Accueil | Cours | Recherche | Textes | Liens

Centre de recherches en histoire et épistémologie comparée de la linguistique d'Europe centrale et orientale (CRECLECO) / Université de Lausanne // Научно-исследовательский центр по истории и сравнительной эпистемологии языкознания центральной и восточной Европы

-- Против вульгаризации и извращения марксизма в языкознании. Сборник статей, Москва, Изд. АН СССР, 1951
ПРЕДИСЛОВИЕ


[3]

- 1 -

1950 год войдет в историю советского языкознания как год великого перелома в развитии этой науки. В своем гениальном труде «Марксизм и вопросы языкознания» И. В. Сталин разоблачил антимарксистскую, ненаучную сущность так называемого «нового учения» о языке академика Н. Я. Марра и его «учеников» и определил марксистский путь исследования основных вопросов теории и истории языка. В труде И. В. Сталина точно, ясно и глубоко раскрыта природа языка как общественного явления, определены его функции и его значение в истории человечества, установлены характерные признаки языка, его специфика, сущность его структуры, указаны законы его развития, намечены основные задачи его изучения, очерчена система языкознания и охарактеризованы специальные методы языкознания.
И. В. Сталин, отметив, что дискуссия разбила вдребезги аракчеевский режим в языкознании, поставил перед советскими языковедами как ближайшую задачу, от осуществления которой зависит внедрение марксизма в языкознание, успешное и быстрое развитие марксистской науки о языке,— освобождение от ошибок Н. Я. Марра и его «учеников». Освободиться от ошибок Марра и его «учеников» — это значит: очистить советское языкознание от тех немарксистских, неправильных формул, которыми оно было засорено в период господства так называемого «нового учения» о языке, оздоровить методологическую базу советской лингвистики, широко открыть доступ творческому марксизму в область языковедческой науки.
Н. Я. Марр и его «ученики» и последователи внушали всему советскому народу, что так называемое «новое учение» о языке «единственная строительная языковедная теория в путях марксизма-ленинизма»;(1), что оно — «приложение и оправдание марксизма в области языкознания»(2). Н. Я. Марр считал задачей своей лингвистической теории — «развернуть на языковом материале диалектический и исторический материализм с учетом специфических особенностей надстройки»(3). По заявлению Н. Я. Марра, «метод новой языковедной теории единственный — марксистско-ленинский»(4).
И. В. Сталин ярко показал, что Н. Я. Марр не сумел стать марксистом, он был всего лишь вульгаризатором и упростителем марксизма. Больше того: он погряз в болоте идеализма. «Новое учение» о языке не доказывало своих вульгарно-материалистических и метафизических положений, оно лишь провозглашало «аксиомы».
[4]
Такими общими принципами «нового учения» были следующие шесть основных немарксистских, ошибочных положений:

1) Понимание языка как надстройки над базисом (понятия «базис» и «производство» в теории Н. Я. Марра и его «учеников» не были четко дифференцированы).
«Язык во всем своем составе,— писал Н. Я. Марр,— есть создание человеческого коллектива, отображение не только его мышления, но и его общественного строя и хозяйства в технике и строе, равно в семантике»(5). По мнению Н. Я. Марра, «не только понятия, выраженные словами, но и сами слова и их формы, их фактический облик вытекают из общественного строя, его надстроечных миров, и через них из экономики, хозяйственной жизни»(6).
По словам академика И. И. Мещанинова, характеристика языка как надстройки идеологического порядка «нужна не только для разрешения отвлеченной теоретической проблемы, а и для чисто практического задания. Без нее нельзя правильно подойти к пониманию самого языка, его развития и его структуры. Следовательно, без этого нельзя понять особенности языкового строя, а тем самым дать правильное его понимание»(7).

2) Утверждение, что до создания «внеклассовой общественности» не было, нет и не может быть неклассового языка. Даже общность национального языка объявлялась фикцией. «Не существует национального, общенационального языка, а есть классовый язык, и языки одного и того же класса различных стран, при идентичности социальной структуры, выявляют больше типологического сродства друг с другом, чем языки различных классов одной и той же страны, одной и той же нации»(8),— писал Н. Я. Марр. Языкотворчество протекало, по Марру, «в классовых или сословных руслах»(9). Н. Я. Марр считал, что «нет языка, который не был бы классовым, и следовательно, нет мышления, которое не было бы классовым»(10). Марр приписывал классовый характер даже древнейшим периодам развития звуковой речи, например языку племени в первобытно-общинную эпоху. По его словам, «само говорящее звуковым языком племя в отношении так называемой природной его речи разъяснялось как классовое образование»(11).
Эта немарксистская, неправильная формула насчет классовости языка противоречит, как показал И. В. Сталин, всему ходу истории языков и народов.

3) Отнесение языка к формам идеологии , обусловленное пониманием языка как надстройки. Н. Я. Марр и его «ученики» пользовались как синонимами терминами — мышление, сознание, идеология и мировоззрение. По словам Н. Я. Марра, «язык есть не просто звучание, а и мышление, да и не одно мышление, а накопление смен мышления, смен мировоззрения»(12).
[5]
Отсюда возникает задача — установить «сменяющиеся и качественно различные периоды» в развитии мышления, определить «стадиальные смены техники мышления»(13), нарисовать «стадиальную схему меняющихся норм сознания». Мышление Марр назвал «идеологическим построением речи»(14), а язык — «продукцией идеологического производства»(15). Подмена понятия мышления, а иногда и самого языка — в силу отождествления его с мышлением — понятием социального, классового мировоззрения, т. е. надстроечной категорией, типична для работ Н. Я. Марра. Он полагал, что «нет мышления, которое не было бы классовым»(16). Смешивая язык с идеологией, мировоззрением, Н. Я. Марр нередко отрывал мышление от языка. Идеалистический характер марровского понимания отношения языка к мышлению с необыкновенной остротой и силой разоблачен И. В. Сталиным. Между тем взгляд Н. Я. Марра на язык как идеологию лежит в основе всех «теорий» его «учеников». И. И. Мещанинов заявляет: «Смена мировоззрений, отлагающихся в языке, кладется в основу прослеживаемых ступенчатых переходов развиваюшихся "структур языка"»(17). В статье «Очередные задачи советского языкознания» тот же ученый признает исключительной заслугой Н. Я. Марра внедрение в языковедение «таких основных устоев, как признание языка надстроечною категориею, отнесение различных систем морфологии и синтаксиса к различным периодам языкотворчества с опорою на тот или иной вид хозяйства и социальной структуры при посредстве мышления (Н. Я. Марр. Избр. раб., т. III, стр. 70 и след.), признание необходимости изучения языкового строя с учетом смен мировоззрения»(18). Смешение мышления с общественным мировоззрением является неизбежным следствием ошибочного взгляда на язык как на социально-идеологическую надстройку.

4) Стадиальность в развитии языка и мышления. В силу того, что «язык и мышление неразлучны» и оба будто бы «развиваются скачкообразно», основной формой движения языка и мышления признаются стадиальные переходы.
«Что такое стадиальный переход?» — спрашивает И. И. Мещанинов,— и отвечает так: «Это — коренной сдвиг в структуре языка, идущий сложным путем диалектического развития речи»(19). Н . Я. Марр, по словам И. И. Мещанинова, выдвинул «положение о качественной перестройке, ведущей к образованию нового качества и являющейся результатом коренного сдвига, скачка в новое состояние»(20), взрыва прежней структуры. В развитии языка усматриваются взрывы, «резкие сдвиги, скачки, ведущие к новому качественному образованию, к новой ступени языкового развития»(21), процессы коренной «языковой ломки — с образованием нового качества в языковой структуре»(22). Итак, языкотворческий процесс, по Марру, развивается путем «взрывов», стадиальных смен, «ступенчатых стадиальных переходов». По словам И. И. Мещанинова, схема стадиальностн охватывает
[6]
весь мировой процесс языкового развития(23). Отсюда идет неизбежное «палеонтологическое» углубление Н. Я. Марра в первоначальные периоды становления и развития звукового языка.
В связи с этим отвергается огульно и безусловно сравнительно-исторический метод и опирающееся на него сравнительно-историческое изучение систем или групп (семей) родственных языков. Ведь применение сравнительно-исторического метода было невозможно при признании частых и внезапных взрывов, революционных скачков основной движущей силой языкового развития. В своей работе «Чуваши-яфетиды на Волге» Н. Я.Марр писал: «Сравнительный метод вообще обманчив, существовавший же метод индоевропеистов оказался учением лишь формальным, упустившим, что человечество меняло формы, самые типы языка, меняло с ними не только значения слов, но и основы распределения значений, и даже их созидания в связи с изменением системы мышления в зависимости от коренной перестройки хозяйственной и общественной жизни»(24).

5) К отрицанию сложившегося сравнительно-исторического метода вел и тесно связанный с учением о языке как надстройке и о стадиальности его развития принцип единства глоттогонического, или языкотворческого, процесса. Это значит, что все языки мира, безотносительно к их истории и независимо от их различий, представляют собой будто бы разные ступени или стадии единого процесса языкотворчества. Языкотворчество — процесс мировой, не ограниченный рамками народа, нации. Он совершается повсеместно там, где существует человек.
Мысль о единстве языкотворческого процесса у Н. Я. Марра и его «учеников» опиралась на тезис о единстве общественно-исторического процесса у всех народов мира. Следовательно, она была прямым порождением немарксистской формулы о языке как идеологической надстройке о классовости языка. Кроме того, с единством языкотворческого процесса Н. Я. Марр и его «ученики» связывали так называемый палеонтологический анализ, который они противопоставляли сравнительно-историческому методу и в котором видели открытую Н. Я. Марром разновидность диалектического метода. Им казалось, что с помощью этого палеонтологического анализа преодолевается замкнутость языковых семей или систем, установленных сравнительно-историческим языкознанием, и прослеживается непрерывная революционная трансформация языков в их стремительном и бурном горном потоке, несущемся из множества ручьев к единству будущего единого языка-мышления, свободного от природной звуковой материи, свободного от разнообразия звуковых оболочек человеческой речи. При этом движение единого языкотворческого потока у Н. И. Марра и его «учеников» определялось космополитическими, всемирными и фантастическими — в силу своей неисторичности — семантическими или синтаксическими законами.

6) Признание скрещения языков основным, универсальным средством образования новых по своему строю и качеству языков. «Без скрешения,— по словам Н. Я. Марра,— не могло бы возникнуть никакого языка, тем более не мог бы развиться далее какой-либо язык»(25). «Цельных образований
[7]
языков нет,— читаем мы в одной рукописи Н. Я. Марра,— язык скрещен, соткан из нитей, каждая из коих — вклад особой производственно-социальной группировки, особого социального слоя, и общие слова ря~да языков, целой группы, целой так называемой семьи — вклад одного позднейшего слоя, позднейшей социальной группировки»(26).
Таким образом, по Марру, материальная общность родственных языков — это лишь порожденная позднейшим скрещением однотипных, однородных элементов ступень в движении глоттогонического процесса. Языкотворчество, или глоттогония, по словам Н. Я. Марра, «есть процесс мировой, и на этом пути значение исключительного фактора получило так называемое скрещение»(27).

Все прочие идеи и формулы теории Н. Я. Марра вытекали из этих основных теоретических положений, были связаны с ними. Таковы огульное отрицание Н. Я. Марром сравнительно-исторического метода и изучения родства языков по происхождению, по исходному материалу. Однако это отрицание — лишь естественное следствие принципа стадиальности развития языка и идеалистического четырехэлементного анализа. «Нападая на генеалогическую классификацию и на родство языков по происхождению, нападая на сравнительно-исторический метод, Н. Я. Марр расчищал путь для стадиальной классификации языков и четырехэлементного анализа»(28).
Немарксистская сущность этих методологических принципов «нового учения» о языке всем нам теперь — после появления гениального труда И. В. Сталина по языкознанию — совершенно очевидна, но в своих конкретных последствиях и выводах она еще не была показана на разнообразном языковом материале.
И. В. Сталин, в своем труде по языкознанию неопровержимо доказав немарксистскую сущность всех главных, центральных положений так называемого «нового учения» о языке, а именно: понимания языка как надстройки, теории классовости языка, принципа стадиальных взрывов, революционных переворотов в истории языка, учения о скрещении как средстве образования качественно новых языковых видов, смешения языка с классовой идеологией, дал такую оценку методологии Н. Я. Марра:
«Н. Я. Марр внёс в языкознание неправильную, немарксистскую формулу насчёт языка, как надстройки, и запутал себя, запутал языкознание. Невозможно на базе неправильной формулы развивать советское языкознание.
Н. Я. Марр внёс в языкознание другую, тоже неправильную и немарксистскую формулу насчёт "классовости" языка и запутал себя, запутал языкознание. Невозможно на базе неправильной формулы, противоречащей всему ходу истории народов и языков, развивать советское языкознание»(29).
И. В. Сталин указал также на то, что и сравнительно-исторический метод, «несмотря на его серьезные недостатки», и вопросы изучения родства языков, а следовательно, и генеалогическая классификация языков должны оставаться в сфере научных интересов советского языкознания, несмотря на крикливое шельмование и высокомерное третирование их со стороны Н. Я. Марра и его последователей. Таким образом, ни одно из положений так называемого «нового учения»
[8]
о языке не сохранилось в арсенале советского языкознания. Теория Н. Я. Марра, выдававшаяся самим ее основоположником и его «учениками» за высшее достижение марксистско-ленинского языкознания, на самом деле была совсем немарксистской.
Советское языкознание, следовательно, должно освободиться и от всех тех ложных выводов и мнимых обобщений, которые сделаны на основе «учения» Н. Я. Марра применительно к развитию разнообразных отдельных языков.
Как, например, Н. Я. Марр представлял себе современный русский язык и законы его развития? Ведь отсюда вытекали и задачи изучения русского языка и методические правила обучения ему.
Прежде всего, по Марру, современный русский язык, отражая социалистическое производство и новый социалистический базис, переживает коренную революционную ломку. «Запретные вчера слова или ходкие с отрицательным значением стали в созвучных нам широких общественных слоях положительными и любимыми, конечно не самотеком, разумеется в результате борьбы классовой»(30),— читаем в одной из последних незаконченных работ Н. Я. Марра. Это значит, что старые или, как думал Н. Я. Марр, «помещичье-буржуазные» нормы русской литературной стилистики и русского словаря разрушаются или уже разрушены и что надо итти навстречу не только «запретным вчера», но и «ходким с отрицательным значением» словам, т. е. даже вульгарным и жаргонным выражениям.
Вместе с тем, Н. Я. Марр думал, что при историческом изучении русского языка, как впрочем и других языков Советского Союза, не надо особенно останавливаться на своеобразных чертах отдельных национальных языков. «Допустимо ли при громадной роли каждого языка, каждой нации в пределах СССР делать исследовательское ударение на, казалось бы, разделяющие моменты этих языков, наций и не разъяснять наличное, наоборот, их единство?»(31). Это значит, что объектом изучения должен быть не русский язык в его истории и современном состоянии, а так называемый мировой языкотворческий процесс.
И далее идет иллюстрация:«белорусское слово "зброя" с русским "сбруя" звучат различно, да являются и терминами различного порядка: бел. "зброя" значит "орудие", общее понятие, русск."сбруя" значит всем хорошо известный предмет». Однако, по Марру, следует подчеркивать не столько эти живые различия, сколько единство, связь этих слов в едином языкотворческом процессе. Ведь оба они — будто бы «создания той поздней стадии, когда женская организация успешно боролась с мужской организацией как противоположностью внутри одного и того же общества и отстаивала за собою ряд хозяйственных отраслей, ряд производств и подлежащих общественных ролей. Выходит так, что этой женской организации и принадлежало право ездить верхом (охота или война верхом), ее собственностью было орудие производства, позднее и общее понятие»(32). А если бы предметом рассмотрения стало существительное среднего рода, например «орудие», то пришлось бы говорить о той стадии, когда началось «верховодство молодежи», когда «отроки или парни встали в противоречие и с матриархальной и с патриархальной организацией, они боролись на два фронта, и по ним оформился внешне так наз. средний род»(33) .
[9]
Словом, вместо описания и изучения живых значений и активных функций слов, форм, конструкций и категорий современного русского языка предписывалось воспроизводить глоттогонические — мнимые и притом мировые, т. е. космополитические — производственно-идеологические или социально-экономические их корни, оторванные от конкретной социально-исторической почвы, от истории общества, от истории народа и уводящие в «сумерки доистории».
Подлинная историческая действительность языка подменялась вульгарно-материалистической выдумкой. Проникла ли эта «тарабарщина» в школу? Да, проникла, хотя и не повсюду прижилась. Вот иллюстрации из опытов преподавания проф. Е. Н. Петровой, собранных в книге «Год работы» (1939): «Мы подобрали материалы о том, как и в каком языке выражена категория рода, и раздали детям для маленьких докладов... Из сопоставления всех этих материалов было легко сделать вывод, что род... связан с социальным и хозяйственным значением предмета»(34).
Но как, исходя из этих соображений, объяснить различия в грамматическом роде таких слов, как стакан, чашка, блюдце или стул, скамейка, табуретка, кресло; живот и брюшко; пир и пирушка и т. п.?
О местоимении сообщалось ученикам, что «это древнейшая часть речи, т. е. раньше других стала оформляться как часть речи», что «местоимение, наряду с существительными, обозначало коллектив тогда, когда не называлось его настоящее имя ("замтотем", по выражению Н. Я. Марра)». Пережитками этой местоименной функции — обозначить коллективные связи — объявлялись выражения: «наша сестра этого не знает», «это не для вашего брата» в смысле «я» и «тебя»(35). Так извращалась вся история русских слов и выражений. Неудивительно, что вместо изложения живых словообразовательных связей и морфологических соотношений слов под флагом историзма в советской школе проповедовалась такая футуристическая «заумь»: «Недаром в самом корне "слеп" мы видим те же согласные сл и близкий гласный е — о, что и в корне "солнце"; недаром в слове "след", т. е. видимый показатель чьего-то хода по земле, мы имеем те же звуки сл и е; недаром в слове "слеза", что при точном анализе разъясняется: вода глаза, первая часть "сле" тоже связывается с "солнцем" и зрением. Эту семантическую, а во многих случаях и корневую связь глаза и солнца подробно разъясняет Н. Я. Марр»(36).
Так антимарксистская «теория» сочеталась с «практикой», уводящей от жизни и тормозящей развитие культуры речи.

-2-

«Ученики» Н. Я. Марра — и среди них виднейший — И. И. Мещанинов — произвели замену анализа разных языков мира по четырем элементам анализом всех их по нескольким типам конструкций предложения. Последователи Н. Я. Марра стремились механически разграничить языковые явления общего, мирового характера и языковые явления конкретно-исторического характера. К первым относились явления типологического сродства или соответствия, ко вторым — явления материального родства языков. «Лищь явления типологического родства, непосредственно увязанные с мировоззрением и уровнем мышления, могут быть исследованы
[10]
стадиально как отражения общих закономерностей общественного развития...,— заявлял проф. С. Д. Кацнельсон.— Что же касается явлений материального родства, то изучение их должно строиться с учетом всех второстепенных обстоятельств и случайных изгибов исторического процесса»(37). Это было хлопотливо и для представителей «нового учения» о языке непривычно. Но и тут на помощь приходил догмат о скрещении языков как первопричине образования так называемых родственных языков. В основу же сопоставления разных языков мира по типологическому родству и вытекающей отсюда стадиально-типологической классификации были положены сходства и различия в конструкциях предложения, сначала объяснявшиеся как непосредственное и прямое отражение общественного мировоззрения. «Сходные нормы мышления вырабатывают сходство формальной стороны речи»(38),— писал И. И. Мещанинов. «Предложение в своем сочетании слов передает представление о предметности и процессе, в чем и выражается восприятие реальной действительности»(39). Естественно, что сопоставление конструкций предложения в языках разных систем не могло быть основано на сходстве и различии их формальной стороны. Исходным пунктом при таком сопоставлении являлась мысль об общности «универсально значимых понятий», передаваемых различными языками. «При сходстве норм сознания на определенном этапе развития общественной среды и в языке создаются под их воздействием выдержанные системы понятийных категорий»(40),— вполне в значительной степени однородных. Так складывалось учение о понятийных категориях, общих всем языкам мира и являющихся основой сопоставления их строя.
Изучение единого языкотворческого процесса в стадиальном развитии и стадиальной смене синтаксического строя находило себе мнимую опору в идеалистической гипотезе, будто так называемые понятийные категории — одни и те же для всех языков мира и, по существу, для всех эпох развития конкретного языка. Эти понятия, или понятийные категории, внеисторически, т. е. метафизически, накладываются на систему любого языка. С точки зрения их выражения определяется тип языка и его место в стадиальной схеме развития языков мира. Все такого рода стадиальные проекты — в силу их схематизма и антиисторизма — оказывались нереальными, противоречащими всему ходу развития народов и языков.
Еще до лингвистической дискуссии И. И. Мещанинов признал, что понятийные категории им не разъяснены точно и удовлетворительно. По его словам, «учение» о понятийных категориях «требует значительного уточнения». Это «учение» выдвинуто для установления тесной связи между содержанием и формою изучаемых языковых структур. И далее идет классическое по неясности рассуждение: «Но если грамматическая форма не может исследоваться только сама в своей узко формальной стороне и если невозможен отказ от учета ее социальной функции при передаче тех понятий, которые выражаются в речи, то все же понятийные категории как непосредственное отражение в языке действующих норм сознания вовсе не
[11]
выделяются в особое языковое мышление или так называемую "внутреннюю речь"»(41). Для иллюстрации нереальности, исторической призрачности, т. е. идеалистичности, понятийных категорий достаточно привести примеры их применения к изучению грамматического строя современного русского языка. Наложив на структуру русского предложения категории продуктивного или активного и непродуктивного или неактивного субъекта, свойственные северокавказским языкам — например, языку адыгейскому, и находящие в них грамматическое выражение, И. И. Мещанинов приходит к следующему выводу: в русском языке «понятия о продуктивности и непродуктивности действия с продуктивным и непродуктивным субъектом, конечно, существуют. Эти понятия устанавливаются смыслом предложения... Одной и тою же формою именительного падежа передается как активно действующее лицо, так и лицо, испытывающее на себе результаты совершаемого действия, ср. "я читаю книгу, я гуляю, я болею"... Грамматическая форма не передает этих различий в положении субъекта, хотя в сознании они остаются и из содержания предложения, из его смысловой стороны они не изъемлются. Мы имеем здесь три различных субъекта при одинаковом их грамматическом оформлении. Никто не подумает, что подлежащим в "я болею" передается активно действующее лицо, такое же как в предложении "я читаю книгу"». Таким образом, понятийные категории активного и неактивного субъекта, — по Мещанинову, — здесь налицо, но выражаются они «не в грамматическом построении, а в смысловом сочетании сказуемого и подлежащего. "Я страдаю" дает совершенно иное содержание субъекта, чем "я гуляю" и "я собираю", несмотря на сходство падежа подлежащего и тождество личного окончания глагола»(42). Непосредственно очевидно, что все эти рассуждения не имеют никакого отношения к грамматике современного русского языка, к строю его предложения. Вместе с тем ясно, что пользование понятийными категориями, кроме антиисторизма, приводит также к хаотическому смешению грамматики с лексикой. Такое смешение и характерно для большей части грамматических рассуждений и разысканий сторонников «нового учения» о языке.
И. И. Мещанинов считал, что «понятийными категориями передаются в самом языке понятия, существующие в данной общественной среде. Эти понятия не описываются при помощи языка, а выявляются в нем самом, в его лексике и грамматическом строе. Те понятийные категории, которые получают в языке свою синтаксическую или морфологическую форму, становятся... грамматическими понятиями»(43).
Следовательно, во-первых, различаются внеязыковые «понятия, сушествующие в данной общественной среде», и языковые понятийные категории. Во-вторых, сами понятийные категории «без их выявления в языке остаются в области сознания»(44), т. е. наличествуют лишь как «категории сознания», не осуществившие, не реализовавшие еще своей потенции воплощения в языке. В том и другом случае характерно признание двух типов мышления — внеязыкового, или доязыкового, и языкового, типичное для идеалистических теорий языка.
[12]
«Учение» о понятийных категориях лежит в основе тех ошибочных работ послевоенного времени, которых довольно много появилось в области изучения синтаксиса самых разнообразных языков народов Советского Союза.
У Н. Я. Марра и его «учеников» самый язык как предмет лингвистического изучения подвергался резким, уродливым искажениям или подменялся антиисторически представляемым мышлением, идеологией, грамматика превращалась в идеалистическую гносеологию, причем фонетика и морфология презрительно квалифицировалась как подверженная случайностям область «языковой техники».
Весь этот запутанный клубок неправильных, внутренне не согласованных, противоречивых взглядов (а их перечень можно было бы значительно увеличить) необходимо распутать, необходимо критически проанализировать в свете указаний И. В. Сталина. Всестороннее, глубоко обоснованное, исходящее из принципов творческого марксизма, опирающееся на сталинское учение о языке разоблачение ошибок Н. Я. Марра и его «учеников» будет содействовать свободному, творческому развитию советского марксистского языкознания.

***

Указание И. В. Сталина на необходимость освобождения языкознания от ошибок Н. Я. Марра определило замысел и задачи сборника «Против вульгаризации и извращения марксизма в языкознании». В соответствии с постановлением Президиума Академии Наук СССР — первый теоретический сборник Института языкознания, выходящий в двух частях, посвящен критике основных положений теории Н. Я. Марра и его школы, борьбе с вульгаризацией и извращением марксизма в языкознании.
В первой части сборника объединены работы, в которых подвергаются подробному критическому разбору с позиций сталинского учения о языке основные ошибочные, немарксистские формулы и положения Н. Я. Марра о «классовости» языка, о языке как надстройке над базисом, о происхождении языка — сначала «линейного» или «ручного», затем звукового, о возникновении звукового языка в акте «труд-магического действа», о стадиальности в развитии языка и мышления, о так называемых семантических законах и их роли в едином глоттогоническом процессе, о классово-идеологическом содержании грамматических категорий.
В отдельных статьях этой части анализируются также наиболее типичные методологические и методические принципы антиисторического подхода к словарному составу и грамматическому строю языка, свойственные как самому Н. Я. Марру, так и его «ученикам» (академику И. И. Мещанинову, проф. Н. Ф. Яковлеву, и Г. П. Сердюченко). В этом же сборнике помещены работы, характеризующие общее направление взглядов Н. Я. Марра и его «учеников» на место русского языка в ряду других славянских языков, на историю русского языка, на сравнительно-историческую грамматику славянских языков, на задачи и приемы исследования русских народно-областных говоров и освещающие порожденный «новым учением» о языке застой в области нашего славянского языкознания.
В первой части сборника сосредоточены статьи, разоблачающие антимарксистскую сущность взглядов Н. Я. Марра и его «учеников» по вопросам общего языкознания и истории русского языка.
Во второй части сборника объединены работы, в которых раскрываются ошибки Н. Я. Марра и его «учеников» в исследовании языков народов
[13]
Советского Союза (армянского, абхазского, дагестанских горских языков, чувашского, угро-финских, палеоазиатских). Кроме того, в сборнике разбираются взгляды Н. Я. Марра и его последователей на вопросы письма и правописания.
В той же части подвергнуты критике ложные, немарксистские взгляды К. Я. Марра на сравнительно-исторический метод, на генеалогическую классификацию языков, на языковое родство наций. Так как Н. Я. Марр обращался к отдельным конкретным языкам главным образом за материалом для своих палеонтологических упражнений и стадиальных фантазий, то в этом сборнике помещены четыре статьи (Б. А. Серебренникова, В. М. Жирмунского, П. С. Кузнецова и Т. С. Шарадзенидзе), посвященные детальной и всесторонней критйке «учения» Н. Я. Марра о палеонтологическом анализе по элементам, о стадиальной классификации языков и единстве глоттогонического процесса.

-------------

Сноски

(1) Н. Я. Марр. Избранные работы (Соцэкгиз, тт. I-IV, 1933 — 1937), т. II, стр. 294.
(2) Там же, стр. 426.
(3) Там же, стр. 296.
(4) Там же, стр. 442.
(5) Н. Я. Марр. Избранные работы, т. II, стр. 421: ср. т. I, стр. 10.
(6) Там же, т. IV, стр. 46. Ср. И. И. Мещанинов. Глоттогонический процесс и проблема стадиальности. «Изв. Акад. Наук СССР». Отд. лит-ры и языка, 1941, N°3, стр. 8.
(7) И. И. Мещанинов. Очередные задачи советского языкознания «Изв. Акад. Наук СССР». Отд. лит-ры и языка, 1940, N° 3, стр. 14 — 15.
(8) Н. Я. Марр. Избранные работы, т. II. стр. 415.
(9) Там же, т. III, стр. 74.
(10) Там же, т. III, стр. 91.
(11) Там же, т. I, стр. 226.
(12) Н. Я. Марр. Язык и современность. «Изв.ГАИМК», 1932, вып. 60, стр. 9.
(13) Н. Я. Марр. Избранные работы, т. III, стр. 106.
(14) Там же, т. II, стр. 407.
(15) Там же, стр. 434.
(16) Там же, т. III, стр. 91.
(17) Акад. И. И. Мещанинов. К истории отечественного языкознания Учпедгиз, 1949, стр. 34 — 35.
(18) И. И. Мещанинов. Очередные задачи советского языкознания, стр. 17.
(19) И. И. Мещанинов. Проблема стадиальности в развитии языка. «Изд. Акад. Наук СССР». Отд. лит-ры и языка, 1947, т. VI, вып. 3, стр. 187.
(20) И. И. Мещанинов. Очередные задачи советского языкознания., стр. 18.
(21) И. И. Мещанинов. Глоттогонический процесс..., стр. 10.
(22) И. И. Мещанинов. Очередные задачи советского языкознания. стр. 18.
(23) И. И. Мещанинов. Н. Я. Марр как лингвист. «Изв. Акад. Наук СССР». Отд. обществ. наук, 1935, N° 2, стр. 111.
(24) Н. Я. Марр. Избранные работы, т. V, стр. 326.
(25) Там же, т. II, стр. 399.
(26) Архив Н. Я. Марра, ед. хр. А. 705 (1928 г.).
(27) Н. Я. Марр. Избранные работы, т. IV, стр. 60.
(28) Из выступления проф. А. С. Чикобава на Всесоюзном совещании по языкознанию. «Вестник высшей школы», 1950, N° 9, стр. 49.
(29) И. Сталин. Марксизм и вопросы языкознания. Госполитиздат, 1950, стр. 33.
(30) Н. Я. Марр. Проблема письма трех славянских языков СССР. Сб. «Язык и мышление», III — IV, 1935, стр. 8.
(31) Там же, стр. 9.
(32) Там же.
(33) Там же, стр. 10.
(34) Е. Н. Петрова. Год работы. Опыт преподавания русского языка в 5-м классе. Л., 1939, стр. 102.
(35) Там же, стр. 148.
(36) Там же, стр. 66.
(37) С. Д. Кацнельсон. Энгельс и языкознание. «Изв. Акад. Наук СССР». Отд. лит-ры и языка, 1941, N° 1, стр. 55.
(38) Акад. И И. Мещанинов. Новое учение о языке. Соцэкгиз, 1936, стр. 286.
(39) И. И. Мещанинов. Н. Я. Марр. «Изв. Акад. Наук СССР». Отд. лит-ры и языка, 1945, т. IV, вып. 3 — 4, стр. 109.
(40) И. И. Мещанинов. Новое учение о языке на современном этапе развития. «Русский язык в школе», 1948, N° 6, стр. 3.
(41) И. И. Мещанинов. Марр — основатель советского языкознания. «Изв. Акад. Наук СССР». Отд. лит-ры и языка, 1949, т. VIII, вып. 4, стр. 297.
(42) И. И. Мещанинов. Понятийные категории в языке. «Труды военного ин-та иностр. языков», 1945, N° 1, стр. 7 и 8.
(43) И. И. Мещанинов. Члены предложения и части речи. М.— Л., 1945, стр. 196.
(44) Там же, стр. 198.


Retour au sommaire // назад к каталогу