[19]             
       Типология является одним из самых древних и вместе с тем наименее разработанных разделов языкознания. Преемственность отдельных трудов как в прошлом, так и в настоящее время весьма относительна, вследствие чего нелегко дать общий обзор современного состояния типологии. Кроме того, не вполне ясно — даже самим типологам, — что именно является предметом типологии. Одно направление считает, — наверняка ошибочно, — что к типологии можно отнести любую констатацию сходств и различий в языковых системах^[1]. Другое, взгляды которого в той же степени неправомерны, видит в типологии творение новейшей немецкой философии и, следовательно, понимает ее весьма узко^[2]. Как мы убедимся, разные направления трактуют типологию по-разному, а поэтому ее проблематика то расширяется, то сужается. При подготовке обзора типологии мы часто колебались, что еще следует включить в него и что не нужно. Это обстоятельство, а также другие причины (недоступность некоторых источников) привели к тому, что наш обзор в ряде случаев будет неполным.
       Имеется еще одно дополнительное затруднение. Современное состояние является итогом длительного развития,
[20]    
и, чтобы лучше понять отдельные особенности типологических школ, следует исходить из отдаленного прошлого и вспомнить некоторые давние факты. Как мы уже отметили, возникновение типологии неправильно связывалось с новейшей немецкой идеалистической философией. Точнее, типология XIX в. связана с немецкой философией начала XIX в. Однако идеи, присущие типологии, восходят к более раннему периоду. Зная о том, что Коменский был не согласен с мнением Бэкона[3], который недооценивал новые языки, утрачивающие окончания (итальянский, испанский, французский, английский), и что Коменский отдавал предпочтение как раз новым языкам за их большую унифицированность, можно заключить, что уже тогда ученые занимались вопросами, которые ныне пытается решить типология (как правило, однако, не вдаваясь в оценки языков). Уже греческие и римские грамматисты занимались вопросами так называемой аналогии и аномалии, исследовали проблемы, интересующие типологию, хотя и опирались на материал только одного или двух весьма сходных языков.

        2. Типология развивалась в течение XIX в. Однако в этом столетии она была в значительной мере оттеснена более удачливой родственной отраслью — сравнительно-историческим языкознанием. В настоящее время в сложившейся ситуации, когда на первый план выступила борьба за создание новой грамматики, проявляется в общем троякое отношение к типологии: она или целиком отвергается, или снисходительно принимается, или, наконец, разрабатывается и идут поиски путей, по которым можно было бы пойти, чтобы усовершенствовать эту отрасль науки. Прежде чем приступить к рассмотрению типологии, приведем факты отрицательного и положительного отношения к ней.
       Отрицание типологии объясняется различными причинами. Прежде всего отмечается, что типология очень мало говорит о самом языке (этот упрек относится в основном к классификационной типологии)^{* [4]}. Далее, типологию упрекают в том, что она не исторична^[5]. Однако, рассматривая
[21]    
этот упрек, не следует забывать о тех работах по типологии, которые стремятся быть историческими (ср. ниже). Далее типологию упрекают в том, что она связана с идеалистической философией или же она идеалистична вообще.[6] Это, конечно, серьезный упрек, однако нужно сказать, что обвинение в идеализме нельзя выдвигать поспешно. Было бы опрометчивым видеть идеализм в констатации сходства (изоморфизм) и различий (алломорфизм) языков. И все же типология, как мы уже сказали, обычно принимается с большей или меньшей дозой снисходительности, т. е. отмечаются ее основные выводы и крупнейшие ученые, работающие в данной области. Это видно прежде всего из разных курсов введения в языкознание или же только в типологию, а также при изложении классификации языков[7]. Свидетельствуют об этом также грамматики самых различных языков (как правило, неиндоевропейских), в которых используются данные типологии.[8]

        3. Прежде чем приступить к отдельным типологическим концепциям, обратимся еще к одной проблеме, которая часто выдвигается, но не получает, однако, удовлетворительного решения. Это вопрос о том, связаны ли каким-либо образом типологические особенности языков с особенностями иного порядка, допустим, психики или исторического развития.
       Прежде всего это вопрос связей типологических различий с генетическими отношениями языков. Известно,
[22]    
что языки в своем строении очень изменчивы. Французский язык значительно отличается от латыни, современные германские языки весьма отличаются от древних германских языков. Поэтому нет ничего удивительного в том, что генетически родственные языки весьма различны и в типологическом отношении, например, французский, чешский и армянский языки. Вместе с тем близкородственные языки по необходимости сохраняют высокую степень типологического сходства, что относится в большой степени ко всем славянским языкам. Это очевидные факты, однако бытуют воззрения, что генетическое родство тесно связано с типологическим сходством. Такие воззрения свойственны прежде всего некоторым старым немецким лингвистам. Так, Г. Винклер[9] доказывал родство «урало-алтайских» языков на базе типологического сходства. Обычно же отмечается — поскольку это необходимо — изменчивость типа[10], Генетическая и типологическая точки зрения должны дополнять друг друга, как правильно подчеркивает М. М. Гухман. [11]
       Далее, шли поиски связей между типологией и психикой. Корни этих взглядов следует искать у основателя типологии В. Гумбольдта. Гумбольдт относит язык к проявлению человеческого духа, из чего следует, что различные языковые типы должны отражать различие духа народов. Взгляды Гумбольдта развивались типологией и дальше, хотя проблема ставилась по-разному у разных ученых (у Ф. Н. Финка, В. Вундта и др.). В новое время от этих взглядов отказываются.
       На совершенно ложном пути находился Ван-Гиннекен, который стремился типологические отличия объяснять антропологическими факторами.[12]
[23]              
       Можно было бы думать о связи структуры языка с идеологией. Хотя ясно, что в этом отношении школа Марра перегибала палку (полагая, например, что различные падежи подлежащего выражают разное понимание общественной деятельности)[13], все-таки некоторые детали в различиях грамматических структур, например сближение женского рода с названиями неодушевленных предметов, можно объяснять подобным образом.[14]
       Наконец, идут поиски связи между типологией и историческим развитием языка и народа. Это вполне естественно. Подобно тому как в области материальной культуры можно найти факты различных ступеней развития, как в экономическом развитии обнаруживаются ступени развития экономических отношений, так и в типологических различиях стремятся обнаружить факты единого процесса развития.
       Самой известной в этом отношении стала попытка Н. Я. Марра и его школы. Предполагалось, что развитие языка представляет собой единый глоттогонический процесс и что отдельные стадии языка являются показателями того, как далеко язык и говорящий на нем коллектив зашли в своем развитии. Однако даже в пределах самой марровской школы не было единого мнения о том, как выглядит подобная шкала языковых формаций. При этом всегда наиболее важным ориентиром служила так называемая эргативная конструкция предложения (т. е. свободное отношение подлежащего к сказуемому в противовес прочной связи дополнения и сказуемого), соответствующая предполагаемой древней стадии. Действительно, можно назвать огромное количество языков примитивных народов, обладающих эргативной конструкцией, хотя существует немало столь же неразвитых народов, языки которых не знают этой конструкции и, напротив, ряд языков более развитых народов, которые пользуются данной конструкцией.
        Школа Марра отнюдь не была единственной, разделяющей представления подобного рода. Сходные концепции
[24]    
возникали в старой типологии и имеют место в настоящее время. Еще и теперь часто высказывается мнение, что аналитизм (изоляция) является доказательством большей развитости языка^[15]. Другие же ученые обращаются к языкам самых отсталых народов и отыскивают в них факты древнего состояния. Так, Р. Стопа[16] различает в Африке стадии кинетическо-тоническо-позиционную (бушмены), формально-тоническо-позиционную (ква), формально-позиционную (языки банту, хамитские). Однако при сравнении с другими языками подобная классификация оказывается несостоятельной: тоническим является также высококультурный китайский язык, нетоническими — эскимосский, чукотский и другие языки. По крайней мере большая часть подобных сопоставлений культуры и языка при сравнении с другими языками оказывается несостоятельной^[17]. Только в отношении некоторых особенностей можно констатировать более общую закономерность развития (отказ от кинетической речи с семантической функцией, переход от паратаксиса к гипотаксису). Поэтому следует считать необоснованными теорию «прогресса в языке» Есперсена, теорию «спиралеобразного развития языков» Габеленца и т. п., а также возможность связи определенного типа языка с ускоренным культурным[18] развитием, некогда предложенную мною.
       Нужно заметить, что все эти попытки пока еще себя не оправдали. Сходства и различия языковых явлений в большинстве случаев не удалось поставить в связь с явле-
[25]    
ниями иного порядка. Мы не утверждаем, что подобных связей вообще не существует, а констатируем только, что они пока неизвестны.

        4. Теперь мы можем приступить к рассмотрению отдельных трактовок типологии. Прежде всего типология начинается с классификации: языки в этом случае группируются в отдельные типы (§ 4). Другая концепция — характерологическая — отмечает существенные черты языков (§ 5). Третья концепция основывается на группировке отдельных явлений (§6). Четвертая — создает ступенчатую типологию (§ 7). Наконец, пятая — стремится установить отношения между отдельными явлениями (§ 8).
       Как было сказано, типология начинается с классификации: языки      как единицы распределяются на несколько групп, так называемых типов. Конкретные языки затем включаются в определенный тип. Гумбольдт, Штейнталь и Финк считали подобный подход само собой разумеющимся. Каждый конкретный язык подводился под определенный тип (например, латынь определялась как язык флективный), чем до известной степени предопределялась и вся его структура.
       Недостатком этого принципа являлось то, что он не предоставлял более конкретных сведений об отдельных языках, а кроме того, неясным оставалось и само количество языковых типов. В. Гумбольдт говорил о трех (о типе флективном, агглютинирующем, изолирующем), Штейнталь, Мистели и Финк — о восьми (подчиняющем, инкорпорирующем, включающем, изолирующем корни, изолирующем основы, флектирующем корни, флектирующем основы, флектирующем группы, например турецкий, гренландский, язык субия из группы банту, китайский, язык о. Самоа, арабский, греческий, грузинский). Э. Леви добавил к этим восьми типам еще девятый, флективно-изолирующий^[19]. Впрочем, он создал совершенно иную концепцию, о которой мы скажем ниже.
       Наряду с приведенной классификацией иногда говорят еще об одной классификации, а именно о классификации на языки синтетические (главным образом древние языки типа греческого, латинского, древнегерманских) и языки
[26]    
аналитические (по преимуществу языки романские и новогерманские). Эта классификация основана на одном показателе — на наличии или отсутствии словоизменения, поэтому о ней мы будем говорить ниже.
       Приведенный метод классификации даже у тех, кто его принимал, вызывал возражения по отдельным пунктам. Наиболее отчетливо это проявлялось при рассмотрении китайского языка, включение которого в круг «изолирующих» языков, поскольку он часто характеризовался как «аморфный», «бесформенный», должно было возбуждать недовольство синологов. Поэтому многие выступали за выделение китайского языка в совершенно отдельный тип, который, например, П. Мериджи именует «группирующим» (grouppant).[20]

        5. Рассуждения Финка о языковых типах были последним веским словом классифицирующей типологии. Дальнейшие исследователи ищут иные пути, да и сами рассуждения Финка подводят к ним. Уже Штейнталь стремился давать детальные характеристики отдельных языков, представляющих тот или иной тип, и нередко то же самое делает Финк. Тем самым Финк открывает путь к новому пониманию типологии, именно— к ее характерологической концепции. При таком понимании авторы стремятся сконцентрировать свое внимание на отдельном языке, выделить характерные особенности конкретного языка в сравнении с другими, выявить своеобразие изучаемого языка.
       Принципы указанной концепции заложены в самой типологии. При этом исследования по типологии смыкаются с другими работами, которые с типологией не связаны, игнорируют или отвергают ее. Этим и объясняется, что мы останавливаемся здесь лишь на немногих работах такого рода. Вообще таких работ, связанных с нашим обзором лишь внешне, огромное количество, ибо рассуждений подобного характера не может избежать ни одна монография о конкретном языке.
       В. Матезиус в 1928 г. отмечал слабые успехи типологии и выдвигал требование создать лингвистическую «характерологию» на базе работ, подобных «стилистикам» англий-
[27]    
ского и французского языков Штромайера и Аронштейна^[21]. К. Фосслер стремился отметить своеобразие французского языка и его развития на фоне французской культуры^[22]. В. Вартбург[23] отмечал особенности французского языка, отличающие его от других европейских языков (развитый вокализм, богатая префиксация, расположение наиболее важного элемента всегда на конце слога, слова, предложения, этимологическая изолированность слов по типу père : paternel, cheval: équestre).
       Наиболее значительным сторонником характерологического метода является Э. Леви. Он описывает отдельные языки таким образом, что стремится постичь специфическое, характерное для конкретного языка^[24]. Так, например, когда он характеризует русский язык, то приводит его фонетические (обилие шипящих и свистящих, а также наличие палатальных согласных) и морфологические (множество падежей, распространенные суффиксы и т. п.) особенности. Свои выводы он ставит в связь с лингвистической географией (устанавливает сходства, например, между русским и угро-финскими языками) или же дает общелингвистическую трактовку фактам.
       Рассматриваемый метод нашел последователей, объединившихся по преимуществу вокруг журнала «Lexis». Наиболее отчетливо он разработан у П. Гартманна^[25]. П. Гартманн исходит из праиндоевропейского состояния (по его мнению, это необходимый исходный пункт типологии), он констатирует его флективный характер и возвращается к конкретным индоевропейским языкам, с тем чтобы определить все особенности, которыми последние отличаются от неиндоевропейских языков. При этом ему приходится считаться с рядом работ, которые хотя и не имели типологической направленности, но определяли
[28]    
морфологический строй индоевропейских языков (Хирт, Бенвенист, Шпехт).
       Ясно, что характерологический метод может принести много ценного. Например, с его помощью можно выделить отдельные черты языка, резко отличающегося от других языков. Однако этот метод имеет один существенный недостаток: он не обладает прочной теоретической базой, которая позволила бы ему оценивать различные явления не в зависимости от их своеобразия, а в соответствии с их ролью в общей системе языка, оценивать их на основе точных и определенных критериев.

        6. Классификационный принцип, относящий языки как целое к определенному типу, изжил себя. Характерологический принцип был способен выделить особенности, специфические черты отдельных языков, но не способен определять точные факты. К этому стремятся работы иного типа, группирующие отдельные явления языка по определенным признакам.
       Прежде всего этот принцип стали применять в фонетике. А. Исаченко.[26] классифицировал славянские языки в зависимости от численности гласных и согласных. Он составил шкалу языков вокалических (из славянских языков к ним относится прежде всего сербохорватский) и консонантических (польский, русский). Его работа вызвала большой резонанс, так как путем несложного сопоставления проливала ясный свет на различия языков. Из нее исходит, точнее ею злоупотребляет, например, П. Ковалев, который стремится подчеркнуть отличительные черты между консонантным русским языком и якобы в сильной степени вокализующим украинским.[27] Рассуждения Исаченко дополнил И. Крамский[28], указав, что числовые данные, характеризующие использование фонем в тексте, резко отличаются от числовых данных, свидетельствующих о количестве фонем.
       Результаты работы Исаченко использует также польский лингвист Т. Милевский, стремящийся в своих исследованиях подчеркнуть не только частоту употребле-
[29]    
ния гласных и согласных, но и их качество.[29] Этот метод он применяет прежде всего к американским языкам, среди которых намечает троякий звуковой тип: восточный или «атлантический» с сильно развитым вокализмом и носовыми согласными в противовес бедной системе ртовых согласных, затем западный или «тихоокеанский» со слаборазвитым вокализмом, но с значительным развитием ртовых согласных, и, наконец, средний, в котором развиты как гласные, так и согласные.
       В противоположность этому Фёгелин[30] (С. F. Voegelin) классифицирует языки лишь в зависимости от того, как реализуются «линейные» (т. е. немаркированные) согласные и согласные с дополнительными элементами (маркированные), а также линейные гласные и гласные с дополнительными признаками. На основе этих положений Фёгелина Пирс[31] (J. С. Pierce) делит языки в зависимости от числа рядов на четыре типа — с одним рядом (р, t, к), двумя (р, t, к, b, d, g), тремя и четырьмя рядами.
       В грамматике наследие старой классифицирующей типологии отражается прежде всего в различении так называемых формообразующего анализа и синтеза. Этой проблемой, как мы видели, занимались лингвисты еще в XVII в. В новое время к этой проблеме обращаются часто, но речь обычно идет не о классификации языков, а о классификации явлений. Отмечается, как то или иное явление реализуется в конкретных языках (французском, английском, русском и др.) ^[32].
       Так, А. Исаченко[33] прежде всего на славянском материале попытался установить различие языков невер-  
[30]    
бальных с развитым склонением и ослабленным спряжением (русский, а также некоторые другие славянские языки) и языков вербальных (романские и германские языки, болгарский).
       Синтаксической типологией занимается Т. Милевский.[34] Он различает языки с предложениями концентрическими (глагол своей формой выражает отношение к нему членов предложения — по типу наших видело лань и дитя видела лань) и языки с предложениями эксцентрическими. Эксцентрическое предложение имеет разное строение: позиционное (с грамматикализованным порядком слов), падежное (подлежащее, дополнение и т. п. выражаются падежными формами) или цикличное (окончание первого слова указывает на синтаксическую роль последующего слова). Иные синтаксические отличия стремится установить Базелль (С. Е. Bazell)[35]. Он полагает, что в языках проявляются два основных типа синтаксических отношений — естественный (overt, например отношение последовательности или отношение базы и ядра высказывания) и функциональный. К этому последнему, необязательному, типу относится субординация (подчинение) и детерминация. Некоторые языки, согласно автору, используют преимущественно субординацию, например турецкий язык, обладающий правилом, гласящим, что главное слово следует после подчиненного слова (предикат после субъекта), и располагающий не префиксами, а лишь суффиксами (суффиксом снабжается вся субординированная синтагма). Другие языки, например языки банту, используют по преимуществу детерминацию, т. е. детерминирующий член стоит после детерминируемого, а поскольку при детерминации члены синтагмы соединяются более свободно, то допускается как суффиксация, так и префиксация.
       Типологию словообразования разрабатывал В. Матезиус[36]. По его мнению, в языке существует два типа
[31]    
наименования: изолирующий, или немотивированный (не имеющий ясной этимологии: англ, veal, чеш. okřín), и описательный, или включающий (этимологически связанный с другими словами: нем. Kalbsfleisch, чеш. telecí).

        7. Как мы отметили выше, изучение конкретных явлений в типологии приводит к более точным результатам. Именно при изучении конкретных явлений мы ближе всего подходим к количественной характеристике отдельных различий. Мы видели, что некоторые различия были установлены чисто качественно, в других случаях начинали о установления количественных отношений (например, установление численности согласных в инвентаре языка или в тексте), причем качественный момент (к примеру, перевес гласных или согласных) сохраняет еще господствующее положение.
       Иной подход наблюдается, однако, в работах, где отчетливо преобладает количественный момент, независимо от того, изучается ли язык в целом или же только отдельные элементы языка. В попытках создать типологию подобного характера лингвистика не одинока. И в других науках, особенно в психологии, наблюдаются сходные тенденции. Логика оказывает им помощь в стремлении заменить старую классификационную типологию типологией новой, типологией меры.[37]
       Этот принцип обходится иногда приблизительными данными, иногда стремится к статистической определенности.
       Первый подход отчетливо проведен у Э. Сепира. В своей книге[38] он подвергает критике старую классификацию и приводит новую, многоступенчатую. Самым важным критерием для него является, с одной стороны, степень синтеза, т. е. соединения элементов в слова, а с другой стороны — техника этого синтеза, т. е. тесное или свободное соединение элементов в слове. В соответствии с первым критерием можно различать сочетания аналитические (известные из французского, английского и других языков), синтетические (существующие в латинском, греческом и языках банту) и полисинтетические (представленные в некоторых американских языках). В соответст-
[32]    
вии со вторым критерием Сепир различает сочетания изолирующие (элементы по отношению друг к другу вполне самостоятельны, например в китайском), агглютинирующие (или нанизывающие), где связь прочнее, фузионные (очень прочные связи, соответствующие примерно нашей «флексии»), символические (что соответствует нашему термину «внутренняя флексия»). С этим связано также деление, согласно которому в языках реализуются основные языковые элементы (предметы, действия, качества), деривационные элементы, конкретно-реляционные и чисто реляционные элементы. В некоторых языках наряду с основными реализуются прежде всего чисто реляционные элементы (китайский, эве), в других —чисто реляционные и деривационные элементы (турецкий, полинезийские языки), в третьих — конкретно-реляционные (языки банту, французский), наконец, в четвертых—деривационные и конкретно-реляционные элементы (английский, латынь, семитские языки). На основе этого возникает сложная шкала, в которой факты все время дополняются пояснительными замечаниями (типа mildly, strongly, tinge, weakly и т. п.).
       На первый взгляд может показаться, что данный метод вносит в исследование хаос и произвол, однако такое впечатление обманчиво. Это попытка выразить многообразное богатство языков в виде лесенки, в которой с каждой ступенькой связана другая, находящаяся выше или ниже. Возможно, что при характеристике отдельных языков автор ошибается. Однако ясно, что он указывает выход из тупика старой классификационной типологии. Именно этот труд Сепира получил наибольший отклик в лингвистической науке новейшего периода.
       Последующие работы стремятся оперировать точными числами. Благодаря этому они смыкаются с теми исследованиями, которые пытаются применить количественный подход к языку («квантитативная лингвистика»), что имеет место, например, в работах М. Коэна, а у нас (в Чехословакии) в работах Б. Трнки.
       Типологию отношений фонетики и словаря в общих чертах представил П. Мензерат.[39] Он устанавливает коли-
[33]    
чество слогов в словах, количество звуков в слове, числовое соотношение гласных и согласных и взаимозависимость указанных данных. Он исходит, например, из того, что немецкий язык содержит больше всего двусложных слов с 8 и 9 звуками, что немецкий в односложных словах чаще всего имеет a, i, английский — i, е, французский — i, в, а; что итальянский в односложных словах отдает предпочтение группам ta (t — согласный, а — гласный), tta, tat, испанский — группам tat, ta, ttat, сербохорватский — группам tat, ttat, немецкий — группам at, tatt и т. д. Эта концепция отвечает также интересам лингвистической школы, которая пытается «архивизировать» изучение языков, т. е. составить опись языковых особенностей.[40] Создать систематическую морфологическую типологию с числовыми данными пытался Гринберг.[41]

        8. Наконец, последняя концепция типологии (о ней также следует сказать) рассматривает язык как целое, в котором отдельные черты взаимозависимы.
       Первой предпосылкой и исходным моментом такого взгляда является тот факт, что в отдельных языках сосуществует несколько типов, причем нас не интересует, каким путем эти типы установлены. Это положение, которого придерживаются советские лингвисты.[42]
       Второй предпосылкой указанной типологической концепции является общая тенденция современной лингвистики к созданию новой грамматики, согласно которой язык понимается как система. Для типологии также важно понимание языка как системы.[43]
       Основные вопросы, которые интересуют нас при этом, следующие: какие элементы могут выступать в определенном языке, а какие не могут? Какие элементы обязательно
[34]    
сосуществуют? Какой элемент с необходимостью вызывает появление другого и какие элементы не связаны подобным образом? Какие элементы вызывают отсутствие других?[44]
       С учетом данной точки зрения написаны мои прежние работы, касающиеся типологии.[45] Я старался показать в них, что отдельные явления языка (морфологические, синтаксические, фонетико-комбинаторные, словообразовательные) находятся во взаимной связи, причем их соседство может быть положительным или отрицательным. Сумма свободно сосуществующих явлений называется типом. Подобных типов, по нашему мнению, существует пять: флективный, интрофлективный, агглютинативный, изолирующий, полисинтетический. В конкретном языке различные типы реализуются одновременно.
       Подобная точка зрения делает также возможной систематическую историческую работу. Только лишь при допущении зависимости явлений можно объяснять зависимость изменений. Если отвергается зависимость изменений, то нельзя и развитие понимать иначе, как беспорядочное нагромождение явлений. В своей работе о развитии чешского склонения[46] я стремился показать укрепление флективного типа в славянских языках, и особенно в чешском, где это укрепление (речь идет о склонении) продолжалось вплоть до XIV в., после чего наступило отклонение от флективного типа. Отходу славянских языков от флективного типа — или к типу агглютинирующему, или к типу изолирующему — посвящает свое исследование И. Леков[47]. Что подобный факт действительно имеет место, указывают в своих работах также В. В. Виноградов и К. Горалек[48].
       Новые импульсы получила в типологии историческая точка зрения в связи с введением понятия «внутренних
[35]    
законов развития языка». Так, появилось убеждение, что основным законом развития болгарского языка является тенденция к аналитизму ^[49]. Однако проблема не столь проста. В болгарском языке, так же как и в других славянских языках, осуществляются разные тенденции. Ясно, что типологическая точка зрения будет способствовать пониманию основных тенденций развития соответствующего языка.

        9. Ныне, когда вновь оживился интерес к типологическому исследованию языков как на Западе, так и в Советском Союзе, следует подчеркнуть, что типология нуждается прежде всего в кропотливой теоретической и описательной работе. Нельзя сохранять старый, непродуманный принцип схематической классификации целых языков. В последующих трудах нужно положительно оценивать заботливое и точное исследование отдельных явлений, особенно с количественной стороны. Обогащенные подобными эмпирическими наблюдениями, мы можем изучать связи явлений и с большей уверенностью устанавливать тенденции развития. На базе установленных связей разовьется изучение конкретных особенностей отдельных языков, а также, возможно, удастся установить связь явлений языкового изоморфизма или алломорфизма с внеязыковыми явлениями.