[279]            
        Германские языки становятся объектом исследования Н. Я. Марра с того момента, как яфетидология перерастает рамки кавказоведной науки и перестраивается во всеобщую науку о языке.
        В 1920 г. в докладе «Яфетический Кавказ и третий этнический элемент в созидании средиземноморской культуры», прочитанном на собрании тогда еще Российской Академии Истории Материальной Культуры, Н. Я. Марр впервые затрагивает вопросы, касающиеся проблемы происхождения индоевропейской семьи языков и их творцов индоевропейских народов. Сама постановка проблемы, выводящей за пределы старой кавказоведной яфетической теории, говорила о новом этапе в развитии взглядов Н. Я. Однако наметка разрешения ее, даваемая здесь лишь в общих чертах, в виде программы, по которой должны пойти исследования большого коллектива научных работников разных специальностей, идет еще в плане буржуазных миграционных теорий; правда, в отдельных конкретных высказываниях и в этом докладе можно найти зародыши будущих положений, которые привели к взрыву старых традиционных взглядов на вопросы этно- и глоттогонии; но общая концепция исторического вопроса и в первую очередь приписывание внешнему фактору — миграции — главной роли в образовании новых общественных единиц и языков примыкает в основном к распространенным буржуазным теориям о переселениях и разнорасовых скрещениях. Семья индоевропейских языков рассматривается здесь как результат скрещения яфетических языков до-индоевропейского населения Средиземноморья, так наз. «третьего этнического элемента», реально же, согласно Н. Я., первого элемента этнических образований на грандиозных пространствах Азии, Европы и Африки с языками, принесенными миграционными волнами индоевропейцев. Подобно тому как «созидатели до-эллинской и до-римской
[280]  
средиземноморской культуры не переставали участвовать в созидании всей европейской культуры» они были и участниками созидания новых языков, индоевропейских. Процесс индоевропеизации, рассматриваемый и тогда Н. Я. Марром как процесс подлинной глоттогонии, языкового новотворчества, был в основе своей процессом гибридизации, скрещения, возникшим в результате индоевропейского вторжения. Языки народов — творцов той культуры, которая предшествовала вторжению индоевропейских варваров, не погибли в результате победы пришельцев, но были использованы в этом процессе языкового новотворчества. В результате вновь образовавшиеся языки: греческий, латынь, романские и германские сохранили в трансформированном виде речь старых насельников. Отсюда возникала проблема исследования яфетических элементов, вклада упомянутых яфетидов, в конкретных индоевропейских языках. Таков был путь, приведший Н. Я. Марра к индоевропейским языкам, в частности к германским; основой новых интересов была таким образом проблема третьего этнического элемента, реликты которого следовало вскрыть во всей индоевропейской культуре, в первую очередь в индоевропейских языках; при этом процессы этногонии и глоттогонии трактовались уже здесь как единый исторический процесс, движущимися факторами которого были миграции и скрещения.
        В 1922 г. из этого круга научно-исследовательских интересов выходит и первая работа Н. Я. Марра на германском материале: «К вопросу об яфетидизмах в германских языках», примыкающая в известном отношении к статье проф. Брауна» «Die Urbevölkerung Europas und die Herkunft der Germanen»; последняя, как известно, была первой попыткой перенесения положений, выдвинутых Н. Я. в уже не раз цитированной статье «Яфетический Кавказ и третий этнический элемент...» в сферу германистики для объяснения некоторых этимологически темных германских слов помощью лексического состава кавказских языков. Весьма характерно, что проф. Браун, как и другие буржуазные ученые, принимал яфетическую теорию только в аспекте «третьего этнического элемента», дальнейшие революционные сдвиги в учении великого советского ученого отбросили буржуазных «сторонников» яфетической теории, и первая «яфетидологическая» статья проф. Брауна так и оказалась его последней статьей в этом плане.
[281]  
        Н. Я. Марр в своей первой германистической статье отнюдь не идет в разрез с общими положениями германистической науки на Западе, оставляя, но его словам, неприкосновенным «все стройное здание германской фонетики». Задача автора—дать яфетидологическое объяснение явлениям, «отмеченным специалистами в германских языках, как non liquet для индо­европейского языкознания». С этой точки зрения и освещаются такие германские слова, как немецкое ross, английское horse, немецкое bäum, готское bagms в их увязке с лексическими и частично морфологическими материалами яфетических языков. Однако уже в этой статье Н. Я. не только отмечает «яфетическое происхождение» некоторых германских слов, но пытается подвести предполагаемый им яфетический слой в германских языках под имеющуюся классификацию отдельных ветвей языков яфетической системы и сближает с этой точки зрения германские языки с мегрело-чанским, с одной стороны, и со сванским — с другой. Тем самым германские языки примыкают одновременно и к шипящей группе (мегрело-чанской), и к гибридному спирантно-шипящему типу, каковым является сванский. Интересно отметить, что, когда впоследствии Н. Я. возвращается уже с иным подходом к германским языкам, им делается уточнение: к спирантно-шипящему типу, т. е. к сванскому, относится немецкий, тогда как готский в основном своем слое оказывается близок мергело-чанскому шипящему типу. Вопрос о том, является ли эта двуприродность яфетического слоя германских языков результатом «вбирания в себя индоевропейским языком яфетических элементов из различных групп, или проникшие в него элементы идут из одного уже гибридного, как сванский, языка», остается открытым. Гораздо важнее считает Н. Я. новое освещение первого так наз. общегерманского перебоя, охватившего, в отличие от второго, все германские языки и возводимого поэтому обычно к прагерманскому состоянию.
        Изменение консонантизма германских языков являлось на этом этапе для Н. Я, неоспоримым доказательством скрещения индоевропейских языков с яфетическими в условиях, когда масса населения этого района были яфетиды, усваивавшие индоевропейскую речь с известным звуковым перерождением. С этим общегерманским перебоем сопоставляются изменения в фонетической системе таких типичных по Н. Я. гибридных языков, как армянский и этрусский. Впоследствии, когда Н. Я. полностью перестраивает свою теорию на новых основах, это объяснение природы первого герман-
[282]  
ского перебоя им резко отвергается и заменяется иным, логически вытекающим из всей новой системы теоретических положений.
        Таким образом, в первой своей работе над германским материалом Н. Я. Марр еще полностью стоит на позициях «третьего этнического элемента», отсюда фактически остаются в значительной мере неприкосновенными основные положения буржуазной германистики, в частности и рассмотренье германского перебоя, как явления более позднего по сравнению с состоянием общеиндоевропейского консонантизма; в этой плоскости не случайно и «попутничество» на том этапе проф. Брауна и ряда других буржуазных ученых.
        Принципиально новые пути в науке о германских языках прокладываются Н. Я. Марром лишь после того поворота в системе общелингвистических, а вместе с тем и исторических взглядов, который привел его к полному разрыву с буржуазным языкознанием всех оттенков и позволил ему заложить основы марксистской лингвистики. Только после отказа от позиции «третьего этнического элемента» Н. Я. освобождается полностью от влияния расовой теории в вопросах истории и лингвистики, только с этого момента теория его становится подлинным орудием борьбы с враждебными идеалистическими и явно фашистскими построениями в области языкознания.
        В этом смысле доклад 1924 г. «Индоевропейские языки Средиземноморья» явился настоящим манифестом нового учения о языке, теории, совершившей подлинную революцию в лингвистике. Нельзя отрицать, что отдельные высказывания Н. Я. и в старых его работах свидетельствовали о том пути, на который его вела неустанная, самоотверженная работа над все новыми языковыми материалами, взорвавшими в конце концов его собственную старую концепцию, построенную в значительной мере на принятии в качестве основного фактора исторического процесса—миграций и скрещений. Доклад 1924 г. был не только выразителем нового этапа в истории развития взглядов Н. Я. Марра, он был первой ласточкой той коренной ломки всей системы старого языкознания, которая последовала в ряде работ творца нового учения о языке, и в силу этого он был новым этапом в самой истории лингвистики, впервые освобождавшейся от плена идеалистических построений и выходящей на широкий путь марксистской науки. Именно в этой работе Н. Я. выступило впервые новое качество, то качество, которое через «стихийный марксизм» привело ученого-революционера к проникновению в теорию Маркса, Ленина, Сталина.
        Скупые строки доклада были поэтому не только программой грандиозной ломки старых традиционных лингвистических убеждений, они выдви-
[283]  
гали узловые проблемы языкового развития в мировом масштабе и давали вместе в тем наметку работ над каждым конкретным языком, рассматри­ваемым отныне как звено единого языкотворческого процесса. Положения эти, данные в общей схематической форме в 1924 г., развивались и уточнялись в последующие годы в ряде работ общего и специального характера. В 1930 г. Н. Я. вновь обращается к германским языкам и в статьях «Готское слово guma» (1930 г.) и «Новый поворот в работе по яфетической теории» (1931 г.) намечает пути новой германистической науки; в частности готскому языку специально посвящена первая работа и в общей германистической части — вторая.
        Исходная точка зрения, с которой Н. Я. теперь подходил к материалам индоевропейских языков, в частности и к готскому, была результатом развития и углубления доклада 1924 г.
        Не внешние факторы, миграция и скрещения, являются двигателями языкового развития и созидателями новых типов или новых семейств, но внутренние материальные процессы производства жизни, революционные сдвиги в общественном бытии коллективов — творцов новых языков, приводящие к полнейшей перестройке всей системы отношений; новые языковые образования ни откуда не приносятся, но возникают на основе перестройки старого языкового материала. При этом процесс образования новых языков— глоттогония неотделим от процесса образования новых племен и народностей— этногонии; новые племена являются не новыми биологическими, но новыми социальными образованиями, формирование которых зависит от роста и осложнения самой хозяйственной жизни данных коллективов, все больших охватов. Этнос впервые выступает не как биологическая, а как социальная категория. Единство глоттогонического процесса, согласно которому индоевропейские языки рассматриваются как «дальнейшее состояние тех же яфетических языков», неотделимо здесь от единства этногонического процесса на громадных пространствах Азии, Европы и Африки, где по позднейшей формулировке Н. Я. древние этнические категории иберов, скифов, ионов, этрусков, русов перестраиваются на Западе и Востоке в новые образования в «лице готов и венетов, или, что то же, германов, кельтов, лигуров и т. д.»
        Проблемы общего языкознания теснейшим образом переплетаются с конкретными историческими исследованиями, или, вернее, вырастают на основе последних. Этим обусловлен и цикл последующих работ Н. Я.:
[284]  
«Иберо-этрусско-италская скрещенная племенная среда образования индоевропейских языков», «Абхазоведение и абхазы» (1926 г.). «Из переживаний доисторического населения Европы» (1926 г.), «Скифский язык» (1926 г.), «Чуваши-яфетиды на Волге» (1926 г.), и более поздние — «Бретонская нацменовская речь в увязке языков Афревразии» и т. д., к которым примыкает и статья «Готское слово guma» (1930 г.), и, наконец, последняя из работ Н.Я.: «О лингвистической поездке в восточное Средиземноморье» (1934 г.); цикл работ, в равной мере посвященных исследованию конкретной «доистории» тех или иных народностей, как и открытию путей формирования их языков. В связи с вновь завоеванными позициями те явления, которые ранее освещались как результат скрещения яфетических с индоевропейскими языками, отныне рассматриваются как следствие того, что данный язык находится на переходной стадии от яфетической системы к индоевропейской. Проблема яфетидизмов в индоевропейских языках в той плоскости, в какой она ставилась ранее, в частности относительно германских языков, оказывается снятой. На месте ее встает гораздо более сложная: определение места конкретного языка в едином глоттогоническом процессе; отыскание прежних яфетидизмов должно уступить разъяснению при помощи яфетических языков, стадиально более архаичных, пережиточных черт индоевропейских языков, сохранившихся в них после перестройки.
        Таковы были те новые положения, с которыми Н. Я. в 1930 г. вновь возвращается к германским языкам, специально к готскому. Вопрос о готском языке как об определенной исторической категории, возникшей на известном этапе исторического развития, представляется для Н. Я. неотделимым от всей так наз. готской проблемы, куда входят такие вопросы, как «прародина готов», «племенное название готов» и т. д.
        «Готский вопрос один из основных в истории В. Европы. Без его разрешения или хотя бы правильной постановки его решения, думается, этногоническая проблема народов европейского Востока едва ли сдвинется с места, на котором она застряла». Так, согласно общей концепции Н. Я. Марра характеристика готского языка, вернее, его места в общем глоттогоническом процессе, была невозможна без разрешения или хотя бы правильной постановки этногонических вопросов.
        Между тем «готская проблема» приобретает чрезвычайную остроту в настоящее время в связи с построениями современных фашистских исследователей о древних германцах.
[285]            
Согласно этой концепции готы чистые германцы; они единое этническое целое, в свою очередь являющееся частью крупного общегерманского единства. Племенное название готов, как известно, на ряду с глухим упоминанием у Тацита каких-то готов в низовьях Вислы, особенно же легендарные сведения йордановской «Гетики» служили основой утверждения, что готы мигрировали сначала из Скандинавии в Прибалтику, а затем оттуда на юго-восток в Скифию, где в IV в. имеем знаменитое готское «государство» Эрминариха с грандиозной экспансией. В связи с этим и готский язык, от которого у нас остались только памятники христианской письменности, считавшийся ранее наиболее архаичным из германских языков, относится ныне авторитетными специалистами готологами к типу колониальных языков, потерявшему свои многие германские черты в виду удаления от центра германского мира. Последнее обстоятельство, однако, не мешает рассматривать готов как чистейших представителей северной расы, создавших «первое германское государство» среди «низших племен» (Kossina).
        В противовес этой концепции и в борьбе с ней дает Н. Я. свое освещение готского вопроса. В лице исторических готов в северном Причерноморье III—IV вв. мы имеем, согласно Н. Я., «уже весьма сложную ступень социальной формации», определенное единство, возникшее на данной территории на месте прежних более мелких хозяйственных организмов; возникает эта новая общественная единица в результате трансформации последних, на базе сдвигов в производстве материальной жизни общества северного Черноморья. Центр внимания переносится на процессы, происходящие внутри данного общества, приводящие к перестройке его, к появлению новых, социальных в первую очередь, образований, в данном случае готов. Три года спустя этот процесс был вкратце охарактеризован Н. Я. в «Доистории, пре-истории...» «говоря конкретно замолчаны диалектические сдвиги иберов, скифов, ионов, этрусков, русов в лице готов и неметов, или что то же, германов, кельтов, лигуров и т. д. на западе и на востоке перестроившихся за это время в новые образования». В этой линии готы оказываются увязанными не только со скифами, а через них с архаическими насельниками Кавказа «мелкими коллективами конкретно и исторически известных gog'oв или gug'oв, но и с более молодыми средневековыми образованиями и в первую очередь с грузинским». Племенное название готов тотемистически связано с ними же самими: готское guþ ‘бог', и скандинавское goti ‘конь' в качестве тотемного термина, к чему следует прибавить и знаменитый рассказ Иордана о том, что готы были когда-то выкуплены ценой единой лошади; но этим же племенным названием они оказываются увязанными и со скифами: готское
[286]  
'говорить' будет qiþan именно со скифской огласовкой, что буквально означает 'скифить', и далее с грузинским средневековым образованием: отнюдь неслучайно готское gup (бог) тождественно с грузинской основой данного же слова ǧu-ϑa. Топономически и этнонимически этот термин оказывается все с той же шипящей огласовкой теснейшим образом связанным с Кавказом, и нет нужды искать его происхождения на севере. Реальная связь истории готов с местной общественностью относится еще к стадии, предшествующей выработке германского слоя в готском, т. е. к яфетической до-готской стадии, к той стадии, когда не было еще ни известного нам готского языка, ни исторически известных готов; но это подлинная реальная база истории образования и готского языка, известного нам, и готской общественности, творящей его. Так оказывается разрушенным старый миф о готах-арийцах, представителях северной расы.
        Готский язык, конкретно исторически известный, доходит до нас только в памятниках христианской письменности, так же как древне-грузинский и древне-армянский. Тем самым готский является языком письменности, сложившимся уже на базе языка «соответственной общественной группировки», возникавшей в результате классообразовательного процесса внутри самого готского общества. Готский, как и древне-грузинский и древне-армянский, язык феодальный, в противовес немецкому и народным грузинскому и армянскому. Интересно, что всем трем, как их Н. Я. называет — феодальным, языкам свойственна одна и та же синтаксическая особенность—определение в них следует за определяемым, тогда как в немецком и народных армянском и гру­зинском имеем обратную картину. В качестве такого «литературного» языка, обнаруживающего следы некоторой длительной письменной традиции, готский обладает и в фонетике, и в лексике, и морфологии рядом стадиально поздних черт, более новых по сравнению с немецким. Однако этот язык, явившийся уже результатом трансформации в новую систему «прометеидскую» в сторону специально германскую, сохраняет вместе с тем и черты языка более древней ступени стадиального развития, так что «в ряде и семантических и морфологических и даже фонетических явлений готский находит опору и разъяснения в языках яфетической системы» (Guma). Здесь речь, следовательно, идет не
[287]  
только о мощном лексическом слое, общем у готского с яфетическими языками, особенно с чанским и мегрельским, но и о ряде языковых фактов иного порядка, сюда между прочим пойдет и почти полное совпадение в готском таких слов, как 'истина' и 'солнце' sunno и sunja, частью общих у готского с другими языками, частью же присущих только ему.
        В связи с этим заново пересматривается вопрос о германском перебое. Те фонетические явления, которые обычно рассматривались как результат позднейшей перестройки общеиндоевропейской звуковой системы, как новое образование по сравнению с мнимым праязыком, разъясняются при помощи данных яфетических языков как сохранившиеся особенности яфетической системы, утраченные другими, стадиально более поздними по своему материальному составу, и по оформлению, представителями прометеидской системы. Примыкая по своей огласовке в основном к так наз. шипящей группе яфетических языков, готский отличается свойственным ему разложеньем о на aw и е на ау; Н. Я. приводит пример bawr 'сын' из bor и заимствованное apaustaulus из apostolus. Подобное же разложение ярко сказывается в языке такого переходного типа, как бретонский. Соотношение функций гласных и согласных в германских языках, причем гласные в Ablaut’e несут словообразовательную и морфологическую функцию, в частности в так наз. сильных глаголах, где они служат выражениями категории времени, находит себе объяснение в языках не индоевропейской системы и сближает германские языки, с одной стороны, с семитическими, с другой, со сванским и грузинским.
        Эти факты, как и множество других более мелких, приводят Н. Я. к убеждению, что в готском мы имеем одного из наиболее ярких представителей переходной стадии от яфетической к индоевропейской системе. В связи с этим совершенно по-новому ставится Н. Я. и должен быть в дальнейшем на ряде других языковых фактов, в особенности на материале синтаксиса, поставлен вопрос об архаичных и новых чертах германских языков вообще и в частности готского, о движении в самом языке. Если ранее всякое отклонение от системы гипотетического праязыка, конкретнее санскрита и греческого, рассматривалось как потеря старого богатства и замена его новыми формами, если сейчас ряд ученых, в первую очередь Hirt, оставляют за праязыком лишь очень небольшое количество форм и остальное рассматривают как самостоятельное развитие конкретных языков, так что отсутствие Futurum'a в германских языках уже не рассматривается более как потеря (см. по этому поводу и последнюю работу Brinkmann'a), то истинное историческое освещение структурных особенностей готского
[288]  
языка и германских вообще может быть дано в свете фактов языков той системы, которая стадиально предшествовала образованию индоевропейских, в частности, готского.
        Проблема генезиса, происхождения, готского языка и готского общества как исторических категорий была впервые поставлена И. Я. Им же был указан путь, по которому должна итти дальнейшая разработка ее. Вместе с тем Н. Я. Марр своими исследованиями в области германистики создал могучее орудие борьбы с фашистскими концепциями происхождения германцев и германских языков. Не только «слово — сказано», но и «дело сделано». «Чистейшие представители северной расы», лишенные своего обличия «культуртрегеров—воинов», оказываются этногенически связанными с «низшими племенами», язык же их выступает как дальнейшее переоформление языков все тех же насельников Восточной Европы, рассматриваемых фашистами как представители низшей расы.
        «Дело сделано», и долг советских германистов продолжать это дело перестройки германистики в свете нового учения о языке с той же непримиримостью и последовательностью, как создавший эту теорию великий ученый-революционер.

-------