Accueil | Cours | Recherche | Textes | Liens

Centre de recherches en histoire et épistémologie comparée de la linguistique d'Europe centrale et orientale (CRECLECO) / Université de Lausanne // Научно-иссдедовательский центр по истории и сравнительной эпистемологии языкознания центральной и восточной Европы


-- Л. ЯКУБИНСКИЙ : Статья четвертая. «Классовый состав современного русского языка. Язык крестьянства», Литературная учеба, 1930, № 4, стр. 80-92.
(commentaire)


[80]
1. В предыдущей лекции (Литер. учеба № 3) указывалось, что мы, современники, являемся действующими лицами той истории русского языка, которая происходит на наших глазах. Следовательно действующими лицами ее являются и наши начинающие писатели-рабочие и крестьяне, причем они «играют» в ней «на первых ролях».
Наши начинающие писатели — рабочие и крестьяне — являются действующими лицами современной истории русского языка не каждый сам по себе, а как представители своих общественных классов: «экономическое производство и неизбежно обусловливаемое им строение общества составляет основу политической и умственной истории данной исторической эпохи... Соответственно этому, вся история с тех пор, как разложилось первобытное общественное землевладение, была историей классовой борьбы» (Из предисловия Энгельса к немецкому изданию «Ком. Манифеста» в 1883 г.).
Наши начинающие писатели не смогут быть сознательными участниками и руководителями современной истории русского языка (а они должны быть ими), если не уяснят себе классовую основу происходящих в современном русском языке процессов, а в частности классового состава современного русского языка. Этому вопросу и посвящаются наши ближайшие лекции, причем начинаем мы с языка крестьянства в период развивавшегося в России капитализма и в наш переходный к социализму период.

II

2.
В обществе мы находим, обыкновенно, не только классы господствующего в данное время способа производства, но и классы или осколки классов прежних способов производства, а наряду с ними и классы, представляющие новые, зародившиеся в недрах старого общества производительные силы. Феодальному обществу, например, присущи два класса — феодалы-помещики и крестьяне. Но с возникновением городов в недрах того же общества появился новый класс городской буржуазии, представитель зарождающегося товарного хозяйства, а с зарождением капитализма появилось целых два новых класса, — буржуазия и пролетариат. Если мы обратимся к современному буржуазному обществу, то классовый состав его еще сложнее. Мы находим в нем прежде всего два основных класса, при-
[81]
сущие капиталистическому способу производства, — класс капиталистов и пролетариат. Но наряду с этими классами необходимо еще отметить классы, унаследованные от прежних общественных формаций и существующие, посколько сохраняются пережитки прежних способов производства. Эти классы суть: крупные землевладельцы, мелкая буржуазия и близкое ей крестьянство. «Было бы ошибкой думать, что классы, унаследованные от прежних общественных формаций, сохраняют в неприкосновенности свой первоначальный облик. В действительности им неизбежно приходится приспособляться к условиям господствующего способа производства. Только путем такого приспособления могут они сохранить свое существование». (С. А. Оранский, «Основные вопросы марксистской социологии». «Прибой», Ленинград, 1929, стр. 179-180.)

3. Мы ничего не поймем в истории крестьянства при капитализме, если не уясним себе хорошенько, что крестьянство в капиталистическом обществе есть класс пережиточный, унаследованный от феодального общественного строя. История крестьянства при капитализме есть история его приспособления к условиям капиталистического общественного строя и капиталистического способа производства. Основным фактом этого приспособления является расслоение крестьянства на ряд разнородных социальных слоев.
Крестьяне в буржуазном обществе не образуют единого социального целого. Крестьянство расслоилось на ряд разнородных социальных слоев. Среди этих слоев характер особого класса, родственного городской мелкой буржуазии, сохранил лишь крестьянин середняк. Последний характеризуется теми же признаками, что и городской мелкий буржуа: 1) сам владеет как землей, так и орудиями труда, и 2) непосредственно своим трудом участвует в производственном процессе. Напротив, батрак, продающий свою рабочую силу как товар, должен быть отнесен к пролетариату, зажиточный же крестьянин, основой хозяйства которого является применение наемного труда, относится уже к капиталистической буржуазии». (Оранский, то же, стр. 180.)

4. Всячески подчеркивая классовое расслоение деревни при капитализме, мы не должны однако забывать, что при капитализме деревня остается все же некоторым единством противоположностей, противостоящим некоторому другому единству противоположностей — городу. Развитие капиталистических отношений в деревне не снимает еще проблемы города и деревни.
Общество при капитализме может быть понято в свою очередь, как единство противоположностей города и деревни: «основой всякого товарного разделения труда, осуществляющегося путем товарного обмена, является отделение города от деревни. Можно сказать, что экономическая история общества резюмируется в движении этой противоположности» (Маркс «Капитал»); поэтому в дальнейшем мы будем говорить и о деревне в ее классовой расслоенности и о деревне, как единстве, противопоставленном городу.

[82]
5. Замечательную характеристику мелкого крестьянства (в применении к французскому крестьянству) мы находим у Маркса в его «18-е брюмера Луи Бонапарта»: «Мелкое крестьянство образует огромную массу, члены которой живут все в одинаковом положении, не вступая, однако, в разнообразные отношения друг к другу. Их способ производства изолирует их друг от друга, не давая места взаимному общению. Этому изолированию способствуют еще дурные пути сообщения во Франции и бедность крестьян. Их сфера производства, земельный участок, не дает места разделению труда, применению науки, не позволяет проявиться в общественных отношениях сложности развития, разнообразию талантов, богатству. Каждая отдельная крестьянская семья довольствуется сама собой, производит непосрественно большую часть того, что она потребляет; и приобретает средства к жизни скорее путем обмена с природой, чем с обществом. Участок, крестьянин и семья; рядом другой участок, другой крестьянин с семьей. Сотня семейств образует деревню; сотня деревень образует департамент. Так составляется огромная масса французского народа посредством простого сложения одинаковых величин, как мешок с картофелем состоит из отдельных картофелин».

6. Итак, история крестьянства при капитализме есть история его расслоения, его разложения на оснозе проникновения в деревню капиталистических отношений, в условиях приспособления крестьянства, как пережиточного класса, к капиталистическому обществу и капиталистическому способу производства.
Не нужно однако думать, что это приспособление было чисто пассивным процессом; крестьянство унаследовало от феодального строя достаточно устойчивые черты хозяйства, быта, психики (сравните приведенную выше характеристику Маркса); приспособление крестьянства к капитализму активно: крестьянство приспособляется сопротивляясь; крестьянство хотя и является классом пережиточным, но имеет значительный вес в классовой борьбе капиталистического общества; в этом отношении положение его несколько иное, чем положение мелкой городской буржуазии: «1) в отличие от последней оно составляет один из самых многочисленных общественных слоев, 2) с другой стороны, в руках его находится одна из основных отраслей производства, «в то время, как мелкая буржуазия в городах все более вытесняется ^ различные второстепенные отрасли, 3) положение его и более устойчиво, посколько капитализм в сельском хозяйстве до сих пор вытеснял мелкое производство значительно медленнее, чем в других отраслях». (Оранский, то же, стр. 195.)

7. По каким каналам, по каким путям проникают в деревни капиталистические отношения? Иными словами: какими путями приспособляется крестьянство к капитализму? Какими путями оно включается в круговорот капиталистического общества?
Можно наметить три основные пути: 1) торговый обмен; включение крестьянства в торговый обмен имеет место еще в рамках феодализма; в частности по этому пути при капитализме приходит в деревню капиталист-кулак в результате открытых капи-
[83]
тализмом некоторых возможностей накопления и обогащения для крестьянства; 2) отхожие промыслы самого разнообразного сорта, возникающие также еще в рамках феодального строя и получающие широкое развитие при капитализме в результате открытых капитализмом весьма широких возможностей обнищания деревни; в связи с этим возникает особый слой сезонников, частично крестьянствующих, а частично занимающихся в городе мелкой торговлей, мелкой службой, ремеслами (пережиток беглого и оброчного крестьянства); 3) продажа рабочей силы, которая с одной стороны дает основные кадры постоянного промышленного пролетариата, не порывающего, однако, связей с деревней, с другой стороны создает слой сезонных рабочих, частично крестьянствующих, частично занятых в городской промышленности, на транспорте и проч., а в-третьих — создает деревенский пролетариат — батраков, работающих по найму не только в своей деревне, но иногда и на значительном расстоянии от нее; по третьему пункту следует отметить особый случай, а именно возникновение фабрики на селе, причем крестьянство, давая основной кадр постоянных рабочих фабрики, не перестает заниматься земледелием, по крайней мере силами своей семьи.
Особо нужно отметить развитие кустарных промыслов в деревне, которые вовсе не продолжают исконных домашних деревенских промыслов, а возникают в связи с развитием мануфактурной промышленности и очень часто на развалинах помещичьих крепостных мануфактур (ср. Покровский «История русской культуры», стр. 102 и след.).

8. Для феодализма характерна территориальная (районная) раздробленность населения, в том числе (и прежде всего) — крестьянского. Это стоит в связи с основными признаками феодализма как экономической формации, а именно: феодализм предполагает наличие крупного землевладения, крупных земельных поместий с мелким замкнутым хозяйством: крестьянство работает на себя и на помещика-феодала, «производя все виды хозяйственных работ, начиная от добывания разных видов сырья и кончая окончательной подготовкой их к потреблению». (Ленин «Развитие капитализма в России», Собран. сочин., 1926, т. III, стр. 15.) Каждое такое поместье представляет собою своего рода «государство», в котором помещик-феодал обладает политической властью, находясь в определенных отношениях связи с другими более крупными и менее крупными феодалами (ср. Покровский «Русская история с древнейших времен», Гиз, 1924, т. I, стр. 28 и след.). Таким образом мы имеем не только территориальную раздробленность населения, но и значительную изолированность (обособленность) отдельных районов (поместий). Эта изолированность касалась в первую очередь именно крестьян: помещики, находившиеся в определенных отношениях зависимости друг к другу, в большей массе могли выходить за пределы своего района-поместья, они осуществляли «межрайонную связь» в пределах раздробленного феодального общества. Они имели и некоторую «межрайонную» политическую организацию.
[84]
К сказанному необходимо прибавить, что территориальная раздробленность и обособленность районов в еще большей мере была свойственна до-феодальному обществу, где основной хозяйственной единицей была замкнутая хозяйственная группа, коллективно самообслуживающаяся. Феодальное поместье могло включать и включало ряд таких первобытных хозяйственных групп, и таким образом феодализм, создавая обособленные и изолированные феодальные поместья, сам нарушал обособленность и изолированность более мелких социальных единиц предшествующего ему общественного строя.
Изолированность крестьянского населения феодальных поместий не следует понимать как абсолютную (полную) изолированность; при феодализме не невозможны переходы крестьян от одного феодала к другому, хотя в общем крестьянство на деле прикреплено к своему феодалу, что и выражается позднее в крепостном праве. С другой стороны, обособленность населения в поздний период феодализма разрушается расширяющимся торговым обменом и развитием городов, но здесь уже начинают действовать те экономические силы, которые впоследствии взрывают самый феодализм и приводят к капитализму.

9. Легко заметить, что проникновение капиталистических отношений в деревню выводит крестьянство из состояния той значительной изолированности, в которой оно находится при феодализме; все те пути проникновения капиталистических отношений в деревню, о которых мы говорили в § 7-м, ставят крестьянство в самые разнообразные отношения к другим классам капиталистического общества, сталкивают его лицом к лицу с этими классами, включают в социальный оборот капитализма. Разные слои крестьянства находятся в этом отношении в разном положении, но с развитием капитализма крестьянство в целом становится все менее похожим на тот картофельный мешок, с которым сравнивал Маркс французское мелкое крестьянство накануне второй империи (см. § 5).
Следует иметь ввиду, что капитализация деревни увязывает крестьянство с государственным аппаратом капиталистического общества и его чиновниками, несет в деревню школу и элементы грамотности и разлагает надстроечный мир деревни (религиозные представления, обряды, искусство, нравственность и пр.). Надстроечный мир капитализма приходит в деревню вслед за капиталистической экономикой. Это относится и к такой надстройке, как язык.

III

10.
Мы ничего не поймем в истории языка крестьянства при капитализме, если не уясним себе хорошенько, что эта история есть частный случай истории крестьянства, как пережиточного в капиталистическом обществе класса. Если история крестьянства
[85]
при капитализме есть история его активного приспособления к новому для него капиталистическому способу производства и капиталистическим общественным отношениям, приспособления, идущего под натиском капитализма, то история языка крестьянства при капитализме есть история активного языкового приспособления крестьянства к языковым отношениям капитализма, приспособления, идущего под натиском капитализма. Основные пути проникновения языковых отношений капитализма в деревню те же, что и пути проникновения капиталистических отношений вообще (см. § 7). В дальнейшем мы должны проследить, как языковые отношения капитализма проникают по этим путям в деревню. Но прежде необходимо выяснить, что мы подразумеваем под языковыми отношениями капитализма или, иными словами, — что нового по сравнению с феодализмом внес капитализм в языковую общественность?

11. Феодальной языковой общественности было присуще районирование; феодальное общество распадалось на ряд языковых районов, соответствующих феодальным поместьям; эти языковые районы мы условимся называть поместными диалектами (наречиями, говорами).
В какой мере были изолированы (обособлены) поместные диалекты? В такой же мере, в какой было изолировано население феодального поместья, говорившее на этом диалекте, т. е. в значительной мере (см. § 8). Эта обособленность особенно касалась крестьянского населения поместий, посколько помещики-феодалы в значительно большей степени выходили, по своей социальной функции, за пределы своего поместья.
Было ли совершенно однородным по своему языку население феодального поместья, или, иными словами, являлся ли совершенно однородной единицей поместный диалект? Нет, потому что население феодального поместья могло включать в свой состав население ряда первобытных хозяйственных групп. Но, независимо от происхождения населения данного поместья, оно вырабатывало общие черты своего поместного диалекта, имевшего определенные границы, равные границам поместья. Таким образом то различное, что мы имеем внутри поместного диалекта, не характерно для феодальной языковой общественности и является пережитком предшествующей стадии развития общества, а то общее, что мы имеем в поместном диалекте, и отграниченность, замкнутость этого общего характеризует феодальную языковую общественность, присуще ей. В феодальном обществе крестьяне говорили в разных районах по-разному, а внутри района вырабатывали естественно общие черты языка, хотя и могли сохранять черты различия, унаследованные от предшествующих эпох.

12. Капитализм зарождается еще в рамках феодального общества. Капитализм порождает новое разделение труда между городом и деревней; и общественные отношения внутри города скла-
[86]
дываются как капиталистические. «Буржуазия подчинила деревню господству города. Она вызвала к жизни огромные города, в высокой степени увеличила городское население, сравнительно с сельским, и освободила таким образом значительную часть населения от идиотизма деревенской жизни» («Комм. Манифест»). Следовательно в городах нужно искать зарождения и развития новых капиталистических языковых отношений.
Что нового приносят стремящийся к капитализму и уже капиталистический город в языковую культуру по сравнению с языковой культурой феодализма?
Прежде всего необходимо отметить, что население городов в высокой степени смешанное; смешанный характер населения присущ городу с самого начала его существования; население города составлялось из людей различных феодальных поместий (см. § 9), иногда значительно отдаленных от города. Поэтому в городе образовывался некоторый общий разговорный язык, отражающий черты тех поместных диалектов, население которых пришло в город и осело в нем. Но этого мало. Если бы дело ограничивалось только образованием ряда различных смешанных городских диалектов, то ничего качественно нового в этом бы не было: возникло бы великое количество новых местных диалектов, уже городских. Принципиально новым — и в высшей степени важным — является то обстоятельство, что общий разговорный язык каждого отдельного города слагается в обстановке все усиливающегося междугородского взаимодействия на основе разговорного языка наиболее крупного для данного общества центра (или центров). Разговорный городской язык слагается как общий разговорами раз производства и концентрировала собственность в немногих руках. Необходимым следствием этого была политическая централизация. Независимые, связанные почти только союзными отношениями провинции, с различными интересами, законами, управлением и таможенным тарифом, сплотились в одну нацию, с единым правительством, единым законодательством, единым национальным классовым интересом и единой таможенной политикой» («Комм. Манифест»).
Языковая общественность становится все менее похожей на тот мешок с диалектами, которым она была при феодализме.

13. Итак, городской разговорный язык развивается как общий разговорный язык всех городов данного капиталистического общества; этот процесс обусловлен развитием капитализма. Необходимо, однако, в связи с этим сделать две существенные оговорки. Первая оговорка. Если я говорил, что разговорный городской язык слагается (развивается) как язык общий для всех городов данного капиталистического общества, то это нельзя понимать так, что этот
[87]
язык на любой стадии развития капитализма и во всех городах данного капиталистического общества является абсолютно тожественным. Речь идет не о тожестве, а о тенденции (стремлении) к общности; это во-первых. Во-вторых — чем меньше стадия развития капитализма, тем слабее проявляется эта общность, тем сильнее проявляются черты местного происхождения городского населения (т. е. тем сильнее следы феодального прошлого городов). В-третьих — население города постоянно подновляется за счет крестьянства, приносящего свой местный язык. В-четвертых — чем слабее город как капиталистический центр, тем сильнее в нем пережитки местного происхождения его населения. В-пятых — но здесь начинается вторая оговорка.

14. Население города не является однородным по своему составу: оно включает разные общественные классы: в городе всегда налицо и значительная прослойка профессиональной интеллигенции (техническая интеллигенция, лица вольных профессий, служащие различных государственных и общественных учреждений и др.).
Совершенно очевидно, что степень общности языка разных общественных классов капиталистического города — различна. Разные классы обобщают свой язык в разной степени в зависимости от того, насколько их понуждают к этому их объективные классовые интересы и насколько допускают это обобщение объективные политические условия, в которых существует и развивается данный класс; в этом последнем отношении господствующие классы обладают большими техническими возможностями обобщения, чем подчиненные (сравните хотя бы такое мощное средство обобщения языка, как систематическое и длительное образование, совершенно недоступное как правило подчиненным «классам).
Наибольшую степень общности языка мы ожидаем найти в том классе, который является непосредственным командиром капиталистического хозяйства и хозяином данного капиталистического общества, т.е. у буржуазии. Капиталист не только главный собственник в капиталистическом обществе, но и собственник, непосредственно организующий производственный процесс (в этом положение капиталиста коренным образом отличается от положения помещика при феодальном строе). Развивающийся капитализм требует от буржуазии высокой квалификации, т. е. длительного и систематического образования, а об обобщающей силе образования мы уже говорили выше. Буржуазия развивает общность своего языка не только понуждаемая к этому объективными классовыми интересами, не только потому, что политическое господство ее в обществе не ставит ей в этом отношении никаких преград, но и сознательно, как и «класс для себя»; местная разобщенность в области языка снижала бы наступательную и оборонительную силу буржуазии; местная прикрепленность не вяжется с самым существом буржуазии, как класса: буржуа не житель того или
[88]
иного города, а житель всей страны; он как знаменитый севильскиЯ цирульник: «Фигаро здесь, Фигаро там». Любопытно, что буржуазия (в лице своих идеологов) неоднократно развивала необходимость общности языка, как высокое достижение культуры, и поддерживала эту общность силой своего государственного аппарата; буржуазия перерастала в этом отношении даже границы национальных обществ: на основе осознания необходимости обобщения языка буржуазии уже в международном, мировом масштабе возникает тяга к изучению иностранных языков и первые проекты международных языков (в том числе и эсперанто), «потребность в постоянно возрастающем сбыте ее продуктов заставляет буржуазию обегать вес земной шар» («Комм. Манифест»).
Класс крупных земельных собственников-помещиков хотя и является в капиталистическом обществе классом пережиточным, унаследованным от феодализма, но с развитием капитализма в большей или меньшей степени сращивается с буржуазией и развивает те же черты обобщения языка, что и эта последняя.
Профессиональная интеллигенция капиталистического общества, — в огромной своей массе оруженосец, идеолог и помощник буржуазии, — следует по ее стопам. Роль образования и обобщения ее языка быть может еще более значительна, чем это находим у самой буржуазии.
Иначе обстоит дело с мелкой буржуазией и пролетариатом. Здесь черты обобщения не столь значительны. И это понятно.
Мелкая буржуазия по своей роли в капиталистическом хозяйстве гораздо менее нуждается в обобщении своего языка; длительное, систематическое образование доступно ей в малой степени; если мелкая буржуазия и обобщает свой язык, то отраженным светом, посильно приспособляясь к языку буржуазии и интеллигенции, по образу и подобию которых она хотела бы существовать.
Пролетариат по своим объективным классовым интересам должен был бы развивать обобщение языка, особенно с тех пор, когда он осознает себя, как класс, становится «классом для себя». Но политические условия существования пролетариата, его положение эксплоатируемого и угнетенного класса оставляют его в смысле обобщения языка примерно на уровне мелкой буржуазии, с которой он связан в бытовом отношении (языку пролетариата будет специально посвящена одна из ближайших лекций) (1).
Таким образом капиталистическое общество развивает общий городской разговорный язык; этот обобщающий процесс развивается неравномерно, отражая противоречия капиталистического общества; капиталистическое общество, порождая этот процесс, само же ставит ему пределы; но во всех своих противоречиях этот процесс присущ капиталистическому
[89]
обществу и является одним из основных фактов «капитализации» языковых отношений.
Таким образом в отличие от феодализма, которому присущи языковое районирование и обособленность языковых районов, капитализм развивает общий между-районный и надрайонный язык. Иными словами: категорией феодальной языковой общественности является поместный диалект (при капитализме существующий лишь как пережиток; об этом см. дальше), категорией капиталистической языковой общественности — т. н. общенациональный язык.

IV

15.
Наряду с указанным в предыдущей главе, необходимо указать еще один существенный признак «капитализации» языковых отношений. Я имею в виду своеобразное развитие публичной речи при капитализме.
Что такое публичная речь?
Мы постараемся определить публичную речь по сравнению с разговорным языком.
Для разговорного языка характерно сравнительно незначительное число участников языкового общения; если сразу хочет разговаривать слишком много людей, то разговор становится невозможным. Для разговорного языка характерно, что отдельные высказывания, которыми обмениваются при разговоре — кратки: разговор есть обмен, короткими репликами (диалог).
В языковом общении при публичной речи могут участвовать десятки, сотни и тысячи людей, т. е. при публичной речи мы имеем массовое языковое общение. При публичной речи активно высказывается один или несколько человек, но высказывания их являются развернутыми, длительными, монологическими.
Разговорная речь — преимущественно устная речь, хотя можно себе представить и письменный обмен разговорного порядка (напр., обмен записочками на заседании); публичная речь — и письменная (книга, газета и проч.) и устная (доклад, лекция, и пр.) (2).

16. Феодализму известны равные виды устной публичной речи. Наиболее развитыми видами устной публичной речи феодализма были духовное (церковное) красноречие и устная художественная словесность. Устной публичной речью обслуживалась и «научно-просветительная» деятель-
[90]
ность феодализма в форме научных публичных диспутов и лекций; по своей структуре эта разновидность устной публичной речи тесно смыкалась с духовным красноречием, посколько средневековая наука и средневековое просвещение были на службе у церкви. Судебные виды устной публичной речи не являются характерными для феодализма, потому что они развиваются лишь с развитием гласного состязательного судебного процесса. Меньше всего возможностей феодализм давал, что и понятно, для развития разных видов политической устной публичной речи. В более поздние стадии феодализма при дворе крупных феодалов развивается панегирическая публичная речь, имеющая целью восхвалять всякие достоинства и подвиги феодалов.
Следует указать, что устная словесность была широко распространена и среди крестьянства и имела там своих профессионалов (не касаюсь сейчас вопроса о том, как она возникла в крестьянской среде); на примере русского крестьянства можно указать на существование таких видов устной словесности, как старина (былина), обрядовая песня, разные виды сказки и пр. Что касается духовного красноречия, то оно существовало и для крестьян, но не как явление крестьянской языковой культуры. В крестьянской среде необходимо указать еще на существование элементарных видов публичной речи, связанных с общинным самоуправлением (выступления на общинной сходке).

Все эти виды устной публичной речи были обусловлены самой сущностью феодализма, его техники, политической надстройки и идеологии; с падением феодализма духовное красноречие все более уходит на задворки общественности; отмирает устная словесность, в частности и в деревне: для того чтобы найти остатки былин и сказок, нужно нарядить специальные экспедиции в крестьянские захолустья современности. Капиталистические отношения, развиваясь еще в рамках феодализма, дают количественно более разнообразные и качественно иные разновидности.

17. Формы политической (в широком смысле этого слова) устной публичной речи в рамках феодализма не имеют оснований для развития: феодализм просто не дает «площадок» для развития этих видов публичной речи; площадки для них приносит классовая борьба между феодалами и буржуазией вместе с гибелью феодализма. Политическая победа буржуазии развязывает накапливающиеся в позднейшую стадию феодализма возможности публичных выступлений во всех областях общественной жизни; развитие капитализма, еще в недрах феодального общества, создает необходимые объективные условия для развития устного публичного слова; буржуазная революция несет «свободу» этому слову вместе c «свободой» всякого рода собраний государственного и общественного порядка. Публичная речь начинает «процветать» в парламенте и на суде, в высшей школе и на публичных лекциях, на митингах и восстаниях; даже площадь становится ее площадкой. Качественно иная и более сложная государственность, качественно иные и более сложные формы организации
[91]
хозяйства, несравнимого с феодальным по содержанию и размаху. Противоречия внутри самих господствующих классов капиталистического общества, развивающаяся борьба с пролетариатом, непосредственным классом-антагонистом буржуазии — вот общественное содержание, которое стимулирует (вызывает) публичное говорение при капитализме, в каких бы видах оно ни проявлялось.
Парламентская речь, выступление дипломата на конференции, выступление на диспуте или на митинге, политический доклад, речь адвоката или прокурора, уличная речь-агитка, и т. д. и т. п. — вот жанры публичной речи, присущие именно капитализму по сравнению с феодализмом, независимо от того, что зачатки их мы находим и при феодализме. Капитализм разговаривает публично неизмеримо больше и иначе, чем феодализм. Публичное говорение при феодализме узко специализовано, ограничено узкими областями общественности; публичное говорение при капитализме претендует на всеобщность; оно хочет быть такой же всеобщей формой, как и разговорный язык. В этом — соль.

18. После того, что сказано об устной публичной речи, не придется особенно долго останавливаться на письменной речи и ее разновидностях.
Ясно, до какой степени капитализм стимулирует развитие письменного общения. Развитие письменного обмена порождается в первую очередь развитием торгового обмена; письменность становится междугородской, а потом и международной формой связи; на этой именно основе письменность превращается в печать, т. е. создаются новые технические возможности письменности, которые в свою очередь обусловливают пышный расцвет всех письменных жанров. Обрастая различными жанрами устной публичной речи, капиталистическая общественность обрастает и соответствующими жанрами письменности. Феодализм писал гусиным пером при лампаде, капитализм в миллионах экземпляров разбрасывает по стране книгу, брошюру, листовку, газету, отстукивает в канцеляриях миллионы деловых писем, циркуляр и распоряжений. Количество и качество письменной продукции капитализма несравнимо и несоизмеримо с соответствующей продукцией феодализма: достаточно бегло вспомнить различные, свойственные именно капитализму (и чуждые феодализму) разновидности политической, научной, художественной и деловой речи, чтобы в этом убедиться, чтобы понять, во что превращает капитализм скромные навыки чтения и письма.
Капитализм пишет и читает неизмеримо больше и иначе, чем феодализм. Письменность при феодализме имеет узкую сферу применения, она классово в тематически специализована; письменность при капитализме претендует на всеобщность. Подобно устной публичной речи, она хочет быть такой же всеобщей формой, как и разговорный язык. В этом — соль.

19. Основной наш вывод можно сформулировать следующим образом: капитализму присуща тенденция (стремление) превратить публичную речь в такую же всеоб-
[92]
щую форму речевого общения, как и разговорный язык. Всякий должен читать книгу, брошюру, газету; всякий должен уметь написать доклад, статью, брошюру и проч.; всякий должен слушать публичное выступление и всякий должен уметь говорить публично.
Но эта тенденция (как и отмеченная нами выше в §14 тенденция к обобщению разговорного языка) находит себе предел в противоречиях капиталистического общества; эта тенденция ограничивается господствующими классами капиталистического общества, потому что буржуазия, вынуждаемая объективными классовыми интересами широко развертывать разнообразные виды публичной речи, как своими руками, так и главным образом руками своей интеллигенции, вынуждена этими же самыми объективными классовыми интересами зажимать рот и руку подчиненным классам, особенно своему непосредственному классу-антагонисту пролетариату, пользуясь для этой цели всей силой своего государственного аппарата. Поэтому всеобщность публичной речи остается в капиталистическом мире таким же мифом, как свобода, равенство и братство и многие другие хорошие вещи. Наметив таким образом два признака, характеризующие капиталистические языковые отношения, перейдем к выяснению основных линий развития языка крестьян при капитализме.


(Продолжение следует.)

СНОСКИ

(1) Обобщение разговорного языка города идет неравномерно и в отношении разных сторон языка — произношения, грамматики, словоупотребления; это имеет свои глубокие причины, на которых я, по целевой установке этой лекции, остановиться не имею возможности. (назад)
(2) Отмечу некоторые промежуточные формы, например, частную переписку, которая является обменом письменными монологами при условии, что членами языкового обращения являются обычно два человека. Переходной от разговорного языка к публичной речи является беседа, где число общающихся может быть большим, чем при обычном разговоре, а отдельные высказывания их — сравнительно длительными. (назад)




Retour au sommaire // Назад к каталогу