Centre de recherches en histoire et épistémologie comparée de la linguistique d'Europe centrale et orientale (CRECLECO) / Université de Lausanne // Научно-исследовательский центр по истории и сравнительной эпистемологии языкознания центральной и восточной Европы
-- Н.Я.МАРР : Предисловие к книге Л.Леви-Брюля Первобытное мышление, Москва : Атеист, 1930 г. (commentaire)
[XIV]
Громаден и, в то же время, актуален для нас труд одного из скромнейших и в то же время наиболее революционно мыслящих для своей общественной среды научных работников современной Франции — Леви-Брюля […].
Знаменательно то, что только в наши дни русская научная мысль повернулась, точнее, поворачивается с своим интересом к этой паре наиболее поучительных книг в серии произведений того же автора, в оригинале существовавших — первая еще в 1923 году пятым изданием и вторая — в 1925 году четвертым изданием.
Впрочем, запрос к этим книгам и в наши дни идет не из академической среды старого умонастроения (иначе мы могли бы ждать еще не один десяток лет), а из потребности активных атеистов и этнологов, врезавшихся под напором общественного сдвига живительной струей в старые кадры академизма, и в удовлетворение той тяги по живому слову, которая прет из всех пор нашего хозяйственно-культурного строительства.
Эту тягу испытывают широкие круги читателей новой формации, ищущие вместо ветхих схем той или иной изжитой теории, материалистически-обоснованных вех, хотя бы отдельных положений теоретического построения, научного мировоззрения со включением интересов всех участков общечеловеческого творчества и тех, что на научных высотах находятся доселе в пренебрежении. По основной теме «Первобытное мышление» — нельзя и почувствовать, какое громадное общественное значение представляет настоящая книга, несмотря на это единое в русском переводе отвлеченное заглавие, способное навеять мысль, что книга не имеет никакого отношения к жгучим общественно-строительным вопросам нашей современности, тем более, что в ней изучаются материалы, чуждые нашей стране по дальности нахождения изучаемых в книге материалов. Нет надобности сейчас входить по существу ни в критику поучительной работы Леви-Брюля, ни в то, что у него древнейшее состояние мышления определяется притом сомнительным анахронистическим термином «мистический» вместо «магический», ни особенно в уточнение степени обсуждаемой им примитивности, за «невыясняемостью которой при статическом подходе в книге речи нет о действительно первобытном мышлении.
Автор сам достаточно четко разъясняет условность вообще слова «примитивный» или «первобытный», и все-таки остается вопрос об уточнении степени примитивности, какой можно достигнуть методом в общем лишь сравнительным, без палеонтологии, следовательно, без диалектизма, ибо никто не думает утверждать, что исследовательские пути «члена Института», т.-е. Французской Академии Наук, профессора Сорбонны, тождественны или могут быть тождественны с действенно-теоретическими научными исканиями в советской стране, но устанавливаемые в книге положения, диктуемые массовостью нелицеприятно учи-
[XV] тываемых фактов и объективно-чутко воспринимаемые свободным от традиционной заскорузлости мировоззрением, находят в нас живейший отклик и не могут не послужить мощным тараном, пробивающим брешь в гнете пережиточных взглядов не у одних массовых читателей. Как знамение времени, чего стоит один тот факт, что философский вопрос о мышлении строится на живом материале т. н. «первобытных» или «диких» народностей, по выражению автора — «низших обществ»! В этом отношении работа, по-русски сколоченная книга «Первобытное мышление» Леви-Брюля, представляет исключительный интерес самим заглавием вошедшего в ее состав его же труда. Заглавие то само по себе свидетельствует об общественном значении работы французского этнолога: это — «Функции мышления в низших обществах».
В предлежащей работе в целом изменчивость мышления обнажена с ослепительной яркостью. Прав автор, когда он в русском предисловии находит «бесполезным спорить по этому поводу». И вместе с тем бросается тяжелый камень, сокрушительный для старого учения об языке, ибо мышление и речь — брат и сестра, дети одних и тех же родителей, производства и социальной структуры; бросается тяжелый камень — гиря на весы, на которых должен быть решен, если уже не решен для кого-либо, перевес в сторону нового учения об языке, яфетической теории, ибо с изменчивостью мышления неразрывно связана изменчивость не только эволюционная, но и революционная, языка.
Мы, конечно, не можем не сожалеть, что, по независящим от нас обстоятельствам, литература по яфетической теории французскому ученому Леви-Брюлю доступна далеко не в полной мере; да здесь не место расшаркиваться перед автором за то, что, по его словам в личной с нами беседе, идеи яфетической теории, насколько он с ними имел возможность ознакомиться, ему не кажутся неприемлемыми.
Иного отношения трудно бы ожидать от того, кто к фактам подходит не как к неисповедимой магической силе, не как к предоопределению, а как к исторической ценности, да в доброй мере с анализом явлений по бытию, а не только по мышлению. И мы хотим здесь выразить, с сознанием полной ответственности за высказываемое, что, как бы вопреки самому Леви-Брюлю, по скромности отрекавшемуся также в личной беседе от чести быть лингвистом, его труды, в том числе и вошедшие в эту книгу, служат и еще более послужат в ближайшем будущем неизбежному сдвигу именно в области учения об языке, новой смене единолично господствующей на Западе, как теоретическое построение, индо-европейской лингвистики.
И в этом смысле настоящая работа, поучительная, независимо от языковедных интересов, имеет стать настольной книгой для каждого, научно мыслящего лингвиста, в первую очередь, конечно, лингвиста-яфетидолога.