[192]

        §59. Советское языкознание 20-40-х годов. Взгляды Н.Я. Марра

        В первые десятилетия после Великой социалистической революции появилось несколько группировок среди советских языковедов. Можно выделить два направления.
        С одной стороны, нужно отметить группу крупных языковедов, которые были продолжателями традиций Казанской (Петербургской) и Московской лингвистических школ. В методической области они отстаивали принципы сравнительно-исторического языкознания, но стремились одновременно овладеть марксистской методологией и высказали много интересных и плодотворных лингвистических идей. К таким ученым следует отнести Л. В. Щербу, который имел много последователей и оказал самое глубокое воздействие на будущее развитие советского языкознания, В. А. Богородицкого, Д. Н. Ушакова, А. М. Пешковского, Г. А. Ильинского, А. М. Селищева, М. М. Покровского, С. П. Обнорского, Е. Д. Поливанова, М. В. Сергиевского, М. Н. Петерсона, Г. О. Винокура и многих других.С другой стороны, возникло «новое учение» о языке, или яфетидология, представленное Н. Я. Марром и его последователями. Это направление резко порвало с научными традициями языкознания, как русского дореволюционного, так и зарубежного, объяви-
[193]  
ло их «буржуазными» и на основе вульгарно трактуемых материалистических положений сделало попытку создать оригинальную лингвистическую теорию. Следует отметить, что ученик и продолжатель Марра И. И. Мещанинов, декларативно принимая тезисы Марра, в конкретной деятельности отказался от крайних положений своего учителя и стремился найти пути к примирению с некоторыми взглядами советских и зарубежных языковедов.
        Наряду с этими основными двумя направлениями возникали другие — кратковременные и немногочисленные группировки языковедов. Одной из таких воинственных и шумных групп был «Языкофронт» («Языковедный фронт»), занимавший промежуточное положение между традиционным языкознанием и яфетидологией (Г. Д. Данилов, Я. В. Лоя и др.). Положения социологической школы развивала в своих работах Р. О. Шор («Язык и общество», 1926). С 1914 по 1923 г. в Ленинграде и Москве действовал Опояз (Общество изучения теории поэтического языка).

        Николай Яковлевич Марр (1864—1934) родился в г. Кутаиси. В 1884 г. он поступает на факультет восточных языков Петербургского университета, где занимается изучением грузинского, армянского, кавказских и семитских языков. В 1901 г. он становится профессором этого университета, а в 1912 г., за исключительно ценные филологические работы и археологические раскопки на Кавказе, его избирают действительным членом Академии наук.
        После Великой Октябрьской социалистической революции, когда в нашей стране впервые в истории стала претворяться в жизнь глубоко гуманная и справедливая идея братства и равенства всех народов, Н. Я. Марр возглавил работу по пересмотру теоретических установок в языкознании и практическую многообразную деятельность по изучению и описанию неиндоевропейских народов и народностей СССР. Марр видел, что индоевропейское языкознание в странах Западной Европы и Америки зашло в тупик в попытках восстановления праязыка, тесно связало себя с расовой теорией неравенства народов и их языков. Это обстоятельство вызвало бескомпромиссную борьбу Марра с индоевропеистикой, с сравнительно-историческим методом и попытку создания собственной лингвистической теории.
        Марр заметил влияние кавказского субстрата на армянский (индоевропейский) язык. Этот субстрат получил у него название яфетического. Важное значение, которое он уделял языковому скрещиванию, постепенно привело к тому, что яфетические элементы он стал искать в языках всего мира за счет отказа от точных лингвистических методов. Марр начинает уничтожающую критику
[194]  
«буржуазного» сравнительно-исторического языкознания, стремится к построению общелингвистической концепции происхождения и развития всех языков мира («единство глоттогонического процесса»), опираясь на некоторые слишком упрощенно или вульгарно истолкованные положения марксизма. У него созревает идея, что яфетические языки — это особая стадия в развитии всех языков мира. При таком стадиальном подходе и убеждении, что история языков определяется их скрещиванием, для Марра допущение праязыка индоевропеистами, действительно, стало одиозным. По Марру, родство языков возникает в процессе схождения, скрещивания и смешения первоначально разнородных языков. Общим законом развития языков делается не переход от единства к множеству, а от множества к единству.
        Марр, субъективно желая стать марксистом, в действительности им не стал. Он выдвинул тезис о том, что язык есть идеологическая надстройка. Он полагал, что «язык во всем своем составе есть... отображение не только его (коллектива) мышления, но и его общественного строя и хозяйства»[1]. Положение Маркса и Энгельса: «Язык есть практическое, действительное сознание» — было истолковано Марром прямолинейно. Язык как важнейшее средство человеческого общения отступил на задний план. Из отождествления языка с идеологической надстройкой последовали и другие, в корне ошибочные выводы: во-первых, что язык является классовым; во-вторых, что он развивается стадиально, т. е. отражает в своем развитии смену общественно-экономических формаций. Эта смена происходит в языке революционным путем — со скачками и даже взрывами. Марр писал: «Так называемые семьи языков... представляют различные системы, отвечающие различным типам хозяйства и общественности, и в процессе смены одной культуры другой одна система языков преображалась в другую»[2]. В-третьих, Марр выдвигает учение о единстве глоттогонического (языкотворческого) процесса. Это учение основывается на предыдущем положении: поскольку в развитии общества наблюдаются в целом одни и те же закономерности, постольку и в развитии языков должны выявляться общие закономерности, связанные с первобытнообщинным, рабовладельческим, феодальным, капиталистическим строем. Все эти положения в теории Марра противоречат фактам конкретных языков. Не случайно, что многие советские языковеды, следовавшие за Марром, в конкретных лингвистических исследованиях не были столь категоричны и учитывали языковую реальность.
        По мнению Марра, до возникновения звукового языка существовал язык жестов (ручной язык), а звуковой язык появился уже в классовом обществе, в среде магов, выполняя сначала магические функции. Все языки мира якобы берут свое происхождение от первоначальных четырех элементов (сал, бер, ион, рош), которые
[195]  
можно найти во всех современных языках. При переходе языка с одной стадии на другую появляется якобы совершенно новый язык.     

         «Устрашающим у Марра является не сама идея четырех элементов, а то, как он ими оперировал. Верить, что первичные звуковые комплексы дошли до нас через десятки тысячелетий и могут быть нами распознаны в каждом слове и служить основой всякого этимологического анализа, — это такое забвение фактора времени, такая утрата исторической перспективы, которым трудно подыскать оправдание», — пишет В. И. Абаев^[3].        

        Ясно, что Марр игнорировал и фонетические законы, и морфологические различия между языками. Единственным прибежищем оставалась семантика (значение) слов, в которой он и пытался найти доказательства стадиальных трансформаций и наслоения различных идеологий.
        При всей враждебности к зарубежному языкознанию, которую проявлял Марр, объективности ради следует отметить, что многие элементы своих теорий он заимствовал именно на Западе. Некоторые его положения созвучны взглядам А. Тромбетти (единство языкотворческого процесса), Г. Шухардта (роль языкового смешения), Г. Асколи (роль субстрата), Л. Леви-Брюля (трактовка первобытного мышления) и т. д.
        Методы изучения языка, выдвинутые Марром, были произвольны, и практически их нельзя было применить. Создалось кризисное положение в языкознании: компаративизм был объявлен пугалом, а теоретические положения «нового учения» никак нельзя было воплотить в конкретной работе. Подобное состояние языкознания внушало обоснованное беспокойство и вызывало критическое отношение к «новому учению» о языке Н. Я. Марра со стороны В. В. Виноградова, Л. А. Булаховского, А. С. Чикобавы, П. С. Кузнецова, Б. А. Серебренникова и других мыслящих советских языковедов.
        Новаторский пафос «нового учения» о языке Н. Я. Марра, к сожалению, оказался беспочвенным и научно несостоятельным. В. И. Абаев о причинах этого пишет:        

«К сожалению, реализация правильных в основе идей оказалась крайне неудовлетворительной. Сказался недостаток философской подготовки, а также отсутствие настоящей лингвистической школы (Марр был больше филолог, чем лингвист). В результате — упрощение, вульгарно-социологическое истолкование сложных явлений и процессов языкового развития. Такие положения, как надстроечность и классовость языка, единство глоттогонического процесса, теория стадиального развития, носили декларативный характер и не получали серьезного обоснования»[4].

        Подлинно научной оценки роли Н. Я. Марра в советском языкознании еще нет. Несомненно одно — Н. Я. Марр и его последо-
    [196]
ватели ставили перед собой задачу создания марксистской науки о языке, но выполнить ее не сумели. Несомненная неудача «нового учения» о языке не должна вести к убеждению, что в работах советских языковедов 20—30-х годов были одни ошибки и недоразумения. Ф. П. Филин полагает

         «В этих работах было поставлено много проблем, без освещения которых невозможно построение общей теории языкознания. Язык был признан социально обусловленной категорией, порожденной обществом, что и теперь не вызывает сомнений. В связи с этим был поставлен вопрос о реконструкции всей картины развития языка, начиная от времени его происхождения и до наших дней. Поскольку человеческое общество развивалось, проходило (и проходит) разные этапы своей организации, имел место и прогресс языка. Это также несомненно. Языков имелось и имеется очень много, каждый из языков обладает своими характерными особенностями, но у всех языков в их прогрессивном развитии должно быть что-то общее, которое, пусть опосредствованно, должно так или иначе соответствовать изменениям, происходившим на протяжении многих тысячелетий в обществе. Так возникла стадиальная теория языка»^[5].        

        Это означает, что актуальность проблем, которые пытался решить Н. Я. Марр, сохраняется.

§60   Грамматическая концепция И. И. Мещанинова.

        Образовавшийся разрыв между теорией Марра и практикой языкового исследования и несомненный тупик в лингвистической работе осознавались учеником Н. Я. Марра и руководителем советского языкознания в 30—40-е годы академиком Иваном Ивановичем Мещаниновым (1883—1967). Начиная с 40-х годов, с книги «Общее языкознание» (1940), повторяя наиболее общие формулировки Н. Я. Марра, И. И. Мещанинов игнорировал методику четырехэлементного анализа и стремился к сравнительно-типологическому описанию грамматических систем, за которыми стоит единство человеческого мышления, определяющее общность системы понятийных категорий, видоизменения которых и объясняют разнообразие внешних форм языков.
        Так, вместо единства глоттогонического процесса своего учителя Мещанинов выдвигает проблему типологических сопоставлений языков в историческом и современном состояниях. На основе типологического сопоставления неродственных языков появилось много работ, изучающих происхождение и развитие ряда грамма
[197]  
тических категорий (частей речи, склонения имен, видо-временной и залоговой системы глагола), а также эргативное (дофлективное) прошлое индоевропейских языков. Критика сравнительно-исторического языкознания у Мещанинова в известной мере подменялась призывом к изучению многочисленных языков Советского Союза, прежде по преимуществу бесписьменных и неизученных. Изучение роли понятийных категорий в становлении грамматических категорий языка должно было заменить основной тезис Н. Я. Марра об идеологическом характере языка.
        Две завершающие большие работы И. И. Мещанинова в области общего языкознания — «Члены предложения и части речи» (1945) и «Глагол» (1949) наиболее полно свидетельствуют об его отходе от учения Н. Я. Марра. Они посвящены сравнительно-типологическому описанию грамматических форм, которые рассматриваются как различные по своей структуре оформления общих «понятийных категорий» и отражающих эти категории «грамматических понятий». Как понятийные категории (допустим, категории субъекта), так и соответствующие им грамматические понятия (в данном случае подлежащее) носят в понимании Мещанинова характер языковых универсалий: «Одно и то же задание, даваемое содержанием высказывания, получает различные пути своего выражения и в морфологии и в синтаксисе». Части речи Мещанинов рассматривает как лексические группировки, характеризуемые синтаксическими и морфологическими показателями. Семантика слова предопределяет первоначально его синтаксическую роль в предложении. Использование слова в роли определенного члена предложения ведет к закреплению за ним особых формальных признаков. Таким образом, части речи представляют, по существу, морфологизированные члены предложения.
        Важнейшую роль в судьбах советского языкознания сыграла лингвистическая дискуссия на страницах газеты «Правда» в 1950 г., в которой принял участие И. В. Сталин. Она покончила с безраздельным господством «нового учения» о языке Н. Я. Марра, подвергла его сокрушительной критике, отвергла убеждение в надстроечном характере и классовости языка. В этом была несомненная положительная сторона дискуссии.
        Лингвистическая дискуссия 1950 г. открылась полемическим выступлением профессора Тбилисского университета А. С. Чикобавы, направленным против вульгаризаторских взглядов И. Я. Марра и выдвигаемых им приемов изучения языка. Чикобава совершенно справедливо вскрыл такие элементы вульгаризации марксизма в «новом учении» о языке, как классовый характер языка, стадиальная теория, четырехэлементный анализ, непосредственно подошел к отрицанию тезиса о языке как идеологической надстройке. Критический дух был присущ и другим выступлениям в дискуссии. После статьи Сталина «Относительно марксизма в языкознании» дискуссия была внезапно прервана, что не позволило выдвинуть позитивную программу научных исследований. Следует подчерк-
[198]  
нуть, что Сталин реабилитировал такие важные положения языкознания, как идея генетического родства языков, понятие языковых семей, сравнительно-исторический метод, отверг абстрактную «стадиальность» в развитии языков и вообще отождествление языка с надстройкой. Вместе с тем канонизация некоторых упущений и упрощений Сталина вредно сказалась на последующих исследованиях. Так, например, Сталин своим подчеркиванием безразличия языка по отношению к классам вступил в конфликт с высказываниями классиков марксизма, ясно указывавших на наличие фактов социальной дифференциации в языке, тем самым перечеркнув значение исследований в области социологии языка. Непонятно было также утверждение Сталина, что местные диалекты, будучи ответвлениями от общенародного языка, якобы имеют свой особый грамматический строй и основной словарный фонд; нельзя согласиться с его словами о ведущей роли курско-орловского диалекта в формировании русского национального языка.
        С середины 50-х годов советское языкознание развивается во всех своих составных частях и направлениях, объединяемое поисками диалектико-материалистического решения основных проблем науки о языке и выполнением задач, актуальных для советского общества.