[258]  

                   По инициативе акад. И. И. Мещанинова Кабинет сравнительного языкознания Института языка и мышления имени Н. Я. Марра (заведующий - член-корр. АН СССР В. М. Жирмунский) провел в декабре 1946 - январе и феврале 1947 г. серию открытых научных заседаний, посвященных обсуждению проблемы стадиальности в языкознании.
                   Как известно, принцип стадиальности в развитии языков был выдвинут новым учением о языке акад. Н. Я. Марра в связи с учением о единстве глоттогонического (языкотворческого) процесса и его связи с развитием мышления, обусловленным в конечном счете развитием общественных отношений, т. е. единством всего процесса социально-исторического развития человечества в его материальной обусловленности. Н. Я. Марр подошел к проблеме стадиальности, исходя из вопросов лексики и семантики, акад. И. И. Мещанинов развил и обосновал это учение в области синтаксиса, наметив основные стадии в развитии строя предложения ("Общее языкознание. К проблеме стадиальности в развитии слова и предложения", 1940).
                   Новая книга И. И. Мещанинова "Члены предложения и части речи" (1945) поставила более широкую задачу сравнительно-типологического изучения всех основных грамматических категорий (членов предложения и частей речи) в языках разных систем и разного строя как исторически сложившихся форм языкового выражения понятийных категорий мышления.
                   В то же время в специальных исследованиях учеников и соратников И. И. Мещанинова был выдвинут ряд новыx проблем, потребовавших уточнения самого понятия стадии и определяющих ее грамматических признаков.
                   Так, в докторской диссертации А. В. Десницкой ("Развитие категории прямого дополнения в индо-европейских языках", 1946) был поставлен под сомнение вопрос об эргативном прошлом языков индо-европейской системы, и дономинативный строй этих языков, восстанавливаемый сравнительно-грамматическим анализом, оказался по своим признакам (употребление так наз. "неопределенного падежа") предшествующим как эргативной, так и номинативной конструкции предложения. В области северных языков новые исследования (кандидатская диссертация П. Я. Скорика "Инкорпорация в чукотском языке") показали, что инкорпорирование является в этих языках (как указывал И. И. Мещанинов в своей последней книге) лишь одной из форм выражения синтаксических отношений, притом, по мнению автора, не только не единственной, но и не первоначальной: архаическим в северных языках является недифференцированное соположение основ, а не внешний признак их объединения с помощью инкорпорации. Наконец, в работе над эргативными языками возникла необходимость в более строгом различении между эргативной конструкцией, как синтаксической конструкцией пережиточной и в современных языках нередко переосмысленной, и эргативным предложением, которое связано с определенным, действительно архаическим строем языка, принадлежащим к древнейшей, дономинативной стадии языкового развития (работа Проф. С. Д. Кацнельсона о языке аранта).
                   Научная дискуссии, возникшая вокруг этих вопросов, вызвала необходимость в широком коллективном обсуждении проблемы стадиальности и связанных с нею
[259]  
вопросов общего и сравнительного языкознания, при участии работников всех языковых специальностей, с широким обменом теоретическими достижениями как результатом конкретного опыта работы над языками разных систем.
                   На открытых заседаниях кабинета были прочтены следующие доклады:
                   17. XII. 1946 - акад. И. И. Мещанинов: "Учение Н. Я. Марра о стадиальности", 24. ХII. 1946 - "Проблема стадиальности в развитии языка".
                   30. ХII. 1946 - Проф. С. Д. Кацнельсон: "Эргативная конструкция и эргативное предложение".
                   7. I. 1947 - Чл.-корр. АН СССР Д. В. Бубрих: "Абсолютивный, номинативный и эргативный строй глагольного предложения".
                   14. II. 1947 - Канд. филолог. наук О. П. Суник: "Поссессивный строй предложения а тунгусо-маньчжурских языках".
                   15. II. 1947 - проф. И. М. Тронский: "Проблема стадиальности и сравнительная грамматика индо-европейских языков".
                   В заседаниях Кабинета, кроме сотрудников ИЯМ, приняли участие работники большинства лингвистических научных и учебных учреждений Ленинграда. В прениях по докладам, кроме докладчиков, выступали акад. И. И. Толстой, чл.-корр. АН СССР В. М. Жирмунский, доц. Э. А. Якубинская, доц. А. В. Десницкая, Ю. С. Маслов, Г. Ф. Турчанинов, проф. А. П. Поцелуевский (Ашхабад), доц. А. А Холодович, выступление которого печатается ниже.
                   Подводя итоги проделанной работы, акад. И. И. Мещанинов отметил в заключительном слове, что все участники обсуждения единодушны в признании принципа стадиальности как основного положения нового учения о языке. В применении этого принципа к конкретной лингвистической работе между докладчиками наличествуют частные расхождения, обусловленные конкретными различиями изучаемоrо ими языкового материала. На настоящем этапе работы вряд ли можно избежать подобных противоречий и дать законченное и систематическое описание языковых стадий по их основным признакам. Речь идет прежде всего о ряде стадиальных переходов, которые раскрываются в конкретном историческом исследовании отдельных языков и языковых групп. В частности, более глубокое сравнительно-грамматическое изучение языков индо-европейской системы приводит современное языкознание к проблеме дономинативного строя. Однако лингвистическая работа должна быть ориентирована прежде всего на изучение данного языка в его истории, затем — на сравнение языков одной группы (системы) и уже в последнем этапе — на сравнение языков разных систем в их стадиально-типологических аналогиях. Проведенная таким образом на материале разных языков методически точная и строго проверенная сравнительно-грамматическая работа позволит нам в конечном итоге уточнить понятие стадии и наметить схему стадиальных переходов.

         К итогам обсуждения проблемы стадиальности
                   (Из выступления А. А. Холодовича)

                   Сессия, посвященная вопросу стадиальности, позволяет уже подвести некоторый итог впечатлениям от прочитанных на ней докладов.
                   Естественно, что в центре моего внимания будет стоять открывающий дискуссию доклад акад. И. И. Мещанинова "Проблема стадиальности в развитии языка". Значение этого доклада лучше всего раскрывается, если на него взrлянуть с точки зрения общего развития теоретических взглядов И. И. Мещанинова на язык. Мне представляется, что в развитии этих взглядов можно наметить по крайней мере две фазы.
                   Первая фаза нашла отражение в известной работе И. И. Мещанинова "Общее языкознание". Основополагающим для этой фазы является тезис о стадиальном развитии языка. В отличие от Н. Я. Марра, который наметил эту стадиальность и во многом обнаружил ее довольно точно в области лексики, завещав нам ряд своих высказываний (например об аморфности — агглютинации — флективности) потрудиться над стадиальностью в грамматике, усилия И. И. Мещанинова были направлены на стадиальность в гамматическом строе. Так возникло учение о смене (чтобы не вдаваться в подробности, укажу на немногое) посессивного строя эргативным, эргативного номинативным.
                   Однако в самой этой фазе уже было заложено основание к отрицанию ее (употребляем здесь это понятие в философском смысле этого слова). Что это было за основание? Мне кажется, что это основание лежало в самом принципе характеристики стадии. Kaк бы правильно ни было намечено стадиальное развитие, оно все же предстояло нам в одном своем аспекте: в аспекте смены предложения с одной структурой субъектно-объектных отношений предложением с другой структурой субьектно-объектных отношений. Все остальное, о чем к тому же в подробностях ничего не было известно, элиминировалось. Так, в стороне были оставлены такие существенные отношения, как атрибутивные, обстоятельственные, проблема частей речи и частей предложения, наконец, формальный строй речи, т. е. грамматическая техника. Получалась явно неполная картина: субъектно-объектный строй предложения отождествлялся со строем языка в целом. Естественно возникла необходимость вернуть общему языкознанию упомянутые выше категории с тем, чтобы в дальнейшем найти им место в характеристике строя языка и в характеристике стадии. Это и нашло отражение во второй фазе развития взглядов И. И. Мещанинова, которая нам известна по монографии "Части речи и части предложения". Здесь пред-
[260]  
ставлены уже все основные, существенные грамматические категории. Это был весьма важный опыть дать систематику этих категорий с тем, чтобы в дальнейшем, очевидно, предложить теорию их взаимоотношения, взаимосвязи, как членов единой структуры на каждой стадии развития. В свете такого истолкования второй фазы я считаю неосновательными суждения, которые имели место в течение последнего времени о якобы отказе советского языкознания от проблемы стадиальности, суждения, против которых, кстати, уже не раз возражал сам И. И. Мещанинов.
                   Если понимать две основные фазы развития взглядов И. И. Мещанинова так, как это было сделано выше, то сейчас естественно ждать третьей фазы: синтеза двух первых этапов, поскольку мы отвергаем необходимость и обязательность противопоставления второй фазы первой. Именно подобного рода ожидания сопровождали меня, когда я слушал открывающий нашу сессию доклад И. И. Мещанинова. Однако следует сказать, что доклад еще не дает такого синтеза и, таким образом, не приводит нас к новой фазе в развитии нашего языкознания за годы после смерти Н. Я. Марра. Доклад этот еще не является синтезом двух предшествующих работ И. И. Мещанинова, таким синтезом, который бы представил каждую стадию как органическое целое всех грамматических категорий, ее составляющих, так, чтобы, пользуясь известным выражением А. А. Потебни, "связав одну форму с другими формами данного строя языка … по одной форме можно было бы заключить о свойстве если не всех, то многих остальных" (А. А. Потебня, «Записки по русской грамматике », т. 1, стр. 54).
                   В чем же дело? Мне кажется, что дело вполне ясно. Прослушанный нами доклад И. И. Мещанинова убеждает нас, что прежде всякого синтеза двух фаз необходима еще предварительная работа в отношении материала, предложенного автором "Общего языкознания" на первой фазе. Обнаружилось, что предварительно необходимо пересмотреть вновь проблему субъектно-объектных отношений, характеризующую, как мы уже говорили, первую фазу исследований И. И. Мещанинова в свете нового материала, новых исследований как самого И. И. Мещанннова, так и его учеников. Но пересматривать можно по-разному. Можно отрицать начисто старое, можно его видоизменять и обогащать. В  кaком плане следует оценивать этот пересмотр, предложенный заслушанным нами докладом, скажем ниже. Сейчас же хотелось бы сосредоточить ваше внимание на тем, что является центральным пунктом в этом новом доследовании старой проблемы. По-моему, это вопрос о субъектно-объектном строе предложения и о его отношении со строем языка в целом. Первое исследование И. И. Мещанинова давало повод полагать, что посессивная стадия — это стадия с посессивным предложением, что эргативиая стадия — это стадия с эргативным предложением, что номинативная стадия — это стадия с номинативным предложением. Междy тем обнаружилосъ несколько поразительных "антиномий" в языке, которые так удачно изобразил в своем докладе И. И. Мещанинов. Напомню их. Первая антиномия — это пример языка с тремя структурами предложения, стадиально как будто разными, но тем не менее лежащими в языке друг возле друга (например грузинский с его тремя построениями предложения). Вторая антиномия — это три заведомо близких друг дpyгy в материальном отношении языка с тремя противоречащими друг другу структурами предложения (например дагестанские). Можно было бы добавить сюда еще одну антиномию языка с двумя структурами предложения не просто лежащими друг возле друга, как это имеет место в грузинском, а лежащими друг на друге так, что одна структура предложения своеобразно и причудливо сменяет другую в одинаковых, казалось бы, условиях. Имеем в виду японский, где одно и то же предложение может без видимых на то оснований быть построено то по номинативному, то по пережиточно эргативному типу, независимо от видо-временного характера предиката, как, например, в грузинском. В результате такого исследования оказалось, что строй предложения пришел в противоречие со строем языка; строй предложения оказался изъятым из строя языка, увязавшись с семантикой глагола (тезис 4 доклада), с смысловыми оттенками видо-временного деления (тезис 5 доклада), даже просто с различной формой передачи одного и того же содержания (тезис 6 доклада). А так как, согласно моему пониманию, в первой фазе развития взглядов И. И. Мещанинова строй языка фактически отождествлялся с субъектно-объектным строем предложения, то, по изъятии из характеристики строя структуры предложения, возник кризис понятия строя. И этот кризис возник у нас на глазах: доклад И. И. Мещанинава его утверждает.
                   Вот теперь, как мне кажется, можно дать ответ на тот вопрос, который был поставлен выше: что это — отрицание или видоизменение и обогащение старого этапа? Я бы предложил ответ двоякого рода. В отношении теории строя предложения – это видоизменение и обогащение старого этапа, поскольку на строй предложения была выдвинута новая, весьма плодотворная точка зрения, поскольку было выдвинуто новое понимание взаимоотношения различных структур предложения, от которого теперь нельзя отмахнуться. Но в отношении теории стадиальности, поскольку из нее изъято понятие структуры предложения, — это, несомненно, не столько фаза положительных решений, сколько фаза раздумий, размышлений. Отсюда несколько приглушенный характер высказываний о стадиях. Удивительно только, что всякого рода "интерпретаторы" последних работ И. И. Мещанинова, в том числе и последнего заслушанного нами доклада, которые считают всякое размышление, сопровождающееся к тому же положительнымы открытиями, за отрицание проблемы стадиальности, не удосужились понять, в чем тут дело.
[261]            
                   Однако, есть ли достаточные основания в высказыванияx о строе языкa и о стадиальности быть столь осторожным после изъятия из строя языка строя предложения (точнее субъектно-объектного строя)? Я полагаю, что для такой осторожности достаточныx оснований нет: те положительные достижения, которые характерны для фазы "Общего языкознания", отнюдь не снимаются и не колеблются последним докладом И. И. Мещанинова, несмотря на всю его осторожность. В чем же дело? 3десь хотелось бы обратитъ внимание на двa обстоятельства.
                   Прежде всего не следует, как мне кажется, отождествлять стадию языка со строем предложения, даже уже — с субъектно-объектными отношениями. Так, например, посессивное предложение, дажe если бы оно и входило составным элементом в характеристику посессивной стадии, все же есть только составной элемент, а не единственный конституирующий признак стадии. Это, по-моему, в частности, явствует и из второй работы И. И. Мещанинова — "Члены предложения и части речи". Отсюда следует, что нет необходимости быть осторожным уже хотя бы потому, что в только что названной работе И. И. Мещанинова есть все предпосылки для более широкого, всеобъемлющего определения стадии, даже если бы по приведенным в докладе И. И. Мещанинова соображениям субъектно-объектные отношения оказались мало пригодными для такой характеристики стадии (что, между прочим, как увидим дальше, не так). Мне кажется, что в последнем дoкладе И. И. Мещанинов незаслуженно обошел все следствия, которые вытекают из его первой работы для второй работы. А это и есть синтез, который неминуемо приведет к точному определению стадии, а стало быть, и к преодолению кризиса понятия "стадия".
                   Я только что сказал, что последняя работа И. И. Мещанинова — " Члены предложения и части речи" — создала предпосылки для более широкого определения стадии, даже если бы субъектно-объектные отношения оказалисъ мало пригодными для характеристики стадии. Но вот это « даже если бы» явно несправедливо. И мне кажется, что другой доклад, который мы заслушали на сессии, а именно доклад С. Д. Кацнельсона — "Эргативное   предложение и эргативная конструкция" — вносит в этот вопрос достаточную ясность. Действительно, строй предложения (имеем в виду, конечно, субъектно-объектные отношения) оказывается мало пригодным для характеристики стадии и строя предложения в целом, как это прекрасно показал И. И. Мещанинов. Но так обстоит дело только до тех пор, пока мы но проведем тонкой грани между предложением и конструкцией. Бесспорно, что в грузинском языке сосуществуют три конструкции. Но кaкие основания у нас называть одну из них эргативной и квалифицировать ее как элемент, как знак эргативного строя? Какие основания далее называтъ другую из них номинативной и квалифицировать ее как знак номинативного строя? Прежде чем ответить положительно на этот вопрос, необходимо, естественно, обследовать так сказать "чистую" линию эргативности, номинативности, поссессивности. А обследование эргативности в чистом, классическом виде приводит к выводу, что, например, грузинская эргативность имеет с ней мало общего. Подобие эргативного предложения можно найти во многих языках, но каждый раз это будут несходные по всему своему облику явления, восходящие, безусловно, к одному и тому же источнику, но мало общего имеющие с самим этим источником. Аналогии, конечно, ничего не решают, но они все же полезны. Положение дел с грузинской, японской, адыгейской и прочими эргативностями напоминает мне одно явление в биологии, которое носит название адаптивной радиации. Известно, что, например, передние конечности, служившие у родоначальника вида в кaчecтвe ног, могли путем продолжительных изменений приспособиться и у одного потомка действовать в качестве рук, у другого — ластов, у третьего — крыльев. Невольно напрашивается вопрос: не принимаем ли мы крылья, руки, ласты за ноги, т. е. результат приспособления за саму причину. Если мы будем строго отличать причину от следствия, если мы проведем грань между предложением, как чистой линией, и конструкцией, как приспособлением предложения к новым условиям, приспособлением, причины которого должны быть каждый раз разъяснены конкретным анализом, тогда мы сможем снова вернуться к тем идеям, которые были связаны с периодом появления "Общего языкознания". Вот почему гипотеза С. Д. Кацнельсона весьма плодотворна. Она представляется нам стоящей в непосредственном отношении с докладом И. И. Мещанинова, давая возможность преодолеть кризис понятия «стадия» и способствуя переходу к тому синтезу двух фаз в исследовательской работе И. И. Мещанинова, который обещает oткpыть новый период в истории изучения стадиальности в нашей лингвистике как в работах самого И. И. Мещанинова, так и его последователей и продолжателей дела нашего общего учителя Н. Я. Марра.
                   В заключение хотелосъ бы остановиться на одной проблеме, которая характерна для некоторых других докладов, заслушанных на сессии. Имею в виду вопрос о последовательности стадий. Явно намечаются две противоположные тенденции: мы бы назвали их теориями «одного» и «двух» путей. Одни полагают, что, например, естественным следствием разложения эргативного строя был номинативный. Другие полагают, наоборот, что как эргативный, так и номинативный строй являются двумя путями разложения какого-то другого строя, который проф. Д. В. Бубрих в своем докладе именует абсолютивным. С этой точки зрения язык как бы дает два ответа на oднy и ту же задачу: устранения более архаического строя. Нам кажется, что как сама альтернатива, так и второй ее член ("два" пути) являются неоправданными по очень простым соображениям. Что такое, в самом деле, переход от одной стадии к другой? Это не что иное
[262]  
как смена одних существенных отношений в области синтаксиса (оставляем в стороне лексику) другими существенными отношениями. Например, смена субъектно-объектных отношений с двумя субъектами (активным и инертным) отношениями с одним, универсальным субъектом. За этою сменою всегда скрыты существенные сдвиги в области мышления, поскольку сам язык является практическим мышлением. Утверждение о том, что язык дает два ответа на один и тот же вопрос, что он двояко устраняет предыдущую стадию, означало бы в таком случае, что в сознании произошло два качественно различных сдвига, что возникло два качественно различных типа мышления, которые и обнаружили себя в двух прямо противоположных системах языка. Придется, стало быть, говорить об "эргативном" сознании и о "номинативном" сознании. Опасность и неубедительность такой точки зрения бесспорна. Есть один выход из этого положения, а именно утверждение, что двa пути нe предполагают двух различных типов сознания потому, что эти два пути являются лишь двумя технически, а нe идеологически разными решениями одной задачи. Но эта поправка не спасает теорию двух путей, а наоборот, окончательнo ее подрывает. Если дело идет только о технически разных выходах из предыдущей стадии, тогдa надо либо признать, что стадия это не идеологическое понятие, а понятие техническое, понятие техники речи, либо же признать, что преодоление предыдущей стадии идет не двумя путями, а множеством, поскольку в техническом отношении язык может устранять предшествующую стадию множеством способов, число которых pавно не цифре два, а цифре, совпадающей с числом языков на земном шаре. Итак, должно быть ясно, что в идеологическом плане может быть только один путь: oднa стадия погибает и сменяется другою только одним и тем же способом. В плане технологии, техники речи таких путей бесчисленное множество, а не два. Простое обращение к справочнику Мейе "Языки мира" точно укажет, сколько таких путей. Вот почему мне кажется, что то, что дает нам доклад И. И. Мещанинова, более убедительнo и многообещающе, нежели те пути, которые предлагаются в докладе Д. В. Бубриха.
                   Ошибка здесь, как мне кажется, состоит в том, что мы очень часто придаем слишком большое значение союзу "и" в словосочетании "язык и мышление". Нередко, рассуждая о стадиях, мы утверждаем, что за решением этого вопроса надо обращаться к философам, поскольку понятие стадии тесно связано с проблемою мышления. Тем самым мы оставляем себе лазейку для формализации лингвистического понятия строя. Возможно, конечно, что философ здесь необходим, возможно, что без философов здесь не обойтись. Об этом говорилось и в прениях по докладам на сессии. Но только вот что жаль: никто почему-то не назвал имени этого философа, который может решить прежде всего вопрос о стадиальности в мышлении и тем самым в языке. Не знаю, быть может я неправ, но мне кажется, что имя этого философа известно. Не сомневаюсь, что это сам язык. Мне кажется, что он один может ответить на вопрос о стадиях. К нему одному и надо апеллировать. А если мы это будем чаще делать, тогда мы волей-неволей должны будем отойти от опасных теорий о "двух" путях развития, о двух возможных способах устранения одной и той же стадии".