[1]

Итак, мы идем к концу. Настоящий сборник свидетельство о начале конца. Составляется своего рода «букет» из павших листьев, уже завядших. Это все перепечатки. Впервые печатаются лишь русский оригинал появившейся раньше на немецком языке статья «О происхождении языка»[2] и «Скифский язык».[3]
        Увидеть сборник собственных статей, отражающих в большинстве давно или хотя бы недавно минувшие взгляды, для нас в значительной мере одинаково уже отмершие и покойницкие, это то же, что увидеть собственный гроб, в который очень любовно и дружески собираются уложить. Пора бы, действительно, и честь знать. Но предел курьеза кажется превзойденным, когда самому приходится держать надгробное слово о себе. Попытка переложить этит труд на учеников и последователей потерпела фиаско.
        В среде учеников, пошедших было на то, чтобы составить предисловие к настоящему сборнику, произошел диалектический процесс. Произошел внутренний раскол. Это нас оживило. Мы почувствовали, что не все еще кончено. Раскол— признак жизни. Однако раскол имелось в виду академически погасить или прикрыть соглашательством. Не может быть и не должно быть никакого соглашательства, Соглашательство — худший выход. Это более зловещий признак застоя, злокачественного застоя, чем когда рвутся назад. Лучше, да оно неизбежно, одни пойдут в одну сторону, другие — в другую сторону, и не без того, что кто назад, а кто вперед. Шаг-другой назад, это порой необходимая подготовка для большого прыжка вперед. Но налицо угроза свалиться в бездонную пропасть, если успел кто подняться к ее краю, или очутиться на мрачном дне, кто, все еще карабкаясь вверх, не дошел до света. Помимо образа из известной притчи, вложенной в уста Будды, претворенного в христианского святого Балавара-Варлаама, передо мною, как палеонтологом речи, встают мифические существа, пленители красавиц истин — вишапы, извергатели вод, огнедышащие драконы, шипящие мудрые змии и бесшумно ядовитые скорпионы. Но эти легионы не страшны. Это одна видимость исчезающих занявшейся уже зарею ночных сил. А яфетидология или яфетическая теория? Конечно, к свету, к свету и безбрежному простору — вперед, вперед! Не может она остановиться, не может она остановить не борьбы и споров (они не нужны), а собственного строительства, отныне единственного способа разрушения всего отжившего, в чужом ли это стане или своем.
        Диалектический процесс начался давно. Первое распадение, это отход мнимых и действительных учеников-националистов с Кавказа. Яфетическое языкознание
[2]
и национализм в изжитом буржуазном или феодальном восприятии, это две антитезы. Яфетическая теория пошла вперед облегченно и, как нам кажется, с большим успехом. Струя интереса к яфетической теории из национальной, вернее националистически (где мертвяще-феодально, где разлагающе-буржуазно) настроенной среды стала переливаться в более широкий круг кавказоведов, за пределами грузиноведения и арменистики. Такой перелом совершился тоже не особенно давно, как можно видеть по работе автора «Кавказоведение и абхазский язык».[4] Струя интереса затем влилась и в круг представителей академической чисто теоретически-научной привязанности к предмету исследования. Естественно расхождение яфетидологов из кавказоведов а не кавказоведов. Этот диалектический процесс, однако, прихватывает отчасти и принципиальное теоретическое расхождение филологии с лингвистикой, первой с письменными языками в главе угла теоретического построения, второй — с живыми, хотя бы и бесписьменными языками на тех же правах.
        От нас абсолютно не ускользает громадное для науки об языке значение исследований всех вообще работников, по специальности часто не лингвистов, а этнологов, работников по бесписьменным языкам, все равно кавказоведы ли они, ирановеды, со включением памирских диалектов в область своих изысканий, романисты с интересом к баскам, хотя бы басковеды, или финноведы, палеазиаты, американисты, африканисты. Их работы, думают ли они об этом или нет, это материально живая вода на мельницу яфетической теории, но из этого абсолютно нельзя делать вывода, что с ними у яфетидологов может быть органическая увязка, поскольку они остаются при старом научном построении, следовательно, с мировоззрением индоевропейской теории, ибо несогласие наше с индоевропеистами вовсе не потому, что они занимаются «индоевропейскими» (прометеидскими) языками, хотя бы и мертвыми, а из-за метода. Наоборот, общий метод может привести и уже приводит к увязке яфетидодогии с историей материальной культуры.
        И вот, это главнее всего. Вопрос не в споре между языковедами, филологи они или лингвисты какой бы то ни было системы языков, а между формальным методом и общественно-материалистической постановкой науки об языке. Естественно, теоретическое расхождедие еще более обострится. Пока это «буря» в стакане воды, в тесном кругу лиц, расхождениям которых, при всей правильности общественного их осмысления, мы не имеем основания придавать столь широкое да глубоко принципиальное значение. Действительное расхождение пойдет глубже по всем линиям, когда в новое дело вступят хозяевами обществоведы. Такой диалектический процесс на чисто научной почве еще предстоит. Тогда будет уже настоящий бой, в корне принципиальный, в среде самих ученых-яфетидодогов, без всяких природных или фахмановских связей с Кавказом или Чукотским носом, Египтом или Памиром, Китаем или Пиренеями, Америкой и Океаниею или Средиземноморьем, славянами, германцами и романскими народами или бушменами и полинезийцами, когда нам всем, не исключая и учителя, при-
[3]
дется быть выкинутыми из имеющего неминуемо стать мощным неуклонно растущего течения яфетической теории. Для этого нехватает вступления социологов, в первую очередь марксистов, в ряды работников по яфетическому языкознанию, и чем раньше это произойдет, тем быстрее сократится сизифов труд по медленному нащупыванию живой действительности, этот долгий путь, еще более долгий от откатываняя назад, казалось бы, верных ее ратников.
        Чтобы получить представление о все-таки пройденном уже пути, достаточно взглянуть на формулировку, в первой статье, родства грузинского языка с семитическими,[5] когда вопреки утверждению академической науки об изолированности «кавказских» языков вообще, в том числе и грузинского, приходилось доказывать существование связанных с нами сородичей в лице одной из установленных в науке «семей» языков, семитической, и сравнять эту формулировку с положением об яфетическях языках, как субстрате языков Средиземноморья, в статье «Третий этнический элемент»;[6] и, еще далее, сравнить с утверждением об единстве происхождения всех языков мира, независимо от «рас», отрицанием всяких расовых по возникновению языков, что постепенно слагается в монистическое построение учения об языке.[7]
        Таков последний этап в развитии яфетической теории, причем ни об этом последнем этапе, ни вообще об яфетической теории в целом настоящий сборник не может иметь претензии дать полное представление. Это сборник иногда целых отчетов, иногда случайных статей, как случаен бывает темной ночью прорыв лунного сияния из-за плотно облегающих небо туч. Но эти отчеты и случайные статьи всегда общего значения, всегда с посильной для автора формулировкой тех или иных научных положений яфетической теории на определенном этапе ее развития.
        При характере произведенного подбора статей неизбежно встретиться не раз с рядом яфетидологических аксиом, особенно в вводных частях, с повторным изложением одних и тех же элементарных сведений, как необходимых предпосылок. Нельзя было избежать и повторения ретроспективных взглядов на пройденный теориею путь или во всяком случае возвращения в ряде статей к вопросу о пройденных стадиях ее развития. Некоторые из таких статей опущены в настоящем сборнике, так как они и без того доступны, ибо недавно появились, напр., «Происхождение американского человека и яфетическое языкознание»[8], или только что появляются в печати, напр., «Чуваши яфетиды»[9] и др. Приходится сожалеть, что на этом основании в сборнике не нашли места работы, посвященные и увязке языкознания с историею материальной культуры и общественности.[10]
[4]
Совершенно опущены работы о взаимоотношениях яфетических языков с так наз. инорасовыми, даже с таким наглядно связанным с ними прометеидским («индоевропейским») языком Кавказа, как осетинский: статья на эту тему Ossetica-Japhetica[11] могла бы представить в ряде мест, с вовлечением народных сказаний в орбиту исследования, общий литературоведческий интерес. Замолчано вовсе то, что достигнуто по дешифровке клинописных языков и истолкованию текстов на них.[12] Языки эти мертвые, и интересы с нами связаны специальные.
        Не могли, естественно, в сборнике найти место наблюдения последних месяцев и недель. Речь идет не о подробностях в роде общности отдельных терминов, как, напр., 'дерево', 'вода’, ‘лошадь', у дальневосточных народов с населением западной Европы, Средиземноморья и т. д.,[13] а включение в текущие яфетидологические изыскания за китайским и японского, в связи же с этими моносиллабическими языками и тибетского. В той же линии наметился недавно открытый среднеазиатский язык Хаза («Haza»), как материально прямой объект исследования яфетического языкознания, судя по обнародованным пока данным, почти исключительно числительным.[14] Все это в направлении в ширь. В направлении же в глубину по связи с эволюцией общественности — наблюдение, что местоимения возникли после осознания права собственности[15] и т. п.
        По части увязки с живой общественностью актуальный интерес представляет естественная смычка яфетидологии с жизненным национализмом советского порядка. Яфетическое языкознание есть теория прежде всего живых языков, доселе гонимых в науке, в лучшем случае терпимых на ее задворках, как на задворках просвещения, а часто и в полном мраке, держали до Октябрьской революции все говорящие на этих языках народы. Это народы «культурно отсталые», тогда стоявшие в очередях на вымирание и мало кого интересовавшие, не всегда интересовавшие даже миссионеров для их профессиональных «обращений», а теперь оказавшиеся научно как бы совсем беспризорными, это в наши дни, когда народности, говорящие на них, призваны к активности и самообслуживанию и в научно-просветительном отношении: у старушки-науки готовых кадров компетентных работников по этим языкам не оказалось, да и те немногие специалисты, которые действительно компетентны по некоторым из этих языков, стало таковыми только потому, что за царский режим они, просвещенные люди с жаждой общественно-научных исканий, выселялись в районы с подобным многоязычным «вымирающим» населением. Дело не возникало в порядке теоретического развития науки, не начиналось с осознания каким-либо учением об языке первоочередной его необходимости. И потому, если индоевропейская лингвистика страдает изжитостью своего общего построения, то в этом отношении по указанным
[5]
беспризорным языкам—пустыня. Даже по наиболее разработанным из них, уже зарубежным, американским и африканским, в смысле общего построения имеем или использование приемов той же индоевропейской теории, или пустыню с гипотезами, миражами по научному обоснованию, хотя нельзя не признать, что в них, этих сказочных гипотезах, немало жизненной правды, и это едва ли от свежести и обилия своеобразного материала, а скорее от молодости научных изысканий по названным заморским беспризорным языкам. И научная правда порой вещает устами, увы, не старцев, а младенцев.
        Самая мысль об издании сборника возникла по практической потребности, именно в целях дать аспирантам Института со изучению этнических и национальных культур народов Востока СССР, в Москве, статьи общего характера, рекомендуемые для первоначального ознакомления с новой теориею в изданном впервые тем же институтом «Классифицированном перечне печатных работ по яфетидодогии».[16]
        Однако, издавая этот сборник, институт предполагал, не знаю, насколько основательно, что помещенные в нем работы послужат удовлетворению интересов не одних аспирантов.
        В заключение да будет мне позволено засвидетельствовать здесь публично глубокую благодарность тем, кто во исполнение постановления института взяли на себя редактирование сборника и целиком весь тяжкий труд по его корректированию в порядке срочности, именно С.Л.Быховской, К.Д.Дондуа и И.Г.Франк-Каменецкому. 

Ленинград, 6 декабря 1926.