[35]
Для характеристики классовой борьбы, происходящей на научном фронте Белоруссии, необходимо выяснить общее положение в настоящее время.
Белоруссия, бывшая одной из наиболее угнетенных окраин Российской Империи, превратилась при советской власти в Республику, представляющую собой образец содружества национальностей.
Что представляла собою Белоруссия до революции? Это была окраина с жалкой, карликовой, по преимуществу лесопромышленной и винокуренной промышленностью, при хищническом, безудержно-эксплоататорском разграблении основной хозяйственной базы страны — лесного сырья, при примитивном ремесленного типа кустарничестве, с земельной площадью почти на поло-
[36]
вину — 47,3% — принадлежащей помещикам, духовенству и кулакам, сжесточайшей аграрной перенаселенностью, вызвавшей переселенческий поток из Белоруссии в Сибирь и эмигрантский поток из Белоруссии в Америку.
Вот наиболее типичные черты, характеризующие хозяйства дореволюционной Белоруссии.
В культурном отношении Белоруссия, бывший «Северо-Западный край», характеризовалась полным отсутствием каких-либо высших учебных заведений и научных учреждений, ничтожным количеством средних школ, 80%-ной безграмотностью населения и усиленной русификаторской политикой, уничтожающей всякую возможность для населения иметь школы на родном языке.
В настоящее время БССР — одна из составных частей великого Советского Союза, с годовым бюджетом примерно в 200 млн. руб., с валовой продукцией республиканской промышленности в ¾ млрд, руб., с 50 тысячами обслуживающих ее индустриальных рабочих, с вновь возникшими крупными промышленными предприятиями, как, например, Бобруйский Лесокомбинат, Могилевская ф-ка искусственного шелка, Гомсельмашстрой, Осинстрой и т. д. Эти предприятия быстро изменяют самое лицо Белоруссии. Сермяжная, лапцюжная Белорусь, убогая окраина крытых соломою хаток и местечек «черты» быстро превращается в индустриально-аграрную Советскую республику.
В культурном отношении следует отметить, что БССР является первой союзной республикой, вступившей на путь всеобщего обязательного обучения. Республика эта довела в настоящее время процент неграмотности с 80 до 16% и предполагает полностью ликвидировать ее в ближайшем году. Охват народной школой детей составляет 95%. Республика построила 17 научно-исследовательских учреждений и 14 вузов, среди которых имеются такие вузовские комбинаты, как Белорусский Государственный Университет, обладающий одной из лучших в Союзе жилищной базой в виде законченного в этом году постройкой университетского городка, на который затрачено свыше 10 млн. руб. Утроилось за время революции у нас количество учителей, удвоилось количество учащихся дойдя с 270 примерно до 500 тыс. В крае, где до революции не было научных работников, мы в настоящее время имеем кадр свыше чем в тысячу научных работников, — из них почти половина, прошедшая белорусские вузы, на три четверти принадлежащие к коренным национальностям БССР. Но дело, конечно, не в этом, или вернее, не столько в этих внешних показателях того состояния, в котором находится теперь БССР, а в том, что в БССР мы имеем опыт удачного и плодотворного разрешения национальной проблемы. Белорусская речь, которую до революции всякий почтово-телеграфный или акцизный чинуша третировал как «мужицкий язык», как «хамское наречие», белорусский язык стал языком научной творчества, стал языком высших учебных заведений, языком пролетарской лирики и художественной прозы, давший прекрасные образцы в произведениях молодых белапповцев, стал языком, на котором выпускается продукция, примерно, в 60 млн. печатных листов в течение одного последнего года. Еврейская речь, которую не только чиновники-руссофикаторы, но и еврей-
[37]
ская буржуазия рассматривали как «презренный жаргон», как «язык базара», — эта речь стала одним из государственных языков БССР, завоевала себе право на то, чтобы раздаваться с университетских кафедр, уверенно запечатлела себя в творчестве плеяды молодых, выдвинутых революцией поэтов и художников слова.
До революции, наконец, за одно употребление польской речи обрушивались административные скорпионы в Северо-Западном Крае. Теперь польский язык является одним из государственных языков Советской Белоруссии. В то время, когда крестьяне Западной Белоруссии привыкли к этой речи относиться как к речи пана, помещика, эксплоататора, колонизатора, оккупанта — эта речь воспринимается белорусскими крестьянами у нас совершенно иначе. Она звучит с трибуны Белорусского ЦИКа, доходит до крестьян со страниц газет и воспринимается как язык польского пролетариата, который по ту сторону границы борется за свое освобождение.
Вот те несколько штрихов, которые следует иметь в виду, раньше, чем приступить непосредственно к вопросу о классовой борьбе на идеологическом фронте БССР.
На I Всесоюзной Конференции ВАРНИТСО бывший ректор Белорусского государственного университета проф. Пичета бросил мысль о том, что в Белоруссии все научные работники работают с одинаковым энтузиазмом, с одинаковой преданностью социалистическому строительству, что в Белоруссии нет среди научных работников ни правых, ни левых. Тогда же на конференции раздались иронические усмешки по поводу этой Белоруссии, где нет классовой борьбы на научном фронте.
Время, прошедшее после этого выступления, показало, что в Белоруссии не только кипит ожесточенная классовая борьба на научном фронте, но что эта борьба протекает в наиболее сложных, наиболее завуалированных, а потому, наиболее трудно распознаваемых формах. Борьба эта вращается сплошь и рядом вокруг разрешения национального вопроса, и национальный вопрос поэтому сплошь и рядом служит той лакмусовой бумажкой, которая выявляет классовое лицо научных работников Белоруссии.
Где же основная и главенствующая опасность в этом отношении у нас в БССР? Конечно она, как и во всем Союзе, в великодержавном российском шовинизме, выражающем, по определению т. Сталина, стремления отживающих классов господствующей ранее нации вернуть себе утраченные позиции.
В чем же конкретно выражается эта опасность в БССР? Раньше всего в упорном, настойчивом сопротивлении белоруссизации. Это сопротивление иногда проявляется в более или менее замаскированной и завуалированной форме, — тогда научные работники, прожившие несколько лет в БССР и поставленные перед необходимостью белоруссизироваться, дезертируют, бегут из Белоруссии под всякими дипломатическими предлогами — «вредности климата, болезни жены»: и т. д.
Наряду с этим маскируемым сопротивлением белоруссизации имеются и другие более открытые попытки выступать продав белоруссизации, попытки демонстративного характера. Далее сле-
[38]
дует назвать факты перенесения, в белорусскую историю приемов, традиций, основных установок великодержавных исторических теорий типа проф. Любавского и других, которые рассматривали Белоруссию под углом зрения «литовско-русского государства», «сев.-западного края» и т. д. При этом имело место игнорирование национальных элементов и национального своеобразия, оправдание методов национального угнетения, смазывание фактов колониальной эксплоатации и т. д. Великодержавный шовинизм проявлялся и в презрительно-барском третировании белорусского языка, в превращении его, по традиции Флоренского, в диалект, наречие великорусского языка, затем в сопротивлении выдвижению белорусских пролетарских кадров, всяческое саботирование этого выдвижения. Вот схематическое перечисление основных моментов, характеризующих великодержавно-шовинистическую опасность у нас в Белоруссии, ту опасность, которая находит своих, пусть немногочисленных, но все же значительных адептов среди научных работников Белоруссии. Великодержавный шовинист, если он иногда и прикрывается фиговым листком интернационалистской фразеологии, то сплошь и рядом показывает свое лицо, лицо зоологического националиста. Достаточно назвать фамилию недавно нашумевшего у нас в Белоруссии проф. Горецкой Сельско-Хозяйственной Академии — Крюкова, проповедывавшего студентам на лекциях, что в Америке негров сажают в отдельный вагон потому, что они дурно пахнут, и белые не переносят этого запаха.
В своем зоологическом национализме, в своем антисемитизме великодержавные шовинисты наконец смыкались с национал-демократами, которые не уступали им в этом отношении. Сошлюсь для примера на выступление одного врача-ординатора неврологической клиники в Минске, который открыл студентам в мозгу особый «центр торговли», присущий евреям.
Все это свидетельствует о серьезной опасности великодержавного шовинизма. В нашей повседневной работе мы очень хорошо не только знаем, но и чувствуем, какие крепкие зубы и сильные когти имеет еще великодержавный шовинизм. И поэтому нашей профессиональной и научной общественности приходится обламывать эти когти, приходится вести напряженную ожесточенную борьбу со всеми проявлениями великодержавного шовинизма, представляющего у нас, как и везде в Союзе, основную опасность.
Наряду с этим чрезвычайно много времени и энергии требует и борьба с национал-демократизмом, отражающем, опять-таки по формулировке т. Сталина, недовольство отживающих классов ранее угнетенной нации — режимом диктатуры пролетариата. Недавно раскрытая Белорусским ОГПУ организация национал-демократов в подавляющей своей части состояла из представителей верхушечных слоев белорусской интеллигенции и рекрутировала свои кадры по преимуществу среди научных работников. Вся эта группа, которой удалось проникнуть на командные верхушки нашего научного фронта — Белорусскую Академию Наук, в Наркомпрос БССР, в Белорусское Государственное Издательство, систематически проводила на этом фронте подрывную, направленную против диктатуры пролетариата работу, стремясь ис-
[39]
пользовать все те возможности, которые были у нее в этом отношении. Все научные дисциплины, которые им удалось монополизировать, были направлены по этому руслу, по руслу подрыва диктатуры пролетариата, по руслу обслуживания той политической установки, которую имела эта организация, мечтавшая о реставрации капитализма в форме так называемой Белорусской Народной Республики.
Каковы были те основные установки, по которым равнялись белорусские нацдемы в своей «научной» деятельности? Эти установки в основном сводились вот к чему. Во-первых,; — окружить романтическим ореолом определенные исторические фигуры, не только чуждые, но и враждебные всему нашему строительству. Одно время им удалось создать культ Францишека Скарыны, который был превращен чуть ли не в отца белорусской пролетарской культуры, о котором печатались толстенные книги, который превратился в родоначальника белорусского книгопечатания, именем которого пытались оправдать право на белорусскую речь. Создавался и культ шляхтича Кастуся Калиновского, который превращался чуть ли не в вождя революционного крестьянства. Нашим марксистам-историкам стоило многих трудов и энергии развенчать эту легенду и показать его шляхетский облик. Идеализация далекого исторического прошлого на основе замазывания подлинных классовых отношений, была одним из излюбленных приемов национал-демократической деятельности на научном фронте. Повсюду и везде в области истории, в области этнографии, литературы, почти во всех научных дисциплинах, которые были представлены в Белорусской Академии Наук, господствовал единый лозунг — бегство от ненавистного настоящего в глубокое историческое прошлое. Правда, этот прием не представляет из себя чего-либо оригинального. Мы знаем, что и в других Академиях Наук пользовались им, но надо сказать, что Белорусская Академия Наук в этом отношении, пожалуй, побила рекорд. Еще в конце 1928 г. Белорусская Академия Наук выпускала книги, заполненные исследованиями на тему, скажем: «О языке преподобного отца нашего Кассия, Римлянина Иерамиты» — работа вице-президента Академии (Некрашевича), или «О графике, правописи и языке князя Саламорецкого» (работа Лесика) и другие аналогичные труды. Параллельно с этим усиленно муссируется теория отсутствия эксплоататорских классов в Белоруссии, теория о том, что в Белоруссии имелись помещики-поляки, торговцы-евреи, чиновники-великорусы и белорусское трудовое крестьянство. Отсюда ряд производных установок, которые защищал, напр., Тремпович, доказывавший в одной своей статье, что в Белоруссии никогда не было и нет буржуазной интеллигенции, а есть единая трудовая интеллигенция. Любопытно, что эта же группа делает попытки уничтожить самое название Белоруссии. Один из вождей раскрытой организации, бывший президент Белорусско-Народной Республики — Ластовский, впоследствии непременный секретарь нашей Академии, еще в 1923 г., редактируя журнал «Кривич», бросает лозунг о том, что «называясь белорусами, мы не можем начать нашего возрождения», что постоянное имя было искажено «москальским влиянием» и превращено в «Белоруссию» и предлагает заменить название «Бело-
[40]
руссия» историческим названием «Криуиф», а слово «белорусы» — словом «кривичи».
Впоследствии, когда Ластовский и его соратники заняли командные верхушки в Белорусской Академии Наук, им удается мобилизовать большинство кафедр Академии на то, чтобы возродить название «кривичей» и показать, что «Кривия» представляла собой страну несравненно большую в территориальном отношении, нежели современная советская Белоруссия. Отсюда следовал «естественный вывод», что все те части, которые когда- то входили в «Кривию», а теперь не принадлежат к БССР, являются оккупированными с одной стороны Польшей, а с другой стороны Российской Советской Республикой.
Одновременно намечаются следующие установки. Мчится бурный революционный поток по Белоруссии, проносится по ней революционный смерч — значит надо спасать старину, надо опасать милую сердцу национал-демократа, старину, воплощающую белорусскую «самобытность».
По такому же принципу построена, напр., вся работа «История белорусского искусства» Щекотихина, и некоторые другие лингвисты, такие, как Лессик, Некрашевич и пр., создают ориентацию на старую неграмотную женщину из самых заброшенных уголков Белоруссии, которая еще сохранила во всей неприкосновенности всю белорусскую национальную «самобытность». Эта «самобытность» воплощается в определенные внешние формы, ее символом является знаменитый слуцкий пояс и национальный галстук, становящиеся чуть ли не олицетворением национальной правоверности. Теория самобытности — один из краеугольных камней национал-демократической идеологии. Вполне естественно, что идеология самобытности увязывается со звериной, животной ненавистью к Москве — Красной Москве, столице Советского Союза, к Москве — штабу мировой революции, к Москве, воплощающей диктатуру пролетариата.
Представители всех научных дисциплин пользовались своим оружием для того, чтобы содействовать целям, поставленным Национал-демократической организацией. Географ Азбукин писал учебник по географии, в котором указывал, что часть Белоруссии оккупирована: западная часть — Польшей, а другая часть— восточная — Россией. Стремление оттолкнуться от Красной Москвы и приблизиться к белой Варшаве особенно ярко проявилось в области лингвистики. Об этом мы сигнализировали в статье «Язык и борьба классов» (ВАРНИТСО, 1930 г., № 5). Иногда пуризмы, которые вводились в язык белорусскими лингвистами, все их пуристские тенденции казались каким-то чудачеством. За этими пуристическими тенденциями скрывалась ярко выраженная классовая тенденция.
Белорусская шинковщина имела четкое классовое устремление. Она брала, напр., такие слова, как «эксплоатация», вырывала из этого слова его классовое жало, превращала его в анемичное, ничего не говорящее слово — «вызыск», или еще хуже, брала слово «бедняк» и переводила его в слово «злыдзень», брала слово «пролетариат» и превращала его в «убоство», т. е. убожество. «Диктатура пролетариата» звучала у наццемов как «диктатура убожества». Лозунгом лингвистов-нацдемов было: за ар-
[41]
хаизмы и против всяких неологизмов. Это значило, что в основу словаря Некрашевич и Бойков положили до 20% слов, имеющих то или иное отношение к религиозному культу. В том же словаре вы не найдете таких слов, как кулак, середняк, нет даже таких слов, как, скажем, производительные силы. Отсутствуют всякие советизмы. Наряду с этим — всяческое стремление полинизировать язык. Вводится целый ряд терминов, непонятных белорусскому крестьянству, переносимых с польского языка. Какое-нибудь совершенно понятное в Белоруссии слово — «землеробегва», которое соответствует слову «земледелие», переводится как «рольницство». Слово «коллектив», достаточно понятное белорусскому крестьянину, подменяется польским словом «суполка», слово «артель» превращается в «сябрыню» и т. д. Любопытно, что белорусский словарь содержит в себе огромное количество всяких нецензурных и порнографических слов. И это не случайно, здесь также имеет место своеобразная принципиальная установка и эта установка дана Некрашевичем, руководителем в области лингвистики, в следующих выражениях. Он указывает в своем докладе о том, как следует строить живой словарь белорусского языка. Он указывает, что эти словечки необходимо вводить в словарь, ибо «за эти непристойные слова говорит современная наша общественная жизнь».
Лингвистика представляет собой один из наиболее пораженных национал-демократизмом участков нашего идеологического фронта.
Из той установки, о которой я говорил раньше, из установки, что в Белоруссии не было эксплоататорских классов, делался естественный вывод, что Белоруссия представляет собой единую трудовую нацию. Эта идея находит своего идеолога и защитника в лице профессора Довнар-Запольского, который является идеологом белорусских нацменов. «По внешней форме, — говорит он в одной из своих работ, — победоносными революционерами были рабочие, а по существу настоящими революционерами и настоящими победителями являются трудовые элементы деревни».
Эта идея замены диктатуры пролетариата диктатурой «трудового крестьянства», провозглашенная Довнар-Запольским среди нацдемов, была основной стержневой установкой. Характерным для нацдемов и определяющим их классовое лицо является факт их смычки с великодержавным шовинизмом. Приглашение в Белорусскую Академию Наук, так сказать в цитадель воинствующих нацдемов, в качестве их соратника Цветкова, который в Минске был членом союза русского народа и редактором черносотенной газеты, приглашение из Праги в Минск на работу в Белорусскую Академию Наук бывшего академика Дурново, который до того времени выступал в своих работах, трактуя белорусский язык, как наречие русского языка, который заявлял, что марксизм не имеет и не может иметь никакого отношения к теории языка, чистокровного великодержавного шовиниста Дурново выписывают белорусские национал-демократы в Академию.
Смычка с великодержавным шовинизмом идет и по линии того, что самые отъявленные национал-демократы, вроде Ластивского, Касперовича и др., в своих работах все время прогу-
[42]
ливаются под ручку, с русификаторскими великодержавными учеными, типа, скажем, Ляпунова, Романова, Никифоровского и даже анекдотического Иловайского, на которого часто ссылается Ластовский, когда ему надо посрамить Москву. Наконец имеется не только идейная, но и организационная смычка национал-демократов: Горецкого, Смолича и всех идеологов-оруженосцев нашего бывшего Наркомзема Прищепова, ставившего ставку на хуторизацию. Имелась смычка некоторых нацменовских историков и руководителей гуманитарного раздела Академии Наук с такими фигурами, как Карский и Платонов. Чрезвычайно любопытно, что Карский был превращен нацдемами в одиозную фигуру, против которой они выступали. А теперь после ареста выяснилось, что вся эта атака, которая велась на Карского, была только дымовой завесой, за которой скрывался союз белорусских национал-демократов с великодержавным шовинизмом — союза «пятрыстат Крыжскай дзяржавы» с рыцарями «единой неделимой».
Вот в самых кратких чертах положение на идеологическом фронте БССР.
Совершенно естественно, что научным работникам Белоруссии приходится быть все время на-чеку, энергично и активно бороться за ленинскую национальную политику, за выполнение партийных директив в области национального вопроса, бороться на два фронта. Надо сказать, что все удары по великодержавному шовинизму национал-демократы в свое время пытались использовать, считая, что вода льется на их мельницу. Всякие удары по белорусскому национал-демократизму пытались использовать великодержавные шовинисты, которые старались чужими руками выхватывать каштаны из огня, которые старались доказать, что эта кучка вредителей контрреволюционеров, которая теперь разоблачена, была монопольными носителями белорусской культуры.
Секции научных работников и ВАРНИТСО приходится вести напряженную, энергичную, активную борьбу за преодоление того классового врага, который, как вы могли видеть из этого беглого сообщения, достаточно прочно укрепился на командных верхушках нашего идеологического фронта, в результате чего мы имели серьезные прорывы.
Теперь все внимание наших научных работников мобилизуется вокруг задачи ликвидации этих прорывов и постановки всей нашей научной работы на службу партии, которая в Белоруссии под руководством ЦК КП(б)Б, ЦК ВКГ1(б) проводит ленинскую линию в чрезвычайно сложных условиях национального переплета, но коммунистическая партия (большевиков) Белоруссии благотворно разрешает поставленные задачи. И результаты, о которых мы говорим, налицо. Объединенными усилиями рабочего класса, всех трудящихся, преданных делу, социалистического строительства, Советская Белоруссия выходит на широкую дорогу развернутой культурной революции.
-- Акад. С. ВОЛЬФСОН : «Классовая борьба на научном фронте Белорусии», ВАРНИТСО, 1931, № 1, стр. 35-42.