[10]
       II

              О некоторых необходимых предпосылках истинной идеологии

         [Необходимо критически отнестись к традиционным взглядам, которые частью являются лишь предрассудками.]

        Новая эпоха предполагает и новую установку сознания, видение того, что прежде оставалось в тени, переоценку старого и в связи со всем этим новую терминологию. Чтобы наново жить и что-нибудь понимать в новой жизни, нужно переучиваться и прежде всего непредвзято, критически отнестись к обветшалой традиции, внимательно прислушиваясь в нарождающемся. Конечно, вздор, будто есть какая-то «буржуазная» наука, которую надо заменить пролетарской, вздор не только потому, что нет ни малейших признаков появления «пролетарской», но и потому, что все выдающее себя за таковую оказывается не чем иным, как плохо и наивно усвоенными элементами прежней. Но прежняя-то несомненно переживает кризис. Этот кризис науки и научного миросозерцания, прикрытый ныне действительно блестящими успехами техники, начался уже давно — вместе с упадком великих фило-
[11]    
софских систем XIX в., с «убыванием души» европейской культуры. Заключается он в исчезновении органически синтетических идей, в замене органического единства внешним и механическим, что и сказывается, с одной стороны, в скептическом релативизме и специализации, с другой — в безнадежных попытках об'яснить все явления но типу механических связей и материального бытия. Весьма естественно и понятно, что в то самое время, как само научное мировоззрение начинает уже превозмогать наивный материализм, появившийся как упрощение идеалистической философии и восторжествовавший как реакция на ее отвлеченность, популярная литература с особенным увлечением выдает за науку все уже обличенное в ненаучности, в частности — материализм, дарвинизм, социализм. Настоятельно необходимо хотя бы самое малое научное и критическое сомнение. Превозмогая человеческую склонность верить словам и авторитетам, надо задать себе самый простой и естественный вопрос: точно-ли наука то, что выдают, а частью и считают за науку люди, научно не квалифицированные, научных открытий не сделавшие, даже развитию техники не способствовавшие, вроде называющих себя «научными» социалистами, но годных лишь в об'екты науки полуинтеллигентов? Человек, желающий обладать научным мировоззрением, должен и относиться к нему научно, т. е. критически. Если же материалистически-социалистическая идеология кажется благоприятною для угнетенных, так простой расчет должен побудить к вопросу, нет ли другой идеологии, не менее, а может быть и более благоприятной, но наверно истинной, ибо, если социалистическая ошибочна, так ее посулы все равно ни к чему не приведут.
        В этом изложении мы, само собой разумеется, не можем задаваться целью исчерпать и об'яснить основы нового научно-философского миросозерцания. Тем не менее для того, чтобы сделать дальнейшее изложение и нашу терминологию более доступными, мы должны предпослать несколько общих замечаний.
        Основному понятию старого миросозерцания, понятию от'единенного и замкнутого в себе социального атома, мы противопоставляем понятие личности, как живого и органического единства многообразия ; понятию механической связи и внешней, отвлеченной системы — понятие органического

         [В противовес ложным и мнимо-научным предпосылкам надо выдвинуть основоположное понятие личности, не толь-ко индивидуальной, а и симфонической или соборной.]

[12]    
единства или — вернее и точнее — единства личного. Личность — такое единство множества (ее состояний, проявлений и т. д.), что ее единство и множество отдельно друг от друга и вне друг друга не существуют. В самом деле, нет личного сознания и личности вне ее мышления, хотения и других ее состояний, и нет личного состояния, которое не было бы проявлением самой личности и не связывалось бы со всеми прочими ее состояниями. Личность — единство множества и — множество единства. Она — всеединство, внутри которого нет места внешним механическим и причинным связям, понятие которых уместно и удобно лишь в применении к познанию материального бытия.
        Вместе с тем мы признаем реальностью не только индивидуальную личность (которая по существу то своему вовсе не только «индивидуальная»), а и социальную группу, и притом не только «сословие» и «класс», как это делают и марксисты, но и народ, и суб'ект культуры (например — культуры русско-евразийской, об'емлющей многие народы, культуры европейской и т.д.), и человечество. Заменяя понятие внешней связи, понятием связи органической или личной, мы считаем и называем их личностями, но в отличие от индивидуумов личностями соборными или симфоническими. Поэтому такие, являющиеся в системе марксистского миросозерцания неуместными и все же неустранимыми метафорами, выражения, как — «классовое» или «народное» «сознание», «миросозерцание», «желания», «стремления», «идеология» «класса» или «народа» и т. п., для нас соответствуют реальности и точно ее описывают. Говоря несколько упрощенно, симфоническая личность отличается от индивидульной тем, что ее множество есть не множество стремлений, состояний и т.д., но — множество самих индивидуальных личностей или — для высших симфонических личностей (напр. народа, человечества), — множество личностей симфонических (напр. — социальных групп, народов). Этим об'ясняется более резкая взаимопротивопоставленность ее моментов (индивидуумов) в ее не связанном с индивидуальным телом единстве. Симфоническая личность не пространство и среда, содержащие в себе, как вода рыб, индивидуальные личности, но — сами они в их единстве. Таким образом то, что мы называем индивидуумом, вовсе не только ограниченная в себе и отграниченная от других ин-
[13]    
дивидуальпая личность, а в значительной мере еще и — им лишь индивидуализуемые — симфонические личности. Эмпирически симфоническая личность, как, впрочем, и личность индивидуальная, всегда несовершенна. Ее единство эмпирически полноты не достигает, сказываясь во взаимообщении и взаимонознании индивидуумов, в частности — и в таких явлениях, как обучение, воспитание, соединение их в увлеченности общею идеею и т. п. Все это об'яснимо только на основе здесь лишь намечаемого учения о личности, которое избавляет историка или социолога от необходимости строить свою науку не на фактах, а на метафорах. Даже реальность и достоверность самого знания можно показать и доказать лишь на почве формулируемого нами учения, как оно же позволяет преодолеть непонятность факта причинной связи. Собственно говоря, оно является не чем иным, как простым обобщением ряда специальных выводов, к которым привели современная философия и современная наука. Для дальнейшего нашего изложения следует заметить, что эмпирически единство симфонической личности сказывается в согласованности или соборном единстве составляющих ее симфонических же и индивидуальных личностей, каковое единство индивидуальности своих моментов не уничтожает, но ее обнаруживает и раскрывает. Поэтому мы и пользуемся термином «соборная» или «симфоническая» (т. е. согласованная, хоровая) личность. Эмпирическое несовершенство такой личности и сказывается как раз в том, что согласованность ее не вполне достигнута и достигается часто путем ожесточенной взаимной борьбы составляющих ее личностей, народов, групп, индивидуумов.
        Учение о личности (просопология) является первою предпосылкою для правильного и полного понимая той евразийской идеологии, уяснению и развитию которой посвящено данное изложение. Вторая предпосылка относится к области религиозной и вытекает из самого существа дела. Ведь мы должны найти идеологию не предположительную и потому «может быть, и ошибочную», а несомненно истинную, по крайней мере — в основных, исходных идеях. Не стоит искать и строить идеологию, которая при попытках ее осуществить может привести к разрушительным для жизни потрясениям и так же бесславно и трагикомически обнаружить свою ложность, абстрактность и бессилие, как уже обнаружила все это материа-

[С другой стороны, «абсолютно» несомненная идеология может исходить только из «абсолютной» истины, а «абсолютное» — то же самое, что «религиозное».]

[14]
листически-социалистическая теория. Не стоят, с другой стороны, трудиться и над идеологией, которая окажется недейственной или оправдывающей лишь нудное приспособление к серой действительности. Нам необходима идеология, которая бы одушевляла пафосом вечного, абсолютно ценного, властно призывала к абсолютно оправданной деятельности и была несомненно, т.е. абсолютно обоснованною в своих истоках. Но найти абсолютное основание чего-либо значит найти основание это не в чем-либо частном, не в интересах какого-либо индивидуума, отдельной социальной группы, отдельного класса, народа, культуры, но в целом. Это значит найти основание идеологии в человечестве и мире к даже более — прежде всего в том, что обусловливает человечество и мир. Человечество же и мир обусловлены уже «не обусловленным» или абсолютным, которое составляет предмет действенной религии и религиозной философия. Эту мысль необходимо ясно и глубоко осознать — прежде всего затем, чтобы не смешивать подлинно-религозного с мнимо-религиозным. Подлинно-религиозно то, что действительно относится к самому абсолютному, а не то, к чему я отношусь так, как должен бы был относиться к абсолютному. Считая идола Богом и относясь к нему, как к Богу, человек еще очень далек от Богопочитания. Так, например, коммунисты верят в свою теорию, как в религиозную истину, т.е. в истину, связанную с самим Богом. Их вера, которую они по недоразумению и по слабому своему умственному развитию называют научным убеждением, об'ясняет их пафос и необычайную их энергию. Но так как абсолютным или Богом они считают идола, т.е человеческую выдумку, вера их есть вера мнимо-религиозная и не устоит перед верою религиозно подлинною. Коммунизм, который представляет собою самый зрелый плод всего материалистического миросозерцания и самое последовательное развитие материалистического социализма, есть вера. Ибо коммунизм верит в опровергнутый наукою материализм, верит в необходимость прогресса и своего торжества, верит в гипотезу классового строения общества и миссию пролетариата. Он — вера, ибо одушевляет своих сторонников религиозным пафосом и создает свои священные книги, которые, по его мнению, подлежат только истолкованию, но не критике, своих святых и подобную церковной организацию. Но он — внутренно противоречивая вера, ибо, вопреки своим утвержде-

[религиозное не следует смешивать с мнимо-религиозным, — например с коммунизмом]

[15]    
ниям, он не ждет терпеливо результатов необходимого процесса, но пытается насильственно осуществить свои цели и ведет идеологическую борьбу. Наконец, он — вера ложная, ибо, слепо веруя в науку, он верит в опровергнутое наукою же и ничем не доказанное, и вредная, ибо осуществляет себя путем самого жестокого насильничества.

[Религия, не будучи верою, не исключает науки ж не противоречит ей, а ее обосновывает.]

        Мы настаиваем на правильности наименования коммунизма верою, и употреблять слово «вера» не боимся, а для себя не считаем его унизительным. Напротив, унизительным для человека мы считаем, когда он называет свою веру наукою и, рассуждая о науке и вере, не понимает ни той ни другой. Ибо это — тоже лишь порожденный заблуждениями западной науки предрассудок, будто вера и наука — две независимые друг от друга ж даже взаимно враждующие области. Нет веры без науки, и нет науки без веры. Истинная вера содержит в себе всю науку со всеми ее исканиями и сомнениями. В основах своих вера не меньше, а больше, чем наука, обоснована. Ведь для того, чтобы признать истины веры субъективными выдумками, надо предварительную признать, что абсолютного или Бога абсолютно нет или что абсолютное отделено от человека и ему абсолютно недоступно. Но не говоря уже о том, что утверждение абсолютного несуществования Бога или абсолютной его недоступности возможно только, если есть нечто «абсолютное», — указанное «предварительное признание» нуждается в каких-то доказательствах. Мыслящий и добросовестный человек не может не признать своей обязанности свои утверждения доказывать. Однако мы от него таких доказательств не будем и спрашивать, ибо православная христианская вера как раз из того и исходит, что Божество с человечеством соединено и только потому человечеству ведомо и доступно. Иначе христианство не было бы религией Богочеловечества.
        Итак, если мы хотим найти идеологию, в основаниях своих абсолютно истинную, абсолютно несомненную, мы должны искать эти основания в религии, в религиозной вере. Отказываясь от религиозной веры, мы обрекаем себя либо на серый опортунизм и даже индифферентизм, либо на опасное экспериментирование — на испытание гадательных идеологий путем попыток их осуществления в надежде, что какая-нибудь из них в конце концов окажется не губительною, а

[В религии истинной надо искать основания несомненно истинной идеологии, которую и необходимо противопоставить идеологии коммунизма, основанное на мнимой религии]

[16]    

[Истинная религия — православное христианство. Оно не аскетично в смысле отрицания мира и деятельности и требует своего выражения в идеологии.]

плодотворною. Рассуждая же чисто практически, нельзя надеяться на преодоление коммунизма, если религиозной, хотя и мнимой вере коммунистов и их мнимо-религиозному одушевлению не будет противопоставлена другая вера, и можно надеяться на верную победу лишь в том случае, если новая вера, новая идеология будет подлинною и несомненно истинною. В случае же естественной или насильственной смерти коммунистической партии, нельзя без религиозной веры и религиозного одушевления расчитывать на то, что жизнь развернет всю свою полноту и потенциальную энергию. Грубо говоря, надо противопоставить идеологии коммунистов идеологию не менее, а более ценную.
        Против этого практического соображения могут выдвинуть два возражения. Во первых, станут указывать на то, что будто бы христианская религия аскетична, отрицая эмпирическую деятельность во имя спасения души и загробной жизни. Но — это предразсудок, возникший на почве еретического католического христианства и на почве невежества русских людей, которые и русское-то православие понимают по католически. На самом деле, усматривая высшую форму христианской жизни в христианском самоотречении и частью и в монашеском аскетизме, Православие признает эту форму приемлемою лишь для немногих избранных и связывает с особым служением человечеству. Тут столь же мало мироотрицания и даже еще меньше, чем в признаваемой всяким разумным правительством и всяким разумным человеком необходимости освобождать ученого от обязательного физического труда, а рабочего от обязательного решения уравнений с тремя неизвестными или изучения «Капитала». Что касается эмпирической деятельности, так Православие провозглашает как раз ее необходимость, признавая ее ценность и ее включенность в «царство Божие», спасение же души мыслит, как усовершенствование ее путем жизнедеятельности и в самой жизнедеятельности. Царство Божие осуществляется в мире; мир входит в него и в нем не исчезает, а преображается. Надо только проводить различие между Церковью и грешными людьми, которые ошибочно себя с нею отожествляют, хотя и входят в нее лишь частично.
        Второе возможное возражение сводится к упреку в использовании религиозной веры и Церкви, как средства, т.е. — к
[17]    
фактическому отрицанию за религиею абсолютного смысла и значения и, значит, к самопротиворечию. Но и этот упрек покоится на недоразумении. Мы вовсе не пытаемся обосновать данную идеологию религией, но в религии находим основы идеологии или — выводим идеологию из религии потому, что сама религия требует от нас ее идеологического и действенного раскрытия. Поэтому фактически мы резко отграничиваем нашу позицию от позиции, например, монархистов-реставраторов, для коих без их политической доктрины (самодержавия) нет и Православия. Стремлением подчинить религию и Церковь политике в значительной мере об'ясняются упадок церковно-религиозного сознания и появление мнимых религий (атеизма, материализма, социализма) в русском обществе и народе уже задолго до революции.
        Итак из абсолютно несомненных истин религии, т е. — русской православной веры, проистекают основы истинной идеологии. Идеология же эта, будучи смыслом и существом конкретной действительности, раскрывается в систему и программу, об'ясняющие совершающееся и дающие правильный путь к сознательно-волевому воздействию на него. Таким образом путь от идеи к жизни совпадает с путем от веры к жизни; и осуществляющая идеологию жизнь становится опытною проверкою идеологии, ибо, как уже указано, и обратный путь от жизни или осмысление жизни приведет к той же идеологии и, следовательно, к вере. Последнее обладает для нас большим практическим значением. — Мы должны кратко коснуться некоторых положений Православия, и раскрыть нашу идеологию, из него исходя и на него опираясь. С другой стороны, мы очень хорошо понимаем, на какие затруднения и на какую толщу предубеждений наталкивается наш замысел. Приходится считаться и с поразительным невежеством большинства русских людей в области православной веры, и с воспитанным десятилетиями религиозным индифферентизмом, и с укоренившеюся отчасти под влиянием Запада «религиею» позитивизма, материализма и атеизма, и с ненавистью к старому режиму, переносимою на Церковь, которую он пытался превратить в орудие своей политики. Многие искренно верующие люди испугаются смешения веры с политикой и насторожатся при мысли, что мы хотим оправдывать и обожать греховно-эмпирическое бытие, хотя мы самым строгим обра-

[Эта идеология выдерживаем жизненную проверку, как конкретная, почему возможна
 общая деятельность даже с нерелигиозными, но чуткими к требованиям жизни людьми.]

[17]    
зом отличаем Божественное от тварного и совершенное от греховно-эмпирического. Другие успокоятся на ленивом сомнении в том, что вера и практическая деятельность нерасторжимы; и таким образом верующие люди сойдутся со считающими себя ни во что не верующими на одном предвзятом нежелании вникнуть в дальнейшее изложение. Мы знаем, что многие даже верующие люди еще не доросли до сознания единства веры и деятельности, что еще больше людей, не доросших до религиозного сознания. Но мы уверены, что с теми, кто вникает в русский революционный процесс и непредвзято ею переживает и осмысляет, мы найдем общий язык и столкуемся на почве конкретной программы. Пусть для них она будет достаточным и последним, а для нас — выводом из высшего; пусть они, по нашему мнению, слишком к себе не требовательны, а мы, по их мнению, метафизики Мы идем ом идеи к жизни, они идут от жизни к идее, но где-то посредине мы с ними встречаемся, находя и общую почву и общее дело. Ради этого дела мы просим у них внимания и готовы даже освободить их от чтения следующих двух отделов.