«Вопросы методики сравнительно-исторического изучения индоевропейских языков», М., 1956, 322  стр. Академия наук СССР, Институт языкознания. Составители: В. И. Абаев, Б. В. Горнунг, М. М. Гуxмaн,  П. С. Кузнецов. Ответственные pедакторы: А. В. Десницкая и Б. А. Серебренников.
                           После лингвистической дискуссии 1950 г. многие советские лингвисты, сформировавшиеся при господстве «нового учения о языке», осознали необходимость не только понять сущность сравнительно-исторического метода, но и овладеть техникой его применения. В хорошей книге о сравнительно-историческомметоде, которая дала бы образцы техники его применения, нуждается лингвист любой специальности: тюрколог так же, как и индоевропеист, грамматист в той же степени, как и лексиколог. Благородную задачу помочь им в этом деле взял на себя коллектив ученых Института языкознания АН СССР старшего поколения, составивший названную книгу. Естественно, что она была составлена прежде всего на материале индоевропейских языков, где сравнительно-исторический метод применяется дольше всего и дает пока лучшие результаты.
        Вот что говорится о задачах рецензируемой книги в предисловии (стр. 3): «Авторы стремились оказать посильную помощь аспирантам и молодым преподавателям в ознакомлении с наиболее бесспорными достижениями компаративистики, при этом только в применении к индоевропейской языковой семье. Это первая после дискуссии 1950  г. попытка дать общедоступное систематическое изложение:
        а) итогов теоретического обсуждения проблемы сравнительно-исторического метода в советской научной печати за последние годы;
        б) сущности приемов сравнительно-исторического анализа в области фонетики, словоизменения, морфологической структуры слова и этимологических изысканий на материале индоевропейских языков.
        Авторы воздержались от попытки дать такое же систематическое изложение итогов в области сравнительно-исторического синтаксиса и сравнительно-исторической лексикологии. Принципы исследований в этих областях еще слишком шатки, чтобы можно было сделать какие-либо бесспорные выводы. Здесь еще нужно продолжать дискуссионную разработку основных положении».
        Книга состоит из шести глав. Глава I «Задачи и содержание сравнительно-исторических исследований» и глава II «Сравнительно-исторический метод как система исследовательских приемьв изучения родственных языков» принадлежат М. М. Гухман с участием в восьми параграфах из общего
[111]  
числа двадцати восьми — Б. В. Горнунга, Р. И. Аванесова и Б. А. Серебренникова. Эти две главы призваны подвести итоги дискуссии о сравнительно-историческом методе. Если нет сомнений в том, что итоги этой дискуссии сами по себе поучительны и безусловно подлежат учету в книге, то нельзя сказать, что их отдельное изложение именно в данной книге вполне уместно. Из-за этого получается множество повторений.
        Глава III «Приемы сравнительно-исторического изучения фонетической системы» (стр. 87-154) написана П. С. Кузнецовым. К ней прилагается статья Б. В. Горнунга «Ларингальная гипотеза» (стр. 155-158),  которая является развернутой аннотацией к IV главе раздела «Литература» (стр. 316-319).
        Глава IV  «Изучение морфологической структуры слова» принадлежит Б. В. Горнунгу (стр. 159-208).
        Глава V  «Приемы сравнительно-исторического изучения системы словоизменения» (стр. 209-285)  написана М. М. Гухман. Нам кажется, что от разделения морфологии на две главы книга проигрывает в единстве построения и от этого увеличивается число повторений. Если все же разделения на две главы трудно было избежать, то тогда последовательнее было бы выделить главу о формообразовании в соответствии с взглядами Б. В. Горнунга, которые он столь категорически отстаивает в параграфе 2 главы IV (стр. 165-167).
        Лексикология представлена главой VI «О принципах этимологического исследования» (стр. 286-307), написанной В. И. Абаевым.
        Структура глав была бы прозрачнее, если бы в книге было оглавление по параграфам. Каждая глава делится на параграфы с особой нумерацией. Всего таких параграфов в книге 79. Они очень различного размера — от 1/2 страницы (§ 6 главы II, стр. 21-22) до 13 страниц (§ 5 главы IV, стр. 184-197) и не всегда представляют собой единицы одного и того же порядка.
        Множество вопросов, затрагиваемых в книге, трудно рассмотреть в равной степени. Мы коснемся лишь тех из них, которые определяют, по нашему мнению, научное лицо издания, и дадим оценку ее редакционной стороны, которая имеет решающее значение, в особенности в книге учебной или предназначенной для самообразования.
        Главы I и II посвящены одной и той же теме и постоянно повторяются. Параграфы 1-6,  а также 8  (стр. 5-22, 26-29)  касаются вопросов общего языкознания, но написаны настолько элементарно, общо и голословно, что трудно оправдать их наличие в составе книги, претендующей на звание пособия «повышенного типа» (см. предисловие).
        В параграфе 6 главы имеется досадное недоразумение. Параграф начинается: «В марксистском языкознании родство языков является понятием чисто лингвистическим. Оно не всегда (разрядка моя. - В. С.) предполагает этническую общность народов, говорящих в настоящее время на данных языках» (стр. 21). К сожалению, сейчас же за этими правильными положениями следует ошибочное «заключение»: «Следовательно, родство языков не соотнесено с понятием не только расовой, но и этнической общности». Это серьезная ошибка: «не всегда» не значит — никогда, а говорить о несоотнесенности родства языков и этнической общности можно было бы лишь в том случае, если бы вообще не существовало никакой связи между языком и народностью. На самом деле такая связь тем сильнее, чем дальше вглубь веков, но и в настоящее время ее наличие гораздо чаще, чем ее отсутствие. В силу исторических причин в некоторых случаях связь между языком и соответствующей народностью разрывается, и один язык становится языком многих народностей
[112]  
составивших одну или несколько наций, например английский язык у шотландцев, части ирландцев и в США, где он обслуживает в частности негров, которые на своей исконной родине говорили на разных африканских языках. Но если исчезли языки отдельных народностей в процессе образования единых наций и государств, то при обслуживании одним национальным языком ряда народностей у одной из них в каждой нации обычно остается ее историческая связь с языком.
        Параграфы 9-15  главы 1  и 5-13  главы II  посвящены критике устранимых недостатков сравнительно-исторического метода и средствам их устранения. Разница в том, что глава II конкретнее: в ней приведено значительно больше примеров.
        Специально разбору недостатков сравнительно-исторического метода посвящены параграфы 6-13 главы II (стр. 67-85). Из них параграф 6 посвящен характеру использования более известных научно-исследовательских приемов (стр.67-73), а последующие — таким приемам, которыми следует пополнить метод для его усовершенствования, например внутренней реконструкции, сопоставлению истории родственных языков и т. д. Следователо ожидать, что в числе недостатков сравнительно-исторического метода книга назовет также недооценку компаративистами семасиологической базы сравнений. Вот, например, высказывание Л. И. Булаховского: «Сравнительно-исторический метод имеет, как известно, ряд недостатков, главным образом в семасиологии — области значений»[1]. На этот же недостаток, но не в негативной, а в позитивной формулировке указывал А. И. Смирницкий: «... Строго-научная разработка семасиологии является одним из важнейших условий усовершенствований этого метода»[2]. Тот же автор еще в 1952 г. писал: « ... анализ семантического отношения между сравниваемыми разноязычными словами нередко носит более или менее кустарный характер, часто основывается на "здравом смысле" и на случайно подобранных параллелях. Между тем семасиологическая объяснимость наблюдаемых соотношений между значениями сопоставляемых разноязычных слов должна быть признана важным принципом по существу аналогичным принципу фонетической объяснимости устанавливаемых звуковых соответствий ... »[3]. Один из составителей рецензируемой книги, Б. В. Горнунг, в той же книге журнала, в которой помещена и цитированная статья А. И. Смирницкого, писал, что одним из главных недостатков сравнительно-исторического изучения не только лексики, но и грамматики является «произвольность сопоставлений слов с удовлетворяющим требованиям сравнительно-исторической фонетики звуковым составом, но без достаточного учета расхождений в значении ... »[4].
        В первых двух общих главах книги семасиологический фактор оказался вообще вне поля зрения. О нем не упоминается ни в числе приемов реконструкции «праязыковых» форм в большинстве сравнительно-исторических исследований (пять пунктов на стр. 58-59), ни в числе недостатков в характере использования известных приемов сравнительно-исторического метода (стр. 68-73), ни, наконец, в числе приемов, рекомендуемых для
[113]  
усовершенствования сравнительно-исторического метода, в частности приемов, необходимых при реконструкции языка-основы (стр. 85).
        Недооценка семасиологического момента сказалась в том, что семасиологическая аргументация применяется из шести глав книги только в шестой, посвященной этимологическим исследованиям и занимающей менее 15 %  книги.
        Признание необходимости семасиологической обоснованности примеров проскальзывает в главе III:  «Для того чтобы не осложнять дела исследованием изменений значения сравниваемых морфем, возьмем для сравнения единицы, тождественные по своему значению» (стр. 88). Но этого обещания автор не смог выполнить. На следующей же странице без всякого семасиологического комментария сравниваются слова с такими нетождественными значениями, как «мерить», «мудрость» (стр. 89, дважды).
        Вообще же глава. III даст читателю гораздо больше для изучения отдельных приемов сравнительно-исторического метода, чем главы IV и V. Происходит это не только вследствие большей разработанности фонетики, но и вследствие лучшего изложения. Ряд приемов, распространяющихся и на фонетику и на морфологию, освещается в книге удовлетворительно только с фонетической стороны. Хорошо в третьей главе освещен, например, вопрос об относительной хронологии возникновения отдельных моментов фонетической системы индоевропейских языков. П. С. Кузнецов рассматривает этот вопрос на примере оценки древности древнеиндийского а по сравнению с тремя гласными а, о и е в других индоевропейских языках. Если правильно предположение, что и в индоевропейском языке-основе был также один гласный типа а, а три гласных в других индоевропейских языках произошли вследствие его расщепления, то последнее могло случитьсяᶾ лишь в результате уподобления этого а соседним звукам. Подобная ассимиляция действительно засвидетельствована, например, в авестийском языке, в котором унаследованный им из общеиранского языка гласный а дал после губных и перед u следующего слога о, перед носовыми и после j, ʧ, dᶾ — i и т. д. Но относительно индоевропейского языка-основы подобное предположение о расщеплении единого звука на три не подтверждается показаниями других индоевропейских языков, кроме древнеиндийского, так как их соответствия древнеиндийскому а явно не зависят от какой-либо позиции. С другой стороны, в древнеиндийском наблюдаются слоги ʧa  и dᶾа как раз в тех случаях, когда в других европейских языках им соответствуют ke, ge.  Это наводит на мысль, что древнеиндийские ʧa  и dᶾа тоже произошли из исконных ke, ge вследствие палатализации, как это наблюдается во многих языках.
        Оба наблюдения подтверждают предположение о большей древности и наличии в индоевропейском языке-основе трех гласных - а, о, е, которые в эпоху древнеиндийского языка, засвидетельствованную памятниками, совпали в едином а (стр. 96-98).
        Из параграфа 7  главы III (стр. 111-114)  читатель на материале славянских задненёбных может получить представление о приеме внутренней реконструкции, т. е. восстановлении более древнего состояния какой-либо части системы определенного языка на основании данных этого же языка.
        В первой части главы IV рассматриваются вопросы общего языкознания, связанные со сравнительно-историческим исследованием, а вторая дает обзор теории индоевропейского корня. Все эти полезные сами по себе сведения не знакомят читателя непосредственно с конкретными историческими приемами. К тому же изложение главы IV  переполнено экскурсами, библиографическими перечнями и огульными голословными оценками деятельности крупнейших лингвистов, к тому же крайне конспективными.
[114]            
        Автор главы IV неоднократно касается семасиологии в теоретическом плане, но не всегда уместно и не всегда доводя до конца свою мысль. Например: «А. А. Белецкий приводит прекрасный пример того, как "народная этимология", отразившаяся в орфографии слова (и, следовательно, отражающая связи, существующие в современной системе языка), способна затемнить происхождение слова: новогреческий глагол ξαίρω 'знаю' (читается: ксéро) на самом деле происходит от аориста в перфективном значении ἐξεῦρον (от ἐξεῦρίσκω 'изображать', 'выдумывать')»  (стр. 180).  Неясно, в чем заключается сходство в орфографии, потому что неизвестно, в чем состоит народная этимология, не приведена аргументация в пользу приведенной этимологии. К тому же в результате опечатки дан неверный перевод последнего примера; следует —'изобретать'.
        Да и вообще «народная этимология» по существу не относится к тематике главы IV. Зато вопросы, имеющие к главе непосредственное отношение, такие, как опрощение, переразложение, деэтимологизация (стр. 178-179), только называются с отсылками к литературе, а не излагаются. При этом почему-то в главе IV по вопросу о переразложении дается ссылка на книгу, выпущенную в Париже в 1910 г. (примечание на стр. 179), которую так трудно достать, тогда как этот вопрос разбирается в распространенной книге В. А. Богородицкого[5], а сам термин введен в науку И. А. Бодуэном де Куртене в 1876 г.
        При изложении отдельных примеров сравнительно-исторического языкознания в главе V в лучшем случае перечисляются отдельные приемы, а иногда просто даются ссылки на работы отдельных ученых, как обстоит дело, например, с вопросом о внутренней реконструкции исходного значения словоизменительной формы (§ 15,  особенно стр. 267).
        Автор не только считает возможным пользоваться этимологиями без всякого их обоснования как фонетического, так и семасиологического, но к тому же часто дает примеры с опечатками и ошибками. Например, на стр. 262  греч. μητίομαι (в тексте через ε  вместо η),  переводимое 'выдумываю', сравнивается с латинским metior (почему-то без перевода), но этот латинский глагол значит 'меряю'; вероятно, имеется в виду mеntior 'лгу'. Какой бы из этих двух латинских глаголов ни имелся в виду, требовалось дать семасиологический, а в случае mentior и фонетический комментарий. К сожалению, в этой главе, как и во всей книге, почти нигде не применяется членение слов на морфемы, которое так облегчает анализ форм.
        Глава VI посвящена принципам этимологических исследований. Несмотря на то что эта глава самая короткая во всей книге и занимает всего 22 страницы, она оказывается достаточной, чтобы доказать вопреки утверждению предисловия, что принципы исследования в области сравнительно-исторической лексикологии вовсе не так шатки. Нельзя не видеть среди них бесспорных положений. Глава начинается с указания на то, что сравнительно-исторический метод в языкознании возник и развивался на базе интенсивных этимологических изысканий. Далее дается определение этимологии.
        В параграфе 2 разъясняется различие между этимологическим и историческим словарем и рассказывается о попытках соединить оба вида словарей в один. Слишком маленький параграф 3  без всяких примеров гoворит о тесной связи этимологических изысканий с историей языка и историей народа. Впрочем, по части первой связи убедительные примеры дают предыдущие главы, а связь языка с историей иллюстрируется в параграфе 10. В параграфе 4 убедительно — хотя только на примерах происхож-
[115]  
дения слов, выражающих абстрактные понятия, от слов, выражающих конкретные понятия, — показана связь истории слов с историей мышления. При этом, к сожалению, не подчеркивается, что эта связь опосредствована историей значений, закономерности которой изучает семасиология. Параграф 5 формулирует требование не выходить при этимологических исследованиях за рамки родственных языков, а в параграфе 6 дается уточнение этому требованию введением понятий о заимствованныx словах и субстрате в противоположность оригинальным словам. В параграфе 7  рассматриваются три критерия генетической связи сравниваемых слов из родственных языков: фонетический, морфологический и семантический. Морфологический критерий толкуется несколько односторонне: приводя интересные примеры о соответствии в сравниваемых словах как основ, так и словообразовательных формантов, автор не упоминает о том, что число слов, где и основа и форманты могли бы сопоставляться одновременно, очень незначительно и совершенно недостаточно для целей этимологии. Безусловным требованием является другое: при сравнении двух родственных морфем остальные морфемы тех же слов, пусть и не общего происхождения, должны быть выделены морфологическим анализом, который соответствовал бы требованиям системы каждого языка соответствующего исторического периода. В параграфе 8 говорится о трудностях этимологической работы, связанных с видимым нарушением фонетических закономерностей, и о скептицизме в отношении этимологий, ставшим кое-где признаком хорошего тона. Ответим на риторически заданный автором вопрос о закономерности в наречении «медведя» у славян «медоедом», а у германцев «бурым» и т. д. Здесь два рода закономерностей. Одна заключается в замене старого общего названия, подпавшего под табу. Другого рода закономерность проявилась у каждого народа при выборе нового названия; он пошел у разных народов по разным путям. Что закономерность здесь надо искать в других названиях животных у соответствующего народа, показывают такие названия разновидностей медведя в русском языке как «овсяник», «стервятник», а может быть, и «муравейник». Эти названия связаны с тем, что животное ест. Здесь уместно сказать, что в отдельном языке, в группе родственных языков, во всех языках мира не бывает так, чтобы какой-либо принцип называния, если он действительно существует, а не привнесен исследователем, не повторялся бы, а был применен лишь однажды. На этом основан старый прием, используемый всеми этимологистами, но до сих пор не получивший общепризнанного теоретического осмысления —изосемантические ряды[6]. В параграфах 9 и 10 говорится о том, что трудности этимологических исследований преодолеваются хорошим знанием реалий, и приведен ряд убедительных примеров, иллюстрирующих важность знания реалий для установления истории слова.
        Разобранная глава, — а вернее, статья, так как ее связь с другими главами заключается лишь в том, что она помещена в одной книге с ними, — в определенной мере смягчает ошибочные установки авторов в отношении лексикологии. Эту главу можно считать одной из лучших.
        Переходим к оценке изложения и научного аппарата книги. А. Мейе следующим образом характеризует «техническое затруднение» при чтении сравнительной грамматики: «В разбираемых формах нужно всегда иметь в виду только ту сторону, о которой идет речь, не обращая внимания на все
[116]  
другие многочисленные вопросы, могущие возникнуть по поводу этих же форм»[7].
        Систематическое изложение предмета позволяет читателю найти ответы на эти возникающие у него вопросы в других местах той же книги. При этом необязателен всесторонний анализ каждого примера и каждого сопоставления, важно только, чтобы соответствующий материал для такого анализа был в книге вообще.
        По-другому обстоит дело в отношении примеров и сопоставлений в методике сравнительно-исторического изучения. Здесь не могут быть изложены сколько-нибудь систематически и полно результаты исследования, но не в меньшей степени весь сопоставляемый материал должен быть доказательным, т. е. всесторонне обоснованным.
        Очевидно, что для доказательности изложения приводимые примеры должны разбираться во всем их составе. Это означает, что количество примеров должно быть строго ограничено и что в разных частях книги должны рассматриваться с разных точек зрения преимущественно одни и те же примеры. Следовательно, не только для читателей, но и для составителей книги необходимы указатели, в которых были бы указаны все места, где приведен тот или другой пример. Такого указателя составители не дали, отчего очень пострадало и качество их собственной работы и доступность книги для читателя, который не верит на слово, а требует доказательств. Примеры в книге повторяются очень часто, но нередко это простое повторение без всякого разделения труда.
        Неполная аргументация, например: пренебрежение консонантизмом, когда разбирается вокализм[8], пренебрежение морфологическим анализом при фонетических сопоставлениях[9], пренебрежение семасиологической аргументацией во всех главах, кроме VI, —  таковы методические недостатки книги в целом. Кроме того, поверхностное изложение предмета в главах IV и V не может удовлетворить ни читателя, незнакомого с языками, которых касаются примеры, ни читателя, знакомого с ними. В этих же главах замечается тенденция заменить изложение библиографическим перечнем.
        Претендуя на общедоступность изложения, авторы, однако, не только не дают указаний относительно транскрипции или орфографических написаний по каждому из более чем двадцати привлекаемых языков, но ничего не говорят и о своих установках по этому вопросу.
        Очень часто в главах IV и V примеры вовсе не сопровождаются переводами. Составители, не принимая желаемого за действительное, обязаны считаться также с тем, что далеко не вся справочная литература в одинаковой мере доступна читателю. Отсюда, если примеры, приводимые в книге, отсутствуют в общераспространенных словарях, следовало бы указать, к какому периоду они относятся и в каких памятниках встречаются.
        При оценке реконструированных форм авторы часто забывают, что их аргументация может дойти до читателя только в том случае, если эти формы будут сопоставлены с рядом схожих и аналогичных по употреблению форм,
[117]  
известных ему из памятников, а не с одной из таких форм. На стр. 222 (глава V) говорится, что вторичный показатель 3-го лица множественного числа -nt, -ont, -ent не сохранился в таком виде ни в одном из индоевропейских языков. Прежде всего возбуждает сомнение классический латинский язык, где окончание -nt есть. Эрну находит, что в нем отразились и первичное -nti и вторичное –nt[10]. Можно с этим не соглашаться и считать, что это просто остаток первичного окончания, но не привести никакого объяснения наличию именно -nt, созвучного вторичному индоевропейскому окончанию, — недопустимо. Следующее объяснение также недостаточно: «В старославянском конечное о+n в закрытом слоге давало õ, а t в исходе слова отпадало, поэтому закономерным вариантом интересующего нас окончания было [-õ],  ср. [падõ]».  Следовало сказать, что окончание [-õ] — это окончание аориста и имперфекта, а в настоящем времени 3-го лица множественного числа были окончания -õt, -ẽt, которые возводятся к первичному окончанию.
        Вторичных окончаний 3-го лица множественного числа автор главы V коснулся в связи с реконструкцией формы, исходной для ряда родственных языков, когда она не представлена в своем первоначальном виде ни в одном из этих языков. Если для данной задачи обязателен именно приведенный пример, то необходимо было остановиться на вопросе о первичных и вторичных окончаниях. Конечно, это уместнее сделать, например, в параграфе 12 главы V, где говорится о необходимости историзма при изучении словоизменительной системы языка-основы, а в данном месте сделать ссылку.
        К книге приложен указатель имен авторов (стр. 320-322).  Но в него, к сожалению, не входят имена, фигурирующие в списке литературы (стр. 308-319). Список литературы снабжен примечанием, из которого следует, что в него включены труды, упомянутые в книге, а также труды тех авторов (с конца XIX  в.), взгляды которых излагаются без ссылок на их отдельные работы. К сожалению, многие труды, упомянутые в книге, в список не вошли: таковы, например, словари Фикка и Локоча, работы Винокура, работа Вл. Георгиева, цитированная на стр. 181, и др., хотя они и относятся к концу XIX и ХХ вв. В разделе «Литература на русском языке» совершенно неправомерно отсутствуют переводные книги, за исключением К. Маркса, Ф. Энгельса, В. И. Георгиева, а издания переводов иностранной литературы на русском языке даются рядом с названиями оригиналов в разделе «Литература на иностранных языках». В этом разделе названы всего две работы русских ученых и пропущена, например, работа Бодуэна де Куртене о чередованиях, хотя она вышла в 1893 г. на польском, а в 1895 г. на немецком языке. В разделе «Основные этимологические словари» непростительно пропущены и словарь А. Г. Преображенского и словарь М. Фасмера[11]. Последний раздел списка посвящен работам по ларингальной теории. Его следовало пополнить двумя рецензиями на работу Э. Бенвениста «Индоевропейское именное словообразование» (М., 1955), принадлежащими одна —  Ж. В андриесу, а другая —  А. В. Десницкой.
        Пренебрежение к семасиологии сказалось и на списке литературы. Единственная книга по этому вопросу, попавшая в список, — известный очерк Бреаля[12], дана в старом издании и без подзаголовка, а соответствующие труды М. М. Покровского[13] как на русском, так и на других языках оказались пропущенными.
[118]            
В настоящем своем виде книга может что-либо доказать читателю, не прошедшему компаративистской школы, только в том случае, если он ее будет читать, имея под рукой этимологические словари, грамматики около двадцати языков, примеры из которых даются в книге, и многие другие книги. Эти условия для чтения могут предоставить и в Москве всего две-три библиотеки.
        Авторский, редакторский и издательский коллектив может и должен исправить многие недоделки рецензируемой книги, выпустив к ней приложение, которое, по нашему мнению, должно содержать: 1)  сведения о языках, графике, орфографии, транскрипции приводимых в книге примеров, а также и о применяемых условных обозначениях, которые по главам не всегда совпадают; 2) указатель примеров с приведением всех историко-этимологических сведений об их фонетическом и морфологическом составе, значений и семасиологического обоснования сопоставлений; 3) исправление ошибок и опечаток (последних в книге гораздо больше, чем указывает приложенный к ней список); 4) добавления, в частности библиографические (от утверждения книги Институтом языкознания до выхода ее в свет прошло почти два года); 5) подробное оглавление по параграфам. Издание приложения поможет пользоваться книгой действительно тому, кто в ней нуждается, — в первую очередь не прошедшим компаративистской школы лингвистам разных специальностей, — и поможет авторам подготовить новое издание.