Accueil | Cours | Recherche | Textes | Liens

Centre de recherches en histoire et épistémologie comparée de la linguistique d'Europe centrale et orientale (CRECLECO) / Université de Lausanne // Научно-исследовательский центр по истории и сравнительной эпистемологии языкознания центральной и восточной Европы

-- Г. ДАНИЛОВ : «Мои ошибки», Революция и язык, 1931, №1, стр. 9-10. (commentaire)
[9]
        В период с 1925 по 1928 г., в начале моей теоретической деятельности в области языкознания, я сделал ряд ошибок, частично уже мною исправленных и частично исправляемых мною ныне.
        Грубейшая ошибка заключалась в моей трактовке национально-языкового вопроса (см. мою работу «Язык общественного класса». Ученые записки Ранион, т. III, 1929 г.). Эта трактовка, по справедливому замечанию одного из моих критиков, исходила из забвения того простого факта, что «в наших условиях, когда правые элементы стимулируют национальную вражду, вопросы обшеязыковые приобретают характер в значительной мере политический.
        Особенно наглядно сказалась моя ошибка в одном неправильном как политически, так и методологически положении, которое и дало право обвинять меня в скатывании к великодержавному, вернее, к великорусскому шовинизму.
«Язык рабочего Российской и Украинской республик, — писал я, — один и тот же: это — русский язык послеоктябрьской эпохи; разница лишь в окраске звуков, в фонетическом складе языка. К украинскому языку белицкие рабочие прибегают лишь для того, чтобы не оторваться от массы, не потерять с ней связь». В чем ошибочность этого вывода? Бесспорно, что язык рабочих Российской и Украинской республик тождественен, но тождественен не по своей форме, национально отличной, и не только в фонетике, а по своему содержанию, по тому комплексу идей, который он выражает, по своей классовой сущности. Иначе говоря, идеологическое тождество языковых систем пролетариата сочетается с формальным их различием. А раз это так, то абсолютно ложно говорить о языке рабочих только как о русском языке. Это вредно и политически, так как тормозит развитие родного языка пролетариатом, а следовательно тормозит и развитие национальной культуры, социалистической по своему содержанию, и мешает пролетариату осуществлять ведущую роль в отношении основных масс крестьянства. Левая фраза об интернационализации языка скрывала таким образом в себе явно правое реакционное дело, подменяя интернационализацию руссификацией. Вывод же, что «к украинскому языку белицкие рабочие прибегают лишь для того, чтобы не оторваться от массы», объективно содержал в себе мысль, что украинизация, как и вообще развитие национальных культур, — лишь тактический маневр (ларинщина в нацвопросе), а не необходимая политика рабочего класса.
Конечно, те факты, которые я приводил в своей статье по этому вопросу, не являются выдумкой. Рабочие, которых мне пришлось обследовать, действительно в важнейших случаях коммуникации (на производстве, в общественной жизни) пользовались русским языком. Это подтверждает и генеральный секретарь коммунистической партии Украины т. Коссиор, который на украинском партсъезде (перед XVI партсъездом) указал, что в 1927 году только четырнадцать процентов украинских рабочих-металлистов (а я как-раз обследовал металлистов) писало по-украински, а говорило, следовательно, еще меньше.
        Таким образом мое изложение нисколько не противоречило фактам, но эти факты, эти явления были не существенны, не необходимы, а преходящи. Украинский пролетариат должен был преодолеть и уже в значительной мере преодолел эти явления. В своем исследовании я остался, таким образом, на поверхности явлений, не вскрыв самой сущности этих явлений и свойственных им закономерностей.
[10]
        В этой же работе, а также в статье «К вопросу о марксистской лингвистике» («Литература и марксизм», 1928 г.), у меня встречаются отдельные случаи непосредственного механистического сведения: «То, что мы называем общим тонусом речи, — писал я, — и куда мы прежде всего отнесем темп и динамику говорения, в той или иной мере отражает социальное положение говорящих» («Язык общественного класса»). Даже оговорив это утверждение словами «в той или другой мере», я не избежал механистичности, так как опустил все связи и опосредствования между характером произнесения и социальной средой. В статье «К вопросу о марксистской лингвистике» — то же механистическое сведение, определение языка как «системы определенной группы условных рефлексов (слов, жестов и мимических знаков), общих у членов данного человеческого коллектива». Та или иная комбинация этих рефлексов, те или иные органические данные являются лишь необходимым условием для пользования языком, как своеобразной надстроечной категорией, но язык не сводится и не может сводиться к этим условным рефлексам.
Наконец, следует упомянуть и еще об одной ошибке формалистического характера, которую я допустил в статье «Понятие слова и предмет лексикологии» («Русский язык в советской школе», т. III, 1929 г.), сбившись на формально-логический путь в отыскании признаков отдельного слова.
Составляют ли мои ошибки систему, т. е. ошибочную в целом концепцию? Безусловно, нет. Это можно доказать на ряде других моих работ, правильно с точки зрения марксистско-ленинской теории разрешающих проблемы языка. Но связь между моими ошибками есть. Она коренится в недостаточном овладении мною диалектико-материалистическим методом и отражает как уровень моей подготовки на известном этапе, так и уровень марксистско-лингвистической мысли в нашей стране. Социальная же база этих ошибок — влияние буржуазных и мелкобуржуазных слоев нашей страны.
Основная задача, которая стоит сейчас передо мной, — исправить в дальнейшей теоретической работе сделанные мной ошибки и дать новые работы, которые способствовали бы правильному осуществлению подлинно ленинской языковой политики и были бы свободны от механистических и формалистических искривлений.

---------------
« Осторожность особенно нужна со стороны такой нации, как великорусская, которая вызвала во всех других нациях бешеную ненависть, и только теперь мы научились это исправлять да и то плохо. У нас есть например коммунисты, которые говорят: единая школа, поэтому не смейте учить на другом языке, кроме русского. По-моему, такой коммунист — это великорусский шовинист. Он сидит во многих из нас, и с ним надо бороться.»
Ленин, т. XIX, с. 218.


Retour au sommaire