index

[486]
        Постановление ЦК ВКП(б) о литературе и искусстве, выступление тов. А. А. Жданова на философской дискуссии, доклад акад. Т. Д. Лысенко на августовской сессии Всесоюзной Академии сельскохозяйственных наук им В. И. Ленина, одобренный Центральным Комитетом нашей Партии,— документы огромной важности, определяющие дальнейшее развитие советской науки и культуры, в том числе и советского языковедения.
        Уроки борьбы двух направлений в биологии, разгром реакционного идеалистического вейсманизма-морганизма, оказавшегося бесплодным и в практике сельского хозяйства, должны многому научить и нас — лингвистов.
        Конечно, механическое перенесение недавнего положения в биологической науке на состояние языковедения было бы неверным и ошибочным. Надо решать вопрос по существу разработки в нашей стране той или иной научной дисциплины. Единственным критерием для правильной оценки и соответствующих выводов при рассмотрении состояния любой научной дисциплины являются следующие принципы: соответствует ли методология современных исследований диалектико-материалистической философии марксизма-ленинизма, проводится ли принцип партийности в науке, отвечает ли наука задачам и потребностям социалистического строительства, которое под руководством партии и великого Сталина с успехом осуществляет героический советский народ.Анализ положения советского языкознания на основе указанного выше критерия приводит к заключению, что среди языковедов нашей страны пока нет методологического единства, что среди них, как и у представителей биологии, имеются два направления, несовместимые друг с другом и борющиеся между собою.
        Одно направление — материалистическое языкознание, так называемое новое учение о языке, созданное после Великой Октябрьской социалистической революции акад. Н. Я. Марром и развиваемое в наши дни его учениками и последователями, прежде всего акад. И. И. Мещаниновым. Другое направление — идеалистическое языковедение, так называемая индоевропеистика, родоначальником которой является немецкий лингвист Ф. Бопп.
        Новое учение о языке рассматривает речь как идеологическую надстройку, изменения в которой в конечном счете обусловлены изменениями социально-экономического базиса. Происхождение языка, его история и современное состояние ставятся в органическую связь с историей общества, сменой и борьбой общественных формаций, борьбой классов.
[487]
        Общие принципы материалистического объяснения языковых явлений гениально сформулированы классиками марксизма-ленинизма. „Люди, развивающие свое материальное производство и свое материальное общение, изменяют вместе с данной действительностью также свое мышление и продукты своего мышления“.^{^[2]} „Ни мысль, ни язык, — писали Маркс и Энгельс, — не образуют сами по себе особого царства... они суть только проявления действительной жизни“.^{^[3]} Ленин и Сталин развили и углубили взгляды Маркса и Энгельса на развитие языка.
        Известно, что Н. Я. Марр, языковед-коммунист, много и тщательно изучал произведения классиков марксизма-ленинизма, исходил из них в своей многогранной исследовательской работе.

„Язык есть создание человечества, — учит Н. Я. Марр. — Человечество сотворило свой язык в процессе труда в определенных общественных условиях“.^{^[4]} „Сам по себе язык не существует... жизненны языковые явления лишь в их органической связанности с историей материальной культуры и общественностью“.^{^[5]}„Новое учение об языке, — писал Н. Я. Марр, — увязывает язык с жизнью при посредстве идеологии, рассматривая его как орудие производства с функциею выражать то и выражать так, что общественность коллективно ощущает потребность высказать, как она, эта общественность, сама сложена в зависимости от способов производственного процесса и соответственных форм социального строя“.^{^[6]}

        Н. Я. Марр постоянно подчеркивал, что в классовом обществе язык есть одно из орудий классовой борьбы, что он является могучим рычагом культурного подъема в деле развития советской культуры, национальной по форме, социалистической по содержанию.
        На основе материалистического метода новое учение о языке делает упор на изучение смыслового содержания всех речевых явлений, на закономерную взаимосвязь всех сторон языка. Находит свое разрешение проблема диалектического единства языка и мышления.
        Язык в своей длительной истории развивался и развивается скачкообразно, приобретая на различных ступенях общественной жизни новое качество, в существенных своих чертах отличное от своего состояния предшествующих эпох. Исходя из этого важнейшего принципа материалистической диалектики, Н. Я. Марр на основе огромного лингвистического материала создает новую в науке теорию о происхождении человеческой речи, о возникновении и развитии современных и древних языковых групп или систем. В своей статье „Индоевропейские языки Средиземноморья“ (1924 г.) он устанавливает, что было время, когда индоевропейских языков не существовало. Индоевропейские языки сложились в результате длительных и сложных процессов схождения и расхождения древнейших „доиндоевропейских“ (условно называемых яфетическими) языков первобытных человеческих коллективов. В дальнейших исследованиях Н. Я. Марра это положение расширяется и уточняется. Историческое происхождение имеют и все другие языковые группы мира.
        Н Я. Марр сделал свое открытие, сближая и сопоставляя факты различных языковых систем. Он не замыкался, как это делают индоевропеисты, в рамках одной языковой „семьи“. Им была создана теория единого глоттогонического (языкотворческого) процесса, согласно которой все языки мира в их длительной истории так или иначе связаны между собою. Эта теория своим острием направлена против расизма во всех его видах и проявлениях.
[488]
        И в то же время каждый язык имеет свои особенности, своеобразие которых сложилось благодаря конкретно-историческим условиям жизни каждого народа. В учении о национальных языках Н. Я. Марр исходил из гениального определения нации, данного товарищем Сталиным.
        Новое учение о языке устанавливает, что языковые изменения происходят в борьбе противоположностей, что в языке всегда имеется прогрессивное, ведущее, и пережитки прежних ступеней развития, отмирающее. Н. Я. Марр придавал огромное значение претворению своей теории в практику строительства социалистической культуры. Работы Н. Я. Марра и его учеников и соратников оказали большую помощь в деле создания новых письменных языков у ранее бесписьменных народов, помогали и помогают воспитанию учащейся советской молодежи в духе марксистско-ленинского мировоззрения.
        Новое учение о языке, основанное на марксистско-ленинской методологии, является общей и единственной научной теорией для всех частных лингвистических дисциплин. Конечно, такое утверждение вовсе не устраняет необходимости критического пересмотра отдельных частных положений как в работах самого Н. Я. Марра, так и в работах его учеников.
        В политическом отношении учение Н. Я. Марра, рожденное советским строем, является (в специфических речевых материалах) составной и органической частью идеологии социалистического общества.
        Противоположную оценку заслуживает так называемое индоевропеистское направление в языковедении.
        Для индоевропеистики язык — особое царство, не зависящее от социально-экономических условий и развивающееся вне истории общества, смены общественных формаций и классовой борьбы. Согласно положениям индоевропеистики, в языке звук (или фонема) при определенных (чисто языковых) условиях возникает из звука или одно фонологическое противоположение из другого, одна грамматическая форма из другой формы, и т. п. Конечно, представителями индоевропеистики делались неоднократные попытки как-то связать язык и общество, историю языка с историей народа, но все эти попытки терпели крах, так как само понимание общества вытекало из различных идеалистических концепций. Развитие языка и развитие общества оказывались в чисто внешней и случайной связи друг с другом. Причины речевых изменений отыскивались в „духе народа“, в новшествах, которые возникают сами по себе у молодого поколения, в идеалистически трактуемой психологии говорящих, и т д., и т. п. Современное идеалистическое языкознание, зашедшее в тупик, начинает настойчиво выдвигать тезис о непознаваемости причин языковых изменений, о непознаваемости самого реального содержания, заключенного в языке (ср. „теорию знаков“ Ф. де Соссюра). На Западе в настоящее время получил широкое распространение так называемый структурализм, согласно которому принципиально отграничивается современное состояние языка от его истории. Структуралисты видят в языке систему внешних знаков (фонем, грамматических форм, словосочетаний и т. п.), противопоставленных друг другу на „равных основаниях“. В „описываемых“ структуралистами „системах“ напрасно мы будем искать присущих языку противоречий, выражающихся в том, что отживающее сменяется развивающимся, отражения в речевых явлениях объективной действительности, которая неизмеримо сложнее всех их надуманных схем.
        Даже ложные „социологические“ рассуждения представителями индоевропеистики обычно отбрасываются, когда они переходят к анализу конкретного лингвистического материала. История языка по существу оказывается „равной самой себе“, всякое развитие речи представляется как имманентный процесс. Например, так называемые „звуковые законы“
[489]
и „грамматические аналогии“, которые широко постулируются индоевропеистикой, по существу приложимы к любому времени и пространству, если исключить чисто внешние показатели (хронологическая последовательность смены тех или иных явлений в том или ином языке и т. п.). Для индоевропеистики характерно отожествление языка и мышления или отрыв языка от мышления, что приводит к чистейшему формализму в изучении речи. В основу так называемого историко-сравнительного метода положен формальный подход к языку: сравниваются формальные признаки, общие той или иной „семье“ языков, и из этих сравнений „восстанавливаются“ древнейшие „праязыковые“ формы. Все современное многообразие „родственных“ языков возводится к „праязыку“, из которого будто бы и возникли путем бесконечного дробления известные науке языки.
        Гипотеза „праязыка“^; является „теорией“ расовой обособленности отдельных человеческих „семей“, что бы ни говорили о несовпадении языка и расы сами индоевропеисты.
        Не случайно, что гипотезу „праязыка“ (в ее „своеобразном“ варианте) широко использовали для своих гнусных целей германские фашисты, не случайно, что ее используют современные реакционные англо-американские агрессоры.
        Согласно этой „гипотезе“ и построенному на ней формально-генетическому методу, в современных „родственных“ языках существуют до сих пор в несколько измененном виде формы, имевшиеся когда-то в едином „праязыке“. Эти „праязыковые“ „рефлексы“ напоминают собою неизменное „наследственное вещество“ вейсманистов-морганистов в биологической науке.
        Восстановлением „праязыка“ заканчиваются задачи истории. А в какой связи находились между собою „праязыки“ различных „семей“, как и из чего они возникли, на эти вопросы формально-генетический метод бессилен что-либо ответить. В результате создается принципиальная „обособленность“ индоевропейских языков от финно-угорских, финно-угорских от семитических и т. д., и т. п. Признается только чисто внешняя связь между различными „семействами“ языков в виде влияний и заимствований.
        Индоевропеистика с ее „теорией“ влияний и заимствований, объясняемых чисто формально, с расистскими бреднями сочетает реакционный буржуазный космополитизм, который также, как известно, служит отнюдь не научным устремлениям.
        Для индоевропеистики язык представляет собою механическое и случайное сцепление единичных фактов, поскольку формальный метод бессилен установить действительные связи языковых явлений друг с другом, реализующиеся в социальном осознании всех элементов речи, которое в свою очередь обусловлено объективной действительностью.
        Индоевропеистика как идеалистическое и метафизическое языковедение перестала быть наукой и подлежит полному научно-теоретическому и политическому разоблачению и разгрому. „Индоевропейская лингвистика,— писал Н. Я. Марр, — есть плоть от плоти, кровь от крови отживающей буржуазной общественности“.^{^[7]}Она является составной и органической частью реакционной буржуазной идеологии.
        Казалось бы, долг всех советских языковедов — защищать и развивать материалистическое учение Н. Я. Марра, вести непримиримую борьбу с буржуазным языкознанием и проявлением его в тех или иных формах в собственной среде.
        К сожалению, на деле получается не так. На деле многие языковеды в нашей стране вели и ведут тайную или явную борьбу с новым учением
[490]
Н. Я. Марра. Борьба эта имеет свою историю. Сначала открытия Н. Я. Марра пытались третировать путем их замалчивания. Лингвисты старого направления делали вид, что их (этих открытий) вовсе не существует или к „настоящей“ науке они никакого отношения не имеют (эта „линия поведения“ характерна для ряда языковедов и в наши дни). Когда же замалчивание стало невозможным, поскольку новое учение о языке приобретало все новых и новых последователей и получило признание советской общественности, начались яростные нападки на Н. Я. Марра и его учеников. Особенно эти нападки усилились в 1929-30 гг., когда возник так называемый „Языкфронт“, оказавшийся своеобразной дубиной в руках индоевропеистов. „Языкфронтовцы“ отстаивали, в противовес новому учению о языке, основные положения буржуазного языкознания, маскируясь под „марксистов“, чтобы ввести в заблуждение общественное мнение. Они затеяли длительную лингвистическую дискуссию, которая обнаружила лишь их политическое невежество и научную несостоятельность. Когда „Языкфронт“ был разгромлен и распущен как вредная организация, наскоки на теорию Н. Я.. Марра несколько уменьшились.
        Некоторые языковеды старой школы, убедившись в прочности научных и общественных позиций нового учения, стали переходить в ряды последователей Н. Я. Марра и И. И. Мещанинова, искренне желая перестроить свою методологию и включиться в разработку марксистско-ленинского языкознания. Другие, чтобы не подвергаться справедливой критике и сохранить свое положение в научно-исследовательских институтах и вузах, ограничились „вербальным“ признанием нового учения о языке, на деле продолжая работать по-прежнему. Открытые противники Н. Я. Марра предпочитали отмалчиваться.
        Создавалось впечатление, что новое учение о языке стало в среде лингвистов нашей страны общепризнанным, в связи с чем появилась „теорийка“, согласно которой будто бы все советские языковеды стоят на одних и тех же теоретических позициях, расходясь между собою лишь в частностях (и ошибаясь только по частным несущественным вопросам). Это впечатление было совершенно обманчивым, а „теорийка“ о „мире, согласии и благоденствии“, которые якобы установились, принесла советскому языкознанию немало вреда. В рядах последователей нового учения о языке после смерти Н. Я. Марра получили распространение самоуспокоенность, притупление критического отношения к своим противникам и в известной степени зазнайство. Зачастую достаточно было кому-либо из представителей старого направления словесно заявить о признании нового учения о языке или процитировать Н. Я. Марра или И. И. Мещанинова, как такого рода языковед „зачислялся“ в сторонники материалистического языковедения. В результате этой неблагополучной обстановки „всепрощения“ и недопустимой в принципиальных научных вопросах „забывчивости“ возникла известная угроза отхода от учения Н. Я. Марра, а следовательно — от положений марксистско-ленинского языкознания, и у самих представителей нового учения о языке. Не случайно возникает вопрос: а не наметилась ли в некоторых исследованиях, посвященных проблемам сравнительного синтаксиса и грамматики, формалистическая тенденция рассматривать речевые явления в отрыве от конкретной истории того или иного народа и от истории общественных формаций?
        „Оборонческие“ настроения последователей Н. Я. Марра послужили причиной тому, что индоевропеисты, не получая за последние годы должного отпора, сами стали переходить в наступление. Это наступление на позиции материалистического языкознания имеет различные формы. Пожалуй, главная из них—фактическое противопоставление Н. Я. Марру представителей дореволюционного буржуазно-либерального языкознания
[491]
в России (в области изучения русского языка главным образом Ф. Ф. Фортунатова и А. А. Шахматова) и ориентация (скрытая или открытая) на западноевропейских буржуазных лингвистов. Другими словами, исследования отечественных индоевропеистов в методологическом отношении продолжают традиции формалистической лингвистики, при этом в большинстве случаев учение Н. Я. Марра открыто игнорируется (будто его и не было) или же начинает вновь подвергаться нападкам.
        В прошедшем (1947) году благодаря содействию советской общественности (прежде всего выступлениям „Литературной газеты“) представители нового учения о языке впервые после смерти Н. Я. Марра дали организованный отпор наступлению лингвистической реакции. Прошли дискуссии в Москве и Ленинграде, в других городах Советского Союза. Эти дискуссии выявили принципиальные расхождения двух направлений, показали методологическую порочность работ современных индоевропеистов, однако должного результата не принесли. Закончились дискуссии, и все как будто осталось по-прежнему. Более того, формалисты стали переходить в контратаки. Например, в № 2 журнала „Русский язык в школе“ была помещена статья Е. М. Галкиной-Федорук и Н. С. Поспелова, в которой, вопреки истине, книга акад. В. В. Виноградова „Русский язык“, которая подвергалась на дискуссиях резкой и справедливой критике, была оценена как работа, которая по устранению замененных в ней авторами статьи отдельных ошибок „войдет в золотой фонд науки о русском языке“ (стр. 64). В том же номере совершенно безответственно опубликовано „Заключение“ о книге В. В. Виноградова кафедр русского языка МГПИ и МОПИ, в котором содержится безудержное восхваление данной книги (стр. 72—74).
        Уже после дискуссий акад. В. В. Виноградов опубликовал статьи, в которых он отстаивает свои методологически порочные позиции. В „Ученых записках“ МГУ, вып. 128, вышедших весной 1948 г., помещена его статья „Русский литературный язык в исследованиях А. А. Шахматова“. Излагая взгляды Шахматова на русский литературный язык, автор статьи снабжает их малосущественными критическими замечаниями и весьма изрядной долей восхваления методологической концепции своего учителя. Концепция же эта насквозь идеалистична и типична для буржуазно-либерального языковеда (к тому же Шахматов как „общественный деятель“ был членом ПК кадетской партии). Там, где нужно хотя бы для видимости сделать осуждение теоретических воззрений Шахматова, В. В. Виноградов старается запутать читателя. Например, В. В. Виноградов пишет:

„Строгий исторический метод анализа, оценки и понимания явлений для Шахматова—основа научного реализма. Шахматов жадно ищет путей объективного и адекватного познания исторической действительности, разоблаченной от всяких покровов абстрактного философствования и субъективных настроений. Но он, как и многие другие представители академической науки конца XIX и начала XX в., был еще очень далек от методологии диалектического и исторического материализма“ (стр. 3).

        Спрашивается, как можно говорить о Шахматове как об ученом, далеком от методологии диалектического и исторического материализма и в то же время обладающем „строгим историческим методом ? В. В. Виноградов может писать так о Шахматове только потому, что его собственные лингвистические воззрения целиком укладываются в рамки „строгого исторического метода“ индоевропеистики. И что это значит: Шахматов „еще далек от материализма“, а не просто далек от него?
        Кстати, в этой своей статье Б. В. Виноградов без каких-либо критических замечаний излагает вредные в практическом отношении взгляды Шахматова. По мнению Шахматова, языковед не должен вмешиваться в языковые процессы, не должен давать какую-либо оценку языковым
[492]
фактам, он должен оставаться беспристрастным и „объективным“ регистратором речевых явлений, каковы бы они ни были (стр. 10 —11). Не ясно ли, что такая установка обезоруживает языковеда, делает его лишь пассивным наблюдателем стихийных процессов развития языка? Какая огромная противоположность между большой практической ценностью в деле развития речевой культуры учения Н. Я. Марра и объективистским буржуазным языкознанием!
        В другой своей статье о Шахматове В. В. Виноградов говорит еще определеннее, в известной мере высказывая и свое методологическое credo, ставя точки над „и“: „Отзывы А. А. Шахматова о научных исследованиях даровитой университетской лингвистической молодежи важны для нас не только потому, что они заключают в себе ценные методологические указания и историко-грамматические соображения, но и потому, что они учат нас приемам глубоко принципиальной, тщательно обоснованной и идеологически требовательной критики“.^{^[8]} Кажется, яснее не скажешь!
        Восхваляя Шахматова, акад. В. В. Виноградов отдает „должную дань“ и западноевропейским языковедам, что вполне понятно: несмотря на наличие различных течений, в главном (в идеалистических основах и формальном подходе к языку) индоевропеисты всех оттенков сходятся между собой. Опять-таки уже после прошлогодних дискуссий В. В. Виноградов опубликовал краткое сообщение (аннотацию) о своей неопубликованной работе „Введение в синтаксис русского языка“, в котором он пишет: „Задача работы — установить главные этапы развития русской науки на фоне эволюции грамматических идей в западноевропейском языкознании.^{^[9]} Не с позиций материалистического учения Н. Я. Марра, а „на фоне“ буржуазной лингвистики! В аннотации указывается, что в работе будут рассмотрены синтаксические взгляды Смотрицкого, Кошанского, Греча, Корша, Фортунатова, Ушакова, Поржезинского, Петерсона и др., но ни слова не говорится о плодотворных синтаксических идеях Н. Я. Марра, имеющих большое значение и для изучения русского синтаксиса.
        Примеров рабского подражания и подобострастия перед западноевропейскими лингвистами можно было бы привести много. Их достаточно, например, в книге акад. В. В. Виноградова „Русский язык“ (что было выяснено во время прошлогодних дискуссий), в порочном и вредном учебнике А. А. Реформатского „Введение в языкознание“, в статьях последних лет М. Н. Петерсона и других работах отечественных противников учения Н. Я. Марра. В выпуске 3-м „Докладов и сообщений“ филфака МГУ за 1947 г. в ответственнейшем решении кафедры русского языка („Постановление ЦК ВКП(б) по вопросам литературы и искусства и задачи кафедры русского языка“) говорится: „Мы должны использовать достижения всей мировой науки, среди которых выдающееся место занимают достижения Ф. де Соссюра и его школы“ (стр. 96; подчеркнуто мною, — Ф. Ф.). Что это, как не открытый призыв учиться у соссюрианцев, модных в наше время на западе?
        В тех же „Докладах и сообщениях“ (вып. 4, 1947 г.) в биографической справке, посвященной покойному проф. А. М. Селищеву, читаем: „труд этот (объемом до 50 печатных листов) должен еще увидеть свет (речь идет о неопубликованной работе проф. А. М. Селищева „Старославянский язык“,— Ф. Ф). Выход его будет событием в нашей русской славистике
[493]
и безусловно найдет широкий отклик в западноевропейской науке“ (стр. 6, подчеркнуто мною, — Ф. Ф.). Справка редакционная (без подписи), и нам не известно, кто ее сочинял. В предисловии к сборнику лишь сказано, что „в подготовке этого выпуска энергичное участие принимал проф. Р. И. Аванесов“.
        Противники учения Н. Я. Марра не ограничиваются отдельными заимствованиями из работ буржуазных западноевропейских языковедов. Они и в своих конкретных исследованиях широко используют положения современной буржуазной лингвистики, опираются на них. Особенно „модными“ оказываются так называемая „структуральная лингвистика“ и тесно связанная с ней буржуазная фонология. Встает, например, вопрос, чем отличаются по своим методологическим принципам фонологические работы проф. Р. И. Аванесова,^{^[10]} проф. П. С. Кузнецова, В. Н. Сидорова от фонологических исследований Якобсона и Трубецкого? И не находятся ли они в противоречии с учением Н. Я. Марра о фонеме? Вопрос этот требует детального обсуждения, однако уже сейчас фонологические работы названных выше языковедов кое-кто пытается выдать за „последнее слово науки“, считать их чуть ли не важнейшим достижением советского языкознания!
        Наряду и в тесной связи с общим формалистическим подходом к явлениям языка до сих пор широкое хождение имеет пресловутая гипотеза „праязыка“ вместе с формально-генетическим (компаративистским) методом.
        В плане „праязыковых реконструкций“ написаны работы акад. Л. А. Булаховского, посвященные проблемам славянской акцентологии и другим вопросам истории славянских языков. Ср. его заявление в предисловии к „Историческому комментарию к литературному русскому языку“:

„Отправные пункты, которые автор берет для освещения фактов русского языка, — древнейший язык индоевропейской группы и древнейший славянский язык, — являются условным обозначением древнейших этапов процесса языкового развития“ (1936, стр. 3).

        Здесь лишь легкая маскировка: „древнейший язык индоевропейской группы“ вместо обычного „индоевропейский праязык“ и „древнейший славянский язык“ вместо обычного „праславянский язык“.
        Последние работы Л. А. Булаховского „Акцентологический закон А. А. Шахматова“,^{^[11]} „Общеславянские названия птиц“^{^[12]} и др. целиком основываются на „праязыковой“ гипотезе и формальной компаративистике.
        Акад. В. В. Виноградов в статье „Профессор А. М. Селищев как историк русского языка“ так излагает „праязыковые“ воззрения Селищева:

„Изучая языковые процессы русского языка на широкой сравнительно- исторической основе, сопоставляя их с сходными явлениями в истории других славянских языков, А. М. Селищев констатирует известную общность и последовательность в ходе изменений всех славянских языков. Он видит в этой соотносительности и близости языковых процессов отражение былого единства общеславянской языковой системы, однородность заложенных в ней тенденций развития.[13] И там же: „Славяне в далеком прошлом, в период общей своей культурной и языковой жизни, и позднее, после
[494]
расселения из области своей прародины, встречались с разными народами, вступали с ними в различные взаимоотношения“ (стр. 43; подчеркнуто мною, — Ф. Ф.).

Нам известно, что проф. Селищев стоял на позициях „праязыковой“ гипотезы. А вот как сам акад. Виноградов? Излагая взгляды Селищева, он не сопровождает их какими-либо критическими замечаниями, а, как говорится: молчание—знак согласия Проф. Р. И. Аванесов пишет откровеннее:

„Селищев вскрывает — и мастерски — языковое состояние общеславянской эпохи, обращаясь к данным других индоевропейских языков лишь в необходимых случаях... Данные праславянского языка поздней эпохи (так называемой «эпохи, предшествующей распадению» его) восстанавливаются Селищевым целиком на славянском материале. Обращение к другим индоевропейским языкам оказывается необходимым, главным образом, при реконструкции более древних периодов праславянского, самих истоков его формирования из разных элементов: здесь факты праславянские сопоставляются с данными других индоевропейских языков“.^{^[14]}

        Проф. Р. И. Аванесов не ограничивается простым изложением „праязыковых“ взглядов своего учителя, как то делает акад. Виноградов, он дает им высокую положительную оценку (Селищев „мастерски“ восстанавливает „праязык“). Чтобы не было в этом отношении никаких сомнений, проф. Р. И. Аванесов подчеркивает: „Селищев был мастером, я бы сказал виртуозом, сравнительного метода. Приходится сожалеть, что эта сторона его деятельности не нашла достаточно полного отражения в его напечатанных трудах“.^{^[15]} Комментарии, можно сказать, излишни.
        В вышедшей на днях книге чл.-корр. АН СССР Д. В. Бубриха „Историческая фонетика финского-суоми языка“ (Петрозаводск, 1948) „праязыковая“ концепция представлена в полном и неприкрытом своем виде. В этой книге кроме гипотезы „праязыка“ мы находим и сильное преувеличение роли торговли в доклассовом обществе, что характерно для многих буржуазных историков.
        Индоевропеисты очень болезненно относятся к любой критике „праязыка“, что и понятно. Так, напр., П. С. Кузнецов усмотрел в работе проф. М. Я. Немировского „Языковое единство славян“, опубликованной в 1945 г. в „Ученых записках Ростовскою-на-Дону Государственного университета“, намек на критику „праязыка“, за что обрушился на Немировского, что называется, не стесняя себя в выборе выражений:

„Совершенное недоумение вызывает статья проф. Немировского. Непонятно, для чего она опубликована и для кого предназначена... автор возражает против теории, согласно которой сходства, наблюдаемые в историческую эпоху, возводятся к единой доисторической системе. Возражение, надо сказать, очень легковесное, без привлечения серьезных доказательств, лишь с ссылкой на работы Марра (! — Ф. Ф.). Автор забывает о том, что даже в исторический период, по крайней мере в начале его (X—XI вв.), все славяне по существу говорили на одном языке и свободно могли понимать друг друга, чем славянские языки выгодно отличались от ряда других языковых групп. А если (если! — Ф. Ф.) диалектные различия и были (по существу меньше, чем между теперешними русскими говорами), то ведь никто и из лингвистов старого направления не отрицал диалектного дробления общеславянского языка... Вся статья производит впечатление конспекта курса, и притом курса совершенно неудовлетворительного“.^{^[16]}

        Если бы в этой статье не было неуважительного отношения
[495]
к гипотезе „праязыка“, то, надо полагать, рецензент П. С. Кузнецов оценил бы ее более мягко.
        Проф. Л. П. Якубинский, следуя по стопам проф. М. Г. Долобко, в статье „Образование народностей и их языков“^{^[17]} пропагандирует гипотезу „праязыка“ весьма „своеобразным“ способом: для „прикрытия“, „дымовой завесы“ он приводит искаженные им высказывания Маркса и Энгельса об этногоническом процессе. Нужно ли говорить, что попытка „приспособить“ марксизм-ленинизм к реакционным буржуазным „теориям“ может потерпеть лишь позорный крах! Между прочим, в этой статье нет ни одного упоминания о Н. Я. Марре, который, как известно, в своих работах уделял много внимания этно- и глоттогонии народов Восточной Европы, в том числе и славянских, и открыл для науки новые перспективы, значение которых поистине велико.
        Чтобы создать видимость правоты своих ложных теоретических позиций, противники нового учения о языке всячески стремятся доказать, будто бы теория Н. Я. Марра относится лишь к разработке узко очерченной тематики и в нее не укладываются многие проблемы частных лингвистических дисциплин. Утверждается, что Н. Я. Марр никогда не занимался такими вопросами, как история русского литературного языка, грамматика современного русского языка и т. п., а потому, мол, советское языкознание (и русистика в частности) „шире“ нового учения о языке, потому „нельзя рассматривать как синонимы новое учение о языке и марксистскую лингвистику“, как заявил на прошлогодней дискуссии в Москве акад. В. В. Виноградов.^{^[18]}Выходит, что языковеду, изучающему, например, „словосочетания“ в русском языке или современные русские говоры, учиться у Н. Я. Марра нечему и брать у него нечего.
        Возражения подобного рода не новы и не искренни. Еще при жизни Н. Я. Марра его теорию намеренно пытались сузить, исказив ее, теоретически „ограничить“. Н. Я. Марр, мол, только кавказовед или ученый, занимающийся какими-то древностями. Именно эти возражения имел в виду сам Н. Я. Марр, когда писал:

„Новое учение о языке нельзя приковать к скале да заточать в пещеру, предоставляя ему рыться в мало кого интересующей доистории языка, в ее оторванности от последующих ступеней стадиального развития. Не для того «похищался» палеонтологический свет из упорно отказывавшего в нем массового материала, чтобы укрыть от его лучей явления позднейшего порядка“.^{^[19]}

        Для каждого непредубежденного (в известном смысле) человека должно быть ясно, что нельзя смешивать проблематику с основами методологии. Конечно, советское языкознание наших дней изучает много вопросов, которыми Н. Я. Марр непосредственно не занимался. Новые проблемы будут вставать перед исследователями и впредь. Но ведь речь идет об основных теоретических принципах учения Н. Я. Марра и решающем из них—-диалектическом материализме. Должны ли мы отступать от этих принципов только потому, что основоположник материалистического языкознания не занимался, скажем, проблемой использования Пушкиным церковнославянизмов? Такой в корне неверный вывод достоин худших времен „Языкфронта“, когда „языкфронтовцы“ нападали на Н. Я. Марра и по этой линии.
        Определяющей развитие любой научной дисциплины является великая творческая философия марксизма-ленинизма. Н. Я. Марр и его ученики, основываясь на диалектическом материализме, создали и совершенствуют единственно научное языкознание — новое учение о языке. Другого
[496] марксистского языкознания не существует и не может существовать. И напрасны потуги индоевропеистов маскироваться под марксизм (примеров такой постыдной маскировки много), так как нельзя сочетать идеализм с материализмом, нельзя соединить несоединимое по самой своей природе и сущности.
        Неразоружившимся индоевропеистам в нашей среде есть о чем подумать. Им надо не на словах, а на деле отказаться от ложных методологических принципов индоевропеистики, не на словах, а на деле включиться при изучении материалов своей специальности в разработку марксистско-ленинского языкознания на основе лингвистического учения Н. Я. Марра. Пора перестать верить на слово языковедам, которые, испугавшись принципиальной критики, пытаются заверять, что они „всецело за новое учение о языке“, что они „никогда не были борцами против нового учения о языке“ (а есть и такие заверения!) и т. п. Мало лишь словесно признать новое учение, мало не быть борцом против Н. Я. Марра, надо быть последовательным и непримиримым борцом за Н. Я. Марра! Или торжество материалистического языкознания, основанного Н. Я. Марром, или прозябание в болоте индоевропеистики. Третьего „промежуточного“ пути, „золотой середины“ нет и не должно быть!
        Засилие индоевропеистов (в их руках находятся важнейшие позиции — они являются консультантами в Министерствах, составляют учебники и учебные программы, руководят большинством языковедческих кафедр и аспирантами, в их распоряжении журнал „Русский язык в школе“ и некоторые другие органы лингвистической печати и т. п.) и примиренчество в рядах последователей нового учения о языке привели к печальным практическим результатам, о чем нельзя умолчать. Ведь это факт, что советское студенчество до сих пор вынуждено обучаться по совершенно устаревшим учебникам типа „Лекций по истории русского языка“ А. И. Соболевского или „Древнецерковнославянского языка“ белоэмигранта Кульбакина! У нас до сих пор нет ни учебника по общему языкознанию, ни учебников по современному русскому языку, истории русского языка и русской диалектологии, ни многих других важных учебных пособий, которые отвечали бы требованиям марксистско-ленинской методологии. За языковедами накопился огромный долг перед советским народом, который пора погасить.
        Можно быть уверенным, что советские языковеды выполнят свой долг, так как основные их кадры безусловно готовы отдать все свои силы на служение народу.
        Вредным левачеством являются разговоры о том, что новое учение о языке после смерти Н. Я. Марра будто бы совсем забыто, что советское языкознание таким образом перестало прогрессировать (а такие разговоры иногда приходится слышать). Подобного рода рассуждения способствуют только укреплению позиций индоевропеистики, а не борьбе с ней.
        Вредным левачеством являются также попытки вовсе, начисто отбросить огромные материалы, накопленные старым языковедением за многие десятки лет его существования. Эти материалы нужно не отбрасывать, а критически использовать на основе методологии учения Н. Я. Марра, на основе марксизма-ленинизма.
        Советские языковеды могут выполнить свой долг перед народом, развертывая в своих рядах большевистскую критику и самокритику, последовательно проводя принцип партийности в науке.

^{^[1]} Выступление на открытом заседании Ученого совета Института языка и мышления им. Н. Я. Марра и Ленинградского отделения Института русского языка АН СССР 22 октября 1948 г.

^{^[2]} К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. IV, стр. 17.

^{^[3]} К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. IV, стр. 35.

² Избранные работы, т. II, стр. 25.

⁴ Там же, стр. 70.

^{^[6]} Там же, т. I, стр. 249.

^{^[7]} Избранные работы, т. III, стр. 1.

^{^[8]} „Отзывы А. А. Шахматова о сочинениях на соискание медалей студентов С.-Петербургского университета“ (Доклады и сообщения ИРЯЗ АН СССР, вып. I, 19.8, стр. 65); подчеркнуто мною, — Ф. Ф.

^{^[9]} Доклады и сообщения ИРЯЗ, вып. I, 1948, стр. 176; подчеркнуто мною, — Ф. Ф.

^{^[10]} См.: Вопросы фонетической системы русских говоров. Известия АН СССР, ОЛиЯ, 1947, вып. 3, и др. статьи.

^{^[11]} Сб. „А. А. Шахматов“. М. — Л., 1947.

^{^[12]} Известия АН СССР, ОЛиЯ, 1943, вып. 2.

[13] Доклады и сообщения филфака МГУ, вып. 4, 1947, стр. 40; подчеркнуто мною, — Ф. Ф.

^{^[14]} „Селищев-диалектолог“ (Доклады и сообщения филфака МГУ, вып. 4, 1947, стр. 52).

^{^[15]} Там же.

^{^[16]} Известия АН СССР, ОЛиЯ, 1947, вып. 4, стр. 361.

^{^[17]} Вестник ЛГУ, 1947, № 1.

^{^[18]} Русский язык в школе, 1943, № 2, стр 71.

^{^[19]} Вопросы языка в освещении яфетической теории. Л., 1933, стр. 161.