[62]
… „Дело предстанет в ином свете, если мы будем иметь в виду альтруизм педагогический, а именно сбережение умственной энергии множества людей и облегчение усвоения грамотности народными массами и будущими поколениями" (Бодуэн-де-Куртенэ. Об отношении русского письма к русскому языку).

        В своей известной работе „Об отношении русского письма к русскому языку"[1] Бодуэн-де-Куртенэ, отмечая в системе русского письма „несовпадение числа „букв" (графем) и числа соответствующих этим буквам „звуков" (фонем),[2] в качестве одной из важнейших причин этого несовпадения указывает на отсутствие в русском алфавите „для значительного большинства фонем русского языкового мышления подходящих цельных, законченных, самодовлеющих графем"[3].
        Действительно: одной из характерных особенностей русского языка является наличие в нем „твердых" (непалатализованных) и „мягких„ (палатализованных) вариантов всех типов согласных, за исключением фрикативных[4] „š"', „ž“, „j“ и аффрикат „ts" и „tš", причем варианты эти имеют характер фонем, т. е. различия их используются в системе русского языка для различения значений слов. Ср. r’ap’ — rap , m’il — mшl, хоr’ — „xor“ и т. д. Следовательно, согласные русского языка по отношению их к явлению палатализации (т. е. участию в их образовании приближенной к твердому небу передней или средней части спинки языка) могут быть распределены на следующие группы:
        1-ый ряд—не имеющие парных вариантов:
        „твердые" — „š", „ž„, „ts"[5]
        2-ой ряд—имеющие парные варианты:[6]
        „твердые" — b, v, g, d, z, k, I, m, n, p, r, s, t, f, x
        „мягкие" — b‘, v‘, g‘, d‘, z‘, k’, I‘, m‘, n‘, p‘, r‘, s‘, t‘, f‘, x‘.
[63]
        Этим фонемам в русском письме соответствуют графемы:
        ш, ж, ц,
        ч
        б, в, г, д, з, к, л, м, н, п, р, с, т, ф, х.
        Явную недостаточность графем для передачи согласных фонем русского языка система русского письма компенсирует избытком графем для гласных фонем русского языка и наличием условных знаков. А именно: гласным фонемам: а, о, е, u, i (ш)[7] соответствуют графемы русского письма:
        1-ый р. — а, о, э, у, ы
        2-ой р. — я, ё, е, ю, и
        Кроме того в русском письме применяются условные знаки ь и ъ (или ’).
        С помощью этих лишних графем системе русского письма удается передать как не имеющий соответствующей графемы звук „j“, так и „твердость" или „мягкость" пар согласных. А именно: буквы: я, ё, е, ю в начале слога не после согласной обозначают не отдельные звуки, а сочетания звуков: ja, jo, je, ju, — ср, ja, jolka, jel‘, juk, (в передаче русск. графикой — „я", „ёлка", „ель", „юг"). Те же буквы, а также буква „и" после согласных: б, в, г, д, з, к, л, м, н, п, р, с, т, ф, х — указывают на осложнение последних среднеязычной (твердонебной) артикуляцией т. е. на их „мягкость", тогда как буквы „а", „о", „у“, „э", „ы" после тех же согласных—указывают на отсутствие в них подобного осложнения, т. е. на их, „твердость". Так, приведенные на стр. 1-ой примеры выражаются по системе русского письма написаниями „рябь“,— „раб", „мил“—„мыл", „хорь"—„хор" и т. д. В конце слова^[8] „мягкость" названных согласных выражается посредством написания знака „ь", и тот же знак (а также знак „ъ" или „’" (внутри слога после согласных обозначaeт пpoизнесение графем „я", „ё", „е", „ю", как в начале слога — т.е. как сочетаний гласной с „j" — ср. написания „конь", „соль", (kon’, sol‘) с одной стороны и „льет", „бьет", (l’jot, b‘jot) — с другой.
        Итак^[9], исходя из сопоставления русских графем с фонемами русского языка приходится распределить буквы русского алфавита на следующие 5 основных групп ^[10].
[64]
        Согласные:
                1-ый ряд — ц, ж, ш, ч.
                2-ой ряд — б, в, г, д, з, к, л, м, н, п, р, с, т, ф, х
        Гласные:
               3-й ряд — а, о, э, у, ы.
               4-ый ряд — я, ё, е, ю, и
        Условные знаки:
               5-ый ряд — ь (ъ или ’)
        Из этих рядов графем только графемы I-го ряда связываются в сознании русского грамотного человека с представлением одной согласной фонемы со всеми ее частичными артикуляционно-слуховыми элементами, не нуждаясь в сочетании со следующей графемой.
        Графемы второго ряда связываются с неполными представлениями согласных фонем, т. к. они не включают представления того артикуляционно-акустического элемента, который определяется участием в работе средней части языка, приближающегося к твердому небу или отсутствием этого участия. Последний выражается лишь сочетанием этих графем или с графемами 4-го ряда или с „ь" 5-го ряда („мягкие" согласные) или с графемами 3-го ряда или с отсутствием всякой графемы („твердые" согласные).
        Графемы 3-го ряда связываются не только с представлением гласной фонемы, но еще включают представление отсутствия приближения средней части языка к твердому небу при образовании предшествующего гласному согласного.^[11]
        Точно также графемы 4-го ряда, помимо представления гласных фонем, включают представление о работе средней части языка, приближающейся к твердому небу при образовании предшествующего гласному согласного.
        Наконец, графема „ь“ имеет только аналитический смысл, символизируя наличие вышеописанной работы языка при образовании предшествующего согласного.
        Таким образом „в русском письме недостает графем для целых категорий фонем"[12], в нем „нет законченных самодовлеющих графем, ассоциируемых с одной стороны, с представлением согласных несреднеязычных или „твердых", с другой же стороны, с представлением согласных среднеязычных или „мягких". Это и составляет основной недостаток русского алфавита в его отношении к русскому языку. Но этот недостаток устраняется благодаря излишку в области графем, ассоциируемых с представлениями фонем гласных. Таким образом, путем комбинированной ассоциации по смежности удовлетворяется потребность отражать в письменности столь важное в русском языке различие согласных „твердых" и „мягких".
[65]              
        „Это взаимоотношение графем и фонем составляет главный вопрос русской графики", по мнению Бодуэна-де-Куртенэ[13]. „Центром этого вопроса является сочетание согласных с гласными"...
        И заканчивая рассмотрение этого вопроса, Бодуэн-де-Куртенэ бросает мысль о возможности „выразить эти отношения математическою формулой", сопровождая ее указанием некоторых графических сочетаний, подходящих под эту формулу:
        1) ба/бя, са/ся, ла/ля…
        бу/бю, су/сю, лу/лю…
        бо бэ/бе, со сэ/се, ло лэ/ле…
        бы/би, сы/си, лы/ли…
        2) а/я, у/ю, о э/е, ы/и…
        3) бъ/бь, съ/сь, лъ/ль…
        4) жи ши чи… ци/цы…
        Брошенная здесь Бодуэном де-Куртенэ мысль о математической формуле для выражения взаимоопределения графем и фонем в системе русского письма с большим остроумием осуществлена профес. Н. Ф. Яковлевым в его статье „Математическая формула построения алфавита".^[14]
        Исходя из наблюдений над фактами русской графики, профес. Н. Ф. Яковлев устанавливает формулу сокращения алфавита:
        А = (С + Г) - ( ± С’ ± Г’) + 1
где
        C — число самостоятельных согласных звуков (фонем) в языке;
        Г — число самостоятельных гласных звуков (фонем) в языке;
        С’ — число парно-различаемых согласных звуков (фонем или вариантов), находящихся в данном языке в сочетаниях с соответствующими парно-различаемыми гласными;
        Г' — число парно-различаемых гласных (вариантов или фонем) в сочетаниях с вышеуказанными парно-различаемыми согласными;
        наконец, 1 — один, прибавляемый к алфавиту, знак для обозначения мягкости согласных в положении не перед смежной гласной (т. е. перед согласными или в исходе слова). ^[15]
        Действительно, эта формула совершенно точно выражает особенности системы русского письма, с ее перенесением различения парных согласных на графемы гласных. Но проф. Н. Ф. Яковлев не ограничивается установлением формулы для исторически сложившейся графики русского языка. Он придает этой формуле абсолютное значение, считая ее применимой во всех тех случаях, когда „в данном языке есть многочисленная группа парно-различаемых согласных фо-
[66]    
нем и сравнительно немного гласных фонем, варианты которых могут сочетаться с вышеуказанными парными согласными".

„В этом случае", говорит проф. Н. Ф. Яковлев, „вместо того, чтобы вводить значительное количество отдельных букв для согласных можно изображать те же согласные фонемы, введя меньшее число дополнительных букв для соответствующих парных оттенков гласных, другими словами—можно звуковые особенности согласных выразить на письме через дополнительные буквы для гласных. При этом придется ввести еще один особый дополнительный знак для графического различения парных согласных, находящихся не в сочетании с гласными (напр. в концах слов, перед согласными и т. д.)"[16]

                   И несколько выше:

„Публикуя в настоящее время выведенную мною формулу математического построения наиболее экономного (в отношении числа букв) алфавита, я глубоко убежден, что она должна принести существенную пользу в деле создания новых и реформирования старых алфавитов тем, что впервые внесет элемент сознательного расчета в то дело, в котором до сих пор изобретатели алфавитов должны были руководствоваться: в лучшем случае — бессознательной интуицией, чутьем, или в худшем — личными вкусами — симпатиями и антипатиями^[17].

        И проф. Н. Ф. Яковлев проектирует аналогичные русской системы письма для языков угро-финских (перенесение на гласные различения „твердых" и „мягких" парных согласных[18], кабардинского, (перенесение на гласные различения „подгортанных" и „надгортанных" согласных[19], нижне-черкесского (перенесение на гласные различения „нелабиализованных" и „лабиализованных" согласных), абхазского (перенесение на гласные одного из трех упомянутых различений)[20] наконец, „тюрко-татарских языков с полным сингармонизмом" (замена различения „твердых" и „мягких" гласных введением дополнительного знака, обозначающего мягкость всего слова в целом) ^[21].

„Таким образом", заключает проф. Н. Ф. Яковлев, „на основании только что приведенных примеров из самых разнообразных язы-
[67]    
ков, мы видим, что нам удалось действительно найти общую математическую формулу, с помощью которой вычисляется количество букв, на которое можно сократить алфавит любого языка, в силу своих фонетических особенностей (например, наличности значительных групп парно-различаемых согласных фонем при сравнительно небольшом числе гласных или наличности полного сингармонизма) допускающего такое сокращение".[22]

        Поскольку, таким образом, выдвигается не формула известного исторического алфавита, но формула общая, значимая для всякой письменности, позволительно поставить вопрос о ее реальной значимости и целесообразности.
        Каковы те требования, которым должна удовлетворять подобная формула?
        Во-первых, построение алфавита должно базироваться на тех различениях фонем, которые существуют действительно в языковом мышлении данного языкового коллектива.
        Во-вторых, построение алфавита не должно затруднять усвоение грамоты членами данного языкового (а не иноязыкового) коллектива, оно должно прежде всего иметь своей целью „сбережение умственной энергии и облегчение усвоения грамотности народными массами и будущими поколениями"^[23]
        Итак, прежде всего: насколько реально для сознания говорящего то выделение в особые группы по известному признаку парных согласных, то противопоставление парных фонем, которое кладется проф. Н. Ф. Яковлевым в основу его наиболее экономного построения алфавитов? Дать ответ на этот вопрос может лучше всего история алфавитов.
        Действительно, крайней наивностью было бы предполагать, что существовали „изобретатели алфавитов", навязывавшие соответствующим языковым коллективам „свои личные вкусы, симпатии и антипатии".[24] Подобная „теория героев" меньше всего применима к истории письменности; ибо наблюдения над возникновением и изменением алфавитов, ясно свидетельствуют о том, что условие и эволюция этого культурного факта первостепенной важности определяются общими экономическими и общественными предпосылками в истории соответствующего коллектива, но отнюдь не волей отдельных лиц.
        О чем же свидетельствует история алфавитов?
        Прежде всего, о том, что языковое сознание коллектива далеко не всегда выделяет „парно-различаемые фонемы" в особые более близкие группы, но трактует их совершенно также, как и другие фонемы, непарные.
        Обратимся прежде всего к наиболее „экономным" алфавитам — алфавитам семитических языковых коллективов, использовавших для
[68]    
сокращения числа графем морфологическую функцию гласных в соответствующих языках. С точки зрения проф. Н. Ф. Яковлева, языки эти располагают довольно значительным числом парно-различаемых фонем. Так, и древне-арабский и древне-еврейский языки различают 2 ряда согласных т. н. „эмфатических" и согласных не эмфатических:

         [25]  [26]

        Ср. арабские
ت س ث ذ ك
и
        ط ص ظ ض ق
        древне-еврейские
        כ ס ת
ק צ ט

        И это, несмотря на высоко аналитический характер названных алфавитов.
        Но, быть может, названные системы письма не могли упростить обозначение парных фонем благодаря отсутствию в них знаков для гласных? Обратимся к более совершенным системам письма.
        В древне-индийском языке (санскрите) различаются 10 пар согласных фонем по признаку отсутствия или наличия придыхания:
        k g c j ṭ ḍ t d p b
        kh gh ch jh ṭh ḍh th dh ph bh
        и 5 пар no признаку какуминальности (отогнутости кончика языка по направлению к переднему небу)
        t th d dh n
        ṭ ṭh ḍ ḍ h ņ

        Для всех этих фонем система древнеиндийского письма располагает самостоятельными графемами:
[69]

[71]      
                     בּ и ב,  בּ и ב, Исторически эти аналитические обозначения древне-еврейской графики отражают другой момент в развитии письменности, чем аналитические начертания арабского алфавита. А именно: они созданы для различения коррелятивных фонем — фонем, чередование которых морфологизовано (грамматически осмыслено) и которое восходит к чередованию вариантов одной фонемы, возникавших в определенных фонетических условиях. Большая последовательность обозначения объясняется тем, что морфологизованная корреляция позволяла подвергнуть анализу всю категорию соответственных однотипных фонем. Таковы, как кажется, два основных фактора возникновения аналитических начертаний: усвоение чуждой системы графики, способствующее анализу системы фонем родного языка с точки зрения (недостаточной) системы графем чужого языка; и развитие в языке самостоятельных фонем из старых вариантов фонем, требующее уточнения прежнего единого начертания.
        При этом, предметом анализа могут стать самые разнообразные признаки фонем. Так, система арабского письма, создавая дополнительные графемы для фонем персидского языка, строит свои аналитические начертания на „парно-различаемости" глухих и звонких согласных — ср. начертания پ при ب, چ при ج, گ при ک. На том же признаке строит свои аналитические начертания система слогового японского письма, обозначая звонкость начального согласного слога посредством дополнительного знака (т. наз. знак „nigori“) при начертании слогового знака с соответствующим глухим.
        Аналитические начертания гласных в системе древне-индийского письма основаны на различии долготы и краткости, а также на их корреляции в словообразовании.
        Аналитические начертания гласных в системе немецкого письма основаны на различии по месту образования — ср. u—ü, о—ö, тогда как отношение а—ä имеет теперь только историческое значение. Ср. далее, аналитические начертания шипящих в системе арабского письма (ش при س, ژ при ز), в системе чешского письма (š при s, ž при z), и так далее и так далее.
        Так же разнообразны и приемы создания аналитических начертаний: частичное изменение или дополнение графемы (напр. گ при ک), создание дополнительного аналитического знака и более или менее последовательное его применение (ср. пунктуацию в арабском и древнееврейском шрифтах, знак умлаута в немецком письме), использование в значении аналитического знака отдельной буквы (напр. „ь“ и „ъ“ в русском письме) и, наконец, разнообразные условные написания, которыми так богаты исторические орфографии современных европейских языков, и которые, по меткому выражению знаменитого филолога М. Мюллера, грозят порой стать национальным бедствием. К числу таких условных написаний принадлежит и метод обозначения „мягких“ согласных в системе русского письма.
[72]              
        Действительно: присущий ей «по существу неверный способ передачи звуков“^[31], по остроумному замечанию Бодуэна-де-Куртенэ, „объясняется тем, что это письмо является, так сказать, платьем с чужого плеча, потребовавшим переделок, починок и заплаток. Первообраз же русского письма — древне-церковно-славянское слагалось оригинально и применялось к связанному с ним языку вполне самостоятельно и последовательно."[32]
        Древне-церковно-славянское правописание было фонетическим, и в интересующем нас отношении оно не знало формулы „сокращения" алфавита, располагая системой выражений для парных мягких и твердых согласных, связанных с обозначением согласных, а не гласных. Таковы обозначения „мягкости" согласных посредством аналитических символов  ͡  или |-[33];

        Русское письмо утратило этот последовательный метод обозначения „мягких" согласных. Правда, оно располагает аналитическим дополнительным знаком для обозначения „мягкости" — буквой „ь", утратившей свое старое звуковое значение — но не проводит его применения последовательно, ограничивая его только концом слога[34].
        В начале слога перед гласной „мягкость" согласной не выражается особым знаком, но определяется выбором графемы для последующей гласной. Почему возможен этот способ начертания?
        С одной стороны, некоторые из применяемых в этом случае графем („ю“, в известном смысле „я") восходят к старым аналитическим начертаниям, сохраняя то же значение. С другой, графемы „е" и „и"[35] обозначают звуки, перед которыми все согласные (кроме „отвердевших ш, ж, ц) произносятся „мягко" согласно живому статическому закону русского произношения.[36] Следовательно, пары „мягких"
[ 73]    
и „твердых" согласных в русском языке являются не только самостоятельными фонемами, но и вариантами фонем, появление которых обусловлено статическими законами языка. А так как варианты фонем обычно[37] не получают самостоятельного выражения в письме, то этот-то принцип экономии и был, очевидно, перенесен на графику начала слога вообще.
        Наконец, усвоение учащимся правильного чтения этих условных начертаний облегчается, конечно, тем, что соответствующие категории фонем в русском языке являются морфологизованными коррелянтами, постоянно чередующимися в формах словообразования и словоизменения, — ср. милый—миленький, малый—малюсенький, цветок—цветик, гора—горе, стол—столе и т. д.
        Нетрудно убедиться, что способ русского письма, исторически обусловленный и лишь исторически оправдываемый, является не только непоследовательным, но и не экономным.
        Действительно: раз в систему письма введен аналитический знак для обозначения известного признака определенной категории фонем, то последовательное проведение этого начертания сделало бы совершенно лишними двойные графемы для гласных (а—я, у— ю); достаточно было-бы провести аналитическое (двубуквенное) начертание в положении перед гласной, и мы получили бы сокращение алфавита по схеме
        А = С + Г – C’ + 1
        где С обозначает число парно-различаемых фонем, заменяемых соответствующими аналитическими начертаниями посредством одного дополнительного знака.
        Приблизительно так и поступают некоторые системы письма славянских языков — ср. сербское[38] „конь—коња—коњу“ и польское[39] „konia“, „koniour"—и языков восточных финнов—ср. марийское „ньа, ньу“ и коми „ња, њу“.
        Правда, можно найти серьезные возражения против системы аналитических начертаний — не потому, разумеется, что введение одной лишней буквы, „повлечет за собою наибольшую трату пространства и времени, а, следовательно, и бумаги и типографских расходов[40], а потому, что всякий анализ фонемы на отдельные ее элементы сопряжен с известными трудностями для усвоения грамоты. Но
[ 74]    
те же возражения затронут, естественно, и аналитические приемы русской графики (написание „ь").
        Из всего вышесказанного, как кажется, совершенно ясно, что формула сокращения алфавита, представленная в исторически сложившейся системе русского письма, отнюдь не может претендовать на общее значение.
        Более того: перенос различения парных согласных на гласные возможен вообще лишь там, где (как и в системе русского языка) на лицо чередование вариантов фонем, связанное с чередованием гласных, т. к. только там он будет иметь известную опору в языковом сознании говорящих.
        Там же, где т. наз. „парно-различаемые фонемы“ носят характер не вариантов, а самостоятельных фонем (как, напр. „надгортанные и „подгортанные“ в фонетических системах яфетических языков), чередование которых не определяется характером следующей гласной, перенос их различения на графемы гласных будет ничем не оправдываемой условностью, усвоение которой будет, очевидно сопряжено с теми же трудностями, с какими для русского школьника было связано усвоение написаний „ѣ“ и „е“ или „i" и „и".
        Так, в проектируемой проф. Н. Ф. Яковлевым графической системе кабардинского языка различение одного и того же надгортанного от соответствующего подгортанного получает три различных обозначения:
        1) в исходе слога (в положении, соответствующем в русском написаниям с „ь“) — путем дополнительного аналитического знака надгортанности („у“) к графеме для соответствующего подгортанного „ty“
        2) в положении перед гласной со слабым приступом — путем замены графемы для гласной со слабым приступом графемой для гласной с крепким приступом:
        „tE“ вместо „ty“ + „e“
        3) в положении перед гласной с крепким приступом — путем дополнительного аналитического знака („у"), служащего в данном положении „знаком раздельного произношения:"
        „tyE“
        Вряд ли стоит останавливаться на трудностях усвоения подобной системы графики.
        Но и там, где система языка (как в языках угро-финских) позволяет перенести на него графические навыки русского письма, возникает новый вопрос — о целесообразности подобного сокращения алфавита, о экономичности его не с точки зрении наборщика, в кассе которого выпадает несколько гнезд, ко с точки зрения педагога, которому желательно сократить затрату умственной энергии учащимся. Ибо — как справедливо указывает Бодуэн-де-Куртенэ в своей уже неоднократно цитированной книге — сдвиг графических представлений, свойственный системе русского письма, требует совершенно особых приемов выде-
[75]    
ления (путем применения транскрипции) морфологических элементов русского языка, т. е. осложняет обучение грамоте и грамматике. Впрочем, вопрос о морфологической делимости слова в различных системах письма я предполагаю рассмотреть особо.
        Таким образом, нельзя не предостеречь от попыток переносить навыки русского графического мышления на вновь создаваемые национальные алфавиты, примером которых может служить попытка проф. Н. Ф. Яковлева превратить историческую формулу русской системы письма в общую „математическую формулу построения алфавитов“.