-
-
- Centre de recherches en histoire et épistémologie comparée de la linguistique d'Europe centrale et orientale (CRECLECO) / Université de Lausanne // Научно-исследовательский центр по истории и сравнительной эпистемологии языкознания центральной и восточной Европы
-
-
-- Миловидов Г.А. : «Второстепенный ли членъ подлежащее? (Замѣтка на Замѣтки г. Дмитриевскаго)», Филологическiя записки, №4 (5?), 1878, стр. 14-18.
-
[14]
Всякая крайность вызываетъ себѣ реакцію. Если до сего времени привыкли думать, что предложеніе не мыслимо безъ подлежащаго, то теперь являются попытки думать, что предложеніе должно быть безъ подлежащаго, какъ главнаго члена предложенія. Посмотримъ посылки для послѣдняго заключенія. 1) Грамматическое предложеніе не есть логическое сужденіе, а поэтому въ предложеніи нечего искать элементовъ сужденія, субъекта и предиката, какъ главныхъ частей предложенія. 2) Встрѣчаются предложенія безъ всякаго признака подлежащаго, каковы: убило, угораздило, смеркается, свѣтаетъ, хочется, ичется, плачется и пр., которыя мы все-таки называемъ предложеніями. 3) Подлежащее своею этимологическою формою имени и падежа указываетъ свое синтаксическое родство съ дополненіемъ, которое выражается именно падежомъ имени существительнаго. Итакъ подлежащее есть не главный членъ предложенія, а второстепенный: оно дополненіе.
Что касается перваго, то не сомнѣваясь ни мало въ томъ, что предложеніе не есть сужденіе, мы прежде всего спрашиваемъ, что же оно такое? Г. Потебня, какъ известно, не даетъ опредѣленія предложенія и только говорить, что „исторія языка на значительномъ протяженіи времени должна давать цѣлый рядъ опредѣленій предложенія”. Это весьма знаменательно.
Мы думаемъ, что предложеніе двучленное, съ подлежащимъ, есть типъ предложенія настоящаго времени, понимая „настоящее”, разумѣя въ широкомъ смыслѣ — какъ предложеніе одночленное, безличное—типъ предшествующаго періода языка. Хотя предложеніе не есть логическое сужденіе и подлежащее не есть логическій субъектъ, одна-
[15]
ко роль его въ предложеніи далеко не такова, какую хочетъ признать за ними г. Дмитриевскій. Пусть онъ скажетъ, положа руку на сердце, не значатъ ли въ предложеніяхъ: собака „лаетъ“, „птица летитъ“, „ученики шумятъ“ и подобныхъ — „собака“, „птица“, „ученики“ нѣчто большее для названныхъ сказуемыхъ, чѣмъ дополненіе? Не суть ли они, напротивъ, причина, виновники, творцы своего сказуемаго (т. е. дѣйствія, выражаемаго сказуемымъ), которое, дѣйствіе — сказуемое, и явилось-то благодаря желанію одного полаять, другаго полетать, третьяго пошумѣть? Словомъ, не есть ли подлежащее, говоря словами г. Потебни, „вещественное указаніе на непосредственнаго производителя признака, означаемаго сказуемымъ“? Если такъ, то подлежащее больше, чѣмъ дополненіе; его отношеніе къ сказуемому причинное, а не дополнительное. Разница между логическимъ сужденіемъ и грамматическимъ личнымъ предложеніемъ та, что тамъ подлежащему приписывается признакъ мыслящимъ умомъ, придается ему отвнѣ для него. Здѣсь же признакъ производится самими подлежащими; тамъ подлежащее предмета сужденія, здѣсь оно предмета дѣйствующій.
Второе. Безличныя лредложенія, говорятъ, доказывають, что подлежащее вовсе не необходимо для предложенія. Да вѣдь за то-то безличныя предложенія и есть „археологическіе памятники сѣдой старины“, когда дѣятельность и предметъ были въ безразличной совокупности, въ неразрывномъ единеніи. Ошибка, по нашему, въ томъ состояла и состоитъ, что хотѣли и хотятъ втиснуть въ одну рамку всѣ виды предложенія, или не справляясь съ исторіей языка, или не обращая на нее вниманія. Одни на томъ основаніи, что большинство предложеній имѣютъ подлежащее, хотятъ найти его во что бы то ни стало въ каждомъ предложеніи, какъ необходимый его членъ (мы полагаемъ, что подлежащее больше всего ввело въ соблазнъ нашихъ грамматиковъ —отождествить предложеиіе съ сужденіемъ); другіе, наоборотъ, видя предложенія безсубъектныя, хотятъ подвести всѣ предложенія подъ этотъ уровень.... Языкъ тоже, что земная толща въ геологіи. И тамъ и здѣсь пла-
[16]
сты, памятники переворотовъ и моменты развитія. Безличныя предложения — это особый пластъ для явыковѣдѣнія.... Скажутъ, и въ современномъ языкѣ встрѣчаются предложенія безличныя, напр.: „пошелъ“! „молчать!“ „нельзя“ и проч. Но это все-таки, скажемь мы, не уменьшаетъ и не измѣняетъ значенія подлежащаго въ предложении, какъ не уменьшается значеніе сказуемаго отъ того, что есть дредложенія и безъ сказуемыхъ. Напримѣръ, дитя видитъ жука и кричитъ: „жукъ!“ „жукъ!“, Развѣ эго сказуемое? Или вы садитесь на извощика и говорите: „на Тверскую! “ „на почту! “ „въ городъ“. Это только обстоятельство, а между тѣмъ въ немъ цѣлое предложеніе. Равнымъ образомъ, если первобытный человѣкъ, слыша надъ собою потрясающій душу и тѣло трескъ грома, говорилъ: „гремитъ, βροντᾶ“, то современный говорить: „громъ! “. Однимъ словомъ, всякій членъ предложенія можетъ, въ извѣстныхъ случаяхъ, выражать собою предложеніе, и подлежащее все-таки остается главнымъ членомъ полнаго предложенія.
Третье. „Въ этимологическомъ отношеніи давно признано, говорить г. Дмитриевскій, что какъ именительный падежъ, такъ и косвенные падежи имѣютъ между собою нѣчто общее, которое проявляется въ склоненіи, единомъ для всѣхъ падежей, и потому-то они получили общее названіе падежа“. Въ томъ-то и дѣло, что по самому уже смыслу названій: „падежъ и склоненіе“, именительный падежъ, какъ форма слова неизмѣнная, какъ падежъ прямой, носить это имя совершенно случайно, перенося его на себя отъ косвенныхъ падежей, во главѣ которыхъ пришлось ему стоять, какъ началу слова. Не вяжутся какъ-то, признаться, понятія „падежа и склоненія“ (склоняться—сгибаться, гнуться) съ понятіемъ первоначала и прямаго. Да къ тому же каждый косвенный падежъ имѣетъ свое спеціальное окончаніе, имѣетъ свою падежную форму, именительный же падежъ не имѣетъ такого окончанія, а стало быть не имѣетъ и формы падежа: всѣ его окончанія суть родовыя, т. е. окончанія словообразовательныя, а не надежныя. Словомъ, мы видимъ еще доказательство того, что подлежащее независимый и главный членъ предложенья и
[17]
во всякомъ случаѣ не можетъ отправлять функціи дополненія, такъ какъ этимологическая форма его, именител. падежъ, не имѣя спеціальнаго падежнаго окончанія, собственно не падежъ и не имѣетъ ничего общаго съ склоненіемъ.
Что касается до школьной практики, то мы положительно не знаемъ, чѣмъ г. Дмитриевскій упрощаетъ разборъ предложенія, избавляетъ преподавателя отъ противорѣчій и необходимости повторяться, называя подлежащее дополненіемъ? Если въ примѣрѣ: „видно село“ трудно опредѣлить синтаксическое значеніе слова „село“, то лучше ли будетъ, если мы въ среду дополненій примемъ новое дополненіе, носящее особое имя „ подл ежащее“, не опредѣливъ точно его функціи, не отличивъ его отъ другаго дополненія особою этимологическою формою? Прямое дополненіе, напримѣръ, имѣетъ свою спеціальную службу при дѣйствительномъ глаголѣ, выражается этимологически всегда опредѣленною формою, вин. падежомъ; ну, а какая спеціальнная синтаксическая служба и этимологическая форма дополненія — подлежащаго? Напримѣръ: „у насъ запахло дегтемъ“. Чтó здѣсь дополненіе-подлежащее: „у насъ“ или „дегтемъ“? Вѣдь подлежащее есть „слово, отвѣчающее на первый и ближайшій вопросъ сказуемаго“ и не болѣе. Или „его убило громомъ“, — „его“ — подлежащее-дополненіе, или прямое дополненіе? Вообще, намъ кажется, что-нибудь одно: или подлежащее особый членъ предложенія, съ своею синтаксическою индивидуальностію и опредѣленною ролью въ предложеніи, или нѣтъ никакого подлежащаго, а есть просто дополненіе; иначе послѣдняя путаница будетъ горше первой.
Въ разборѣ членовъ предложенія, у г. Дмитриевскаго крупная недомолвка. Такъ, говоря объ отъисканіи подлежащаго, дополненія и прочей мелюзги, онъ о сказуемомъ во всѣхъ случаяхъ (а ихъ пока два) говорить такъ: „положимъ, что сказуемое найдено“. Почему это такъ? Потому что отыскать сказуемое — конечно съ „неперешколеннымъ ребенкомъ“ — безъ помощи подлежащаго почти не возможно. А этого-то и не хотѣлось обнаружить г. Дмитриевскому. Напримѣръ: „брать учитъ урокъ“. Что вы спросите здѣсь о сказуемомъ?
[18]
„Что говорится?“ Отв. „Братъ учить урокъ“. „Что дѣлается?“ Отв. „Учится урокъ“. Но это не то. Вотъ такимъ образомъ и не минуешь старыхъ знакомыхъ: „о комъ или о чемъ говорится?“ Тогда „о братѣ“ будетъ естественнымъ отвѣтомъ. Что „братъ“ дѣлаегь? „Учитъ“ и т. д. Гоненіе на вопросы „о комъ и о чемъ говорится“ — воздвиглось потому, что смѣшивая предложеніе съ сужденіемъ и разыскивая, такимъ образомъ, въ каждомъ предложеніи подлежащее, прилагали вопросы эти даже къ предложеніямъ безличнымъ. Напримѣръ; „не заботьтесь о завтрашнемъ днѣ“. Здѣсь ни о комъ не говорится (вопросъ — „о чемъ“ — для этого предложенія неправиленъ), такъ какъ вы здѣсь не подлежащее, а только отношеніе ко второму лицу... Впрочемъ мы были бы очень рады, если бы кто-нибудь придумалъ болѣе практичный способъ нахожденія главныхъ членовъ предложенія, а г. Дмитриевскій научилъ бы насъ, какъ легче найти сказуемое безъ помощи нодлежащаго?
Итакъ, признавая справедливость ошибки смѣшенія логики съ грамматикою и предложенія съ сужденіемъ, мы все-таки не лишаемъ подлежащее чиновъ. Оно остается главнымъ членомъ и грамматическаго предложенія, какъ было имъ въ предложеніи-сужденіи. Важное значеніе его въ предложеніи какъ-то чувствуется само собою. Не даромъ почти во всѣхъ арійскихъ языкахъ подлежащему—первое мѣсто въ предложеніи. Въ немъ дѣйствующая сила, причина, душа сказуемаго, которое безъ подлежащаго есть что-то мертвое, неподвижное, окаменѣлое. Безличныя предложенія — именно: „археологическіе, мертвые (мы прибавимъ) памятники сѣдой старины“, тогда какъ предложенія съ различеннымъ „производителемъ признака“ есть вино новое въ мѣхахъ новыхъ; тамъ безотчетность, пассивность и слѣпое невѣдѣніе, здѣсь активность и самосознаніе.
Г. Миловидовъ.
Егорьевскъ.
7-го Сентября.