[101]
Классовая природа языка, в частности языка рабочего, наиболее отчетливо вскрывается в стиле как по линии словаря, так и по линии синтаксиса, морфологии, фонетики. В этой случае язык анализируется не в его коммуникативной функции, а как экспрессия, выразительное средство.  

Какие же черты языкового стиля рабочего являются для него наиболее типичными, характерными? Начнем с лексики.

Новое в общественности требует нового и в словаре. Рождается  неологизм. Пока он воспринимается как таковой, имея запах новизны, неологизм является средством выразительности стиля. Пролетариат, особенно в передовой своей части, выступая на данном этапе в роли движущей силы исторического процесса, самой логикой вещей подводится к тому, чтобы, творя новое в общественности, переделывать самого себя, свою психологию, быт, язык. Следствием этой переделки является бурный процесс словотворчества, овеществление экспрессии в новом слове. Таковы: аппаратчик, выдержанный, зажим, примазаться, режимить, чистка, шкурник, легкая кавалерия, оторваться от масс и т. д. и т. д. Но пролетариат переделывает не только самого себя — он переделывает и основные массы крестьянства. В результате неологизмы становятся всеобщим достоянием трудящихся.

Если рабочему как классу присуще итти вперед, творить новое, то так же присуще ему и отталкиваться от старого, вымирающего. Ясно поэтому, что архаизмы широким распространением у рабочего пользоваться не могут. Гус[1] и Меромский[2] в своих работах несомненно преувеличивают их место. Однако рабочий, а за ним и трудящиеся вообще в поисках средств выражения должны брать и берут из старого то, что способно выступить в новом качестве, с особым стилистическим заданием. Таковы архаизмы, вносящие в речь оттенок значительности, торжественности:

бразды («Он хотел быть в браздах правления». Люберецкий металлист и смоленский рабфаковец, 1929 г.);
[102]
почтенный («Ваш почтенный мастер» — раменский ткач-партиец в присутствии мастера, 1929 г.);

ради («Ради своих интересов» — гардеробщик-партиец в Москве, 1928 г.);

сугубо («Сугубо внимательно» — завагитпропом, раменский рабочий; то же у большинства рабочих-передовиков, 1929 г., возможно непосредственное влияние Ленина);

тем паче («Это уже одно говорит за мою шкуру, дешевую для меня чем паче, что я не уклонист» — смоленский рабфаковец, 1930 г.; возможно то же влияние);

фон (помпа) («Провожали его с таким фоном» — начальник Быковской милиции, рабочий, 1929 г.);

чревато («Это чревато последствиями, как говорят в науке» — раменский рабочий-передовик, 1929 г., партиец-рабочий в Быкове, 1929 г., и др.).

Сюда же следует отнести архаизмы с сниженной семантикой, взятые в ироническом аспекте, в кавычках: благородный, господин (то же — у Ленина: «На «интернационализме» господина Каутского нельзя не остановиться», т. XV, стр. 427; в прямом смысле эти слова бытуют у части буржуазной интеллигенции и у отсталых слоев крестьянства даже в наши дни, — см. «Господа» — спец из «Натальи Тарповой» Семенова, ч. 11, «господин-товарищ» — солдат из «Голого тода» Пильняка, кучер в «Конармии» Бабеля, казаки в «Тихом Дону» Шолохова; в языке дипломатических сношений, — Раковский в 1924 г. пишет: «письмо господина Зиновьева»), мзда («получить мзду» — иронически, заметка раменского рабкора, 1930 г.), сей («на сей раз сошло» завагитпропа, раменский рабочий; «на сем кончаю» — он же; «сей господин» — он же, 1929 г.; то же у Меромского, «Язык селькора», часто — у Ленина) и т. п.

Наконец рабочие, особенно втянутые в государственный аппарат, прибегают к архаизмам, подчиняясь штампам деловой письменной речи, господствовавших до революции классов. Таковы: взыскать («Взыскать с ответчика» — заявление раменското рабочего, 1929 г.), гласить («Закон гласит» — передовой раменский рабочий, 1930 г.), дабы («Дабы получить освобождение» — акт раменского милиционера из рабочих, 1929 г.), каковой («Каковая заявила» — там же); названный («Ругать названными словами» — раменский рабочий, 1929 г., и протокол раменского жандармского унтер-офицера от 1914 г.), нижеподписавшийся (он же, Меромский, «Язык селькора»), посему (акт раменского милиционера из рабочих, 1926 г.), предъявитель , («Предъявитель сего» — завагитпропом, раменский рабочий, 1929 г.), следуемый («Следуемые восемь дней» — люберецкие рабочие, 1929 г.), таковой (очень часто: «Таковая пояснила» — акт раменского милиционера; «Суть дела такова» — заявле-
[103]
ние молодой крестьянки, около Рамен; «Принимая к сведению таковых» — заявление бедняка-активиста Смоленской губ., 1929 г.), учинять («Аферу учинять» — заметка начальника милиции, раменского рабочего, 1929 г.).

Если использование рабочими архаизмов для снижения значимости слова или придания ему большего удельного веса  вполне закономерно, поскольку оно производит известный стилистический эффект, то этого ни в коем случае нельзя сказать о служебных архаизмах. Здесь традиционная форма вступает в противоречие с новым содержанием. Противоречие разрешается в новой форме. Так, те же рабочие, действующие в аппарате, чаще говорят и пишут: «настоящим прошу», «по настоящее время», а не «сим прошу», «по сие время».

Рабочий класс Советского союза, критически усваивая язык класса предшественника, тем самым срывает с него маски, снижает его. Однако это усвоение происходит не полностью. Часто усвоенное слово начинает фигурировать в необычном для установившегося литературного стандарта контексте, тем самым повышая эмоциональный тон фразы. Приходит новый класс, и традиционные слова начинают звучать у него, да и у других трудящихся, по-новому. «Была психически неполноценной» (заявление раменского рабочего, 1929г.). «Внедрить коммунистов» (раменский токарь-партиец, 1929 г.). «Зияющий пробел в деле» (завагитпропа, раменский рабочий, 1929 г.). «Как вы мыслите?» (раменская партийка-работница, 1929 г.). «Кружок прекратил функцию» (чернорабочий—колхозник дер. Софьино, 1930 г.). «Надо всецело стремиться» (ванил. рабочий, 1929 г.). «Прошу выдать мне облигацию, которая так меня интересует» (заявление передового раменского рабочего, 1923 г.). «У ней мечта поступить в вуз» (раменская работница-подпольщица, 1929 г.). «Это неверная трактовка» (ответ Смоленского красного командира на заявление товарища: «Он не получит полк», 1930 г.).

Следует отметить также решительность, категоричность тона у многих передовиков, которая оказывается и в соответствующем подборе слов. «Есть решение — и кончено» (молодой люберецкий рабочий, 1929 г.). «Категорически заявляю» (раменский рабкор, 1930 г.). «Надо во что бы то ни стало покрыть недочет» (раменский мастер, 1930 г.). «Подойти к этому делу определенно» (ванил. рабочий-партиец, 1929 г.). «Это — директива, заданная партией» (рабочий из Бронницкого упрофбюро, 1929 г.). «Сказал. Точка» (ванил. предсельсовета, рабочий, 1929 г.), «Я утверждаю» (он же). Та же категоричность, решительность тона становится вообще присущей партийному, профессиональному и всякому другому активу. Употребление прилагательных на айший, ейший является также чрезвычайно распространенным явлением у рабочих («величайшее событие», «громаднейшая масса», «напряженней-
[104]
шая работа»), как отклик на глубочайшие сдвиги в массовой психологии и общественности нашей страны.

Характерной чертой рабочего быта является простота, безыскусственность. Рабочему нет смысла воздвигать между собой и социальным окружением стену буржуазных приличий, нет смысла строго следовать буржуазным термам поведения. Наоборот, в интересах общения и производства он должен сломать эти нормы, сломать в частности нормы речевой деятельности. Отсюда — известная грубоватость, частое употребление семантически сниженных слов. «Все эти этапы посадить на календарь» (профинструктор, рабочий из Москвы, 1930 г.). «Заметка засохла» (раменский рабкор, 1930 г.). «Неповоротливое участие рабочих» (раменский мастер-партиец, 1930 г.). «Когда мы ткнемся с планом — ша! Уже занято» (раменская работница-подпольщица, 1929 г.). «Нужно накачать женщину по поводу яслей» (раменский рабочий партиец, 1929 г.). «Слезем с черной доски» (раменский ткач-партиец, 1930 г.). «Чего ты околачиваешься! (раменский рабочий, 1930 г.). «Это дело надо обмозговать» (он же). «Этот метод по-боку» (замдиректор, раменский рабочий, 1929 г.; ср. Тургенев «Собака»: «По-боку политику»). Снижение лексической семантики, общую грубоватосчь тона мы находим и у вождей, идеологов рабочего класса. Возьмите Ленина: «Подмогали» (Письмо от 1900 г. В. Ульянова, «Правда», дек. 1929 г.); «Сосчитать на круг» (Ленин, «К деревенской бедноте», 1903 т.). «Шляние нравится больше, чем посещение музеев» (Письмо Ленина от 1895 г. М. Ульяновой, «Правда», дек. 1929 г.). Или в свое время у Бухарина «И в этом вопросе наблудили», «Не они — пуп земли» (речь на XVI Московской партконференции, 1928 г.). «Оказался пророком никудышным» («Ленинизм и культурная революция», 1928 г.). «Проблема, в которую мы должны вцепиться жестко», «Рабочее ядро нашлепало им по затылку», «Рассусоливать сказочки!», «Слой работников, перегруженных до чорта» (речь на XIV Московской партконференции, 1928 г.).

Чрезвычайно типичными для жанра ораторской речи рабочих являются фигуры нарастания и повторения (особенно последних слов и фраз). Эти ораторские приемы вызываются как важностью содержания речи, так и необходимостью выступать перед массовой аудиторией, внимание которой должно быть приковано к основному в речи. «Вопрос серьезный, болезненный» (замдиректор, раменский рабочий, 1929 г.). «Полнейшая безучетица, безответственность, затоварение» (он же). «Не хотят...не хотят подчиняться» (раменский рабочий, 1930 г.). «Никуда это не годится, товарищи... Никуда не годится» (профинспектор-рабочий из Москвы, 1930 г.). «Нужно оперировать... операцию сделать» (замдиректор, раменский рабочий, 1929 г.).
[105]
«Подытожить это дело сейчас же после останова фабрики... после останова фабрики» (завагитпропом, раменский рабочий, 1929 г.). «По сути не отдел снабжения... не отдел снабжения» (замдиректор, раменский рабочий, 1929 г.). «Этого не было... этого не было» (он же). Ср. у Ленина: «Все знают и все молчат, все терпят, все мирятся» («Грозящая катастрофа», окт. 1917 г.); «Диктатура пролетариата есть самая свирепая, самая острая, самая беспощадная война» («Детская болезнь левизны», 1926 г.).

Чтобы покончить с словарной стилистикой, нужно отметить нередкие у рабочих стилевые противоречия и тавтологии, являющиеся результатом известной малограмотности. «В сапогах очень слишком жарко» (люберецкий железнодорожник, 1930 г.). «Дело было чрезвычайно низковато» (речь завагитпропом, раменского рабочего, 1929 г.). «Дело не совсем увенчалось большим успехом» (он же). «Нужно заняться изучением элементарных основ (он же). «Очень прекрасно получают» (люберецкая работница-партийка, 1930 г.). «Парень слишком активный» (московский рабочий-партиец, 1930 г.). «По заданию наших директив» (ванил. предсельсовета, рабочий, 1929 г.). «Сдвинуть вопрос с мертвой точки зрения» (швейцар-общественник в Москве, 1929г.). «Этот вопрос очень серьезнейший» (раменский рабочий-партиец, 1930 г.).

В области стилистического использования рабочими синтаксических конструкций следует остановиться на порядке слов. Известно, что в письменной русской речи имеются некоторые нормы расположения слов в фразе. Отступление от этих норм воспринимается как выразительный прием, инверсия (прилагательное после существительного, глагол на конце предложения и пр.). Устная речь интеллигенции в значительной мере свободна от этих норм. Еще большую свободу мы наблюдаем в устных жанрах деловой речи у рабочего, очевидно в целях облегчения коммуникации.

«Весь актив низовой собрать» (раменский предфабкома, 1930 г.). «Все придем сто-процентов на собрание» (передовой раменский рабочий, 1930 г.). «Все работы будут выполнены, которые у нас не выполнены» (молодой раменский сторож, 1930 г.). «Надо тот темп свой изменить» (раменский мастер-партиец, 1930 г.). «На него смех больно» (дети раменских рабочих, 1929 г.). «Поблажек не было чтобы» (завагитпропом, раменский рабочий, 1930 г.). «Проявил себя очень» (раменский рабкор, 1930 г.). «Это производство кабинетное» (он же).

Говоря о стилистическом использовании форм русского языка рабочими, невольно сталкиваешься с двумя моментами: 1) с широкой продуктивностью глагольного
[106]
суффикса нуть и 2) с обилием уменьшительных существительных. Как часто мы слышим у рабочих, да и не только у рабочих: критикнуть, мобилизнуть, работнуть, сказануть, читануть, экспортнуть, и т. п.! Суффикс нуть, очевидно, отвечает задаче — выразить в слове быстрое решительное действие, боевой темп, что так важно рабочему. В употреблении последних появляется ряд слов с уменьшительными суффиксами (чаще всего чик и очка): активЧИК (квалифицированный рабочий-партиец в Москве, 1930 г.), беседКА (уменьшительное от «беседа»), «устроим беседку» (ванил. предсельсовета, рабочий, 1929 г.), гражданОЧКА (московский кондуктор, 1929/30 г.; ср. Яша комсомолец в «Пьяном солнце» Гладкова, 1928 г.), группировОЧКА (раменский рабочий-партиец, 1929 г.), добавленьИЦЕ (передовой раменский рабочий, 1929 г.), коллективЧИК (раменский рабочий-партиец и аспирант РАНИОНА, 1930 г.), парОЧКУ слов (передовая раменская работница, 1930 г.), работЕНКА («Развернем работенку» —завагитпропом, раменский рабочий; «Кое-какая работенка» — интеллигент-партиец, 1929 г.; ср. «Работенку забыл» — дума комсомольца Мазина в «Пьяном солнце» Гладкова, 1928 г.), разговорЧИКИ (завагитпропом, раменский рабочий; служащий-партиец в Раменске и в Москве; академик-партиец, 1929 г., из Селищева; Томский: «Оставьте вы эти разговорчики!» (XIV Съезд, «Правда», 1925 г.); «Приходит пионер из отряда домой и начинает «разговорчики»: ты, мама, и папа, тоже, — несознательные элементы» («Рабочая Москва», 1925г.), хозяйЧИК (раменский рабочий, 1929 г.; Ленин, «Детская болезнь левизны», стр. 284), червонЧИК («надо было бы стащить червончика три» — «смоленский рабфаковец, 1930 г.). В языке рабочего (особенно отсталого) много уменьшительных слов и из языка крестьянства: близехонько, быстрехонько, газетка, денек, житьишко, лучок, маманька, мужичок, народишко, папанька, папаша, полегонечку, проулочек, сольца,  спичонки, стаканчик, сынок, трудненько, чаек, яичко. Ср. у Ленина: копеечки («Грозящая катастрофа», окт. 1917 г.), коротенько («К деревенской бедноте», 1903 .г.), местечки, примерчик, словечки («Детская болезнь левизны», 1920 г.), ровнехонько, усмешечка («Грозящая катастрофа», окт. 1917 г.). Появление новых и распространение старых уменьшительных объясняется, очевидно, общей направленностью рабочего к снижению стиля, и стремлением найти общий язык с руководимыми им широкими крестьянскими массами.

Некоторое стилистическое задание мы можем обнаружить и в фонетике рабочего. Так, желая подчеркнуть необходимость решительного, бесповоротного действия, завагитпропом, раменский рабочий, так произнес одну из своих фраз: «Как пррримете, так и пррроведете».

[107]
С утверждением пролетариата как господствующего класса резко изменилось самое направление стилевых заданий. Если до революции старались говорить так, как писали, то теперь, наоборот, лучшим образцом письменной речи считается такая, которая приближается к устному, разговорному языку. Буржуазия, перекочевавшая окончательно после 1905 г. в лагерь контрреволюции, боялась всего революционного, идущего вперед. Она старалась окопаться на старых общественных позициях, находивших себе отражение в закостеневавшем письменном языке, старалась загнать живой поток устной речи в окаменелое русло письменно-литературного стандарта. Пролетариат же, заинтересованный в ускорении исторического процесса, естественно, ставит иную, диаметрально противоположную стилевую задачу: сломить омертвевшие нормы традиционной письменной речи, сблизить ее с победоносно идущим вперед процессом живого диалектического речетворчества.