Потебня — имя огромного значения как в области лингвистики, так и в области теории литературы. Новые течения в обеих областях не обходят его, а или отправляются от него или так или иначе определяют свое к нему отношение. Поэтому — с одной стороны, очень своевременным было бы популярное изложение системы Потебни и отчетливый итог сделанного им в практической разработке лингвистики и теории литературы,— а с другой стороны, доказывать и утверждать его и без того бесспорное значение представляется лишним.
Автор же пошел как раз вторым путем. Его цель — «дать почувствовать огромную духовную индивидуальность Потебни» (стр. 6). При этом гениальность Потебни доказывается странными средствами: для этого вовсе, напр., не требуется доказывать сходство Потебни с Марксом (стр. 64—65), а также вовсе не нужно утверждать, что Потебня был гениальным поэтом. Иначе никак невозможно объяснить сличение перевода Потебни из «Одиссеи» с переводом Жуковского, полный разгром стиля Жуковского и сопоставление Потебни с Гомером (стр. 55—60). Кстати, приведенные гекзаметры Потебни никак в этом не убеждают. А ведь тогда как изложению всех основных идей Потебни отведено всего 25 страниц,— утверждению Потебни как поэта отведено 5.
Естественно, что основы учения Потебни изложены слишком обще, не связаны с конкретными его исследованиями, не освещены примерами. И даже в этих общих рамках изложение не полно. Так, не освещено и не названо понятие «внутренней формы» — основное для литературной теории Потебни.
Потебня Райнова — прежде всего философ, только затем уже лингвист и в микроскопической мере — теоретик литературы.
В результате нельзя сказать, чтобы читатель получил достаточно отчетливое представление о конкретной научной работе Потебни.
В библиографическом плане получилось нечто очень напоминающее павленковские биографии «великих людей», икона, опирающаяся одним концом на Маркса, другим на Гомера.