[19]    
       В широчайшем охвате научных интересов, особенно в построении нового диалектико-материалистического учения о языке, акад. Н. Я. Марр, как известно, неоднократно привлекал и украинский язык, посвящая и ему исключительно ценные страницы и отдельные работы. Круг проблем и вопросов, решенных и поставленных в трудах Н. Я. Марра и по украинскому языку, настолько значителен, что явилось совершенно необходимым представить краткий обзор их в настоящей статье. Такой обзор явился необходимым потому, что достижения в трудах акад. Н. Я. Марра представляют собой настоящую сокровищницу и для лингвиста, и для археолога, и для историка, и для фольклориста, и для каждого научного работника в области общественных наук. Особенно, как известно, велико значение трудов Н. Я. Марра в области языкознания, где достижения его оценены, как достижения на мировой научной арене.[1]
       Тем большее значение в связи с этим представляют многочисленные страницы и отдельные работы по украинскому языку. К величайшему сожалению, до сих пор они недостаточно изучены многими советскими лингвистами-украинистами, врагами же нового учения о языке представлялись превратно. Поэтому и явилась насущная необходимость представить обзор достижений нового учения о языке Н. Я. Марра и с точки зрения исследований украинского языка.
       Без овладения лингвистическим наследием Н. Я. Марра, без проникновения той страстной и непримиримой борьбой за диалектико-материалистическое языкознание, за партийную науку, за социалистическое строительство невозможно ни правильное решение вопросов общего языкознания, ни построение украинского языкознания. Однако размер статьи20     обусловливает то, что из широчайшего диапазона научного творчества Н. Я. Марра, из стройной системы созданного великим ученым-революционером нового учения о языке в связи с мышлением, письмом, материальной культурой общества мы, перечисляя главнейшие исследования, выделяем только некоторый круг проблем и вопросов, решенных и представленных по украинскому языкознанию. А таких вопросов и проблем в лингвистическом наследии Н. Я. Марра немало как в органической части, так и в отдельных штрихах прекрасной исторической картины единства мирового глоттогонического (языкотворческого) процесса. К ним следует отнести: во-первых, вопрос о происхождении украинского языка; во-вторых, вопрос об историческом взаимоотношении, связи и развитии его в мировом языкотворческом процессе; в-третьих, вопрос об истории развития некоторых его памятников, законов, средств и способов словообразования, грамматических категорий, законов социальной фонетики.
       На этих вопросах в исследованиях Н. Я. Марра, в их исторической последовательности, мы и постараемся в общих чертах остановиться.
       Вопрос о происхождении и развитии украинского языка акад. Н. Я. Марр рассматривал в своих исследованиях не в отрыве, а в тесной исторической связи со всеми проблемами и вопросами нового учения о языке в его росте, особенно в связи с вопросом о скачкообразном развитии единого мирового глоттогонического (языкотворческого) процесса. Такой подход к исследованию объясняется тем, что не только в украинском, но и в каждом языке Н. Я. Марр усматривал, вскрывал и объяснял прежде всего истоки и причины его появления и развития на каждой ступени как продукта исторического процесса, неразрывно связанного с развитием мышления, материальной культуры общества с его производственными и общественными отношениями.
       Однако, изучая труды акад. Н. Я. Марра в их исторической последо-тельности, было бы ошибочным утверждать, что такой подход наблюдается во всех работах, что к изучению и вскрытию происхождения и развития украинского языка Н. Я. Марр приступил с первых лет своей научной деятельности. Это было бы совершенно неверным. Правильным было бы сказать, что до Октября Н. Я. Марр в своих исследованиях привлекает отдельные примеры и вопросы, которые бросают яркий свет на ненормальность состояния в научных трактовках не только в истории языков Кавказа, но и других систем. Кроме этого, в исследованиях дооктябрьского периода осуществлялась подготовка и происходила скрытая ломка лингвистических взглядов «с опорой на камень, глину, металлы, памятники
[21]    
материальной культуры, вопиющие против классового насилия над ними в исследованиях индоевропеистов».[2]
       Круг языков прометеидских или индоевропейских в эти годы был привлекаем спорадически, от случая к случаю, в рамках все еще неизношенного формально-сравнительного метода. Направленность же интересов акад. Н. Я. Марра была сосредоточена на исследовании главным образом языков яфетической и семитической систем, особенно яфетической, беспризорной в то время в науке о языке. Обоснованию процесса появления и развития яфетических языков Кавказа и посвящены главным образом исследования Н. Я. Марра в первые годы развития яфетического языкознания.
       Тем не менее, обоснования их не могли пройти бесследно, ибо они нарушали «установленную» индоевропейским буржуазным языкознанием беспризорность, приводили языки Кавказа в закономерную систему, заостряли борьбу против изолированности и исконности языковых семей, взаимоотношения которых по-новому начали вскрываться в исследованиях Н. Я. Марра после Октября.К этому времени яфетическое языкознание, возросши на теории генетического родства с семитическими языками, переросло свою формулировку этого родства.[3] Начался поворотный момент в развитии яфетической теории, который нашел свое яркое выражение в докладе, читанном Н. Я. Марром в ГАИМК в 1920 г. на тему: «Яфетический Кавказ и третий этнический элемент в созидании средиземноморской культуры». То новое, что было вскрыто в этот период, настолько значительно, что в самом начале доклада Н. Я. Марр заявил: «сегодня, если я не вынимаю из всей моей тридцатипятилетней научной работы душу, то разрушаю все ею одухотворенное, архитектурно сотворенное, опрокидываю все построение, как оказывающееся несостоятельным, неадекватным полноте знания ставших впоследствии известными яфетидологических материалов».[4]
       Как известно, в этом замечательном для своего времени исследовании-докладе Н. Я. решительно пересматривает и метод, и свою концепцию о наличии яфетидов на одном Кавказе. Мало того, существующие типы языков определяются Н. Я. Марром как создания не первотворчества, даже не перевоплощения или самостоятельного видоизменения прототипных задатков речи, а как «воплощение плодов творческой работы чело-
[22]    
вечества на каждом отдельном этапе его развития».[5] Так, занявшаяся с Октябрем, закладывалась и подготовлялась к цементированию основа учения о едином мировом глоттогоническом (языкотворческом) процессе. Так, в 1920 г. Н. Я. в определении истоков речи подходил в основе к гениальному ее определению у Ф. Энгельса.[6] Уже теперь, в особой степени, при исследовании языковых данных, лингвистический индоевропеизм для Н. Я. Марра оказывается мертвящим тормозом.
       Однако все же, в черте расселения индоевройцев, помимо Малой, да и вообще Передней Азии, на островах Средиземного моря, на полуостровах Балканском и Апеннинском, на крайнем Западе Европы, на Пиренейском полуострове и, наконец, на интересующем нас юге СССР, на берегах Понта и т. д., короче — для всего Средиземноморья намечается Н. Я. Марром яфетический субстрат в первоисточнике образования речи и культуры человечества.
       В связи с этим И. Я. Марр выдвигает предположение: не явились ли яфетические языки в некоторых своих элементах подосновой для индоевропейских языков, которые трансформировались в районе Средиземноморья из яфетических на значительно более поздней ступени языкового развития. Главнейшими историческими вопросами в исследованиях этого времени являлись скрещения и заимствования. Взамен словарных заимствований в индоевропейских языках Н. Я. Марр выдвигает яфетические элементы разных языковых семейств, их органическое смешение, скрещение, идущее по линии и словаря, и морфологии, и фонетики. Вместе с этим, в эти же годы, Н. Я. Марра не может, как он неоднократно заявляет, не тревожить мертвящее учение о праязыке. В своем исследовании «К вопросу о древнерусско-кавказских отношениях»[7] Н. Я. Mapр заявляет, что мертвящее учение о праязыке, особенно индоевропейском, взрывается, в виду нереальности какого-либо единого праязыка. Праязычное состояние, но его мнению, определяется совершенно иными факторами. «Налицо, — читаем мы в указанной работе, — новое наблюдение — индоевропейские языки вовсе не представляют расово особую семью, это лишь новое типологическое состояние, трансформация яфетических языков
[23]    
в их доисторическом еще состоянии».[8] Причины языковых изменений с этого времени Н. Я. Марр усматривает не в миграциях или переселениях народов, а в изменениях социально-экономических условий, становясь тем самым на позиции материализма. Однако «этнологический» подход к явлениям языка как в указанных, так и в видоизмененном виде в последующих работах, все еще имеет место. В аспекте указанных трактовок и в связи с ними представляет значительный интерес и ряд высказываний Н. Я. Марра как по истории украинского языка, так и по истории материальной культуры, древнебытовым русско-кавказским, resp., украинско-кавказским связям. Интерес здесь Н. Я. Марра сосредоточен далеко не только на объяснении появления русского слова «сало» в армянской речи, но и на открытии наличия двух параллельных, армянской и русской, версий скифского предания об основании Куара в Армении и Куяба или Киева на Руси. К лингвистическому анализу, пока еще формально-сравнительным методом, привлекаются названия «Киев», а также «Русь», «славянин», «ячмень», «кот» и др.[9] В связи с этим в исследовании критически оцениваются и отбрасываются неправильные взгляды не только многочисленных востоковедов, но и славистов.
       Нет сомнения, что, учтя последующие стадии в развитии нового учения о языке, ценнейшее и в этом исследовании, несмотря на сравнительный метод трактовок, будет просмотрено и изучено и языковедами, и историками, и археологами, и палеографами, и этнографами в УССР. Ведь без изучения не будут поняты ни «Надпись Русы II из Маку»,[10] ни «Термин «скиф»,[11] ни «La Seine, la Saône, Lutèce et les premiers habitants de la Gaule Etrusques et Pelasges»,[12] ни «Яфетиды»,[13] ни, особенно, «Книжные легенды об основании Куара в Армении и Киева на Руси»,[14] представляющие непосредственный интерес при исследовании древностей и СССР и УССР.
       Однако в нашей обзорной статье считаем своим долгом предупредить, что, упоминая только эти работы, мы отнюдь не исключаем из них других задач в развитии и общего, и яфетического языкознания, часто не только исчерпанных, но даже едва намеченных для последующих исследований. Что же касается вопроса об историческом взаимоотношении украинского
[24]    
языка с яфетическими языками, то в данных исследованиях Н. Я. Марр ставил своей задачей выяснить: на какой исторической почве вырастали связи этих языков.
       Так, папр., в исследовании «Яфетиды» Н. Я. Марр замечает, что здесь «только намечен путь (и то пока лишь с подходом от яфетидологических материалов) к связи славянских языков, в частности и русского, с яфетическими языками, повидимому, через скифский».[15]
       На основе анализа племенных, топонимических и других названий, неразрывно увязанных с историей, памятниками материальной культуры, фольклором, Н. Я. Марр относит и скифов, и разновидность их сколотов, и русов, и ионов — к яфетидам. Скифская проблема в эти годы в особой степени интересует И. Я. Марра. В своих истоках сами скифы определяются Н. Я. как яфетические племенные образования, одна часть которых с течением времени иранизируется, другая входит составными элементами в иные народности, в частности, в состав славян.
       Представленные в то время исследования индоевропеистов, славистов и украинистов, с их объяснениями о началах и развитии языков и народов, Н. Я. Марр считает не соответствующими действительности, мифическими: «чистота этнического состава славянства — миф, но миф не народный, а созданный в кабинетах»,[16] имея в виду кабинеты буржуазной науки. В племенном составе славян или склавов И. Я. Марр усматривает, анализируя их наименование, исторически индоевронеизированных яфетидов. Имя «славянин», по его мнению, представляет яфетическое слово, в форме множественного числа означающее то же, что и «сколот» или тот же «сак»,[17] явившееся в наименовании «Славян» как скифский вклад. Со скифами, их историей и культурой Н. Я. Марр связывает не только судьбы Киева, истории Руси... Киев,— заявляет Н. Я. Марр, — лишь новый наиболее отдаленный западный пункт распространения скифов или скутов (фиксируемый яфетидологически), представляющих непосредственный интерес для древностей и России и Украины.[18] Однако вопрос о «Киеве», равно как и скифский, является даже в эти годы только одним из вопросов, рядом с которым выступают вопросы и о расенах или расах (пеласгах, этрусках, урарту), об ионах (шонах или сванах и т. д.), о касах или каспиях и т. д. Со всеми этими вопросами Н. Я. Марр связывает не только сравнительно поздний хазарский вопрос, но и вопрос о Руси,
[25]    
о первоначальном населении всего так наз. славянского мира, вопрос о народах и языках всего Средиземноморья. Только в этой связи привлекаются к исследованию и разъяснению лингвистические и этнографические и другие материалы. Укажем здесь на представляющий особенный интерес для истории украинского языка памятник, рассматриваемый Н. Я. Марром в исследовании «Книжные легенды об основании Куара в Армении и Киева на Руси».
       Детально критически исследуя по наиболее авторитетным источникам и сличая две книжных легенды в изложениях и востоковедов и славистов, Н. Я. Марр, после тщательного анализа, приходит к выводу, что изолированное от истории объяснение их в прошлых исследованиях является мало пригодной легендой.[19] На основе параллели легенды, рассказываемой еще в IV—V вв. на берегах Ванского озера в Армении и использованной армянским историком Зенобом Глак (писатель V в.), Н. Я. Марр устанавливает генетическую связь в протоисторическом строительстве трех героев армянского варианта Kuara, Melte и Horeana с деятельностью трех братьев Кия, Щека и Хорива на Руси. Приведенные здесь сравнительные параллели не только отдельных конструктивных деталей: числа и имен героев, их деяний, но даже и описание природы, вместе с лингвистическим анализом, не могут не поразить совпадением общих моментов в обеих легендах как по армянскому источнику, так и по «Повести временных лет». В данном исследовании обзорного порядка не представляется возможным упомянуть о всех как общих, так и особенных деталях этого замечательного для своего времени исследования. Укажем только на то, что языку как историческому источнику, от которого не может быть отторгнутым и украинский, уделено Н. Я. Марром большое внимание.
       Так, напр., в анализе чистых основ первого и третьего названий героев в русских разновидностях «кǝ-» или «ко-» (↘ къ) и «хор» Н. Я. Марр усматривает племенные тождественные наименования с армянскими эквивалентами ku и hoṛ. Эти основы, в качестве наименований городов (как об этом мы узнаем в последующих исследованиях, о чем речь ниже), сохранили форму яфетического множественного числа губного av (↗ар) или (ev || ıv: Kuy-ab || Кǝ-ev и Qor-ıv как и армянские Qal-ıb, Таn-ıv и т. п.[20], причем «Хорив» также оформлен и в качестве личного имени. Основа же Ku — в качестве личного имени появляется в единственном числе: Кый, Одинаковые оформления показателей множественного числа в русском и украинском — губные,
[26]    
в армянском плавные, для первого и третьего имени объединяются Н. Я. Марром принадлежностью к сонорной ветви яфетических языков. Показатель же множественного числа -k, наличный у среднего имени в русской версии, «Щека», является, по определению Н. Я. Марра. обычным для яфетических племен со спирантной речью. Основу «ще», т. е. шte, И. Я. Марр считает усвоенной русским языком, с потерею долготы, из яфетического шtē ← *шter шterı, являющегося наименованием народа с тотемом змеею.
       По деяниям старшего героя Куара или Кия, с дальнейшим привлечением к апализу терминов топонимики, определяется появление версий в обеих книжных легендах как mutatis mutandis скифское племенное предание.[21] По форме губного множественного числа, (в яфетических языках), будет ли она аv (↗ар), или ıv или с другими еще гласными в Kuy-ab || Kǝ-ev (укр. Кыу- ıv) Qor- ıv объединяется север Понта с его югом, как Qal-ıb, Tan-ıv и т. п. и прокладывает дорогу к целому ряду образований, отложившихся из скифского в русском, вообще в славянских и соседних языках.[22]
       Таким образом, взамен замкнутой ориентации в деле созидания Киева, в деле созидания языков народами И. Я. Марр приподнимает пока только завесу к установлению действительных условий их созидания. Однако еще в этом исследовании, несмотря на значительное продвижение вперед, яфетическая теория все ясе не лишена многих ошибочных установок и положений. Так, напр., взамен совершенно справедливо опровергаемой гипотезы о славянском праязыке и его прародине, Н. Я. Марром создается гипотеза о Средиземноморье как колыбели человечества[23] с центром как бы замкнутого все еще нередко мигрирующего этнического и лингвистического круга яфетидов. Да и сам анализ языковых фактов представлен в этих исследованиях в первичных потоках новой палеонтологии, еще не освобожденной от формального подхода. Об этом мы находим неоднократные предупреждения Н. Я. Марра. Так, в исследовании «Яфетиды» на стр. 132 Н. Я. Марр подчеркивает, что «без палеонтологии нельзя понять и вскрыть ряд морфологических (общих или не общих с прочими славянскими языками) явлений». Из яфетического источника, как известно, намечались в те годы и объяснения целого ряда слов, как, напр., «собака», «пес», «конь», «лошадь», «куница», «берег», «щавель»,
[27]    
и др.[24] Взамен заимствования их Н. Я. Марр предусматривал, исходя из их значимости, последовательную выделяемость имен и глаголов, составляющих ряды по отраслям терминологии.
       В этой же связи следует рассматривать и другие, упоминаемые нами выше, исследования.[25]
       Однако новый этап в развитии яфетической теории более ярко выступил с разработкой такого необычайно важного раздела, как палеонтология речи в ее новом методологическом подходе. Ведь в яфетической теории, в ее развитии после Октября, Н. Я. Марр решительно перестраивает многие свои положения и принципы исследования. Об этом Н. Я. Марр докладывает 21 ноября 1923 г. в Отделении историко-филологических наук Академии Наук. 

 «Вскрылось, — пишет Н. Я. Марр, — более важное, чем все до сих пор высказывавшиеся положения (о значении яфетидов и их роли в созидании средиземноморской культуры в доисторические и протоисторические эпохи). Это то, что единый праязык есть сослужившая свою службу научная фикция».[26]
        «Индоевропейские языки, — устанавливает Н. Я. Марр, — составляют особую семью, но не расовую, а как порождение особой степени, более сложной, скрещения, вызванной переворотом в общественности в зависимости от новых форм производства, связанных, по-видимому, с открытием металлов и широким их использованием в хозяйстве...»[27] В связи с вышесказанным намечается Н. Я. Марром вопрос о стадиальности развития языков вообще и, в частности, индоевропейских, пересматривается теория миграций. В частности, индоевропейские языки с этого времени представляют собою только новую формацию тех же яфетических языков.

       Вслед за этим 9 апреля 1924 г. Н. Я. Марр докладывает в ОИФ о яфетических пережитках в русском языке, от которого в развитии терминов не может быть оторван и украинский язык.[28]
       В этом же году намечается к выяснению и роль чувашского языка, с яфетически связанными с ним кимерами, иберами (или болгарами), сарматами, болгаро-скифскими и хазаро-сарматскими племенными языковыми
[28]    
группами и формациями, в частности русским и вообще славянскими языками, вскрывается в исследованиях племенная среда образования индоевропейских языков.[29]
       В итоговой статье «Об яфетической теории» Н. Я. Марр, определяя пройденные этапы, еще с большей четкостью и решительностью разоблачает антинаучность буржуазных концепций о различении языков с отнесением индоевропейских, разумеется, к высшей от начала веков «расе», точно создание изначального единого (подразумевай, следовательно, от бога исходящего) творчества. Здесь же представлено и гениальное определение индоевропейской лингвистики как плоти от плоти, крови от крови отживающей буржуазной общественности, построенной на угнетении, для поддержания своих классовых или так наз. национальных, понятно, европейских буржуазных интересов.[30]
       Известно, что в истории развития нового учения о языке это гениальное определение явилось знаменем борьбы против антинаучности исходных положений буржуазного языкознания, знаменем созидания доподлинной, новой науки о языке. Здесь же, несколько ниже, отмечается за индоевропейской лингвистикой и громадная заслуга в создании научной техники формального теоретического языкознания, которое протекало в путях опять-таки империалистического развития Европы. На больших лингвистических материалах в настоящем итоговом исследовании Н. Я. Марром представлены обоснования достижений яфетической теории. В связи с рядом исторических проблем в орбиту исследования включены в кругу огромного количества языков вместе с русскими и материалы украинского языка. Укажем на анализ русск. «хороший» и укр. «харний» «гарний», болг. «харен», «харно», герм, gut, в ром. языках (с латинского) bon (bonus, buono, bon), греч. agaϑ (ἀγαϑός), которые, по мнению Н. Я. Марра, неправильно сравниваются, отождествляются и этимологизируются в словарях.
       Взамен разыскания их построения в созвучии, Н. Я. Марр обращает внимание на неотождествимость понятий, особую филиацию и генезис каждого из них. Неправильные толкования отмечаются Н. Я. Марром и по этимологии общего русск. и укр. «добрый || добрий», русск. «храбрый», др.-русск. «хоробрый», где основой исторически служила не «храб», «хороб», как это
[29]    
представлено в словаре Walde, а «хоро»—«хра», а «бр»--«пр» — известный форматив, тот же, что и в слове «серебро», и в названиях рек, как, напр., «Днепр». Основа же «хор» с усечением губного выступает и в имени этнического героя «Хор-ив», и в составе «Хор-ват» и др. Таким образом от племенного названия, от имени существительного в его перерождении Н. Я. Марр находит возможным объяснить отложения в образованиях имен прилагательных. От такой же основы, согласно анализу Н. Я. Марра, происходит и «хорош» с признаками шипящей группы яфетических языков, как, напр., показатель множественности «ш». Как известно, представленный здесь анализ с развитием яфетической теории неоднократно уточнялся. Тем не менее для своего времени он представлял значительный шаг вперед, по сравнению с представленными в то время объяснениями.
       В 1925 г. достижения яфетической теории особенно вырастали в связи с интенсивным изучением и анализом как памятников материальной культуры, так и материалов языка. С точки зрения интересов истории украинского языка эти достижения выявились в исследованиях «Из поездки к европейским яфетидам»[31] и «Ольбия и Альба Лонга».[32] Из русских, resp., славянских, в том числе и материалов украинского языка в связи с материальной культурой, к анализу в первом исследовании привлекается и получает разъяснение «бронза», «железо», «медь», «сера», «серебро», тотемное «конь» и культовое «Перун», во-втором — «город», «село», «деревня», «древо», вновь «серебро», а также ряд топонимических названий. Укажем хотя бы на исследование города «Ольбии», жизнь которого не может быть в стороне от истории древностей материальной культуры и украинского языка в последующих этапах его образования.
       Кроме этого, чтобы судить о силе и значимости в эти годы достижений Н. Я. Марра, достаточно вспомнить, какой удар наносят они как по вульгарно материалистической глагольной, междометной и звукоподражательной теории, так и по устремлениям разорвать мышление и язык.[33] А ведь не секрет, что и в УССР, и зарубежной Украине в эти годы направление междометной и звукоподражательной теорий для обоснования истоков языка кое-кем культивировалось.
Из лингвистических материалов, имеющих отношение и интерес и для истории украинского языка, в вышеуказанном исследовании Н. Я. Марром
[30]    
подверглись развернутому анализу «рука», «рубить», «рыть», «oй», «вуй», «выть», «ахать», «ох», «ах» и др.[34] Включение в орбиту исследования как перечисленных, так и многочисленных не упомянутых нами вопросов уже в 1926 г. позволило Н. Я. Марру приступить к палеонтологическому разложению мнимых «простых» слов и терминов, к объяснению и установлению языкотворческого процесса и законов семантики, исходя из яфетических, турецких, угрофинских, хамитических, семитических и индоевропейских языков.[35] Не исключен и китайский язык.[36] В этой связи привлекались и отдельные примеры, имеющие отношение и к вопросам словообразовании в истории украинского языка: («rы+bal-ka»), «ru-sal-ka», «ru-ka» и др.
       Далее укажем, напр., на исследование «О полигении семантики»[37], где в связи с основной темой представлены положения об удвоении (см. материалы русск. и укр. «мама» и др.), или на замечательную работу «Средства передвижения, орудия самозащиты и производства в доистории»[38] и др., где получает предварительное свое разъяснение и закон об образовании наименований по функции, части по целому, и вопрос о происхождении языка. Здесь же особенно четкую диалектико-материалbcтичеcкую формулировку получает вопрос о происхождении языка. «Корни человеческой речи, — писал Н. Я. Марр, — не на небесах и не в преисподней, но и не в окружающей природе, даже не в глотке, как и не в крови его, не в индивидуальном его бытии, а в коллективе, хозяйственном сосредоточении человеческих масс, в труде над созданием общей материальной базы».[39] Это замечательное по своей правильности определение, как известно, сходится теперь полностью с классическим определением Ф.Энгельса. К разъяснению причин наименовании русск. «человек», укр. «чоловiк» абх. аоwè, а также вскрытию и определению семантического закона об образовании наименований по функции и части по целому в этом же исследовании привлечены и имеющие непосредственный интерес в истории и русского
[31]    
и украинского языка, наименования и слова, как «сани», «телега», «ех+ать»,, «езда», «ржать», «собака», «олень», «конь», «лошадь», «верблюд», «слон», «хобот», «хвост» и др.
       В связи с анализом этих слов по-новому поставлен вопрос об увязке языка с материальной культурой, критически просмотрен вопрос о заимствованиях.
       Правда, разрешаемые в этих исследованиях проблемы в дальнейших работах Н. Я. продолжались и неоднократно поэтому, естественно, подвергались пересмотру и уточнению. В этой же связи мы склонны рассматривать и «Лингвистически намечаемые эпохи развития человечества и их увязка с историей материальной культуры»,[40] где в более широком плане поставлена проблема стадиальности в развитии и этногонического, и языкотворческого процесса. Здесь же Н. Я. Марр, вскрывая вопросы истории этногонии и глоттогонии на Руси, напоминает, что при вторичном анализе «Киева» в его составе отложились, как палеонтологически оказалось, — кимеры, а не скифы.[41] Из других лингвистических материалов, имеющих значение и для украинского языка, Н. Я. Марром анализируются «конь», «Дон», «Дунай», «небо» и др. Впрочем, вопросы истории этногонии и глоттогонии в их развитии и связи русского языка с чувашским и другими, в расширенном плане, представлены Н. Я. Марром в исследовании «Чуваши яфетиды на Волге».[42] Разрешаемые здесь проблемы изучения диалектов, вопрос о миграции, основной огласовке, фонетических законах — имеют интерес и для украинского языка. Однако подчеркиваем, имеют интерес не изолированно от всех последующих работ Н. Я. Марра, а только в связи с ними. Так, напр., в связи с исследованием чувашского языка Н. Я. Марр, уточняя анализ легенды об основании на юге Киева по повести русской летописи, напоминает, что в 1922 г., при отсутствии палеонтологического анализа, термин «Киев» представлялся вкладом скифов, теперь — кимеров, вернее взаимоборствующих сил обоих. Н. Я. Марр отказывается от своих обоснований происхождения русской речи только из скифской. Кроме этого, необходимо учесть представленную здесь широкую постановку и предварительное решение вопроса о явлениях аканья и эканья, которые, как известно, не получили разрешения в исследованиях буржуазного языкознания. Ведь
[32]    
без этих предварительных данных не всегда могут быть поняты и последующие трактовки в исследованиях Н. Я. Марра (напр., указание на наличие основной губной огласовки в украинском, о чем речь у нас ниже). Однако, стесненные рамками обзорной статьи, мы вынуждены только упомянуть, что наличие огласовок «а», «о», «е» в части терминов русского языка Н. Я. Марр считает вкладами, унаследованными от до-индоевропейских народов и языков.[43]
       Заметим, что в темпе развития яфетической теории, уже через год, Н. Я. Марр пересматривает многие представленные здесь положения, как пережиточные взгляды, с оказавшейся уже устарелой техникой в приемах доказательств. Почему? Потому, что Н. Я. Марром за время печатания уточняется и вырастает палеонтология речи, позволяющая возводить исторически речь всего человечества к 4 звуковым элементам.[44] Потому, что в отвлеченных до этого времени символах различных категорий, элементах морфологии, суффиксах, окончаниях, префиксах (начальных служебных частях), флексии и т. п. явилось необходимым признавать не их, а пережитки определенных цельных слов, что и вызвало соответственную их трактовку.[45] Этим и было положено начало совершенно повому подходу, вскрытию и выяснению генезиса грамматических категорий и их частей.
       Не прошло и нескольких месяцев, как Н. Я. Марр в исследовании «О слоях различных типологических эпох в языках прометеидской системы»[46] напоминает о том, как факт за фактом подтачивает и долбят мнимо цельный камень-массив «сочиненной особой расовой речи — индоевропейской».
       «Пора, — заявляет Н. Я. Марр, — приступить к лингвистическому анализу этих языков, языков прометеидской («индоевропейской») системы в целом, чтобы в них самих произвести классификацию не по отвлеченным оторванным от смысла жизни звуковым схемам формального учения об языке».[47] В связи с темой в исследовании особое внимание обращено на местоимения, представившие возможность наиболее ярко выявить диахронические взаимоотношения языков, наметить ступени развития их за пределами
[33]    
индоевропейских установлений. Помогли значительно выявлению выработанные Н. Я. Марром положения функциональной семантики и палеонтологии, которые пролили свет и на генезис местоимений общих для русского, украинского и других языков. В частности «сам» разъясняется Н. Я. Марром в соответствии с древней грузинской разновидностью ϑav|| ϑa-m, *ϑ̇a-m ‘голова'. Кроме этого, в исследовании устанавливается корень с использованием его в трех формах — акающей, sa↙ϑa (← sal↙*ϑ̇al), окающей шur--q̇ur, и экающей sel, притом не в изолированном охвате этих форм в языках индоевропейской семьи, а в увязке языков разных систем. Здесь же представлено и разъяснение мест, «себя» «себѣ» «со-бой»... и вывод о необходимости переклассифицировать языки прометеидской системы по конкретно наличным в них слоям.[48]
       В этом же году, как известно, появилось и исследование «Языковые проблемы по числительным», в котором наряду с наметкой происхождения и развития их в глоттогонии, особый интерес и для русского, и для украинского языка представляет вскрытие происхождения числительного «сорок», прилагательного укр. «гарний», сущ. «базар», плем. назв. «смерд» и др. Из них особенно следует остановиться на истолковании числительного «сорок», так и нерешенного в этимологиях индоевроиеистов. В исследовании Н. Я. Марр указывает, что истолкование числительных может быть правильно представлено только в истории по стадиям развития языков всех систем. В частности, «сорок» (sorok) resp. *шоr-ок 'два двадцать' исходит из языков шипящей группы, причем *шоr→ᴊor↔ᴊur 'два' налично в шипящей группе яфетических языков Кавказа и увязывает русскую речь с речью чувашей, сохранивших şor↔sur (первоначально числит. 'два') в значении 'половины' (←'второй части'), равно с речью басков, у которых sor 'два' консервировано 'восемью' — sor + ϑ̇ı буквально 'без (ϑ̇ı) двух [десять]', что же касается—о-k 'двадцать', то это пережиток слова, наличного у басков и самостоятельно в более полном виде o + gey (←no+gey)→o+ge, а у чувашей также, как в русском, с утратой гласного исхода в виде — ĕ+g, resp. ĕ+χ в составе kĕr-e+χ 'сорок'.[49]
       С особой выпуклостью представлена теперь увязка языка не только с материальной культурой, но и письмом в исследованиях: а) «Происхождение терминов «книга» и «письмо» в освещении яфетической теории»,[50] б) «Абхазский аналитический алфавит (к вопросу о реформах письма)»
[34]    
и др.[51] В кругу интересов проблем истории украинского языка в первом труде представлено упоминаемое еще в «Яфетидах» объяснение истоков письма и развития таких важных терминов, как «книга», «печать», а также «перстень», «писати», «лошак» и др.; во втором — вопрос о фонетических законах и письме. Кроме этого, в первом исследовании Н. Я. Марр, говоря о соотношении состояния яфетической теории (в 1926 г.) с ее недавним, весьма недавним прошлым, всего три года тому назад, отметает, что достижения яфетической теории составляют две самостоятельные дисциплины, — или учения. Первое — яфетическое языкознание, т. е. учение об яфетических языках; второе — «общее учение об языке, об его происхождении,, о взаимоотношениях различных систем, так наз. семей языков в статическом [resp., современном. И. 3.] их состоянии, отложений различных этапов, развития звуковой речи человечества и об эволюциях ее как в формальной типологии, так и идеологической».[52]
       В связи со всеми упоминаемыми нами и многочисленными неупоминаемыми исследованиями как по теоретически общим вопросам языка, так и вопросам отдельных языков различных систем, и вырастает в 1927 г. «яфетическая теория» — курс нового материалистического учения о языке.[53] Новое общее учение Н. Я. Марра теперь охватывает и объясняет: а) все виды язына в их происхождении и развитии, увязке с письмом, мышлением и материальной культурой; б) изменения языковых систем в развитии единого глоттогонического процесса; в) отношение между системами языков, в частности, между яфетическими и индоевропейскими языками; г) классификацию языков; д) этапы каждой из языковых систем; е) начало и развитие элементов состава речи, ее технических способов, грамматических форм, семантики, морфологии, фонетики и т. д. и т. п.
       Достижения Н. Я. Марра теперь и по общему учению о языке, и по ряду конкретных языков настолько значительны, что они становятся сокровищницей для советской науки и ненавистными тем самым для загнивающей буржуазной науки. С этого времени с еще большим подъемом продолжается Н. Я. Марром изучение языков, расширяется круг вопросов, проблем, специальных исследований, заново поставленных в увязке с мышлением, письмом, материальной культурой, историей общественных форм и т. п.
[35]              
       Особый интерес представляют теперь для советских украинистов работы и высказывания Н. Я. Марра по украинскому языку. Этот большой интерес у Н. Я. Марра к исследованию генезиса и проблем украинского языка не был случайным. Он вытекал, во-первых, из всех прошлых исследований и проблем, настоятельно требующих теперь в борьбе за новое учение о языке более расширенной разработки; во-вторых, — из все нарастающего протеста и борьбы против получивших в эти годы широкое распространение антинаучных утверждений и «исследований» представителей буржуазной индоевропеистики, славистики и украинистики об украинском языке и его история.
       Выше мы, указывая на главнейшие исследования и проблемы, вместе с тем, подчеркнули и то, что в 1927 г. Н. Я. Марр приступает к лингвистическому анализу языков прометеидской («индоевропейской») системы в целом. Украинский язык, как известно, в исследованиях буржуазных индоевропеистов, славистов как в прошлом, так и особенно в эти годы с великодержавной и местной националистической заботой определялся то как малорусское наречие русского праязыка, то как «самостийное», особо-расовое украинское явление, исходящее непосредственно из праславянского праязыка. Это обстоятельство и обнажало наиболее выпукло белые нити родословной семьи буржуазно сочиненного индоевропейского праязыка.
       Вот почему Н. Я. Марр, в связи с изучением бретонского языка в его истории, пересматривая штудии Н. Pedersen'a, акад. А. Шахматова и М. Фасмера, носившихся с мыслью определения и обоснования прародины кельтского, а также русского и вообще славянских языков, совершенно справедливо заявляет:

 «Без учета социальных слоев и прослоек племенное образование вместе с его речью трактовалось как массив с корнем вне себя (где-то на прародине), с источником общения также внешнего порядка, также вне себя (миграция), с творческим фактором также вне себя (чужое влияние и заимствование)».[54]

       Разъясняя мифичность в суждениях о первоначальном появлении вездесущих кельтов (лишь разновидности скифов) в путях миграции в эпоху переселения народов, Н. Я. Марр указывает на локальное происхождение повсюду речи, на речь определенных социальных слоев, далее, национальных языков. Одновременно с этим Н. Я. Марр требует смещения классических языков с империалистического пьедестала, освобождения каждого
[36]    
языка от гнета окостенелых норм мертвых языков, поучения живой речи каждого народа. По связи процесса развития бретонской речи в глоттогонии, Н. Я. Марр, останавливаясь на переходах наименований по функции, как например, усеченного наименовании «kı» собака, увязывает в закономерном его развитии с видами kon↔kun, hone↔hune, груз. 'конь', с русск. «конь», с мегрело-чанским и украинским «кiнь»,[55] о чем речь подробнее у нас ниже. Сейчас же для нас непосредственный интерес представляет то, что к этому же времени и было подготовлено к печати специальное исследование «Яфетические зори на украинском хуторе».[56]
       В нем мы находим постановку и решение целого ряда кардинальнейших и этно- и глоттогонических проблем и в связи с ними непосредственных вопросов истории и современного развития украинского языка.
       Так, вопрос о происхождении украинской речи, по определению Н. Я. Марра, не может быть разрешен ни на основе индоевропейских сравнений в звуковом составе языков так наз. славянских и индоевропейских, исходящих от праязыка, ни от определения географического наименования его народа, как незапамятное сидение на згибе, 'краю', в заливе Средиземноморья, ни от «истоков» его на Кавказе или в Пиренеях,[57] даже не от общей трансформации его из яфетического субстрата. По изучении значительных материалов, с пересмотром и своих взглядов, Н. Я. Марр просит не забыть, «что не только вопрос о происхождении украинской речи, но и смысл самого национального названия будет не установлен без применения тех конкретных путей, которые ныне проверены методом марксизма-ленинизма».[58] Выступая против определения происхождения наименования Украины на основе датировки его по памятникам, Н. Я. Марр заявляет совершенно справедливо и русским и украинским буржуазным исследователям: «Украина»—«Украïна» отнюдь не датируется временем появления этого термина в письменности».[59] Равно в связи с этим, ничего научного в историю не вносит толкование наименовании «Украïна», как «край», «страна», «область» с его восприятием как «конец», «край», «окраину». Такие трактовки национального названия, с признанием народа периферийными обитателями, Н. Я. Марр считал антинаучными.
       «Край» — 'конец' имеет идеологически, по определению Н. Я. Марра, совершенно иную историю, чем «край» — 'страна', 'область'. «Край» —
[37]    
'страна', 'область' идут от той стадии, когда население и населенная им страна носили одно имя — тотемное. «Украïна», «Краïна», «Украйна» по отвлечении «ïна» — 'страны' и без этого позднейшего придатка являлась названием нераздельно и страны (впоследствии лишь общим так наз. нарицательным именем) и населения. Обе основы первоначально-самостоятельные слова, многоэлементные, а именно: «U-k-ra» и «К-ra». В первом из них три элемента, во втором — два. В обоих конечный элемент rа, тот же элемент, что и в русском «ra-у» 'рай',[60] т. е. элемент Д. А он-то, элемент Д, как известно, представлен Н. Я. Марром не только здесь, но и в разъяснении происхождения русского языка, в котором термин «Русь» отнюдь не является занесенным с севера. Не является также термин «Русь» вкладом каких-то заезжих молодцов, чуждых автохтонному процессу возникновения и развития русского народа, его хозяйственного уклада, материальной культуры и общественности и, разумеется, на этой базе на месте же сложившейся, resp., оформившейся речи.[61] С отмеченным термином «Русь» в архетипе *rоше ↔ ruше нерасторжимо связываются:

       а)  названия первых животных передвижения — 'собаки' «лай», 'коня' = укр. «лошак», русск. «лошадь», 'оленя' — «лось» и т. д.
       б)  и космических терминов — общ. «рай» русск. «радуга», укр. «piк», русск. «рок», укр. «райдуга», чанск. «runϑ̇»— радуга и др.
       в)  и микрокосмических — русск. «глаз», «рот», укр. «рiт», укр. «рiд», русск. «рождать», «расти», укр. «рости» и др.
       г)  и социальных «ра-б», возрастных «отрок», равно и терминов родства;
       д) и технических — русск. и укр. «рука», «ремесло», русск. «рыть», укр. «рити», «рiзати» и т. д.;
       е)  и надстроечных понятий «ра-д» (от 'солнца' см. ча 'небо'), «ропот», «речь», укр. «рiч» — 'предмет' и т. д.;
       ж)                и прилагательных русск. и укр. «румяный», «рыжий», «красный» и т. д., не говоря о множестве глаголов.

       Мало того, благодаря этому как у русского, так и у украинского языков, и наоборот встречаются исторически нерасторжимые связи не только с славянскими народами и языками, не только с германцами (однако без несуразного навязывавшегося им индоевропеистикой в данном вопросе ореола превосходства) или соседящими финнами, но и с народами, казалось бы, не имеющими ничего общего ни с русской, ни с украинской
[38]    
народностью, напр., с абхазами, грузинами, сванами, армянами в другими не членами «святой» индоевропейской семьи.[62]
       Представленный в нашем кратком обзоре в самых общих чертах анализ термина «Украïна» — 'Украина', в его нерасторжимых связях по элементу Д «ра» с термином «Русь» имеет кардинальнейшее значение и для истории и для современного развития языков. Это и обязывает исследователей с тем же широким диапазоном раскрыть в цитируемом «Предисловии» Н. Я. Марра и определение элементов «У» и «к» термина «У-к-ра-ïна». Ведь к этому призывал славистов, простившихся с индоевропеизмом, Н. Я. Марр. Здесь же он для лучшей ориентации указывал, что к элементу Д относится и «краса» («красный», «красота»)—k-ras, где ras||ruш 'солнце' (небо) с сохранением его сибилянтного исхода (s||ш).[63]
       В связи с вышеприведенным анализом, однако, не следует забывать, что изыскания и изучение истории конкретного языка и его народа немыслимо для Н. Я. Марра без конкретного определения его социально-производственного сложения, которое немыслимо без постановки во всю ширь в мировом масштабе. К этому призывают и памятники материальной культуры, и памятники устной и письменной речи и топонимические названия, и предания, и целые слова в своих элементах, значении и формах, и даже звуковые закономерные переходы каждого из языков. Так, Н. Я. Марр, еще раз просматривая и критически анализируя материалы исследования «Книжной легенды о построении Куара в Армении и Киева на Руси», в «Яфетических зорях» представляет не только взамен формального анализа вскрытие наличии в первой части «Ки-ева» или «Ку-ябы» отложения вкладов кимеров или иберов, а не скифов. Здесь же, как известно, Н. Я. Марр, анализируя вновь вторую часть этого термина-названия, как окончание множественного числа в разновидности формулы: ov[↔em↗ер→eb→eφ ||aῦ↔am↗ар→]-ab[→aφ], выявляет тот же состав и во вновь пересмотренном им наименовании гор. Ольбия, который признавался только бывшей колонией милетских греков, и в «Alba» на Западе, и в «Orbel» (местечко на границе со Сванией) и др.
       Короче, Н. Я. Марр требует теперь при суждении о кимерах и иберах выйти далеко вширь и вглубь от замкнутой почвы Кавказа, даже одной Европы или Азии. Что же касается скифов, то они только в районе ближайшего интереса к забытой истории Украины вслед за кимерами проявляются силой своего более наглядного, в сравнении с кимерами, выявле-
[39]    
ния в памятниках материальной культуры. Этим Н. Я. Марр и объясняет, наряду с коренным изменением метода, то, что в первую очередь были прихвачены в орбиту исследования скифы вместо кимеров при разрешении генетического вопроса о «Киеве».[64]
       Ценность и важность упомянутого вопроса в исследовании Н. Я. Марра будет определена при том условии, если вопрос «Книжной легенды об основании Киева» будет рассмотрен в связи с ошибочными трактовками историков, археологов, этнологов и лингвистов. Кроме этого, в исследовании по-новому освещаются не только законы фонетики, но и семантики (законы о возникновении и развитии того или иного смысла), вопросы образования частей речи и т. п.
       Остановимся на некоторых законах звуковых явлений, которым индоевропейское языкознание, славистика и украинистика уделяли наибольшее внимание и, попутно, на некоторых, впервые открытых Н. Я. Марром, законах семантики.
       Как известно, для представителей индоевропейского языкознания перебой губных гласных u, resp. о в ı, resp. е, характеризующий украинскую речь только в сравнении с русской для их отличия, являлся основой. Между тем этот закон выявляется Н. Я. Марром далеко не как главный, единственный, существующий только для этих двух языков. Вопреки устремлениям на разобщение этой особенностью, Н. Я. Марр устанавливает, наоборот, общие связи и украинской и русской речи с мегрельским, чанским, грузинским, кельтским, колхским, валлийским и др.
       Так, в мегрельском, сравнительно с чанским, губной гласный обычно бывает представлен гласным ı, напр. мегр. ᴊır-ı 'два' при чанск. ᴊur-ı; мегр. ṭkıd-ı 'кукурузный хлеб' при чанском ṭkud-ı; мегр. ḓıma 'брат' при чанск. ḓuma; мегр. ṭkır-ua 'жать', чанск. oṭkor-u 'косить'. Далее, доказательством наличия общности перебоя u resp. о в ı в исследовании служат, напр., конь--кiнь, с восхождением к архетипу мегрело-чанского оформления ḳone(↘︎*عone)↔*ḳune↘*عune, древн.-груз. hune и *hone в том же значении 'лошади'. Мало того, наряду с общностью русск. конь, укр. кiнь с мегрело-чанским и древнегрузинским hune←*hone и русский и украинский имеют связь с армянским heyng (←hen+ı-g) 'разбойничий наезд', первоначально 'конница', со сванским hen 'лошадь', с французским hennır 'ржать', что значит от 'лошади' hen, с наличным chien у тех же французов в значении 'собаки', с нем. Hund 'собака' и др. В этот же семантический
[40]    
ряд, на основе установленного положения об образованиях наименований по функции, т. е. когда по назначению и отправлению известной работы в зависимости от смены одного типа (объекта) хозяйства другим передаются друг другу названия, Н. Я. Марр указывает на связи и с латинским (can-ıs 'собака'), и с берберским (kan 'собака') и многочисленные другие. Сюда относится также общее для русского и украинского языков «кон+ур-а» 'помещение собаки'.
       Нам не представляется возможным в обзорной статье расширить освещение перехода губ. u--о в ı, а также положения об образованиях наименований по функции. Для этого потребовалось бы отдельное исследование «Об образованиях наименований по функции в исследованиях Н. Я. Марра».
       Укажем только, в дополнение к вышесказанному, на значение общности перебоя губного при учете формулы фонетического колебания v↔m↗р→b→φ) вскрытого Н. Я. Марром на основе закона об образовании слов путем раздвоения единого, несущего в звуковом воплощении обозначения двух противоположных понятий в таких языках и словах, как русск. бог--укр. бiг — 'бог', груз, borg 'бес', общее русск. и укр. «погань», что идеологически восходит к языческоиу божеству--чув. pugaņ, 'кукла’ 'идол', лат. paganus, основа русск. «пугаться» и укр. «боятися»; из животных, связанных с культом, укр. «порося», «паця» и русск. «поросенок», англ. «pı-g»-'свинья' вм. ‘«*po-ǧ», наличное у кельтов и др.
       Все эти слова являются, по определению Н. Я. Марра, общими словами с одной и той же многоогласовочной основой, но генетически различных эпох стадиального осмысления. Кроме этого, общность перебоя губного гласного еще больше усиливается, — устанавливает Н. Я. Марр,— когда то же звуковое явление точно врывается и в двухсложные: слова с губной огласовкой и создает вместо выдержанной огласовки о-о, resp., u-u, перебойный ряд о-е, resp., u-ı. Это замечательное положение Н. Я. Марр иллюстрирует, с одной стороны, обще-русск. и укр. «борода» с его перебойной огласовкой о↔ı в укр. «борiд-ка», равно как в арм. muruq и его разновидность mıruq и др., определяя их по огласовке к вкладам языков шипящей группы, с другой стороны, в акающей его разновидности, всплывающей в груз. *parṫa→*barđa→φаrϑ̇а в том же значении, — к свистящей.
       Таким образом, общность явлений даже в фонетических закономерностях, расширенная Н. Я. Марром в кругу языковых систем, получает совершенно новое освещение.
[41]              
Мало того, фонетические закономерности, связанные с семантическими вариациями, интересуют Н. Я. Марра не сами по себе, отрешенно, а в увязанности их в мировом масштабе. А между тем известно, что акающую разновидность 'бороды' объясняли в исследованиях по славистике — заимствованием из литовского «barda», а русск. и укр. «погань»—заимствованием из лат. «paganus». Мы не упоминаем здесь о многочисленных других необоснованных определениях слов и фонетических особенностей, как заимствованиях. Укажем только, что состояние этого вопроса и в славистике и в украинистике побудило Н. Я. Марра заявить о необходимости коренного пересмотра.
       В решении вопроса о заимствованиях Н. Я. Марр считал, что при массовом и длительном общении строй речи, а с ним и мышление, следовательно, и морфология также могли передаваться от одного производственного, племенного, национального и т. д. образования к другому, как и словарь. При рассмотрении обогащения языков заимствованиями Н. Я. Марр рекомендует подходить не только как к механическому перенесению их, а и к выяснению по палеонтологии речи генезиса их в орудии общения тех языковых носителей, от которых слова или другие языковые явления заимствованы.
       Далее, в кратком, далеко не исчерпанном обзоре по фонетике следует вновь упомянуть о новом подходе Н. Я. Марра к решению проблемы об «оканьи», «аканьи» и «эканьи». В наметках разрешения этой проблемы Н. Я. Марр прежде всего требует устранения надуманных истоков огласовки в большой праславянской «хороме», лишенной реального исторического смысла. Взамен праславянской хоромы Н. Я. Марр, основываясь на материалах, выявленных в процессе исследования процесса глоттогонии, намечает, что «аканье» является для белорусского языка, «оканье» для украинского и «эканье» для русского решающей (хотя, конечно, отнюдь не единственной) закономерной огласовкой.  

«Необходимо переключить, — пишет Н. Я. Марр в предисловии, — решение вопроса на реальную историческую почву, уходящую в до-индоевропейскую стадию... Отнюдь не беда, что rik, resp., rok окажется не заимствованием из польского (вот это действительно бабушкины сказки), ни даже то, что у русских «храм» вместо «хрем» (ср. однако «хребет» — горная цепь и т. п.)».[65]

       Далее, укажем, что и в последующем замечательном исследовании, к сожалению незаконченном, «Проблема письма трех славянских языков СССР, белорусского,
[42]    
украинского и русского»[66] Н. Я. Марр указывает, что «для белорусского языка основная характеристика гортанная («а»↔ä), русского — небная (e↔ı), что не устраняет нисколько исконности в них губной огласовки и появления ее в целом ряде производственных и социальных терминов». Кроме этого, здесь же, касаясь мнимых случаев расхождения русского и белорусского, как напр. в белор. «аб» вместо «об», «о», И. Я. Марр справедливо замечает:

«Суть дела не в территориальном распространении оканья и аканья, наличного и в русском, а в социальном моменте, в том, что различные слои русских произносят одни «аб»→«а» (отнюдь не по искажению или низовому происхождению), другие «об» (—«обо»)→о. Так, повторяю, произносят, но пишут — одинаково, пользуясь основной украинской огласовкой, губной, у русских многоколоритно используемой в том числе и как 'аб’ → 'а'».[67]

       Наметки Н. Я. Марра в разделе основной огласовки представляются нам ценными, ибо они, устраняя необоснованные толкования, исторически проливают реальный научный свет на решение вопроса.
       Далее, замечательными являются и те положения в исследовании,[68] в которых Н. Я. Марр указывает на то, что такой общий тождественный материал, как русск. «море», «вода», «земля», «лед», «лоб», «плевать», «рог», «река», «речь», «рыба», «слеза», «снег», «собака» и т. д., и укр. «вода», «земля», «лiд », «море», «плювати», «рiг», «рiка», «piч», «риба», «снiг», «собака» и т. д., не может служить опорой для уяснения особенностей каждого из сличаемых языков. Почему? Потому, что такой материал помогает своими формальными незначительными расхождениями лишь затушеванию значения тех индивидуальных черт, наличие которых все-таки дает себя знать.[69]
       При таком рассмотрении Н. Я. Марр совершенно справедливо замечает, что «даже, когда слово общее, не каждый раз подлежит оно разъяснению в порядке усвоенности его украинцами от русских».[70]
       На основе палеонтологии речи, по его мнению, может нередко вскрыться и обратное течение, о котором не следует забывать. К тому же нередко коренные, так наз. и русские и украинские слова генетически находят свой общий источник в речи третьей группировки, определяемой на основе рассмотрения речи по ступеням ее стадиального развития в мировой глоттогонии. Ступени же развития мирового глоттогонического про-
[43]    
цесса показывают и общее и особенное, определяя то, что украинский язык не является диалектом. Ведь в нем, как и в каждом языке, в процессе его сложения откладывались и общие, и особенные как звуковые корреспонденции, так и словарные, и морфологические, и синтаксические, и семантические вклады. Однако не в этих особенностях, самих по себе, таится сущность истории сложения украинского или любого национального языка, являющегося продуктом позднейших стадий развития речи человечества. Наоборот, сущность и история любого национального языка и его особенностей могут быть реально представлены только в исследовании тех конкретных путей, в которых происходило его образование и развитие, а это немыслимо без рассмотрения в процессе мировой глоттогонии. Особую ценность в этой связи представляет, как во всем новом учении Н. Я. Марра, так и в исследовании «Яфетические зори...» раздел положений о семантике. На основе единства идеологической нормы Н. Я. Марр вскрывает и под несхожими формальными явлениями факты целых слоев языка в их историческом социальном схождении или так наз. родстве истоков единого глоттогонического процесса.
       Так, напр., оказывается, что совершенно разные по форме слова-глаголы укр. «шу+к-ати», русск. «искать», франц. «cher+ch-er», ит. «сеr+ с-are», равно как и в баск. eшku 'рука' и груз шr-o+ma←шur-о+mа 'трудиться' и укр. «тру+д-ити-ся», и русск. «тру+д-иться» и др. имеют в своих основах (шu [← шuy↙шur] и ıs ↔ es и ш ↗ ṭ с утратой аффрикатности ṭ→t, и с перестановкой (tur→) tru↔tro в истоках некоторых элементов, общее значимое явление, одинаково происходящее от «руки».
       Таким образом, Н. Я. Марром определяются не только в схожих, но и формально несхожих явлениях развития языка факты целых слоев (в историческом социальном схождении и расхождении), отобразившихся в закономерных явлениях и словообразования, и морфологии, и фонетики и т. д. Этому определению помогает разработанная Н. Я. Марром палеонтология речи, дающая возможность проникать не только в историю «слов», но и самих понятий, не только в технику речи, но и в технику мышления.
       Однако изложение учения Н. Я. Марра о звуковых законах, неразрывных исторически с законами семантики, выведет нас далеко за пределы настоящей статьи. Ограничимся дополнительно к упомянутым выше замечаниям указанием на то, что в противовес традиционному физиологическому учению о звуках, излагаемому в курсах украинского и общего языкознания
[44]    
и отсутствию в них законов семантики,[71] образования слов, Н. Я. Марр выдвинул и обосновал главнейшие законы «социальной фонетики» и «функциональной семантики», рассматривая их с точки зрении появления, развития в истории и роли в языкотворческом процессе, неразрывно связанном с историей создавшего их общества.

«Язык — создание коллектива в производстве, — пишет в последующей работе Н. Я. Марр, — нет ни одного слова, ни одной формы, ни одного звука, ни одного лингвистического явления, не прошедшего через осознание, созданное и нормировавшееся коллективом, впоследствии массовым производством».[72]

       Мало того, и в цитированных нами и и последующих исследованиях и основной определены и вскрыты главнейшие средства и способы словообразовании и грамматические категории, которые в процессе скачкообразного развития глоттогонии не могут быть оторваны и от истории и современного развития украинского языкознания.
       Интереснейшим в этой связи по содержанию и обилию конкретных материалом с привлечением их и из украинского языка является цитируемое выше исследование И. Я. Марра «К семантической палеонтологии в языках не яфетических систем».В нем замечательно представлены и дополнения к прежним обоснованиям законов фонетики, и сжатая четкая характеристика развития семантики путем раздвоения единого на противоречивые части, и вопрос о стадиальности, и классификация языковых фактов в связи с развитием мышления, материальной культуры обществ, и вопросы словообразовании и морфологии и т. д. и т. п.
       Не имея возможности в настоящей статье остановиться на представленных здесь замечательных положениях и определениях, ограничимся указанием на то, что материалам украинского языка как в связи с продолжением исследования их, начатого в цитированных нами выше работах, так и в новом плане («око», «шум»…, сущ. с оконч. «ко», категория грамматического рода, прилаг. на «кий» и др.) уделяется большое внимание.
       В разделе же словообразования большой интерес и значение представляют теперь во всех исследованиях и палеонтологически выявляемые одноэлементные слова и слова, образованные с помощью огласовок, пере-
[45]    
гласовок и ударений, путем раздвоения единого, и удвоенные, и скрещенные, и слова, образованные по функции, по образной ассоциации, и наименования части по целому, и композиты, и заимствования, и звукоподражании, и слова, образованные при помощи суффиксов и, наконец, сокращенно-сложные слова. Заметим, что перечисленные средства и способы образования слов выявлены и определены Н. Я. Марром не изолированно, не в статике, а в динамике, в истории их появления и развития в речи. В этой же связи огромнейший интерес представляют определения и высказывания Н. Я. Марра по грамматическим категориям, о которых частично мы выше упоминали. Однако теперь, на новом этапе, с все большим и большим включением в разработку материалов прежние положения в каждом исследовании уточняются и одновременно включаются в исследование все новые и новые проблемы.
       Особый интерес представляет теперь определение Н. Я. Марром истории и характеристики родовых признаков, некоторых суффиксов, оформление имен прилагательных и степеней сравнения, глаголов, наречий, предлогов и т. д., представляющих непосредственный интерес и для общего и для русского, и для украинского языкознания. Так, напр., Н. Я. Марр, определяя архаичную характеристику признаков трех грамматических родов,[73] указывает, что они вовсе не возникали из праязыка или по половому признаку, а, будучи отработанными остатками целых слов, вкладов (от восприятий первобытного мышления) древнейших производственно-социальных группировок, в противоречивом развитии в русском да и в других славянских языках, уже слиты в положении суффиксов с основами и являются сами по себе новообразованиями.[74] Замечательно вскрывает Н. Я. Марр и в этом и в последующих исследованиях историю их образования и развития, равно как и других грамматических категорий путем палеонтологического анализа. Однако не в изолированных рамках индоевропейской или славянской языковой семьи, а на основе метода диалектического материализма в процессе мировой глоттогонии.
       Величайшим вкладом в развитие целого ряда наук, особенно в развитие нового учения о языке, а также неразрывно с ним связанных конкретных языков, не исключая и украинского, в эти годы представляют такие исследования как «Язык и мышление»,[75] «Языковая политика яфети-
[46]    
ческой теории и удмуртский язык»,[76] «Новый поворот в работе по яфетической теории»,[77] «Что дает яфетическая теория истории материальной культуры»,[78] «Язык и современность»,[79] «Письмо и язык»[80] и др.[81] Ведь теперь в них Н. Я. Марр, все больше и больше овладевая и применяя учение Маркса — Энгельса — Ленина — Сталина, поднимает новое учение о языке на новую высшую ступень.
       В указанных исследованиях с еще большей четкостью Н. Я. Марр вскрывает и подчеркивает, что «язык... потому и является рычагом культурного подъема, что он — незаменимое орудие классовой борьбы», что язык неразрывен с мышлением, материальной культурой и письмом в их противоречивом развитии и т. д. и т. п.
       В исследовательской работе многочисленных языков в СССР Н. Я. Марр требует смены системы изучения их, исходя из положений нового учения о языке. Ведь новое учение о языке «не противопоставляет массовой речи раскрепощенных наций массовому языку великодержавных наций, в первую очередь русскому языку». Также «новое учение об языке,— далее заявляет Н. Я. Марр, —и не может противопоставить массовую русскую речь языкам окружающих или сожительствующих с ним наций, не может их разобщать, так как оно вскрыло генетическую связь между языками других национальностей и русской речью, и вскрыло в такой мере, что нельзя ни одного ни принципиального, ни технического вопроса по русскому языку разрешить в свете подлинной истории без учета того вклада, который языками именно культурно-отсталых ныне наций внесен в русскую речь, в самый процесс ее сложения».[82] Мало того, Н. Я. Марр, вслед за указанными исследованиями, требует не только поворота в работе, но и по-новому выявляет истоки и развитие нового учения о языке, снимая наименование его, как яфетической теории.

«Как не сказать, — пишет Н. Я. Марр к 50-летию смерти К. Маркса, — что новое учение о языке начинается с Маркса — Энгельса… Маркс и Энгельс и тогда дали, создали единственный исторический метод, вне которого нет возможности произвести самостоятельное историческое исследование. Они вскрыли в истории языка
[47]    
такие смены, такие ступени развития языка и общества, какие тогда казались невероятными».[83]

       Эти работы, как исходное начало, и были, — заявляет Н. Я. Марр, — далее продолжены и развиты В. И. Лениным и И. В. Сталиным, сочетавшими дальнейшую разработку марксистско-ленинской теории с практикой революционного социалистического строительства.
       Только благодаря теории марксизма-ленинизма по вступлении ее в практику пролетарской революции, с созданием Советского Союза Социалистических Республик, с созданием и расцветом новых языков и культур, социалистических по содержанию, национальных по форме, с продвижением их вперед в путях социалистического строительства «слагается окончательно новое марксистско-ленинское учение об языке».[84]
       Оно в путях нового учения о языке Н. Я. Марра с избытком, по его личному признанию, оправдывает в работе, в исследованиях, в лингвистических обоснованиях ленинско-сталинскую национальную политику. В конкретизации языковых материалов разворачиваются главнейшие положения Маркса — Энгельса — Ленина — Сталина, создается Н. Я. Марром соответственно новая техника анализа речи — палеонтология, вскрывающая по стадиям эпохи, ступени развития языка и языков, в связи с мышлением, письмом, материальной культурой общества.
       В обзорной статье слишком трудно даже в общих штрихах представить неоценимые вклады Н. Я. Марра в развитии украинского языкознания. Ведь они выявляются не только в отдельных работах или отдельных высказываниях, а в связи со всеми исследованиями.
       Суммируя все упомянутые нами в обзоре штрихи, мы приходим к выводу, что в исследованиях Н. Я. Марра в широчайшем диапазоне его научного творчества, особенно по новому учению о языке и неразрывно с ним украинскому языку, советский лингвист-украинист найдет неоценимые научные вклады. Проникнутые глубочайшим историзмом и интернационализмом исследования Н. Я. Марра наносят смертельный удар всем идеалистическим, националистическим и расовым концепциям в лингвистике, отстаиваемым буржуазными «теоретиками» в целях оправдания политики угнетения и эксплоатации. В частности и в той борьбе, которая проведена и проводится в УССР против буржуазных националистических концепций в языкознании исследования Н. Я. Марра сыграли большую
[48]    
роль. Огромнейшие вклады передают эти исследования и для истории украинского языка. Ближайшей задачей издательств поэтому является в кратчайший срок выпустить в свет труды Н. Я. Марра, а советских лингвистов, в частности украинистов — овладеть ими не отвлеченно, а заражаясь той страстной работой и непримиримой борьбой за диалектико-материалистическое языкознание, за советское украинское языкознание, за социалистическое строительство, без которых не мог жить и творить великий ученый революционер.

         8 IX 1935 г. г. Ленинград.