[107]
  1. Содержанием этой статьи явится выяснение основных подходов к изучению языка пролетариата при капитализме. Сперва мы коснемся вопроса о крестьянском «наследстве» в языке пролетариата; затем — усвоения пролетариатом буржуазной языковой культуры и наконец вопроса о том, как и чем пролетариат противопоставляет себя буржуазии в отношении языка.
        В языковедной науке ничего не сделано по изучению языка пролетариата; не собраны даже сырые материалы, по которым можно было бы производить исследование. Естественно, в связи с этим, что наша статья не может претендовать на сколько-нибудь исчерпывающее освещение вопроса.
        Основной тезис: история языка пролетариата при капитализме определяется историей самого пролетариата при капитализме, т. е. возникновением пролетариата как класса и дальнейшим развитием его в недрах капиталистического общества. 

         2. Откуда рекрутируется (набирается) людской состав пролетариата?

        «Прежние низшие слои среднего сословия, мелкие промышленники, купцы и рантье, ремесленники и крестьяне, — все эти классы все более и более опускаются в ряды пролетариата, частью потому, что их незначительный капитал недостаточен для крупного производства и не выдерживает конкуренции больших капиталов, частью потому, что их техническая ловкость теряет свое значение при новых способах производства. Так рекрутируется пролетариат из всех классов населения» («Комм. манифест»). В нашей лекции речь будет итти о русском пролетариате, условия возникновения и развития которого до некоторой степени своеобразны по сравнению с этими условиями в других странах.
        Русский пролетариат рекрутировался главным образом из состава крестьянства; русский пролетарий по своему происхождению главным образом крестьянин. 

         3. Но пролетариат в известном смысле того слова непре-
[108] 
рывно «происходил» из крестьянства в обстановке развивавшегося в нашей стране капитализма. Деревня постоянно поставляла рабочему классу все новых и новых «рекрутов»; рядом с отстаивающимися группами потомственных пролетариев становились все новые и новые группы пролетаризовавшегося крестьянства. 

         4. Таким образом перед нами встает первая задача: выяснить судьбу крестьянского наследства в истории языка пролетариата при капитализме.

        Мы знаем три главные стадии развития капитализма в нашей промышленности: мелкое товарное производство, капиталистическая мануфактура и фабрика (крупная машинная индустрия) (см. Ленин. «Развитие капитализма в России», Сочинения, изд. 2-е, 1926 г., т. III, стр. 423).
        На второй стадии развития капитализма (т. е. при мануфактуре, ручном производстве) наш рабочий, крестьянин по происхождению, в значительной мере не порывал еще производственных связей с деревней, с землей и в значительном числе уходил летом на полевые работы; он был еще, в сущности, и рабочим и крестьянином одновременно, хотя уже и работник мануфактуры противопоставлял себя крестьянину-земледельцу и смотрел на него сверху вниз (см. Ленин, то же, стр. 427).
        «Полное отделение промышленности от земледелия производит только крупная машинная индустрия» (Ленин, то же, стр. 419). Мы приведем из указанной работы В. И. Ленина табличку, иллюстрирующую этот процесс и относящуюся к Московскому району в конце прошлого столетия.        

[109]
  5. Таким образом, «крупная машинная индустрия... отделяет окончательно промышленность от земледелия, создает… особый класс населения, совершенно чуждый старому крестьянству, отличающийся от него другим строем жизни, другим строем семейных отношений, высшим уровнем потребностей как материальных, так и духовных» (Ленин, то же, стр. 427).
        Таким образом, только третья стадия развития капитализма — крупная машинная индустрия — окончательно отделяет рабочего от земледельца. Это обстоятельство создает необходимые условия для действительно самостоятельной (с точки зрения по-настоящему оформившегося рабочего класса) трактовки крестьянского наследства. Эта трактовка выражается в тенденции ликвидировать (изжить) крестьянское наследство.
        Почему?
        Для того, чтобы это понять, нужно учесть, чем подарило или готово было подарить крестьянство рабочий класс.

         6. Совершенно очевидно, что пролетариат представляет собой единый класс и противостоит, как таковой, другим классам буржуазного общества; но, с другой стороны, столь же ясно, что пролетариат не представляет собой сплошной однородной массы, но распадается на ряд более или менее мелких социальных групп. Причиной, вызывающей появление этих мелких групп, является в первую очередь разделение труда. Так, например, в связи с этим мы имеем в составе рабочего класса ряд профессиональных групп, стоящих на разном уровне квалификации и материальной обеспеченности.

         7. Существуют ли в составе пролетариата данной национальности внутриклассовые группы по признаку языка? Несомненно, существуют. Так, например, в связи с общественным разделением труда рабочие разных профессий отличаются друг от друга по словарному составу их языка : металлисты по характеру своего производства располагают целым рядом слов-названий для орудий производствам его процессов, которыми не располагают текстильщики, и обратно, и т. п. Эти внутриклассовые группы не являются специфичными для пролетариата (т. е. присущими именно и только пролетариату), но они увязаны с самим развитием рабочего класса как одного из классов капиталистического общества, где разделение труда неизбежно принимает громадные размеры. Эти внутриклассовые группировки не противоречат объективным интересам рабочего класса, посколь-
[110] 
ку специальный профессйональный словарь употребляется в узкой сфере данного производства, а не проникает весь язык рабочего, не отделяет его целиком в отношении языка от рабочего другой профессиональной группы. В этом отношении профессиональные языковые группы капиталистического общества резко отличаются от профессиональных языковых групп феодализма; эти последние были замкнутыми группами, вырабатывавшими даже тайные, условные языки (ср. тайные языки мелких ремесленников, бродячих торговцев-офеней и пр.).
        Ниже мы познакомимся еще с иными языковыми группировками внутри рабочего класса, а сейчас обратимся к крестьянскому наследству в его языке. 

         8. Крестьянское происхождение пролетариата неизбежно должно было бы обусловить внутриклассовую раздробленность рабочего класса по признаку языка.

        Почему? Потому, что, как мы знаем из предыдущих статей, языку крестьянства свойственна значительная пестрота, унаследованная им от феодализма. Эта пестрота отчасти сглаживается с проникновением в деревню капиталистических отношений, отчасти сохраняется и увеличивается процессом капитализации деревни.
        Пролетаризующееся крестьянство приносит с собой на фабрику и на завод свои различные местные крестьянские говоры с их произношением, грамматикой и словарем; поэтому языковой состав пролетариата намечается как пестрый сразу же на первых порах существования рабочего класса, а непрерывное крестьянское пополнение готово поддерживать эту пестроту.

         9. Внутриклассовое разноязычие, наследуемое пролетариатом от крестьянства, подлежит ликвидации в процессе самостоятельного развития языка пролетариата по следующим основаниям:

        Во-первых, это разноязычие, хотя и связанное с возникновением и пополнением пролетариата, привносится в рабочий класс извне. В каком случае оно имело бы шансы на то, чтобы сохраниться в дальнейшей истории языка рабочего класса? В том случае, если бы оно увязывалось с специальными особенностями пролетарской общественности в ее движении, если бы оно стало в какую-нибудь связь с отношениями рабочих к производству, с разделением труда на фабрике и т. д. Этого нет. Оно остается в положении неприкаянного пережитка — кандидата в покойники.
[111]
        Во-вторых, никак не используемое в новой обстановке внутриклассовое разноязычие, унаследованное от крестьян, противоречило бы объективным интересам рабочего класса: нарушая его единство, оно ослабляло бы его в классовой борьбе. Это тем более необходимо отметить, что в данном случае разноязычие идет по всем линиям языка (произношение, грамматика, словарь) и распространяется на все случаи языковых сношений (т. е. оно несравнимо с тем разноязычием, которое дают профессиональные группировки, см. § 10).
        Нам могут возразить, что это разноязычие не так уж значительно и существенно и что едва ли можно серьезно учитывать его с точки зрения успешности классовой борьбы пролетариата. Но такое возражение было бы совершенно неправильно: данный рабочий класс, например, русский, должен противостоять возможно более единым по языку своей единой по языку однонациональной буржуазии. В классовой борьбе никакое оружие не должно быть упущено, а язык является одним из основных признаков, по которым люди осознают свое единство или различие.

         10. По каким линиям изживается крестьянское наследство в языке пролетариата?

        Во-первых, в самом способе, каким пополняется пролетариат из состава крестьянства, заложены условия, способствующие изживанию особенностей местных говоров в языке крестьян, ставших пролетариями. В самом деле, на фабрику приходят крестьяне разных местных говоров; язык фабрики поэтому сразу же определяется как смешанный; поскольку различные говоры, приносимые крестьянам на фабрику, как мы видели, никак не увязываются с социальной структурой, создаваемой самой фабрикой, наступает естественное взаимовлияние представителей разных говоров на основе повседневного языкового общения; в результате этого отдельные особенности разных говоров сглаживаются, и должен возникнуть некоторый общий для данной фабрики язык. Правда, имеются случаи, когда «население» фабрики одно-одно по говору: это бывает, обычно, в таких случаях, когда фабрика находится не в крупном промышленном центре, а обслуживается в отношении постановки рабочей силы только населением местного округа; в таких случаях особенности местного крестьянского говора дольше задерживаются среди рабочих; но эти отсталые районы нехарактерны; районами, ведущими самое развитие пролетариата как класса, а
[112] 
значит, и историю его языка, являются крупные промышленные центры, крупные города, а здесь, несомненно, сталкиваются представители разнообразных крестьянских говоров.
        Смешанный характер фабричного рабочего «населения» а следовательно, и сглаживание местных языковых особенностей определяется еще неподвижностью самого рабочего.
        «Крупная машинная индустрия необходимо создает подвижность населения; торговые сношения между отдельными районами громадно расширяются; железные дороги облегчают передвижение. Спрос на рабочих возрастает в общем и целом, то поднимаясь в эпохи горячки, то падая в эпохи кризисов, так что переход рабочих с одного заведения на другое, из одного конца страны в другой становится необходимостью. Крупная машинная индустрия создает ряд новых индустриальных центров, которые с не виданной раньше быстротой возникают иногда в незаселенных местностях, — явление, которое было бы невозможным без массовых передвижений рабочих» (Ленин, то же, стр. 429). По данным земской санитарной статистики по Московской губернии (конец прошлого столетия), «опрос 103 175 фабрично-заводских рабочих показал, что рабочих, уроженцев данного уезда, работает на фабриках своего же уезда 53 238 чел., т. е. 51,6% всего числа. Следовательно, почти половина всех рабочих переселилась из одного уезда в другой. Рабочих уроженцев Московской губернии оказалось 66038 чел. — 64 %. Более трети рабочих — пришлые из других губерний (главным образом из соседней с Московской губернией центральной промышленной полосы). При этом сравнение отдельных уездов показывает, что наиболее промышленные уезды отличаются наименьшим процентом рабочих своего уезда: напр. в малопромышленных Можайском и Волоколамском уездах 92—93% фабрично-заводских рабочих — уроженцы того же уезда, где они и работают. В очень промышленных: Московском, Коломенском и Богородском уездах — процент рабочих своего уезда падает до 24% — 40% — 50% (Ленин, то же стр. 429).

         12. Таким образом, самый характер рекрутирования рабочих из крестьян и подвижность рабочего населения порождают другой процесс: ликвидацию крестьянского наследства путем сглаживания особенностей местных говоров. На развалинах крестьянского разноязычия в условиях развивающейся
[113] 
крупной машинной индустрии как бы создается качественно новая единица — общий язык рабочего класса. Но в действительности обстановка гораздо  сложнее: указанный нами процесс не развивается самостоятельно; он включен в другой процесс, а именно в процесс движения национального языка.
        Изживание крестьянского наследства идет, таким образом, не только и не столько по линии сглаживания местных с особенностей говоров путем взаимовлияния фабрично-заводского «населения» и в силу подвижности рабочих: эти процессы — налицо, но они подчинены основному языковому процессу капиталистического общества. 

         13. Попадая в город, на фабрику и на завод, рабочий, крестьянин по происхождению, неизбежно испытывает влияние языка других классов городского населения. Это влияние осуществляется в повседневном быту, на фабрике, в школе (поскольку для рабочего есть школа), через печать и книгу (поскольку рабочий грамотен), через государственный аппарат и пр. Это влияние является основным и решающим в смысле изживания крестьянского наследства.
        Вот как описывает Плеханов петербургских «заводских мастеровых» еще середины 70-х годов: «чем больше знакомился с петербургскими рабочими, тем больше поражался их культурностью. Бойкие и речистые, умеющие постоять за себя и критически отнестись к окружающему, они были горожанами в лучшем смысле этого слова. Многие из нас держались иногда того мнения, что «спропагандированные» городские рабочие должны итти в деревню, чтобы действовать там в духе той или иной революционной программы... Но... настоящие городские рабочие, т. е. рабочие, совершенно свыкшиеся с условиями городской жизни, в большинстве случаев оказывались непригодными для деревни. Сойтись с крестьянами им было еще труднее, чем революционерам-интеллигентам» («Русский рабочий в революционном движении»).
        Но нас интересуют не механические способы, каким овладевает пролетариат буржуазной языковой культурой; нас интересует, какое место занимает буржуазная языковая культура в самом процессе становления языка пролетариата. К этому вопросу мы сейчас и обратимся.

         II

       14. В процессе развития каждого класса Маркс устанавливает два основных момента. Всякий класс первоначально,
[114] 
является «классом в себе» и лишь позднее конституируется в «класс для себя». «Классом в себе», или классом неконституированным, является класс, в котором нет еще сознания своих классовых интересов и нет организации, объединяющей его в сплоченную социальную силу. Следовательно, это класс неорганизованный и еще не осознавший себя как класс. Напротив: конституированным является класс организованный и выработавший известную классовую идеологию.   

         15. Основным содержанием истории пролетариата при капитализме является превращение его из «класса в себе», в «класс для себя», и дальше — организованная борьба с буржуазией, приводящая (а у нас приведшая) к победе пролетариата и установлению его диктатуры.
        Необходимо выяснить, в какой мере «влияние» русской дворянско-буржуазной языковой культуры на язык пролетариата увязано с этим основным содержанием истории пролетариата при капитализме. Не является ли оно неизбежным, обязательным, присущим процессу развития пролетариата на его определенном этапе?
        Пути к разрешению этого вопроса дает нам В. И. Ленин. 

         16. В работе «Что делать?», относящейся к 1902 году, В. И. Ленин разрешает ряд вопросов, касающихся как раз процесса превращения русского пролетариата из «класса в себе» в «класс для себя». В главе «Начало стихийного подъема» (Собрание сочинений, т. V, стр. 140 и сл.) В. И. Ленин указывает на рост сознательности в рабочем движении и говорит: «Стачки бывали в России и в 70-х и в 60-х годах и даже в первой половине XIX века, сопровождаясь стихийным разрушением машин и т. п. По сравнению с этими «бунтами» стачки 90-х годов можно даже назвать «сознательными» — до такой степени значителен тот шаг вперед, который сделало за это время рабочее движение. Это показывает нам, что «стихийный элемент» представляет из себя, в сущности, не что иное, как зачаточную форму сознательности... Если бунты были восстанием просто угнетенных людей, то систематические стачки выражали уже собой зачатки классовой борьбы, но именно только зачатки. Взятые сами по себе, эти стачки были борьбой трэд-юнионистской, но еще не социал-демократической, они знаменовали пробуждение антагонизма рабочих и хозяев, но у рабочих не было, да и быть не могло, сознания непримиримой противоположности их интересов всему современному политическому и социальному строю, т е. сознания социал-демократического. В этом смы-
[115] 
сле стачки 90-х годов, несмотря на громадный прогресс по сравнению с «бунтами», оставались движением чисто стихийным».
        На дальнейшие слова В. И. Ленина нужно обратить, особое внимание:
        «Мы сказали, что социал-демократического сознания у рабочих и не могло быть. Оно могло быть принесено только извне. История всех стран свидетельствует, что исключительно своими собственными силами рабочий класс в состоянии выработать лишь сознание трэд-юнионистское, т. е. убеждение в необходимости объединяться в союзы, вести борьбу с хозяевами, добиваться от правительства издания тех или иных необходимых для рабочих законов и т. п. Учение же социализма выросло из тех философских, исторических, экономических теорий, которые разрабатывались образованными представителями имущих классов, интеллигенцией.  Основатели современного научного социализма, Маркс и Энгельс, принадлежали и сами, по своему социальному положению, к буржуазной интеллигенции. Точно так же и в России теоретическое учение социал-демократии возникло совершенно независимо от стихийного роста рабочего движения, возникло как естественный и неизбежный результат развития мысли у революционно-социалистической интеллигенции. К тому времени, о котором у нас идет речь, т. е. к половине 90-х годов, это учение не только было уже вполне сложившейся программой группы «Освобождение труда», но и завоевало на свою сторону большинство революционной молодежи в России.
        «Таким образом налицо были и стихийное пробуждение рабочих масс, и пробуждение к сознательности жизни и сознательной борьбе, и наличность вооруженной социал-демократической теорией революционной молодежи, которая рвалась к рабочим...»        

         17. Таким образом, В. И. Ленин указывает, что на определенном этапе развития рабочего класса, при превращении его из «класса в себе» в «класс для себя» — необходимо и неизбежно взаимодействие между растущими в своей сознательности рабочими и «образованными представителями имущего класса, интеллигенцией», «вооруженной социал-демократической теорией революционной молодежью».
        Но революционная интеллигенция неизбежно приносит пролетариату навыки общего русского разговорного языка вырабатываемого буржуазией, и навыки письменной и уст-
[116] 
ной публичной речи, вырабатываемой буржуазией же. Это обстоятельство, как мы видим, ни в какой мере не случайно, а определяется основным содержанием истории пролетариата при капитализме — превращением его из «класса в себе» в «класс для себя». Иначе и быть не может.
        Революционная интеллигенция осуществляет свое языковое влияние на рабочего в повседневном быту, в беседах агитационного и пропагандистского характера, в школах, в различных рабочих организациях, в конце концов в партийных организациях. Особенно важное значение имеет в этом отношении публичная речь, устная и письменная (так наз. литература); об этом есть прямое указание В. И. Ленина («Что делать?», стр. 148): говоря, что «о самостоятельной, самими рабочими массами в самом ходе их движения вырабатываемой идеологии не может быть и речи», В. И. Ленин делает к этим словам следующее примечание: «это не значит, конечно, что рабочие не участвуют в этой выработке. Но они участвуют не в качестве рабочих, а в качестве теоретиков социализма, участвуют в качестве Прудонов и Вейтлингов, участвуют другими словами, лишь тогда и постольку, поскольку им в большей или меньшей степени удается овладевать знаниями своего века и двигать вперед это знание. А чтобы рабочим чаще удавалось это, для этого необходимо как можно больше заботиться о повышении уровня сознательности рабочих вообще, для этого необходимо, чтобы рабочие не замыкались в искусственно суженные рамки «литературы для рабочих», а учились бы овладевать все больше и больше общей литературой. Вернее даже было бы сказать вместо «замыкались» — были замыкаемы, потому что рабочие-то сами читают и хотят читать все, что пишут и для интеллигенции, и только некоторые (плохие) интеллигенты думают, что «для рабочих» достаточно рассказывать о фабричных порядках и пережевывать давно известное».

         18. Усвоение национального языка осуществляется в рабочем классе неравномерно. Естественно, что скорее и точнее всего усваивают его передовые слои рабочих, непосредственно втягивающиеся в организационно-политическую работу, в первую очередь вырабатывающие отчетливое классовое сознание. Но с массой рабочих и особенно с «крестьянским пополнением», о котором мы говорили выше, дело обстоит гораздо хуже.
        По отношению ко всему рабочему классу в целом нельзя говорить о возможности полного усвоения норм националь-
[117] 
ного языка в области произношения, грамматики и словаря. Причина — положение пролетариата в буржуазном обществе как класса угнетенного. Учитывая возможности общекультурного (а, следовательно, и языкового) роста рабочего класса при капитализме, мы никогда не должны забывать слова Маркса: «Накопление богатства на одном полюсе есть в то же время накопление нищеты, муки труда, рабства, невежества, одичания и моральной деградации на противоположной полюсе, т. е. на стороне класса, который производит свой собственный продукт как капитал». Вот почему между языком рабочих и общерусской речью имеются определенные различия, которые не изжиты и посейчас. Различия эти двух видов: первое — пережитки крестьянских местных говоров, вторые — результаты недостаточно точного усвоения фактов общерусской речи, отсутствующих в обиходе того крестьянского говора, пережитки которого имеются в языке данного рабочего.

         19. В дополнение к тому, что здесь сказано о том месте, которое занимает «влияние» национального языка на язык пролетариата в процессе развития пролетариата как класса при капитализме, отметим еще следующее:
        Объективные интересы рабочего класса заставляют его усваивать на свою потребу различные завоевания буржуазной культуры; это относится и к буржуазной языковой культуре. И здесь мы приведем слова В. И. Ленина:
        «Это надо иметь в виду, когда мы, например, ведем разговоры о пролетарской культуре. Без ясного понимания того, что только точным знанием культуры, созданной всем развитием человечества, только переработкой ее можно строить пролетарскую культуру — без такого понимания нам этой задачи не разрешить.
        «Пролетарская культура не является выскочившей неизвестно откуда, не является выдумкой людей, которые называют себя специалистами по пролетарской культуре. Это все сплошной вздор. Пролетарская культура должна явиться закономерным развитием тех запасов знания, которые человечество выработало под гнетом капиталистического общества, помещичьего общества, чиновничьего общества.
        «Все эти пути и дорожки подводили и подводят, и продолжают подводить к пролетарской культуре так же, как политическая экономия, переработанная Марксом, показала нам то, к чему должно прийти человеческое общество, указала переход к классовой борьбе, к началу пролетарской револю-
[118] 
ции (Задачи союза молодежи», речь на 3-м съезде РЛКСМ, Собр. соч., т. XVII, 1925, стр. 317).

       20. Подведем некоторые итоги.

        Мы указали, как изживается крестьянское наследство и в языке пролетариев, по происхождению крестьян. При этом мы не ограничились ссылкой на механическое взаимовлияние разноязычных крестьян, превращающихся в рабочих, и на подвижность рабочего населения, приводящие к сглаживанию особенностей местных крестьянских говоров; мы старались уяснить эти явления с точки зрения развития рабочего класса; с этой же точки зрения мы старались понять и «влияние» языка буржуазии на язык рабочих. Мы старались понять историю языка пролетариата, исходя из истории самого пролетариата. Но в нашем изложении как будто не было самого главного: ведь история пролетариата есть история борьбы пролетариата с буржуазией, история все усиливающегося антагонизма пролетариата и буржуазии; ведь эта история не ограничивается изживанием крестьянского  наследства и усвоением буржуазных достижений; усваивая буржуазные достижения в области языковой культуры, пролетариат должен себя в чем-то противопоставить в области языка.
        Где же собственно пролетарская языковая культура?
        Постараемся посильно ответить на этот вопрос, поневоле вкратце. 

         21. Некоторые наивные люди готовы подойти к разрешению этого вопроса таким образом: они сопоставляют произношение, грамматику, словарь пролетариата на данном этапе его развития с произношением, грамматикой, словарем буржуазии и ее интеллигенции и, учитывая отличия языка пролетариата, в этих отличиях и находят искомое противопоставление. То есть, они стремятся найти это противопоставление в той стороне языка, в которой он выступает как средство общения, как всеобщая — в условиях капиталистического общества — форма связи. Именно по-этому они и ошибаются.

         22. Мы знаем, что в отношении способов произносить, спрягать или склонять слова пролетариат при капитализме (как и сейчас) неоднороден; в более отсталых слоях рабочего класса мы найдем больше отличий от языковых норм национального языка; у более культурных рабочих эти нор-
[119] 
мы приближаются к национальным. Мы знаем, что передовые группы политически грамотных, классово-сознательных рабочих, участвующих в революционном движении, в партии, в отношении языковых норм стараются приблизиться и очень приближаются к норме работающей вместе с ними ревблюционной интеллигенции.

         23. Прекрасную иллюстрацию того, что сказано, мы имеем, например, в ранних материалах рабочего движения, в литературе «Московского рабочего союза» («Литература Московского рабочего союза», материалы и документы собраны и подготовлены к печати Н. П. Милютиной и С. И. Мицкевичем, Госиздат РСФСР, «Московский рабочий», 1930).
        После того как все интеллигенты из организации были уже арестованы, были выпущены самостоятельно рабочими Ф. И. Поляковым — ткач — и Р. Г. Наумовым — наборщик — три листовки, из которых первые две написаны Поляковым, а последняя — Наумовым после ареста Полякова. Листовки относятся к августу-ноябрю 1895 г. Приведем эти листовки:

Товарищи работники!

         За границей рабочие добились 8- или 9-часового дня. Добились платы втрое, вчетверо больше, чем наша. Пища и жилища их — роскошные дворцы в сравнении с нашими сырыми и грязными конурами. Польские рабочие, по примеру рабочих Западной Европы, тоже добились 10—11-часового труда, а они находятся под гнетом тех же законов, как и мы. Только у нас произвол капиталистов-хозяев не знает предела; только у нас рабочий трудится 13—16, а то и18 часов в сутки; только нас еще заставляют работать ночи и праздники. Жизнь наша с каждым днем все хуже и хуже. Над нами издеваются, ничем не стесняясь, а защиты и помощи нам ждать, кроме как от самих себя, не от кого.
        Как же помочь нам себе? Будем учиться, как улучшить свое положение, будем соединяться, забывать ссоры и вздоры между собою и сообща дружно бороться за право на лучшую жизнь. Узнаем, как боролись заграничные товарищи, и пойдем по их следам. Соединимся все рабочие вместе, из грошей наших устроим кассу, будем помогать пострадавшим за правое рабочее дело, будем учиться и учить других, и можем смело надеяться, что и мы добьемся лучшей жизни. Вперед, товарищи! 

[120] 
        Товарищи работники всех стран, соединяйтесь.
        Товарищи, пора опомниться, пора взяться за дело. Довольно кормить дармоедов-хозяев и их приспешников трудами наших рук. Пора опомниться, давно пора попросить, а то лучше потребовать короткого рабочего дня и лучшей заработной платы. Возьмемся же, товарищи, за улучшение нашей жизни. Смело за общее дело.

         24. И как эти листовки, как и другие материалы о языке рабочих-передовиков, сохранившиеся от дооктябрьского периода, свидетельствуют о процессе освоения ими норм национального языка, этого всеобщего средства связи в капиталистическом обществе.
        Особенно любопытна листовка Наумова. (К сожалению, по техническим причинам мы не можем ее поместить). О ней т. Владимирский (сборник «На заре рабочего движения в Москве», 1919 г.) говорит: «Революционная мысль и могучая воля пролетариата сквозят в каждой строке, в каждом выражении этого воззвания. Особенно рельефно выступает богатство его содержания в сравнении с его внешним видом. Набирала его рука еще малограмотного рабочего; распространяли его сами рабочие, не обладавшие никакими, даже примитивными, аппаратами распространения; на оборотной стороне его сохранились следы хлеба, которым оно было приклеено к стене».
        Ясно, что не в отклонении от орфографических норм национального языка («малограмотность»), не в отклонении от норм национального языка вообще нужно искать «революционную мысль и могучую волю пролетариата». Наумов , выступает как классово-сознательный пролетарий не в своих орфографических ошибках и не в том, что он пишет «собща», «шешнадцатъ», «свово». 

         25. Должны ли мы брать за основу сопоставления язык отсталых рабочих или — передовиков? Ясно, что передовиков. Но как раз у них эти отличия сравнительно ничтожны и, во всяком случае, стремятся к нулю. Таким образом. некоторые наивные люди хотят найти специфические особенности языка пролетариата в таких особенностях, которые исчезают в процессе развития пролетариата как класса. Ведь все дело в том, что на изучаемом этапе развития как раз специфичным для пролетариата является освоение норм национального языка, освоение того средства связи,
[121] 
которое буржуазия создает для себя, а пролетариат хочет использовать для себя. Само
собой разумеется, что нарождающаяся пролетарская языковая идеология должна в конечнои счете преобразовать унаследованную от буржуазии систему норм национального языка.

         26. Не следует нас понимать таким образом, что мы отрицаем необходимость, нужность изучения отклонений от национальной нормы в языке пролетариата. Наоборот, это изучение — в историческом плане — должно производиться; оно будет характеризовать историю овладения пролетариатом нормами национального языка, отражающую классовую борьбу в капиталистическом, обществе. К сожалению, мы имеем для этого слишком мало материала.

         27. Но, быть может, специфичным для характеристики языковой идеологий пролетариата является тот запас слов, которым он располагает? Тоже нет. Ясно, что рабочие стараются овладеть тем запасом слов, которые существуют в общем языке капиталистического общества, они должны им овладеть для того, чтобы усваивать и перерабатывать всю прошлую человеческую культуру (ср. выше слова Ленина о том, что рабочие должны овладевать общей литературой), и пролетариат в своем развитии овладевает запасом слов общего языка капиталистического общества.
        Правда, рабочие, в зависимости от своего участия в том или ином производстве, располагают рядом слов, отсутствующих в общем языке, но это характерно не только для них, а для всех специальных производственных или профессиональных групп капиталистического общества.

         28. Пролетариат противопоставляет себя как класс буржуазии не в произносительных, грамматических, словарных нормах, не в языке, выступающем как средство общения, а в языке, выступающем в идеологической функции. На основе нового классового сознания, нового способа освоения действительности, нового диалектико-материалистического мышления, — пролетариат как класс противопоставляет себя буржуазии в способе использования общенационального языкового материала, в обращении с этим материалом, в способе отбора из него нужных для конкретной цели фактов, в своем отношении к этим фактам и их оценке, в новой по содержанию их осмыслении, в новой их конкретизации в своей речевой практике.
        Пролетариат вырабатывает таким образом свой специфический пролетарский речевой стиль в той мере, в какой выра-
[122] 
батывает в развертывающихся боях с буржуазией свою специфическую пролетарскую психологию и идеологию. Этот процесс начинается, таким образом, еще в недрах капиталистического общества. Этот процесс и является процессом создания пролетарской языковой идеологии. 

         29. Как же создается пролетарский речевой стиль, пролетарская языковая идеология?

        Пролетарский речевой стиль стихийно создается самой массой рабочего класса в обстановке классовой борьбы пролетариата с буржуазией в порядке повседневного разговорного общения и конструируется передовыми языковыми работниками, идеологами пролетариата (литераторами и ораторами), в различных жанрах устной и письменной публичной речи; по вполне понятным причинам процесс оформления пролетарского речевого стиля захватывает в первую очередь политический, философский, научный жанр публичной речи.
        Где же мы будем искать наиболее полное выражение пролетарского речевого стиля? Естественно, что мы будем искать его у крупнейших языковых работников пролетариата, являющихся в то же время крупнейшими идеологами пролетариата вообще, и притом у таких работников, которые жили не оторванно от широкой рабочей массы, но глубоко проникали, в частности, и в ее речевую жизнь, учитывали те речевые процессы, которые в ней происходят.
        Для русского языка мы будем искать наиболее полное выражение пролетарского речевого метода в наипервейшую очередь у Ленина. 

         30. Мы должны искать пролетарский речевой стиль у Ленина не только потому, что он был и остается величайшим идеологом и вождем рабочего класса вообще.
        Мы имеем, во-первых, все основания утверждать, что Ленин сознательно строил и в специально языковой области. Усвоив на деле все достижения буржуазной культуры, Ленин выковал свою языковую идеологию, свой пролетарский речевой стиль в непрестанных боях с различного сорта буржуазными и подбуржуазными идеологами в области устной и письменной публичной речи. В своей полемике Ленин постоянно бьет противника и по языковой линии. О том, что Ленин сознательно строил пролетарский речевой стиль, свидетельствуют и многочисленные высказывания его о языке.
        Мы знаем, во-вторых, что Ленин вел свою языковую работу неуединенно, а с пристальнейшим учетом языковых
[123] 
процессов, происходящих в самой рабочей массе. Об этом имеются любопытнейшие указания Н. К. Крупской в «Воспоминаниях о Ленине» (изд. «Роман-газеты», № 7 (61), стр. 34-35, глава «Ленин об умении писать для рабочих и крестьянских масс»). Отсылаем читателя к этому материалу.

         31. Подведем некоторые итоги. Еще в недрах капиталистического общества пролетариат начинает создавать пролетарскую языковую культуру. После захвата власти пролетариатом этот процесс принимает массовый характер и распространяется на все речевые жанры.
        Наша попытка теоретически осознать процесс развития языка пролетариата приводит нас к чисто практическому выводу. Мы имеем право говорить о ленинизме в языке также, как мы говорим о ленинизме в других областях теории и практики. А если так, то мы имеем право и должны говорить о ленинской учебе в области языка. Детальное изучение ленинской практики в области языка и основанная на этом борьба за ленинизм в языке — необходимейшее условие дальнейшего развития пролетарской языковой культуры. В этих путях получат разрешение и многие больные вопросы нашей современной языковой культуры. В этих путях получают разрешение и основные вопросы языка пролетарской литературы.