дыхательного аппаратов вызвал к жизни фонему и постоянно контролирует правильность фонематических обнаружений в речевом поведении человека. Говоря иначе — характерный признак фонемы в том, что она рецептируется слуховым аппаратом говорящего, как языковый элемент, существующий в языковом обиходе окружающих и произносительно-правильно  повторяемый самими говорящими.
        IV. Слагаясь при своем воспитании из вполне определенных физических раздражителей, фонематических звуков среды, т. е. речи окружающих, фонематический рефлекс проходит путь определенных физиологических состояний, принимая форму определенной физиологической функции в производимых аппаратом речи артикуляциях.
        V. Потом — фонема проявляется, как простейший слухопроизносительный рефлекс, при сочетанно-рефлекторной работе мозговых полушарий. Говоря иначе — сочетанно - рефлекторная, сигнально - символическая деятельность мозговых полушарий, как рабочего аппарата речи, ведет к проявлению в речевой функции фонематических звуков, как элементарных единиц этой функции.
        VI. Наконец, будучи простейшим акустическим раздражителем, фонема всегда живет в данном языковом
[78]
говоре, как типовой звук-символ. Фонема — звук-тип, так как она представляет обычное обиходное, элементарно-простейшее явление данного языка; она в своей слухопроизносительной форме живет, сохраняется и передается из поколения в поколение в акустико-речевом обиходе людей, говорящих на данном языке.
        В дальнейшем изложении мы подробнее остановимся на перечисленных признаках намеченного мною в то время определения фонемы. Сейчас же только отметим, что скудость литературных данных в вопросе о сущности фонемы заставляет нас отнестись с особой внимательностью к постановке и разрешению этого вопроса языкознания.

Глава вторая.

        Приступая к изложению учения о фонеме, остановимся прежде всего на выделении того языкового материала, которым мы будем заняты в своем исследовании. Фонема относится к той анатомо-физиологической работе речевого аппарата, которая обнаруживает функциональные проявления свои в форме фонематических звуков, как звуков  отдельных элементарных, звуков простейших. В процессе генетического развития языка из диффузно-смешанных с жестом и мимикой clamorum concomitantum во всех языках постепенно выделяются эти элементарные фонематические звуки.
        И вот в такой фонематически-звуковой работе в различных языках мы наблюдаем прежде всего чрезвычайно интересный факт. Как ни многообразно велико количество слов в языковых словарях различных народов, (от нескольких сот слов до многих десятков тысяч), однако число фонематических звуков в звуко-
[79]
произносительно-речевой работе их однообразно малочисленно. Можно в общем считать, что количество гласных звуков в языках европейских народов — 7 — 9, а количество согласных — 19 — 21; итого в среднем в европейских, напр., языках можно считать около 30 звуков.
        Конечно, указываемое нами число фонематических звуков является весьма бедным сравнительно с количеством слов в речи данного народа. Но если мы подвергнем это число фонематических звуков математическому исследованию в смысле получения возможного количества слов при тех или иных сочетаниях этого небольшого числа звуков, то получим картину чрезвычайно большого количества таких возможностей.
        Говоря о количественных соотношениях слов и фонематических звуков в языковой жизни, невольно хочется остановиться еще на одном интересном факте. Количество употребляемых в обиходе слов колеблется у отдельных индивидуумов, говорящих на одном и том же языке, в значительной степени — от двухсот — трехсот до четырех — десяти тысяч привычных обиходных слов. Количество же фонематических звуков остается одним и тем же, давая только некоторые небольшие числовые колебания в речевом поведении косноязычных, существующих у каждого народа в известном небольшом проценте 3 — 5%. Патофизиологические наблюдения говорят, что у косноязычных — картавых, шепелявых, ламбдатиков и т. п., а также у детей в период детской косноязычной речи (до 6 — 7 лет) мы наблюдаем уменьшение фонематических звуков на 2 — 3 звука, типично существующих в их родном языке в определенной артикуляторно-акустической форме, Указываемый нами факт из области патофизиологии звуковой речи, подтверждающий еще более количе-
[80]
ственную стойкость фонематических звуков в языковой жизни народов, нужно учесть при исследовании учения о фонеме, как воспитываемом акте речевого поведения человека.
        Сочетания фонематических звуков создаются самыми разнообразными размещениями их в соединенные комплексы. Под термином — размещения мы будем разуметь такое соединение из принятых нами 30 фонематических звуков по 2 — 3 — 4 и т. д., что в каждом соединении имеются эти 2 — 3 — 4 и т. д. звуковых элемента; при чем одно размещение соединяемых звуков отличается от другого по крайней мере порядком двух звуков. Возьмем пример: размещения — (а, Ь, с), (Ь, а, с), (а, с, b), (b, с, а), (с, а, b), (с, b, а) — все различные, хотя они и являются соединениями одной и той же тройки звуковых элементов, т. е., говоря иначе — из трех взятых для примера звуков создается непременно не более шести трехзвуковых комплексов.
        Но кроме этих порядковых изменений в размещениях принятых нами 30 фонематических звуков возможны в языковой жизни их соединения, отличающиеся и самыми звуками. Возьмем для примера сочетания из пяти первых фонематических звуков и составим всевозможные трехчленные комбинации из них, отличающиеся самыми звуками, не обращая виимания на порядковое распределение их. Мы получим следующие возможности: (а, b, с), (a, b, d), (а, b, е), (а, с, d), (а, с, е),(b, с, d), (b, с, е), (а, d, е),(b, d, е),(с, d, е).
        Следовательно, мы получили десять комбинаций, кроме которых нельзя создать никакой другой комбинаторной формы. Такие размещения являются различными и подавно.
[81]
Таким образом размещениями из данного числа существующих в данном языке фонематических звуковых элементов по 2, 3, 4 и т. д. звука мы называем соединения их, которые возможны для различения, как со стороны порядка расположения этих звуков, так и со стороны добавления новыми звуками из всей данной в языке совокупности их.
        Если мы возьмем из нашего числа 30 фонематических звуков размещения по 2 звука, при чем таких, чтобы в каждом размещении ни один звук не повторялся, то мы получим число их 870. При этом исключаются такие размещения, как — (а, а), (b, b) и т. д.
        Далее — возьмем из того же числа 30 фонематических звуков размещения по 3 звука, опять с исключением повторений. Для таких трехзвуковых комбинаций мы получаем уже значительно большее число — 26970. Здесь подвергнуты исключению при вычислении все одинаковые звуковыe тройки — (а, а, а), (b, b, b) и т. д.
        Возьмем еще размещения по 4 фонематических звука с таким же исключением трудно встречающихся в языке типов звуковых комбинаций, мы получим огромное число в 804 750 возможных комбинаций из принятых нами 30 звуковых элементов. Исключению мы здесь подвергаем следующие типы звуковых сочетаний:
        1) размещения по 4 звука с двумя различными звуками и со смежной тройкой — (а, а, а, b), (a, b, b, b) и т. д.;
        2) размещения по 4 звука с двумя различными звуками и с двумя смежными парами — (а, а, b, b), (b, b, а, а) и т. д.;
        3) размещения по 4 звука с двумя различными звуками, в которых одна смежная пара и один звук в тройственном числе — (а, а, b, а), (b, b, а, b) и т. д.;
[82]
        4) размещения по 4 звука с двумя различными звуками с одной смежной парой и с двумя звуками в двойственном числе — (а, b, b, a), (b, а, а, b) и т д.[14]
        На размещениях по 5, 6, 7 и т. д. звуков из 30 фонематических звуков мы останавливаться не будем в виду громоздкости при исключениях тех или иных типов комбинаций. Но уже приведенные вычисления показывают необычайно огромное число возможных словесных комплексов звуков из небольшого числа тридцати фонематических звукопроизношений в языке данного народа. 

Глава третья 

        Что касается тех методологических приемов, которых мы будем придерживаться при своем исследовании учения о физиологической сущности фонемы, то на этом вопросе мы должны остановиться на несколько мгновений, чтобы объяснить основные моменты нашей естественно-научной методологии и того, как она должна быть дополняема при изучении явлений речевой жизни.
        Конечно, фонема, будучи простейшим звукопроизносительным рефлексом речевого поведения человека, прежде всего должна быть исследована как анатомо-физиологическая функция работы наших мозговых полушарий. Среди сигнально-символических функций больших полушарий головного мозга речь является хотя и наиболее сложной, но не могущей иметь какие-
[83]
либо особые «психологические» черты, требующие каких-либо особых «психологических» методов изучения. В речевом поведении своем человек остается только анатомическим организмом, работающим только по рефлекторным законам его высшей нервной деятельности; и все проявления речи должны быть исследованы, прежде всего, как рефлекторные функции этой высшей нервной деятельности.
        Конечно, речь является не простым рефлексом организма на ту или иную физическую среду, а представляет своеобразную особенность в сигнально-символической работе полушарий мозга: все речевые движения, как движения всегда непременно сигнализирующие звукопроизношением кому-то, о чем-то, являются интериндивидуальными, коллективными, или социальными. Следовательно, все речевые рефлексы, в том числе и фонематические, воспитываются в индивидуальной и коллективной жизни людей, как рефлексы не только условные (по терминологии И. П. Павлова), но и социально или коллективно условные, при чем с важным характерным моментом такой условно-рефлекторной деятельности, а именно — слухопроизносительным типом этих рефлекторных сигнализаций. Следовательно, сигнально-символическая слухопроизносительность выделяет речевые рефлексы, как из всех других форм условных рефлексов, так и из всех разнообразных коллективных рефлексов.
        Все речевые рефлексы условны, или, как вводим мы термин в своем университетском курсе «Физиологии речи», — сигнально-символичны. При этом главным отличительным характерным свойством речевых рефлексов является их работа в слухопроизносительном анализаторном аппарате больших полушарий головного мозга
[84]
для нужд звукопроизносительной сигнализации между членами данного языкового коллектива. Поэтому-то в понятии фонемы мы должны будем с особой тщательностью провести задания исследования этого речевого явления, как коллективно-рефлекторного и звукопроизносительного. Коллективность речевых рефлексов означает их особое свойство — быть звукопроизносительными сигналами, воспитанно-автоматизированными в определенной типовой форме у всех членов и при рабочем участии всех членов данной языковой группы. Такой коллективно-рефлекторный момент во всех явлениях речевой жизни требует соответствующего методического подхода к анализу его значения и в фонематических функциях мозга.
        Речь есть такое явление в человеческой жизни, где физиологический и социологический факторы человеческой жизнедеятельности с чрезвычайно-демонстративной наглядностью вошли в глубочайший неразрывный контакт во всех — и самых общих, и самых детальных проявлениях речевого поведения, при чем поведения как каждого отдельного индивидуума, так и всего речевого коллектива. Звукопроизносительно-речевая работа человека представляет соболю очень удобный для точного наблюдения, вечно-подвижный и чуткий индикатор, где физиологическая и социологическая осноьы жизни наглядно сочетались друг с другом в своих закономерных влияниях на формы человеческой работы. При строго-научном исследовании речи, ни физиология не может изучать речевых явлений без широчайшего применения в своем анализе и синтезе социологических принципов, ни социология, трактуя речь не может не делать полного учета тех физиологических закономерностей, которые получаются путем экспери-
[85]
ментально-физиологического наблюдения над индивидуальными и коллективными проявлениями речевой функции. Только такой обобщенный методологический подход к исследованию речевого поведения человека сделает это исследование строго-объективным, законченно-материалистическим и до конца уничтожит в разработке вопросов речи следы психологизма.
        Физиология учит, что речь, как рефлекс условный или сигнально-символический, есть функция коры больших полушарий головного мозга, работающих по особым законам, основные вехи которых установлены исследованиями Павлова, Ухтомского, Бехтерева, Шерингтона, Цур-Штрас сена и др. Нет нужды, говорят они, трактовать основы поведения человека психологически; есть законы  физиологические — возбуждение, торможение, проведение, индукция, замыкание, анализ, с применением которых, говорим мы — физиологи речи, должно быть прорабатываемо исследование речевого поведения человека, как функции высшей нервной деятельности. Но такое строго-материалистическое исследование речи только тогда станет научно-законченным, методологически — исчерпывающим, когда оно объединится с утверждениями социологии, говорящей (Энгельс, Марр), что речь человека зародилась и развилась в связи с главнейшими основными факторами социальной жизни. А такими факторами были производственные трудовые отношения в человеческом обществе, исследуемые в современной социологии применением методологии диалектического материализма. И вот, изучая речь, всегда необходимо физиологическую методологию связывать с методологией социологической, физиологические законы дополнять и видоизменять сообразно с
[86]
закономерностями социологическими, конечно, делая все ато в аспекте особенностей речевой жизни человеческих коллективов.
        При принимаемой нами трактовке основ речевого поведения человека понятно, что фонема, как простейший звукопроизносительный рефлекс речевой артикуляции, не может в себе заключать каких-либо новых элементов, требующих каких либо новых методов исследования сравнительно с исследованием словесно-речевой работы. Законченность методологического мышления требует от нас применения объединенного метода  физиологического и  социологического  анализa при выяснении фонемы, как элемента речи, так или иначе включающего в себе характерные признаки всякой речевой работы, всякого речевого коллектива. Tакой подход облегчит нам выяснение трудно-понимаемого простейшего фонематического рефлекса речи, над определением которого так настойчиво работают лингвисты - психологи в последние десятилетия. Такие поиски вполне понятны в виду важности установления простейшего языкового явления, до которого дошел язык данного народа при выработке звукопроизносительно-сигнальных форм для своей языковой культуры.
        Конечно, в понятии фонемы, как простейшего слухопроизносительного рефлекса человеческой речи, некоторые речевые признаки должны быть выражены иначе, нежели в других явлениях речевой жизни — в словесной и слоговой работе; но это не дает нам права, разбирая фонему, не учитывать тех методических приемов исследования, которыми мы оперируем при разборе всех явлений речевой жизни человека. Ведь выделение фонематических форм речевой работы у нас получается
[87]
в процессе расчленения слов и слогов[15] на простейшие элементы речевой функции. И то, что мы находим характерного в слове и слоге, так или иначе проявляется или видоизменяется в своем проявлении в фонеме, поскольку она является актом нашего речевого поведения. Только при таком сохранении методологического единства мы сможем дать исчерпывающее определение тому или иному языковому явлению, указать, его статику и динамику, генетическое возникновение, эволюцию и устойчивое сохранение в языковой жизни.
        Все же вообще языковые явления представляют собою функции нашей высшей нервной деятельности, как деятельности анатомо-физиологической, созданной нуждами сигнально-символического общения в коллективе, с характерными особенностями в следующих отношениях:
        I. Своей звукопроизносительности, так или иначе сочетаемой с мимикой и жестом.
        II. Ударности, так или иначе объединяющей звукопроизносительные речевые комплексы.
        III. Ритмики звуко-речевой работы.
        IV. Сигнально-символической значимости различных форм звукопроизношения в речевом поведении человека.
        V. Рефлекторного многообразия, устойчивости и изменчивости тех или иных звукопроизносительных рефлексов в зависимости от условий их функциональной работы в речевом поведении человека.
[88]
        VI. Воспитываемости с детства всех явлений речевой функции у рождающегося неговорящим человека.
        VII. Toro или иного непрерывного, типового существования в речевом обиходе данного языкового коллектива.
        Учитывая все эти методологические задания, мы и будем производить свое исследование простейшего языкового рефлекса, называемого фонемою. 

Глава четвертая. 

        Итак перейдем к разбору характерных черт фонемы, как простейшего рефлекса речевого поведения человека, с точки зрения намеченных нами сейчас семи главнейших признаков речевых рефлексов.

        I. В речи, как в форме сигнализаций посредством жеста, мимики и звука о том или ином символизируемом содержании, фонема, как простейший речевой рефлекс, должна быть названа исключительно звукопроизносительным рефлексом. Звукопроизносительность и только звукопроизносительность — первая характерная черта фонематических рефлексов речи. Жест и мимика, как элементы речевого поведения человека, не только не нужны для фонематической работы, но даже, присоединяясь, лишают фонему ее звукопроизносительно-речевой значимости. Если мы, например, к фонематическому звуку «а» присоединим мимико-жестикуляторный комплекс удивления, то такое фонематическое «а» станет уже не фонемой, а целой фразой, даже несколькими фразами, раз мы захотим расшифровать это звукопроизносительно-пантомимическое сочетание. Фонема, как таковая, как элемент речи, не допускает никакого омимирования и ожестикули-
[89]
рования. Звукопроизносительностью начинается и звукопроизносительностью заканчивается фонематическая работа в речевом поведении человека.
        В смысле дифференциро ванно сти звукопроизносительно-речевой работы фонематические рефлексы являются последними, дальше неделимыми рефлекторными единицами речи. В процессе генетического развития речи они являются крайне дифференцированными достижениями анализаторной слухопроизносительной функции мозговых полушарий, это — последняя грань, дальше неделимая, в смысле анализа звуков речи, слухопроизносительно-речевая единица. При чем на этой аналитической дороге фонемы теряют ту мимику и жест, что они имеют, в известной мере, в словах и в более обширной степени — в фразах.
        Следовательно, в смысле аналитического расщепления речи, фонематическое звукопроизношение состоит из биомеханических движений органов артикуляции, дающих в своей сочетанности простейшие звукопроизносительные координации речевого типа для данного говора.
        Но в фонеме, являющейся алементом, выделенным анализом из словесно-слоговой работы, мы находим черты и синтеза, как сочетания координационных работ в нервно-мышечном аппарате речи. Ведь всякая фонематическая установка речевого аппарата, в процессе своей головно-мозговой координации, слагается из отдельных нервно-мышечных сокращений, происходящих в отдельных движениях — челюстей, губ, языка, глотки, гортани и т. д. Все эти отдельные движения, тоже имеющие свои координационные приборы в центральной нервной системе, сочетаются в один общий координационный синтез работою специального аппарата в коре больших полушарий мозга, создающего функ-
[90]
циональное обнаружение в фонематическом звукопроизношении. Таким образом, выделяемое анализом в речевой работе фонематическое звукопроизношение в то же время представляет первый этап синтеза координированных биомеханических напряжений в нервно-мышечном аппарате речи, дающих этот простейший, элементарный рефлекс речи.
        Логотерапевтические упражнения при воспитании нормального для данного говора фонематического звукопроизношения у косноязычных представляют экспериментальную демонстрацию сочетанно-координационного получения этого звукопроизношения путем воспитания отдельных нервно-мышечных сокращений, входящих элементами в координационный комплекс данного фонематического рефлекса. Мы воспитываем у таких косноязычных больных отдельные частично-артикуляторные нервно-мышечные установки посредством зеркально-контролируемой, зрительно-двигательной работы. Из сочетания же этих частичных артикуляторных установок образуется координационно-сочетанное цельно-фонематическое звукопроизношение. Значит — фонема представляет собою комплекс таких корково-мозговых координационных сочетаний в сокращениях мышц речевого аппарата, которые, посредством системы закономерно-выработанных упражнений, воспитываются в форму простейшего фонематически-звукового явлеиия. В этом отношении логотерапевтическую работу при лечении косноязычных звуков можно назвать воспитанием нормальных звуков посредством синтетического сочетания в одно координационное целое отдельных нервно-мышечных движений в аппарате речи, входящих в фонематическую координацию, как необходимый элемент ее.
[91]
        С другой стороны, с точки зрения патофизиологии, косноязычное исчезновение в комплексе фонематической артикуляции той или иной частичной, биомеханической, нервно-мышечной установки уничтожает типовое звучание фонематического звука. Возьмем для примера фонематическую работу у больных бульбарным параличом, т. е. с параличом тех центров в продолговатом мозгу, которые являются первыми координационными этапами губного звукопроизношения в центральной нервной системе. В случаях бульбарного паралича с поражением ядер лицевого нерва, мы имеем хороший иллюстративный пример произведенной болезнью естественной вивисекции одного из нервно-мышечных координационных приборов в общей координационной работе губного звукопроизношения. Такие больные вместо слова «baba» произносят «рара», т. е. артикулируют фонему «p» вместо «b». Это является результатом ослабления губных мышц от заболевания ядра лицевого нерва в продолговатом мозгу, что создает недостаточность нужного при артикуляции «b» губного затвора, не производящего достаточного сопротивления для вибрирующей голосовые складки при «b» выдыхательно-голосовой струи. Еще пример — в иннервации подъязычного нерва недостаточно координированная нврвно-мышечная работа расширителей языка дает у косноязычных явления ламбдацизма при артикуляции фонемы «/». Словом — разрушение, функциональное выпадение хотя бы одного нервно-мышечного алементарного движения из комплекса данной фонематической координации уничтожает слухо про износительную типичность фонематического рефлекса. Получается фонематическое звукопроизношение болезненно извращенное, т. е, в сущности фонематический звук с другой биомехa-
[92]
нической координацией артикулирующего нервно-мышечного аппарата речи; при чем нужно учитывать, что такой звук к речевой жизни вызывается фонематическими импульсами нормальной типизации, слышимыми бульбарным паралитиком или косноязычным ламбдатиком в говоре окружающих людей.
        Наконец, имея в виду роль фонемы, как простейшей единицы речевого звукопроизношения, мы должны трактовать ее как исходную единицу в динамике звукопроизносительно-речевого синтеза. Из фонем, как звукопроизносительных единиц нашей речи, синтезируются слоги и слова в динамике анатомо-физиологической работы речевого аппарата. При этом на таком пути синтетического сочетания фонем в словесно-слоговые комплексы они включают в себя мимико-жестикуляторные элементы речевого поведения человека. Фонема, как звукопроизно сительно-речевая рабочая единица, входя в комплекс слова, сочетается с другими элементами речевого поведения; а это прежде всего будут мимика и жест, в тесном контакте с которыми происходило генетическое развитие речи человека. Ведь речевая символизация в естественном привычно-речевом поведении человека, осуществляясь в звукопроизносительно-словесных сигналах, обычно не может удержаться от сопровождения слов мимико-жестикуляторными движениями. Поэтому-то, в синтезе фонематических речевых рефлексов в полноценную словесную речь и происходит это связывание фонематических звукопроизношений с жестом и мимикой. 

        II. Перейдем теперь к рассмотрению второй характерной черты фонематической работы — к особенностям ударности в артикуляции фонемы.
[93]
        Явления ударности в фонематической работе мы должны непременно исследовать потому, что фонематическая работа, по своей анатомо-физиологической сущности, есть работа нервно-мышечная. А всякая работа мышцы состоит в сокращении, т. е. укорочении длины мускула, ведущем к тому или иному изменению соотношений в тех или иных органах тела. Tаков более или менее быстрое укорочение мускула, называемое сокращением, лежит в основе ударности. Следовательно, ударность мышечной работы во всяком органе тела состоит в нарaстающем сокращении данной нервно-мышечной координации с последующим расслаблением ее. Всякая работа нашего мышечного аппарата базируется на таких сокращениях и последующих расслаблениях мышц, непрерывно возникающих во всех мышцах нашего opraнизма, во всех процессах его существования.
        Речь человека, являясь сама по себе нервно-мышечным актом, развилась в своем эволюционном филогенезе из рабочих поз нашего организма, а потому она во всех своих проявлениях носит ударно-выраженный характер. При чем, как разнообразны формы этих проявлений, так разнообразны и особенности ударений в них, т. е. в фонематической, слоговой, словесной и т. п. работе речевого поведения человека. На такую ударность обращено внимание лингвистами в учении о слоговом и словесном ударении, производимом выдыхательными нервно-мышечными движениями речевого аппарата. О фонематической же ударности, как мы видели в приведенном литературном обзоре, вопроса не затрагивали; а между тем фонематическая ударность имеет свою особенную физиологическую значимость ценность; вопрос о ней нуждается в тщательном анатомо-физиологическом исследовании.
[94]
        Фонематическая работа, как всякая координационно-законченная рефлекторная реакция на возникающие в артикулирующем аппарате раздражения, не может не иметь ударного характера. Достаточно вспомнить бесконечное число кривых с записями звукопроизношения, которыми заполнены исследования экспериментальных фонетиков, чтобы признать ударность за один из обычных моментов в каждом элементарном речевом рефлексе. Ведь при координационном производстве всякого биомеханического движения в человеческом организме необходимым элементом является усиление и ослабление в нарастании силы нервно-мышечного сокращения, как реакции на то или иное раздражение. Таков биологический закон развития всех нервно-мышечных реакций организма, а следовательно и фонематических.
        Физиологическое значение фонематической ударности — сделать возможно более отчетливым и уточненным артикуляцию данного звука, как рабочей единицы речи. Это ударное усиление координационной установки фонематического звукопроизношения ведет к более яркому акустическому выявлению и выделению, внятности произносимой фонемы. Лишить фонему ударности означает сделать ее недостаточно отчетливою в акустическом отношении, недостаточно дифференцированною в словопроизношении от других фонем. Лишение ударности говорит о том, что биомеханические, координационные сокращения в данной фонематической артикуляции не произошли с досточною законченностью, т. е., что в сущности не была проведена нужная речевая работа.
        В словесно-слоговом комплексе фонематическое звуко-произношение иногда настолько много теряет в своей
[95]
слуховой отчетливости от тормозящего воздействия рядом стоящих фонематических звуков, что для выявления своей звуковой чистоты требует применения особых физиологических приемов. Сущность этих приемов состоит в том, что начинают так видоизменять данное слово в словопроизводственных перестановках звуков, чтобы на невнятно слышимое фонематическое звукопроизношение упало ударение в комплексе новопроизведенного слова. Здесь мы получаем такой тип условно-рефлекторной фонематической работы, при котором исследуемая фонема наиболее избавляется от тормозящего воздействия соседних фонем.
        Ударная выдыхательная волна воздуха, вызывая доминантную, по А. А. Ухтомскому[16], рефлекторную фонематическую работу, затормаживает тем самым работу соседних фонем, уменьшая при этом и их тормо-
[96]
зящее влияние на данную фонему. Акустически это будет выслушиваться как отчетливая звуковая сила данной фонемы с облегченным рецэптированивм ее и самим говорящим, и его слушателями. Изменение, благодаря такой ударности, тормозных соотношений в словесно-фонематическом комплексе помогает обнаружить типическую чистоту ударно-дифференцируемой фонемы.
        Ведь вообще во всякой фонeматической работе, как констелляции биомеханически тесно связанных движений, увеличение силы одного элемента этой констелляции, в нашем случае — выдыхания, неминуемо приведет к увеличeнию силы и других элeмeнтов, привходящих в комплексе фонематической координации нервно-мышечных артикуляторных напряжений. Это-то условие и создает возможность, при ударном фонематическом выдыхании, выявить фонему в ее превалирующей, наиболее совершенной чистоте, как воспитанного в условиях естественной речевой жизни рефлекса.
        Таким образом, на основании изложенных физиологических данных, мы можем сказать, что фонематическая ударность преследует задания дифференцировки звуков  в  слогово-словесной  речи.
        Фонематическая ударность является наиболее дробной и ускоренно частой из ударностей в рeчевой биомеханике. Да и вообще ее нужно считать одной из дробнейших и ускорeннейших ударностeй в нервно-мышечной координационной работе нашего организма.
        Достаточно припомнить, что, по экспериментальным наблюдениям в нашей лаборатории, человек произносит обычно 6 — 8 фонeматичeских звуков в секунду, а при болеe быстрой речи число таких мгновенно-произносительных рефлексов бывает свыше 10 - 12 - 15.
[97]
        Фонематическая ударно сть находится в известном соотношении к ударности слоговой и словесной. Учение о слоге и слове не входит в круг нашего настоящего исследования, но для более широкого охвата учения о фонематическом ударении мы остановимся на мгновенье на этих вопросах.
        Слоговая ударность преследует в речевой жизни человека задания дистансцепторные; они делают слоговой комплекс далеко и достаточно слышимым в произносимых словах речи. Слоговые ударения в процессе произношения слова помогают побеждать расстояние между говорящим и слушающим. Оттого-то в живой человеческой речи наблюдается обычное преобладание слоговой ударности на гласных, они являются преимущественными носителями слогового ударения; это ведь звуки наиболее легко слышимые на расстоянии — они передовые завоеватели речевых дистанций.
        Словесная ударность преследует сигнально-символические задания: она в динамике речевой работы является средством выделения, осигнализирования звукопроизносительно-словесного символизма. Словесная ударность создает возможность для слушателя речи быстро схватывать словесные символы говорящего. При неотчетливости словесной ударности затрудняется понимание живой человеческой речи. Так или иначе поставленное ударение в слове изменяет смысловое значение его.
        К физиологически-интересным выводам мы приходим, разбираясь во взаимоотношении ударности фонематической, слоговой и словесной. Представляя собою основную, так сказать, первичную из ударностей речевой биомеханики, фонематическая ударность стоит в речевом звукопроизношении в прямо пропорциональном отношении к слухопроизносительным проявлениям
[98]
ударности словесно-слоговой. Можно сказать, что, чем отчетливее фонематическая ударность в живой произносимой речи, тем сильнее выражена слоговая ударность, и тeм легче обнаруживается словесная ударность. Все остальные ударности как бы наслаиваются на фонематическую ударность, как постройка сложного здания на заложенный в его основе крепкий фундамент.
        Но такое пропорциональное отношение фонематической ударности к слоговой и словесной не связывается с обратным отношением, т. е. словесная и слоговая ударности не находятся в прямо-пропорциональном отношении к фонематической. Слоговая и словесная ударности могут быть выражены болев или менее отчетливо, а фонематическая недостаточно, и речь может быть невнятна. Такое явление мы наблюдаем в дeтском лепете, в речевой работе косноязычных, в речи людей, уставших от долгого говорения. В процессе онтогенетического воспитания речи у детей сначала вырабатывается словесно-слоговая ударность: она дается наиболее быстро и легко начинающему говорить ребенку. Диффeрeнцировочно-фонематическая ударность самое тонкоe, трудное, легко разрушающееся приспособление организма к звукопроизноситeльно-рeчевой работе.
        Без отчетливого фонематического ударения трудно создать в живой обычной разговорной речи ударность слогово-словесную. Поэтому-то, при воспитании речи у косноязычно-лепечущих детей, логотерапевты прежде всего обращают внимание на фонематическую отчетливо-ударяемую работу звукопроизношения. Если эта ударность дана будет ребенку, то все остальные виды ударности, как менее дифференцированные, лeгко приложатся к нeй в процессе речевой работы, да и бывают обычно уже приложены. Ведь словесную ударность,
[99]
например, ребенок настолько легко воспринимает, что, обучаясь подражательно речи у окружающих, он, обыкновенно, из подражательно-произносимого слова говорит ударный слог, а остальные ударности элизирует, т. е. не прорабатывает артикуляцию слогов и фонематических звуков с соответствующей биомеханической ударностью.

III. Как всякая нервно-мышечная ударно-производимая работа, фонематическое звукопроизношение характеризуется особенностями своего ритма при сочетании нескольких фонем в словесно-слоговой комплекс, а вернее — при расчленении многофонемного словесного комплекса на ритмически-произносимые фонематические единицы. Этот ритм образуется таким образом, что при переходе в слове от одной фонематической установки к другой происходит ослабление нервно-мышечного тонуса, в первом случае, и нарастание во втором. Taкoe нарастание и ослабление лежит в самой природе нервно-мышечных сокращений, при чем обнаруживается как в сократительной работе отдельных мышечных волокон, так и в напряжениях многих координационно-связанных групп их. Taкой ритмический принцип нервно-мышечной биомеханики наблюдается в работе всех мышц нашего тела, в том числе, конечно, и речевых. Характерная черта артикуляторного ритма та, что он не распадается в процессе дальнейшего аналитического расчленения словесно-звукового ряда на простейшие акустически воспринимаемые звуковые единицы ритма,[17] как речевые единицы. Фонематический ритм выделяет последнюю ритмику в звукопроизноси-
[100]
тельной речевой работе, ту крайнюю, ритмом выделяемую работу, которая еще дает имеющие речевую значимость элементарные речевые единицы. В фонематическом ритме биомеханические координационные установки в речевом аппарате докатываются до последней грани речевой динамики организма; координации после фонематической сочетанности нервно-мышечных напряжений дыхания, голосово-складкового аппарата и рто-губного хотя и могут дать звуковое явление, но это уже будет не фонема, а рефлекторное явление какого-либо другого, не речевого порядка.
        Говоря другими словами, — сущность фонематически-координационных установок заключается в том, что фонему, как ритмическую единицу речевого звукопроизношения, мы тоже можем разбить на простейшие нервно-мышечные движения, носящие в себе черты ритмически-производимых работ; но эти еще более простые ритмические единицы нервно-мышечной работы не воспринимаются как звукопроизносительное значение имеющие единицы речи данного языкового обихода. Они (эти простейшие, нежели фонема, ритмические единицы) являются нервно-мышечными рабочими единицами созданными в процессе биологического развития человека для многообразных физиологических работ в дыхательно-гортанно-рто-губном аппарате: для вдыхания и выдыхания, для откашливания, кусания, жевания, глотания пищи и т. д. Только нервно-мышечные ритмические напряжения особой координационной сочетанности с новой физиологической сущностью своей ритмики и дают простейшее речевое звукопроизношение.
[101]
        Ритмика нервно-мышечной работы в фонематических движениях базируется на работе чувствительных нервов самого этого нервно-мышечного аппарата. Работа нервно-мышечного аппарата регулируется в своей ритмичности, так называемой проприопептивной чувствительностью, заложенной анатомически только в самом этом, дающем координированные сокращения, нервно-мышечном аппарате. Рлавенствующая роль в фонематическом ритме принадлежит кожно-мышечному анализаторному аппарату головного мозга.[18] Роль слухового анализаторного аппарата, играющего первенствующую роль в речевой работе, сводится в фонематическом звукопроизношении к рецептированию кожно-мышечных координационных фонематических сочетаний, как простейших звуко-речевых установок. Слуховая, так называемая, дистанс-цепторная чувствительность, участвуя в фонематической работе, не дает главенствующих регулирующих импульсов для фонематического ритма, в то время
[102]
как в слогово-словесном ритме главным регулятором ритмической работы звукопроизносительных координаций является именно этот дистанс-цепторный слуховой аппарат. Значит, фонематический ритм есть такая слухопроизносительно-речевая ритмика, которая доминирующие раздражения получает от проприоцептивной чувствительности самого работающего в произнесении фонемы нервно-мышечного аппарата; а слогово-словесный ритм основную регулирующую сумму раздражений получает от дистанс-цепторной слуховой чувствительности. Фонема лежит как бы в той пограничной зоне, где передвижение в ту или иную сторону переводит работу артикулирующего нервно-мышечного аппарата или к превалированию регуляторной роли проприоцептивной нервно-мышечной анализаторной работы, или к превалированию же работы слухо-двигательного анализаторного аппарата.
        Быстрота исследуемой нами фонематической ритмики очень велика: ведь, как уже выше указано, мы можем произносить до 12 — 15 фонематических звуков в секунду. Такой быстрый фонематический ритм в обстановке сравнительно-грубого речевого обихода с трудом улавливается ухом слушателя, как ритмика речевых движений говорящего; да и самому говорящему трудно уловить фонематическую ритмику своей речи при обыкновенной обиходной речевой работе.
        Обычно отчетливо улавливается фонематический ритм в пении, когда все звукопроизносительные работы происходят с замедленной сменой их, благодаря чему меньшее влияние оказывают тормозные воздействия, являющиеся главным исказителем чистоты отдельных звукопроизносительных реакций при связывании их в слогово-словесные комплексы.
[103]
Патофизиология речи дает образец такого замедленного фонематического ритма в разговорной речи больных с мозжечковыми поражениями. У мозжечковых больных наблюдается, так называемая, скандированная речь, в основе которой лежит задержка в смене артикуляторных фаз, т. е. ударных артикуляторно-фонематических координаций (adiodochokinesis). Мозжечек является главнейшим аппаратом, ведающим в организме смену одной фазы движения другою. Эта смена базируется на работе проприоцептивной кожно-мышечной чувствительности, одним из важнейших координационно-объединяющих аппаратов которой является мозжечек. И фонематическая работа в ритмической смене своих координаций тоже управляется анатоме-физиологически в высокой степени мозжечком. Поэтому, поражение этого мозжечкового центрального аппарата, изменяя быстроту смены фонематических координационных фаз словесно-слоговой работы, акустически легко улавливается, как выявляющийся фонематический ритм в скандированно-замедленной мозжечковой речи. 

IV. Речь человека представляет по существу своему звукопроизносительную, сигнально-символическую деятельность данной языковой группы. Все проявления речи могут и должны быть рассматриваемы с точки зрения проявления в их функциональной работе символизма. Конечно, характер проявления этого символизма в различных речевых рефлексах носит свои особенные черты.
        Рассматривая слово[19] как сигнальный звукопроиз-
[104]
носительный рефлекс, мы находим, что он имеет самостоятельное, самодовлеющее сигнально-символическое обращение в речевой жизни данного языкового коллектива. В генетическом развитии звуко-нроизносительно-речевой жизни языка слова выработались как имеющие самостоятельное символическое значение звуковые сигналы. Слог уже не имеет самостоятельной сигнальной символичности. Слог в речевом звукопроизносительном ряде является рабочим элементом слова. Слоги образуются в иронессе выработки биомеханических приемов речевого звукопроизношения. В этом их значение и назначение в функции речи.
        Фонема тоже является сигнально-символическим рефлексом звукопроизносительного типа. Она, так же как и слог, выделяется анализом из словесно-символического звукопроизношения, при чем выделяется как простейший звукопроизносительный сигнал словесной работы. Словесно-речевой символизм в фонеме дает простейшие звуковые сигналы, однотипно проявляющиеся в слоговословесной работе. Они потому не случайные в комплексе поведения человека звуки, а звуки-сигналы, что зафиксированы в обиходе данного языка как типовые звуки его, выработавшиеся в процессе воспитания речевого символизма.
        Если мы возьмем какие-либо, сопутствующие инстинктивной жизни человека, звуки, даже звуки, например, акустически схожие с фонемами — а, е, т, п и т. д., то такие звуки мы только в том случае признаем за функциональные проявления фонематической работы в речевом поведении говорящего их, когда они будут входить в словесно-символический звукопроизносительный обиход его речевой жизни, как носителя данного говора. Идиоты, не говорящие немые, неумеющие еще говорить
[105]
дети иногда издают звуки, акустически похожие на фонематические звуки; но эти фонемоподобные звуки не являются продуктом словесно-символической проработки их, а потому они и не будут фонематическими звуками речевого поведения издающих эти звуки идиотов, глухонемых и т. п.
        Собственно все звукопроизносительно-речевые рефлексы не могут не отличаться от всех других звуко-образований человека, потому что они имеют свой особенный анатомический аппарат. В левом полушарии головного мозга человека есть особый корково-мозговой ассиметрический, т. е. не существующий в правом полушарии, анализаторный звуко-речевой аппарат, включающий в себя, так называемые, центры речи — Wernicke-Broca-Lichtheim. Все другие выделенные центры мозговой коры существуют симметрично в обоих больших полушариях мозга, а этот речевой центральный аппарат звукопроизношения в процессе эволюционного развития животных анатомически оседает только в левом полушарии. Я не буду подробнее останавливаться на исследовании этого чрезвычайно интересного биологического факта, но подчеркиваю, что все речевые рефлексы в процессе своего генетического развития проделывают условно-рефлекторную (сигнально-символическую) проработку через этот специальный биомеханический аппарат мозговой коры. Эта проработка каждого речевого рефлекса чрез описываемый специальный ассоциативный биомеханический аппарат в левом полушарии, конечно, всегда отражается, да и не может не отражаться, на статике и динамике речевых рефлексов в поведении человека.
        Большие полушария головного мозга являются сложнейшим аппаратом символической деятельности чело-
[106]
века, с постоянно перестраивающейся мозаической картиной сигнально-символической биомеханики. И вот в этих мозаических картинах символизаций на долю речевых рефлексов непременно приходятся мазки в области специального речевого аппарата в левом полушарии мозга. Биомеханическое участие в анализе и синтезе звукопроизносительных рефлексов речевого анализаторного аппарата в левом полушарии мозга непременно отражается на функциональных обнаруживаниях речевых рефлексов вообще, а следовательно — и фонематической звукопроизносительности. Добавочная биомеханическая работа речевого анализаторного аппарата превращает всякое звукообразование в сигнально-символическое звукопроизношение.
        Таким образом, главная сущность фонемы, как сигнально-звукового символа, заключается в генетическом происхождении ее из словесно-слогового звукопроизношения. Отсюда понятно, почему в фонеме наблюдается синтетическое сочетание звукопроизносительной рефлекторности с сигнально-речевым символизмом, потенциально сохраняющимся от ее генетического источника — слов речи, и кинетически обнаруживающимся при сочетании фонем в слова.
        Должно иметь в виду, что, создавая из фонем нашей речи словоподобные сочетания звуков, не имеющих определенного символического речевого содержания, мы все же не можем сделать их совершенно лишенными символического элемента. Дело в том, что такие словоподобные наборы привычных звуков, воспитываемых в процессе речевой жизни, как типовые, дифференцированные до первичной элементарности артикуляторные рефлексы данного языкового говора, уже потому должны быть признаны сигнальными рефле-
[107]
ксами, что символизируют отсутствие в себе речевого содержания, хотя сами они слухопроизносительно и похожи, по своим звуковым элементам, на речь. Можно сказать, что они представляют комплексы типовых звуко-сигналов данного говора, выявляющиеся при всяких попытках звукопроизношения, даже не имеющего словесно-символической значимости.
        Говоря словоподобные сочетания фонематических звуков, мы будем создавать говор, типичный для данного языка. В этих сочетаниях всегда будут сказываться законы данного языкового говора со всеми особенностями сочетания гласных с согласными, ударности, ритмики, количества слогов в словоподобных комплексах и т. д. Производя такие не речевые, но словоподобно-сложенные из 2-3 слогов звукопроизносительные сочeтания, каждый носитель данного языкового говора даст свои особенные фонематические комплексы: француз — одного, нeмeц — другого типа, русский — третьей типизации и т. п.
        Патофизиология речи дает интересную иллюстрацию высказываемых нами мыслей в явлениях, так называемой, «вербигeрации», наблюдающейся у некоторых психических больных. Вeрбигерацией называется таков расстройство в речевом поведении некоторых больных, особенно часто — шизофрeниeй (ранним слабоумием), когда они повторяют бессмысленный набор звуков — «пeрезь», «мерезь», «колезь», «паразь», «кольба», «маболь» и т. п, комплексы звуков, лишенных какого бы то ни было содержания. Но в самом произношении фонем, в сочетании их в словоподобные комплексы, в обычном  количeствe слогов в слове, в слогообразовании, ударности и ритмике и т. д. я наблюдал у больных свойственную тому или иному языку закономeр-
[108]
ность. Свои наблюдения я производил в клинике В.-М. Академии над вербигерацией у русских, евреев, латышей и т. д.
        В нашей речевой жизни мы сплошь и рядом наблюдаем интересный факт при слушании неизвестных нам иностранных языков; хотя мы и не знаем, что значит то или иное слышимое нами звуковое сочетание, но признаем его продуктом речевой работы именно данного языкового говора, именно данной сигнально-речевой звукопроизносительности. Собственно, иностранные звуковые комплексы иностранных слов потому и переделываются в каждом говоре на свой лад, что фонематические звуковые установки являются до высокой автоматизации выработанными звуковыми сигналами в привычном речевом поведении данного говора. Они то, благодаря этой, имеющей самостоятельное бытие, автомотизированной звуковой сигнальности, и переделывают всякое слово иноземного говора на привычный образец своего родного языка.
        В этом отношении интересны замечания проф. В. А. Богородицкого о жизни звуков в различных языках 

«Фонационные навыки в различных языках будут различны, в чем не трудно убедиться, наблюдая, например, над произношением русских звуков иностранцами, произносящими их вначале посредством тех артикуляций, которые для них привычны по родному языку, и лишь после более или менее продолжительных упражнений овладевающих надлежащим произношением. Из всего сказанного следует, что отдельные звуки того или иного языка, а также говора, представляют вполне определенную физиономию, как это, между прочим, подтверждают палатограммы, которые для одного и того же звука данного говора оказы-
[109]
ваются поразительно однообразными при всех повторных опытах».[20]^        

Итак, каждая фонема постоянно сигнализирует о своей принадлежности к данному языку, постоянно приуготована к комплексаторному сочетанию в законченные, имеющие обиходно-речевое значение словесные символы. Конечно, словесным символом может быть и отдельный фонематический звук; но такой звук-фонема будет уже не фонематическим рефлексом речи, а словесным, и будет включать те мимико-жестикуляторные, ударные, ритмические и другие особенности словесной работы, о которых мы уже упоминали.
        Укажем, наконец, что в звуковой жизни человека наблюдаются сравнительно простые, примитивные звуки, имеющие то или иное сигнально-символическое значение, но не определяемые как звуки-фонемы. Таковы, например, звуки прищелкивания языком для выражения удовольствия, или — вибраторного выдыхания через закрытые губы для символизации презрения, или — свиста для понукания, призыва и т. п. Все такие звуки хотя и просты по своей звукопроизносительности, но они не вошли в речевой обиход массы человеческих языков, как элементарно-типовые речевые звуки, а потому они и не могут быть названы фонемами, а просто — звуками-символами в звукопроизносительном поведении членов этих языковых групп. Да и употребляются они не как простейшие звукопроизносительные элементы речевого обихода, а как самодовлеюще живущие звуко-сигнальные символы с более или менее значительным содержанием.

[110]
V. В физиологии высшей нервной деятельности, ведающей все реакции организма, в том числе и все элементы речевой биомеханики, различаются рефлексы безусловные и условные (И. П. Павлов). Безусловные рефлексы — физиологически единообразны, неизменчивы в своей анатомо-физиологической сущности; условные же рефлексы, наоборот, многообразны в своих сочетаниях, изменчивы в своих функциональных проявлениях. Сигнально-символическая работа речевого поведения человека представляет собою условно-рефлекторную функцию с чрезвычайно изменчивым многообразием, проявляющуюся вообще в символической деятельности человека, а особенно в звукопроизносительно-речевых комплексах.
        Это чрезвычайно большое, особенное, сравнительно с условно-рефлекторной деятельностью слюновыделительного аппарата животных, многообразие условно-рефлекторных (сигнально-символических) речевых рефлексов станет вполне понятным, если мы учтем всю поразительно многообразную сложность тех координационных соотношений, из которых складывается всякое нервно-мышечное движение поперечно-полосатых мышц нашего тела, работающих во всех проявлениях речи человека. Эти биомеханически необычайно чуткие к раздражителям среды, да и самого организма, координационные приборы поперечно-полосатых мышц, начинаясь в анатомической структуре спинного мозга, дают все более осложняющиеся координационные сочетания в продолговатом мозгу, в мозговом стволе, наконец, целый особый необъятный космос сочетательных координационных комплексов в анатомическом аппарате больших полушарий мозга. Вечно тонически напряженный и вечно мозаически изменчивый доперечно-поло-
[111]
сатый мышечный аппарат дает все богатство двигательных проявлений в субкортикальных координационных и в так наз. проекционных системах коры мозга, на координационных сочетаниях которых в ассоциационном аппарате коры мозговых полушарий и строится вся наша условно-рефлекторная, т. е. сигнально-символическая деятельность, в том числе и все наши речевые рефлексы. И вот, фонемы являются в среде этих речевых рефлексов наименее изменчивыми, наименее многообразными звукопроизносительными элементами речевой работы человека.
        Исследуя фонематические звуки с точки зрения их условной рефлекторности, мы замечаем, что они, как простейшие сигнально-символического генезиса типы звуковых рефлексов живой человеческой речи, консервативно сохраняются в речевом обиходе данной языковой группы. Всякий язык в процессе своего эволюционного генезиса вырабатывает эти до примитивности простые фонематические сигналы, которые, хотя и являются условно рефлекторной функцией, но в языковой жизни представляют основу, фундамент речевой работы наиболее стойкой, мало-изменчивой, консервативной в своей типизации, сравнительно с словесными и слоговыми формами речевого поведения человека. Языковедение давно утверждает, что каждый язык имеет свои типовые элементарные фонематические звуковые сигналы в сравнительно мало изменчивой, однотипно более постоянной произносительной форме.
        Анатомо-физиологическая точка зрения на фонему как на простейший сигнально-символический (условный) рефлекс делает понятным постоянное существование типовой неизменчивости фонемы в речевом существовании человека. Речь занимает огромное место в жизни
[112]
человека: нет такого акта, такого самого примитивного движения в индивидуальном, а особенно коллективном, существовании человека, которое не осимволизировывалось бы звукопроизносительными сигналами. И вот фонемы, как основные простейшие звукопроизносительные рефлексы, так бесконечно часто повторяются в житейском индивидуальном и коллективном обиходе, что чрезвычайно прочно автоматизируются в своем типовом фонематическом ядре. Эта автоматизация, вечно пропитывающая всю индивидуальную и коллективную жизнь носителей данного языка, воспитывает из фонематических звуков столь же стойкие условные рефлексы поведения человека, как и движения рук при приеме пищи, писании и тому подобные повседневные общечеловеческие навыки житейского обихода.
        В существовании всякого человека речевая звуко-произносительная работа столь крепко, столь диффузно, с многократной повторяемостью заполняет все поры индивидуальной и коллективной жизни, что фонемы неотвратимо должны превратиться и превращаются во всяком языке в неизменчиво-типовые рефлексы. Фонемы представляют собою простейшие звукопроизносительные рефлексы, вырабатываемые в процессе жизни данной языковой группы, при чем они биомеханически и выявляются непременно в своей типизированной форме, при вызывании к жизни речевых движений всякого индивидуума данного речевого коллектива.
        Фонема — звукопроизносительная единица речевой работы, как условно-рефлекторно-вырабатываемой функции говорящим индивидуумом; но генезис фонемы, ее выработка является продуктом коллективной жизни, так сказать, коллективного речевого поведения тех людей, среди которых воспитывал свою речь говорящий
[113]
индивидуум. Не в «мыслительных процессах», как особом субъективно-идеалистическом силовом факторе речевой работы, мы должны искать основу фонематической функции речевой работы, а в этих условиях индивидуальной и коллективной биомеханической рефлекторности. Изучая биомеханику звукопроизношения в речевой группе, мы и улавливаем нужные для характеристики типовые неизменчивые признаки фонемы. Эти типовые биомеханические признаки, а не «мыслительные процессы», и являются основой для тех или иных, более или менее остроумных табеллерных классификаций элементарных звуков нашей речи.
        Относительно изменчивости фонематических звуков нужно иметь в виду, что, как всякое условно-рефлекторное, сигнально-символическое явление в поведении человека, фонематические рефлексы в звукопроизносительной жизни живой человеческой речи подвержены видоизменяющему влиянию соседних, рядом с ними произносимых в речи, других фонематических же рефлексов. Это, тормозящее типовую фонематическую дифференцированность, влияние на данную фонему других, рядом стоящих в речевом комплексе, ведет к видоизменениям фонемы - типа в биомеханике и акустике ее, как звукопроизносительно-осуществленного фонематического рефлекса.
        У людей с болезненными недостатками в анатомо-физиологической структуре речевого аппарата мы нередко наблюдаем типовую правильность при произнесении той или иной фонемы в отдельности, а в многофонемном комплексе словесной речи этот фонематический рефлекс произносится тем же говорящим косноязычно. Патофизиологическое изменение координационных нервно-мышечных аппаратов в центральной нерв-
[114]
ной системе тоже сплошь и рядом вызывает дизартрические изменения в фонематическом звукопроизношении.
        Да и в обыкновенной разговорной речи, при быстроте говорения и при утомлении говорящего (понижение дифференцировочной уточненности в работе мозговых полушарий), тоже появляются дизартрии в виде фонематических оговорок — lapsus linguae. Изучение этих дизартрических оговорок в отдельных фонемах представляет большой языково-биомеханический интерес, останавливаться на котором не входит в задание нашего настоящего исследования.
        Здесь мы подчеркнем только, что в биомеханике речевых движений всегда нужно учитывать то видоизменение, которое наблюдается в типовой сущности основных свойств данной, воспитанной в генетической эволюции речи, звукопроизносительной установки, благодаря особенностям слухопроизносительной работы, когда фонематический рефлекс становится функциональной единицей речевого поведения человека в данных речевых условиях. Все речевые рефлексы чрезвычайно вариабильны в своем осуществлении в живой речи; при чем фонематические рефлексы, как наиболее примитивные, первичные, испытывают наименьшее колебательное влияние среды. Но все же и они изменчивы в известной, большей или меньшей, мере. И причины этой изменчивости лежат, прежде всего, в условно-рефлекторной сущности фонемы, постоянно изменчиво-слагающейся из множества мозаических сил, входящих в комплекс координационных элементов фонематических установок. Торможение одной фонемы другою в словесных комплексах живой речи, происходящая в условиях звуко-произносительных движений ориентировочная биомеханическая реакция речевого аппарата
[115]
от одной фонемы к другой, запаздывание и незаконченность сигнальных типовых фонематических рефлекторных установок при быстрой работе речевой условно-рефлекторной функции и т. п., все эти особенности рефлекторной фонематической работы в живой речи и видоизменяют ее типизированную в языковой жизни звуко-произносительную, фонематически-точную чистоту, но, конечно, не уничтожая основных фонематических черт. 

VI. Остановимся еще на одной интересной характерной черте фонемы — на принадлежности ее к числу тех рефлекторных реакций, которые не даются сразу при рождении человека, а воспитываются на протяжении его жизни, начиная с первых месяцев существования.
        Фонематический звук, слог, слово, да и вообще все формы речевой работы человека представляют собою звукопроизносительные рефлексы, воспитываемые с детства. На протяжении этой воспитательной дороги все речевые рефлексы претерпевают многообразные изменения, следы которых часто остаются на всю последующую жизнь в речевом поведении человека. В процессе этого воспитания фонема, будучи по своей сути групповым раздражителем в языковом говоре, приобретает все главные оттенки своего индивидуализма, своих особенностей, как речевого звука, выработанного в определенную форму, и автоматизированного в речевом поведении, именно, данного лица. Эта воспитываемость с детства, налагающая индивидуальные черты на фонематическую работу всякого человека, и заставляет говорить, что фонема — явление индивидуальное и чрезвычайно разнообразное по своим проявлениям в группо-
[116]
вой языковой жизни, как в той природной, естественной среде, в которой происходит воспитание индивидуального речевого поведения.
        Изучение вопроса о зарождении и развитии детской речи уже давно привлекало научную мысль (Прейер, Треси, Друммонд, Стерн, Нечаев, Трошин и т. д.). В последнее время у нас в Москве особенно ценный материал собран Центральным Педологическим Институтом.[21] В работе московских педологов заслуживает глубочайшего внимания, попытка объективировать и уточнить собирание материала в проявлениях «не речевого и речевого звукорефлекторного поведения» начинающего жить ребенка. К сожалению в основу работы взята психологическая, вернее — психофизиологическая методология, а потому научная трактовка, да и сама организация собирания материала требует изменений и дополнений.
        Рождаясь, ребенок не произносит никаких фонем, а только издает те или иные звуки, вплетаемые, как анатомо-физиологически прирожденное и координационно-включенное явление, в разнообразнейшие инстинктивные акты его жизненного поведения. Эти первичные крики ребенка являются анатомо-физиологически приуготованными, в процессе эволюционного филогенеза человеческого организма выработанными, звуковыми рефлексами, обнаруживающимися тотчас по рождении.
        Эти первичные звуки — крикливые рефлекторные обнаружения жизненной властности инстинктов детского организма — нельзя считать за звуки, которые возможно приравнять к фонемам взрослого носителя речи. Неко-
[117]
торую отдаленную аналогию можно находить в том, что, становясь сигнально-символическими звуками в жизни ребенка, такие крикливые звуки все же остаются простейшими звукопроизносительными  рефлексами дифференцирование не уточненной функциональной работы детского речевого аппарата. Обычно только к концу первого года жизни ребенка можно найти в издаваемых им сочетаниях звуков некоторую звукопроизносительную дифференцировку в смысле возможности сравнивать отдельные звуки таких сочетаний с фонематическим звукопроизношением взрослого человека.
        Звуки образующейся речи ребенка можно назвать звукопроизносительно диффузными речевыми рефлексами. Вначале, в первые 2—3 года, а у детей с затрудненным развитием речи и значительно дольше, наблюдаются явления лепечущего, физиологически-косноязычного произношения самых простых слов обихода детской жизни. У многих трудно-развивающихся в речевом отношении людей эта косноязычная артикуляторно не уточненная, не дифференцированная речь остается и во взрослом состоянии в виде шепелявости, ламбдацизма, картавости и т. п. Во всех этих косноязычных формах происходит остановка в развитии точно дифференцированного звукопроизношения из тех диффузных звуков, которые слагаются в детском лепете.        
        Функциональные особенности детской речи нужно поставить в зависимую связь с анатомическими особенностями детского мозга. Мозг родившегося нормального ребенка хотя и имеет в себе все нейронные элементы, но эти детские нейроны носят некоторые особенности. Они не богаты разветвлениями дендритических и нейритических отростков, что ведет к функцио-
[118]
нальной бедности ассоциативных связей в детском координационном мозговом аппарате. Этою бедностью ассоциативно работающими нейронными разветвлениями и должно объяснить диффузность звукопроизносительной работы детской речи, сравнительно с речью окружающих, являющеюся естественным раздражителем для ребенка в выработке его речевых рефлексов.
        Интересно здесь указать на мнение акад. Н. Я. Марра, что в первобытной речи наблюдалась «недифференцированность первичных звуков, совмещавших в себе ряд впоследствии, по их разложении, выделившихся простых сложных звуков обычной человеческой речи».[22] Речевая среда первобытного человека, в связи с общими «недифференцированными» условиями его социальной жизни, не была так звукопроизносительно прочно дифференцирована в своей речевой биомеханике, как это потом происходит с развитием культурной усложненности жизни. Анатомо-физиологически бедные координационные установки нервно-мышечной работы детского лепета, воспитываясь на образцах речи взрослых, тоже когда-то в детстве бывших также лепечуще-говорящими, и вырабатывают под контролем слуха точно дифференцированное, соответствующее речевой биомеханике среды, звукопроизношение.
        Выделяя фонетическим анализом появление в этом детском ленете типовых фонематических звуков, педологи находили обыкновенно некоторую закономерность в последовательности выработки фонематически точных звуков данного говора. Прейер, Треси, Нечаев и др. дали табеллярные ряды звуков, быстро и точно
[119]
воспитываемых ребенком и трудно вырабатываемых в его речевом поведении.
        Следовательно, фонема, как воспитываемый с детства звукопроизносительный рефлекс нашей речи, проходит в жизни каждого говорящего стадию от диффузности в зарождающейся детской речи к дифференцированной типизации в речевой работе взрослого, от детской артикуляторной расплывчатости подражательного произношения к автомотизированно-закрепленной уточненности. Косноязычно осуществляемое фонематическое звукопроизношение является старшим братом нормальной речевой фонематизации данного говора. В косноязычном звукопроизношении мы тоже наблюдаем известную типизацию в замене одной, трудно произносимой фонемы другою — легко артикулируемою; например — вместо переднеязычного, зазубного «r» произносится картавое, велярное «r», вместо звука «sch» обычно произносится «s» и т. д. Поэтому можно сказать, что в детском возрасте происходит, так сказать, косноязычная типизация фонематического звукопроизноше-ния. И косноязычная фонема ребенка или косноязычно говорящего человека, и нормальная фонема правильно говорящего человека, с точки зрения фонематического генезиса с детских лет, одни и те же фонемы, но разного речевого возраста в жизни каждого человека. Ведь всякий человек рождается неговорящим, а только постепенно, в зависимости от наследственного здоровья своего аппарата общей и речевой высшей нервной деятельности, более или менее скоро и более или менее точно вырабатывает звукопроизношение, соответствующее звуко-произносительным раздражителям окружающей речевой среды; следовательно всегда по этой дороге к нормальной речи проходит и стадию косноязычной фонематизации.

[120]
Интересно отметить, что как родившийся человек воспитывает в процессе своего роста речь, так и богатые звуковой жизнью животные, например, певчие птицы, сначала не могут петь богатой, музыкально-дифференцированной мелодии. Только потом, так сказать, разработавши свое певческое звукопроизношение, начинают петь с богатой мелодичностью. Эта мелодичность имеет свои элементарные, основные, простейшие звукообразования, которые могут быть приравниваемы к гомологам фонем. Можно сказать, что, с точки зрения эволюционного филогенеза, фонемы представляют высокую звукопроизносительную дифференциацию тех звуков, которые мы наблюдаем в звуковых рефлексах диких зверей. 

VII. Наконец остановимся еще на последней и самой интересной характерной черте фонемы — на моменте ее существования в обиходе данной языковой группы. Изучение фонемы с этой стороны будет изучением ее, как социального фактора нашей жизни, т. е., применяя возможную физиологическую терминологию, — изучением фонематических явлений в свете коллективно-рефлекторной методологии. При чем, как мы выявили, эта фонематическая единица речевой работы не употребляется в речевом поведении человека в изолированной самостоятельности, а как элемент словесно-слогового звукопроизношения.
        Когда говорят, что фонема существует в представлении, то собственно этим ничего не говорят для точного естественно-научного мышления. Ведь одно из основных положений научно - точного исследования говорит, что «бытие определяет сознание»; и фонематическое бытие реально существует в живой речи окру-
[121]
жающих, как постоянно действующий дистансцеп-торный раздражитель для звукопроизносительного аппарата всякого говорящего. Создаваемая окружающим человека речевым морем фонематическая среда — вот место реального звукопроизносительного существования фонемы. Если человек в первые годы жизни оглохнет, то окружающая фонематическая жизнь выпадает, как рефлекторный раздражитель в его поведении, и он становится немым, не имеющим в своем «мышлении» никаких фонематических рефлексов.
        Среда эта неуловима, потому что речь в высокой степени динамическая функция нашего организма, но она научно уловима, как только мы задумаемся над местом нахождения речевых раздражителей для речевого аппарата каждого говорящего. И речевая среда, в которой воспитывается речь всякого человека, налагает свою могучую лапу в виде всей суммы характерных особенностей данного говора, от которых не может избавиться человек, живя потом даже в другой речевой среде.
        Фонема живет как яркое активнейшее социальное явление, в форме автоматизированного слухопроизно-сительного рефлекса данного живого языка, который один только и является местом настоящего существования фонемы. И потому эту сторону существования фонемы можно назвать одной из самых первых, основных, наиболее мощных, наиболее важных, что только такое существование дает ей необходимую почву стать дееспособным дистанс-цепторным раздражителем для слухопроизносительного аппарата каждого из членов данной языковой группы. Фонематические звуки по преформированным слуховым путям доходят до больших полушарий мозга, являющихся аппаратом, кото-
[122]
рый рецептирует, закрепляет в координационные комплексы, контролирует фонематические рефлексы в индивидуальной жизни человека. Но типизированное сохранение таких рефлексов происходит в речевой среде, в социально-речевом обиходе, откуда идут дистанс-цепторные раздражения к слухопроизносительному аппарату говорящего. Репептируя эти фонематические раздражения, каждый член данной языковой среды и зафиксировывает их в своем мозгу по физиологическим законам условно-рефлекторной или лучше — сигнально-символической работы, о чем уже было подробно говорено выше.
        В особенностях анатомо-физиологической организации всех моментов рефлекторно-речевой деятельности, как группового, интериндивидуапьного сигнального символизма, скрыта основа известного самостоятельно-реального существования фонемы в жизни данного коллектива. Фонемы, как и вообще все акты речевого поведения человека, консервативно хранятся в языковом коллективе в форме, до слухопроизносительной автоматизации закрепленного, простейшего рефлекса-сигнала. Получается картина самостоятельного существования в языковой жизни коллектива таких основных общераспространенных и общевоспитанных сигнально-символических рефлексов, как простейших фонетических единиц, имеющих общеязыковую социальную значимость. Эти простейшие звукопроизносительные проявления речевого поведения человека преемственно сохраняются в живой языковой жизни из поколения в поколение, что и придает им характер объективно существующих и действующих сил.
        Есть в коллективно-рефлекторной стороне жизни фонемы особые моменты, придающие устойчивость фоне-
[123]
матическим проявлениям, хотя фонематические звуки, по существу, и принадлежат к чрезвычайно изменчивой группе условных рефлексов. Речь, являющаяся во всех своих проявлениях условным, вечно изменчивым рефлексом организма, в то же время носит в себе элементы величайшей устойчивости, благодаря тому, что сигнальный символизм речи от начала и до конца, от сложнейших до простейших форм, проникнут коллективизмом. Как всякое вообще условно-рефлекторное динамическое явление, речь в высокой степени изменчива, но, как коллективно-сигнальное явление, она, по самой сути коллективного символизма, не может не быть консервативно-устойчивой. Такая устойчивость является необходимым условием при осимволизирова-нии какого бы то ни было явления в жизни коллектива, а особенно — быстро текущих явлений речевой жизни человека. Иначе какие бы то ни было звуковые рефлексы не дадут достаточных условий для воспитания из себя звукопроизносительных символов речи коллектива. Символический рефлекс потому и становится символическим, что он воспитывается до автоматизированности многократным повторением именно в определенной, консервативно сохраняемой, сочетанной форме. Таков закон воспитания всяких сигнально-символических, условных рефлексов, имеющий свою материальную основу в строении полушарий мозга с его корковыми аппаратами проэкпионной и ассоциацион-ной системы, работающими по физиологическим законам, свойственным высшей нервной деятельности.
        Фонема, как простейшая единица звукопроизношения в коллективно-рефлекторном речевом сигнализме, носит в себе характерные черты звукопроизносительной работы, свойственной данному языку, как коллективно
[124]
работающему аппарату звукопроизносительных форм языковой жизни. Все типы фонематических звукопроизношений вырабатываются и живут как звукопроизносительные раздражители для всякого члена языковой группы. Фонемы выработались в процессе жизни данной языковй группы в дробно-типовые звукопроизносительные единицы, благодаря тому, что сигнально-символическая работа языка стала чрезвычайно необходимой и чрезвычайно пропитывающей все рабочие поры данного коллектива. Изменение форм социальной жизни, конечно, влияло на эволюцию фонематической работы, но эта сторона жизни фонемы не входит в задания нашего настоящего исследования.
        Мы укажем только, что на известной стадии жизни языка того или иного языкового коллектива фонемы приобретают право гражданства, как самостоятельно существующие языковые символы, при чем с нарочитым выявлением их социальной самостоятельности и значимости. Я говорю о тех звуках азбуки, фонетических транскрипциях, которые всегда появляются в языковой жизни на известной стадии материальной культуры народа, когда появляется и все более внедряется в житейский обиход графическая, письменная и печатная речь.
        Элементы графической речи, или так называемая, по проф. И.А.Бодуэн де Куртенэ, графема представляет собою зрительно-зафиксированный образ фонемы, как изолированного речевого сигнала в его элементарной, простейшей фонетичности. Печатная и письменная речь является важным и мощным добавочным культурным фактором, укрепляющим в языковом обиходе самостоятельную изолированную жизнь фонем. Довольно исчезнуть письменности, довольно культурно
[125]
регрессировать народу, как получается явление более легкой дегенерации фонематического состава данного языка: исчезновение той или иной фонемы, как имеющего самостоятельную социальную жизнь речевого символа.
        Интересны патофизиологические и логопедические наблюдения над жизнью фонем в том или ином языковом коллективе.
        Самостоятельность фонетически-зафиксированных зву-ков-фонем в социальном обиходе данного языкового коллектива создает то, что всякий, фонематически-нетипично для данного языка произносимый, звук определяется, как косноязычный дефект, иноязычный акцент, вообще — тот или иной звукопроизносительный недочет. Получается картина, что фонематическое звукопроизношение, приемлемое в социальном обиходе одного языкового коллектива, звучит диссонансом в социально-языковых традициях другого языкового обихода. Детское население во всяком языковом коллективе, воспитывая речь, делает коррекцию на правильное произношение данной фонемы-звука в окружающей его речевой среде, что, по существу, свидетельствует о самостоятельной жизни фонемы в социально-речевом обиходе данного коллектива. Традиционно-сохраняемые звукопроизносительные навыки речи окружающих, как мы уже указывали, являются теми социально-звуковыми раздражителями, рецептированием которых и постоянным слуховым корректированием по ним своего произношения ребенок воспитывает фонетически приемлемую для данного языкового коллектива речь.
        Собственно в смысле фонетически правильного для всякого языка звукопроизношения все дети, в первые годы своей жизни, бывают косноязычными, заканчивая
[126]
свое речевое воспитание в первые годы школьной жизни. В жизни школьников, как в жизни воспитывающего свою речь коллектива, мы наблюдаем постоянное исправление косноязычных звуков по фонематическим нормам звуковых типов данных языков, по преемственной традиции хранящих те или иные нормы фонематически-типовых звуков данной речи.
        Можно думать, что в доисторической языковой жизни фонемы, в нашем современном смысле, не было в речевом поведении первобытных людей. Первобытный язык жил больше жестом и мимикой, а не звуко-произносительными элементами его. Поэтому-то и не могло создаться достаточно дифференцированного, фонематически уточненного, однотипного и общеобязательного для всей языковой группы фонемопроизношения. Только с развитием коллективной жизни, с настойчивым повышением нужды в точно выработанных для всего коллектива звуковых сигналах, начало исчезать, так сказать, косноязычное лепетание звуко-словожестов первобытного человека. Коллективно-рефлекторная обязательность фонемы в коллективно-речевой жизни данного народа, воспитывающего в процессе развития культуры твердый сигнальный символизм, сделала из лепечущих звуко-слов первого человека звукопроизносительно-выточенную, художественно-законченную фонему.

Заключение.

Мы пришли к концу своего исследования о фонеме, как анатомо-физиологическом, вернее — как о социально-биологическом явлении в жизни человека и человеческого языкового коллектива. Исследованные нами семь характерных признаков фонемы дают возмож-
[127]
ность точно отнести данный звуковой комплекс в поведении человека к категории фонематических, или не фонематических рефлексов.
        Для ясности изложения мы вкратце формулируем ударные моменты в определениях фонемы, сделанные на протяжении нашей работы.
        Фонема, как простейшая, элементарная единица речевого поведения человека является рефлексом: 

I. Исключительно звукопроизносительным, по работе нервно-мышечного исполнительного аппарата, без элементов мимико-жестикуляторных; дальше, аналитически неделимым в смысле речевой слухопроизносительности, но синтетически координированным из многих биомеханических напряжений; при чем он сам является исходной единицей звукопроизносительного синтеза в динамике словесно-слоговой анатомо-физиологической работы речевого аппарата.

II. С дробнейшею ударностью, создающею дифференцированную уточненность фонематическому звукопроизношению, благодаря уменьшению тормозящего воздействия соседних фонематических звуков в словесно-слоговых комплексах; при чем ударность эта находится в своеобразных соотношениях с ударностью слоговой и словесной.

III. С ритмом, аналитически не расчленяющимся на простейшие, акустически воспринимаемые ритмические единицы звукопроизносительной работы; при чем характеризующимся своей чрезвычайно высокой быстротой (12—15 фонематических звуков в секунду); базирующимся главным образом на проприоцептивной нервно-мышечной чувствительности; более отчетливо улавливаемым в пении и в некоторых патофизиологических случаях речевого поведения у больных. 

[128]
IV. Сигнально-символическим в своей звукопроизносительной зафиксированности в обиходе данного языка, проделавшим генетическую, условно-рефлекторную (сигнально-символическую) проработку через специально-речевой биомеханический ассоциативный аппарат в левом полушарии коры головного мозга; обнаруживающим при всех попытках звукопроизносительную свою сигнально-символическую природу типового звуко-сигнала данного говора, постоянно сигнализирующую о своей принадлежности к данному языку особенностями своей звукопроизносительной биомеханики; отличающимся от других примитивных сигнально-символических звуков невхождением этих последних в фонематически-речевой обиход. 

V. Наименее изменчивым в рядах кординационно-многообразных и изменчивых речевых сигналов, вернее — единообразно сохраняемым в своей типизированной фонематической звукопроизносительности, благодаря крепкой автоматизации от бесконечно-частого повторения в житейском индивидуальном и коллективном речевом обиходе; хотя и подвергающимся в известной, не нарушающей основ типизации, мере изменчивости от торможения, ориентировки, запаздывания и других физиологических моментов в функционировании двух-трех рядом в речи стоящих фонематических звуков.

VI. Воспитываемым каждым человеком на протяжении его жизни с первых месяцев по рождении; проходящим стадию от диффузных звуков детского лепета к дифференцированности нормального звукопроизно-шения взрослого, представляя при этом онтогенезе речи последовательные ряды более или менее труднопоявляющихся звуков, таким образом дающим на своем воспитательном пути стадию косноязычной фонемати-
[129]
зации, наблюдаемой у косноязычных больных и во взрослом состоянии. 

VII. Существующим, как дистанс-цепторный раздражитель в фонематической работе речи окружающих; при чем имеющим в анатомо-физиологической организации воспитания интериндивидуального символизма основу для консервативного хранения фонемы в речевой жизни данного коллектива, и приобретающим особые права самостоятельного гражданства с развитием фонетического письма; трактующим в связи со всем этим, как болезненное косноязычие, формы нетипичного для данного языка фонематического звукопроизношения; наконец — видимо не бывшим в доисторической речевой среде, жившей главным образом жестом, мимикой и диффузными рефлексами clamorum concomitantum.
        Заканчивая свое учение о фонеме, мы должны сказать, что она, как впрочем и вообще всякое речевое явление, представляет производное двух сил: с одной стороны — работы больших полушарий головного мозга с его физиологическими законами, а с другой — социальными или, как лучше в нашем случае, коллективно-рефлекторными условиями речевой работы. Индивидуальность и коллективность в фонематической работе языка чрезвычайно наглядно связаны в одно неразрывное, взаимно необходимое, друг друга пополняющее и укрепляющее целое. Работа полушарий головного мозга, происходящая по извечным законам его нервно-мышечной деятельности, и работа социальной среды, где воспитываются, превращаясь в специализированный сигналыю-рабочий фактор, звукопроизносительно-сигнальные рефлексы, — таковы те силы, которыми созда-
[130]
ются все ценности языка человечества, в числе коих фонема заняла чрезвычайно важное и своеобразное место. При строго-научном, тщательно проведенном учете указанных сил нет нужды прибегать еще к особым «психологическим» толкованиям. Эти сипы поддаются тому точному машинно-экспериментальному и математическому анализу, применение которого ставит своею задачею научная современность нашей эпохи.

1927 г. Апрель — май. Ленинград.