[285]
        История возникновения учреждения не может не притязать на внимание, когда интересуются природой учреждения и историею того, что им сделано за время его существования и что делается им теперь. Им заинтересован был и В. И. Ленин, уделивший время поправке названия внесением слова «истории»: Академия истории материальной культуры. В создании академии принимал живое участие М. Н. Покровский, особый интерес проявлявший к ее институту археологической технологии. Фактическим оформлением Академия обязана научным работникам и тем, кто остался верен своему делу в новом учреждении, заменившем упраздненную Археологическую комиссию, и тем, ктo пошел доверчиво на клич новой Академии. В ее стенах собрались все лучшие научные силы по специальности, эавещанные Петербургом Петрограду и Петроградом Ленинграду. Развитие ее в значительной мере зависит от разрешения проблемы объединения в работе в ней с ленинградскими специалистами московских, составляющих ныне московскую секцию. Учреждение в некоторых частях все еще слагается и растет. О схеме его построения можно узнать по уставу[1], об издательской деятельности — по публикациям ее и состоящего при ней Института археологической технологии[2] с настоящего года и московской ее секции[3].
        Трудно кому бы то ни было быть историком того, что не сделалось еще предметом истории, представляет живую и лишь развертывающуюся актуальность. Еще труднее быть историком и хотя бы простым описателем ни в какой своей части не отошедшего пока в историю учреждения тому, кто сам был одним из его идейных основоположников и кто стоит во главе его в звании председателя не на одном формальном основании выбора по общественному доверию и официального утверждения, а по внутренней связи своих научных интересов с задачами нового учреждения. Бепясь за перо для характеристики того, что собою представляет Академия истории материальной культуры и что ею сделано за немногие гoды ее существования, особенную нерешительность чувствую после опыта такого осведомительнoго описания, дан-
[286]  
ного мною в печати[4]. Несомненно, по близости к предмету и заинтересованности в определенных исследовательских предприятиях, я не был одинаково справедлив, одинаково внимателен ко всем сторонам деятельности Академии. К некоторым из них был явно несправедлив, в том числе к основной с точки зрения ее значения для текущей жизни нашего нового государственного строительства, именно к ее роли по охране памятников материальной культуры. Между тем фактически стало ясно, что без такого научного исследовательского аппарата никакая ведомственная организация не в силах вести ответственнейшее во всяком государстве дело охраны культурного наследия предшествующих и давно прошедших поколений человества, русских ли, до-русских или когда-то хотя бы противо-русских. Высказывание состоятельного принципиального положения, не ставшего достоянием всей сознательной массы и руководящей мыслью ответственных ее работников, не может почитаться излишним повторением. Охрана культурных ценностей в вещественных памятниках обслуживает отнюдь не одни отвлеченные интересы тесного круга специалистов[5]: «Охрана не самодовлеющая цель. Ни современному, ни будущему человечеству нельзя проходить мимо этих лучших по нелицеприятию, если не единственных, свидетелей культурных достижений прошлого, без приобщения к волнующим и воспитывающим страницам материально наглядно их истории, построенной, разумеется, с точки зрения современного миропонимания общественности и ее творческих факторов, творческих во все времена и тогда, когда наука их не признавала. Да и не стать современности будущим человечеством без того пересмотра оценки всего того, что создавалось человечеством в прошлом, без учета и использования в своем хозяйственном культурном строительстве уроков прошлого, наилучше усвояемых на памятниках материальной культуры. Их сохранение само по себе есть культурно-просветительное дело первостепенной важности; заботы о них и приобщение к нх общественному значению все больших и больших масс — лучший показатель непоколебимой устойчивости и долговечности нашего вновь утверждающегося быта. Между тем факт, что без исследовательской работы специально на то организованного коллектива не может быть правильного научно-просветительного использования наших культурных сокровищ, которыми на удивление всему миру полны наши музеи, полна наша страна в ее всесоюзном размахе. Если благодаря революции наши музеи, особенно центральные, насыщены до переполнения, а разыскания наших специалистов вскрыли в пределах Союза наличие редчайших памятников за все бесконечно длительное время жизни человечества, то этими фактами диктуются усугубленные заботы об охране и научно-просветительном использовании предметов. древности, о гарантиях наиболее бережного их извлечения из земли, т.е. научно безукоризненной постановке раскопок».
        Особенно значительна в этом именно культурно-охранительном деле роль подобного научно-ответственного аппарата РСФСР, так как, естественно, в этой части СССР легче всего было, по многим основаниям, наилучше организовать подобное учреждение, дать образец не только для подражания, но и для развития и улучшения в различных автономных и самостоятельных республиках, согласно своеобразию памятников материальной культуры каждой из них. Не надо упускать ни минуты из виду, что, не говоря об археологических и этнографических богатствах всего СССР, одна РСФСР вмещает в себе такое количество вещественных документов, совершенно не тронутых исследовательским резцом, даже не регистрированных и, естественно, не использованных ни в каком историческом построении по Европе, что этого количественного довода, чреватого качественными последствиями, было бы достаточно для оправдания и процветания Академии. Мы не располагаем здесь местом, чтобы дать перечень сделанного ее работни-
[287]  
ками по этой части, но не можем не упомянуть о последнем по времени предприятии Академии — это систематическое обследование памятников материальной культуры Северо-западной области, непочатой сокровищницы вещественных документов по так называемой до-истории края, в том числе то доселе слабо освещенному вопросу о финском элементе в русском этническом образовании, предтече ныне вскрывающейся проблемы о роли так называемого до-исторического населения Европы в созидании и финской и русской племенных группировок.
        Авось, однако, отсутствие исторической перспективы возместит оторванность от своей почвы; нахождение вдали, тоже ведь перспектива, уже пространственная. А впрочем, как ни крутить и на какую абсолютно объективную точку зрения ни становиться, все это лицемерие — своего не упустишь, будешь говорить точно с своей колокольни, так устроен человеческий мозг, не физически, разумеется, а общественно. На такой эффект обречен каждый персональный взгляд, выработанный индивидуалистически или в классовой, resp. национальной, изоляции, а не коллективистически. Вот, казалось бы, сам пуп международной точки зрения, столица Франции, а какие небылицы провинциально ограниченных перспектив приходится читать в специальных трудах, представляющих последний крик европейской науки по терминам, имеющим непосредственное отношение к истории материальной культуры. Захваченные импонирующим значением римской культуры и ее языка, сметавшего на пути своего империалистического развития десятки исконных языков Европы, продолжая с наследственным классовым мировоззрением разделять раболепие перед господским латинским языком и за время церковного просвещения, лингвисты сохранили такой пиетет перед латынью, что даже во французской ученой среде не замечают несуразности того, когда всерьез утверждается латинское происхождение родного слова bouche (рот), точно население Франции в первоначальном его состоянии было племенем настолько низкой культуры, что оно должно было и в этой интимной части бытовой термино-логии, уступить напору латинскои речи, если не итти дальше до мысли о том, что до появления римлян коренное население Галлии не имело слова даже для той части лица, которой люди едят и пьют. Между тем дело обстоит совершенно иначе. Французский термин bouche звучит именно так, как он должен был звучать до появления римлян в Галлии, термин с поразительной верностью былой еще до-латинской социальной закономерности звуков представляет разновидность того яте. слова доисторических европейцев, которое сохранилось доселе за европейскими пределами в странах, где о влиянии римского языка не может быть и речи. Но подлинных родных звуков не слышно и на французской колокольне за оглушительным перезвоном классово-социально воспринятой латыни. Еще хуже с термином achat «покупка», acheter «покупать». На всем свете каждому школьнику известно, что «покупать» есть часть целого акта — (торговли), сводящейся к тому, что один «покупает», т. е. берет, и другой «продает», т. е. дает, и, как выяснено палеонтологиею речи, «покупать» во всех языках восходит к глаголу, означающему «брать». Таково первоначальное значение и acheter, причем глагол своим значением восходит к имени «рука»: рука», затем «брать» и отсюда «покупать». И такое осмысление терминологии, имеющей ближайшее отношение к материальной культуре и хозяйству с первых же шагов до-исторической культуры, удается теперь установить без всяких хитросплетенных звуковых построений фактическими данными, не переступая за пределы Франции и связанных с ней общностью до-исторического населения Британских островов. Факты эти налицо в баскском, а пережиточно в самом французском, да и английском, если же оглянуться на мир за заколдованным кругом Европы, то и в других языках, стоящих вне какой-либо прикосновенности латинского воздействия. И что же? В Европе и по сей день, с полного одобрения французских ученых, местное слово коренного населения Галлии, ныне Франции, с до-исторических времен подлинно родное для обитателей французской территории, впоследствии столь
[288]  
же подлинное французское слово возводится к латинскому слову, да еще к какому? Трудно поверить. К слову сари! в значении «капитала». Следовательно, предполагается, что сначала была достигнута ступень общественного развития, с термином «капитал» в обиходной речи, а потом началась торговля для приращения капитала, и в угоду такой фантастической истории термина «покупать» сочиняется никогда не существовавший латинский архитип adcapitare, от которого и производят без всякого смущения сами французы свое родное слово acheter (покупать).
        Что же удивительного, если характеристику АИМК, при всем желании соблюдать перспективу и говорить как сторонний наблюдатель, не может без невольного накладывания густой теии на, иные ее жизненные стороны и без перегрузки своим пониманием дать тот, кто внутренне связан самой постановкой научных интересов с исследовательскими интересами учреждения. Эти увлекавшие и до сего часа не перестающие нас увлекать проблемы по возникновению и развитию культуры с заданиями, поставленными новой Академии, новой не только потому, что она оформилась да и возникла после Октябрьской революции, но прежде всего потому, что построена с самого своего зарождения, как Академия, на новых началах. Самое название ее было настолько ново, настолько неожиданно даже для тех, кто по своей специальной компетенции должен был быть призван в число ее работников, что дело не обходилось в самом близком окружении без привычных в таких случаях улыбок не то иронии, не то снихождения. Впрочем, касательно новизны названия Академии истории материальной культуры, достаточно вспомнить факт, что когда дело дошло до возможности сношений с зарубежными научными кругами лучшие знатоки иностранных языков из нашей ученой братии отказывались перевети его на какой-либо европейский язык и кой-кто предлагал новому учреждению в переводе именоваться Академией археологии. Между тем факт — и вот это, пожалуй, принадлежит истории, — что смущавший всех термин «материальная культура» в названии нашей новой Академии никого из иностранцев не смутил, все прекрасно поняли в среде зарубежных и археологов, и этнологов, да и искусствоведов, что это не только особое название археологии, а нечто более широкое и глубокое по охвату, более содержательное; более того: на страницах иностранной специальной литературы новейшего времени, случайно или нет, стал всплывать тот же термин на французском, чаще с заменой лишь культуры цнвилизациией (histoire de la civilisation matérielle). У нас же «материальная культура» стала обычным термином как название определенного круга теоретических и практических дисциплин. В зависимости от этого в Ленинграде термин входит в наименование целого факультета, именно Ямфака, т. е. факультета, языков и материальной культуры. Кстати, в этом особое достижение, это, пожалуй, также уже исторический факт, именно объединение изучения языков и материальной культуры, следовательно, и современного быта повеем социальным слоям, и быта исторического, определенного классового доселе, какой бы это ни было национальности. Правда, это объединение юридически оформлено за пределами АИМК, в стенах университета, но факт распространения определенного идеоносительного термина не можем все-таки не зачесть в актив самой молодой Академии. И здесь тем более приходится отмечать как выигранное дело успех хотя бы, допустим, одного названия, что у нас есть с чем сравнить это явление, чтобы учесть его реальное значение: это судьба «яфетической теории», встречаемой с такой оппозицией? в старом мире, именно в отношении названия. Готовы все выводы ее, если не принять, то, по крайней мере, слышать спокойно, я бы сказал даже охотно, да в розницу использовывать, но только не произносить термина «яфетический». Не важно здесь уточнять, где такой старый мир, где с наибольшей силой выступает он — достаточно сказать, что по немногу везде, не только за рубежом. Однако вопрос все-таки в том, что как новое учение об языке, формулируемое яфетической теориею, не мыслимо без учета истории хозяйства и общественных форм, сле-
[289]  
довательно, в первую голову без истории материальной культуры, так историю материальной культуры нельзя исследовать в ее генетической части, да и в стадии образования ее различных типов, без учета происхождения речи и возникновения ее различных видов. И эта увязка истории вообще, речи в частности, звуковой речи человечества с историею материальной культуры уже методологически разрабатывается в Яфетическом институте, это пока не совершившийся исторический факт, а совершающееся на наших глазах актуальное дело, и если оно также в мере его успеха достижение равным образом другого учреждения, именно Яфетического института Академии наук СССР, то мы не можем и его не отнести, фактически в львиной доле в актив новой Академии, специачистам которой по материальной культуре мы обязаны докладами по совершившейся уже в известной мере увязке выводов нового учения об языке с историей материальной культуры на древнейших стадиях ее развития в эпохи также исторические, но бесписьменные и потому забытые человечеством, доселе нормирующим свое историческое мировоззрение на письменных источниках.
        Все дело, казалось бы, в противоположности мировоззрений. В конечном счете, может быть, да, но все противоположности генетически увязаны друг с другом, и ничего не стоило бы согласовать и историю на .основании письменных источников с историею по вещественным памятникам, новое учение об языке со старой лингвистикой, если бы дело шло лишь о взглядах специалистов того или иного направления. Основное расхождение в технике, следовательно, в методе и самой работы. Не случайно волновало любителей прекрасного прошлого внесение в название исследовательского учреждения термина «материальная культура», закрепление в обиходе языковедных изысканий термина «яфетический». Новая номенклатура возникает из новой техники, которая застоявшимся на старых исследовательских путях страшна потому, что, если все берет булат, все покупает золото, то все побеждает новая техника. Она разрушает, т. е. выбивает из строя надобности старую техникум упраздняя тем и старую жизнь, и она строит. И новая Академия сделала громадный вклад в дело нового построения истории материальной культуры, учредив при себе как органическую часть особое рабочее отделение технических исканий — Институт археологической технологии. Институт проявил такую самодеятельность, что содержанием своей работы перерос данное ему название. Деятельность Института совсем недавно характеризовалась так[6]: «Работа Института археологической технологии двоякая: технологическое изучение археологических объектов с целью уяснения природы материала и способов его обработки и экспериментальное исследование методов консервации и реставрации. Центр тяжести в работах Института целиком лежит по принципу совместной работы над общей задачей». Институт только в 1926 г. успел перенести часть работы в собственную лабораторию, и если здесь также ограничиться указанием на его исследования, произведенные лишь в этой лаборатории, уже не вмещающей работников-руководителей с прибывающими все время аспирантами-учащимися, да еще сделать выбор из этих работ в числе 12, то это частичное осведомление о деятельности Института сведется к следующему : 1) по керамике — а) исследование технической природы трипольской керамики; как результат этой работы и в доказательство правильности метода поставлены были опыты по синтетическому восстановлению образцов этой керамики из материалов, взятых на месте находок (Подольская, Волынская губ., и Галиция): полученная таким образом керамика обладает всеми признаками исследовавшейся трипольской; б) тем же методом изучена монгольская керамика из коллекции П. К. Козлова. 2) По тканям — а) изучено технологически несколько главных типов шелковых тканей из коллекции П. К. Козлова. Этот анализ позволяет установить для данной эпохи твердые приемы текстильной техники. Изучение доведено влоть до патрониро-
[290]    
вания рисунка, как это принято в современном текстиле; это позволило бы пустить данные образцы в современный ткацкий станок и, с другой стороны, позволяет абсолютно объективно говорить о качественном уровне культуры изучаемой эпохи; б) в виду невозможности дать полный химический анализ красок данных тканей за неимением достаточного материала (краски сильно вымыты) фотоаналитическим методом выясняется истинная расцветка тканей; метод повторной съемки в комбинации с отсеиванием лучей и последовательным усилением дал уже результаты, позволяющие, как и для керамики, синтетически восстановить всю раскраску тканей; в) путем микрофотографического исследования установлена степень сохранности различных тканей и причины тех или иных разрушений; это же позволяет в некоторых случаях установить вполне точно способы нанесения красок, 3) По консервации — а) изучена природа ямчуги, периодически появляющейся на росписях Спасо-Нередицкой церкви в Новгороде; установлено в ней огромное преобладание солей сернокислого натрия и сернокислого кальция, что позволяем вплотную подойти к вопросу о допустимости тех или иных средств при реставрации старинной монументальной живописи; б) изучены экспериментальные методы очистки металлических предметов древности, применен совершенно новый метод с опилками металлического магния, что нисколько не изменяет цвета античной патины.
       

«В лаборатории же Института создан совершенно новый метод изготовления шлифов хрупких материалов, как то: древесного угля, костей из раскопок, истлевшего дерева и т. п., что в свою очередь меняет методы изучения археологического материала из древних культур и позволяет вполне точно воссоздать условия — зоологические и ботанические — существования человека в ранние эпохи.
        Естественно, в лаборатории не только совершен уже переход на массовую работу по очистке археологических предметов, но происходит приобщение нашей смены к новым методам технического исследования памятников материальной культуры, о которых старое поколение и не ведало».

        Во всяком случае археологическую технологию приходится понимать очень широко, чтобы под нее подвести производящиеся в Институте естественно-исторические исследования, с одной стороны, вредителей книжных и рукописных коллекций в библиотеках, с другой — органических остатков из раскопок, в том числе рыб, вообще животных питания, равно передвижения и др. В этом отношении Институт значительно расширяет круг своей деятельности и осложняет свою технику, скрестив ее с техникой истории материальной культуры. Предстоит скрестить и с техникой материалистически построенного учения об языке. Для примера остановлюсь на вопросе о лошади, недавно послужившем французскому академику Ж. Лоту (J. Loth) темой для специального исследования[7] «Название лошади у кельтов в связи с некоторыми археологическими проблемами». Академик Лот в этой статье с массой ценнейших справок в древних авторах и надписях ярко выдвигает в противоположность письменной истории историю материальной культуры с блестящей в несколько строк характеристикой, ее особых источников. Можно бы подумать, что мы присутствуем над повторным на Западе созданием новых исследовательских методов, тех же, что у нас, с комплексным использованием естественно-исторических, археолого-этнологических и лингвистических наблюдений. Такое впечатление еще усиливается, когда, наконец, мы слышим вопреки принятому лингвистами старой школы утверждению превосходно документированное в статье фактами из истории материальной культуры положение, что фр. cheval никак не может происходить из латыни, из Рима. Стоя как кельтист ближе к творческим возможностям древнего населения Галлии и чувствуя дыхание новой жизни,
[291]  
творившей новую Европу, акад. Лот, однако, располагает лишь старой техникой языковедного исследования да старым индивидуалистическим ведением дела, и, преодолев в единоборстве гидру латинизма, он уже в лингвистической части становится жертгой если не классово-националистической гидры, то фахмановского увлечения важностью материалов своей специальности. Кельты оказываются создателями этого термина. Соответственно район его распространения связывается е расселением кельтов. Между тем термин составной: он представляет скрещение двух синонимов, причем один из синонимов val в различных разновидностях наличен в языках восточной Европы, налицо ныне в южной Африке; да в том же скрещении известен он передней Азии еще до появления кельтов, которым французский академик приписывает его создание. Как далеки мы от той наивности, когда возникновение таких терминов, как название лошади, предмета в свое время первой хозяйственной потребности, да и культа, мы ставим в зависимости от наших остроумных соображений и нам привычных ассоциаций идей. Тогда могли мириться и с таким происхождением слова фр. cheval лат. caballus, какое предлагает акад. Лот: это, мол, второразрядная лошадь, с плохой поступью, и название происходит от глагола «прихрамывать»! Между тем термин тех эпох в развитии звуковой речи, когда никаких глаголов не было, а происхождением своим он, как и всякое иное название лошади, не исключая и русского «коня» или самой «лошади», связан по функциональной значимости слов с названиями предшествовавших лошади животных передвижения, в числе их и собаки, а по значимости образного восприятия, в линии быстрого движения, с названиями и солнца и реки, отсюда соответственные мифологические связи лошади с ними, в частности, столь обычное ношение реками названий, означающих «лошадь».
        Но такая связанность предметов материальной культуры с явлениями языка, этой лишь одной из областей надстроечного мира, вынуждает к установлению такой же материалистически вскрываемой связи явлений из других областей того же надстроечного, так называемого духовного мира, в первую очередь художественных памятников. Техника этой связи.с материальной культурой не так легка, ибо сама связь требует более, тонкого и более сложного учета, поскольку дело идет о генезисе художественных произведений и поскольку генезис у искусств общий с языком, художественной речью и художественными произведениями, т. е. одинаково корни происхождения уходят в хозяйство и им обусловленную общественность. Но вот здесь громадной трудности задание установить техникой зависимость памятников материальной культуры от хозяйственно-общественных условий, когда доселе все строилось на изучении форм: и стилей как самодовлеющих явлений. Естественно на вопрос «откуда же взять новые методы по предметам научных изысканий Академии?» у нас и теперь один ответ: «Академия вынуждена вооружаться по пути необходимым теоретическим снаряжением, в том числе и новыми методами, высекаемыми как огонь из кремня, разумеется, в процессе добывания свежих или неучтенных раньше материалов и на путях связанной с ними и с современной для нашей общественности особой постановкой обследования». Академия и снаряжается соответственно, — она в поисках новой исследовательской техники. Она учредила комиссии социологии искусства, организовала секцию генетики культуры, собирающую специалистов различных отделенческих знаний, и этнологических, и археологических, и художественно-исторических для работы над основной теоретической проблемой, предметом общих исканий, с вовлечением в нее сотрудниками также лингвистов, историков права и историков. Академия подготовляет для работы по ее специальности смену, проводя аспирантов через практическую школу в своих рабочих кабинетах, в лабораторных занятиях своего Института археологической технологии и в полевых работах экспедиций, а также марксистское учение в постановке, приспособленной к их специальным исследовательским интересам.
        Напряженная научная работа, притом не замершая на занятых позициях, на-
[292]  
оборот, приподнятая устремлением к новым позициям, одушевленная упорным исканием и новых материалов, и новых путей их освещения, в АИМК протекает в окружении стимулирующей обстановки. Сюда относятся: 1) библиотека, лучшая, думаем, не в одном СССР, как подобранная по специальности и обязанная своим ростом пореволюционному короткому времени. 2) богатый архив, включающий с делами об археологических исследованиях с 1820 г. весь архив Археологической комиссии с 1859 г. по 1917 г. и архив самой Академии со сведениями об изучении памятников прошлого за последние годы, 3) исключительное собрание иллюстративного материала, светописные снимки древности, находящиеся на попечении фотографического отдела, их до 100 000 в негативах, фотографиях и диапозитивах, и собрания эти растут с каждой научной поездкой и экспедицией, вносящими независимо от материалов много свежего и бодрящего в стены АИМК от общения и с работниками на местах и с новой строящейся жизнью.
        О характере, а отчасти и результатах экспедиций и раскопок можно теперь получить представление по печатным отчетам в Известиях и сообщениям Академии и отдельным ее публикациям, как то: А. А. Миллера — отчеты о работах Северо-кавказской экспедиции за время с 1923-1926 гг. (Известия Академии; IV, сообщения, 1) Д. А. Золотарева — отчеты о работах Верхневолжской и Юго-восточной этнологических экспедиций (Известия, III; сообщения, 1); Б. В. Фармаковского — отчеты о раскопках в Ольвии за время с 1924—1926 гг. (Сообщения, I); сборник «Крестьянские постройки Ярославского и Тверского края», по материалам Верхневолжской экспедиции и другие. Но лучшим осведомительным источником о работах самой Академии, включая и экспедиции, должна послужить подготовляемая ею выставка к десятилетию Октябрьской революции.
        А дальше? «Дальше» — дело будущего. Едва ли, однако, нам зачтется в пророчество, если мы скажем, что в ближайшем будущем АИМК доделает то, что она призвана доделать и. что в ней уже намечено, начато или уже двинуто вперед. Здесь много произведено работы и такой, какой мы вовсе не коснулись. Так, между прочим, увязка, с одной стороны, с краеведением, с другой — с республиканскими аналогичными учреждениями равно с заграничными научными организациями и отдельными учеными и больше всего с музеями. Однако эта увязка более тесная и органическая требуется с музеями. АИМК тогда могла бы быть использована с большей интенсивностью как научно-исследовательский аппарат по охране памятников, когда бы центральные музеи сумели найти в ней компетентное руководство в лице своих же работников, сходящихся в Академии как научно-исследовательской части всех музеев, на первых порах хотя бы всех центральных музеев Ленинграда.
Однако все эти достижения, одни — совершившиеся, другие — намечающиеся, с постепенным нарастанием молодой смены едва ли приведут к той творчески-руководящей и захватывающей и другие деятельности самой АИМК в целом, о которой так увлекательно мыслилось, без революционного пересмотра тех привычных исследовательских приемов, которые, изолируя каждого по специальности и разобщая с товарищем по работе над общими научными предприятиями, обеспложивают ее. В науке необходим взрыв, особенно в гуманитарной науке.