Centre de recherches en histoire et épistémologie comparée de la linguistique d'Europe centrale et orientale (CRECLECO) / Université de Lausanne // Научно-исследовательский центр по истории и сравнительной эпистемологии языкознания центральной и восточной Европы
-- П. КИРЮШИН : Международная рабочая связь на эсперанто, Москва : Издание ЦК СЭСР, 1930. (commentaire)
[3] Трогательно — и досадно
Трогательно... на наших заводах встречают приезжих иностранцев — рабочих. Удивительно выразительно разговаривают их глаза и руки. Язык при этом пользуется днем отдыха и разве завистливо облизывает губы. Да, это трогательно, но, знаете ли, это и досадно. В украинской глуши пришлось наблюдать, как группа трактористов, крестьянских парней, вместе с мастерами — рабочими усиленно втолковывали немцу-монтеру, что асбестовая прокладка в моторе пропускает воду и нельзя ли провертеть еще одну дырку. Они показывали все это на пальцах, комментировали ломанными русскими словами, — авось так немец лучше поймет, и наконец в бессильном отчаянии матерились. И только это последнее, кажется дошло до хладнокровного немца. Тут уже ничего не было трогательного — "Одна досада" ("Командный холмик". Д. Заславского, "Правда", № 265 — 1929 г.).Не правда ли — это обычная картина, которую ежедневно и ежечасно можно наблюдать решительно везде, как в центрах, так и на окраинах. Отошла у нас в прошлое пропаганда животного национализма, не слыхать у нас "жида", "немца—проклятого", "француза—бурбона" и тому подобных прозвищ (имя им — легион), которыми в изобилии окрестили каждую национальность, понятие международной спайки и рабочей [4] рабочему и крестьянину — и, в результата всего этого лишь умножаются сцены, подобные вышеприведенной, либо трогательные и досадные, либо досадные просто. А между тем международные связи рабочих в особенности связи советских стран с заграничными день ото дня крепнут и растут. Из случайных и разрозненных они становятся постоянными, регулярными, из связей, выражающихся лишь в передаче приветствий друг другу по тому или иному поводу, они переходят в более серьезные, передающие друг другу свой политический и хозяйственный опыт. И вот создается впечатление, что некий молодой гигант вырастает и крепнет, но мешают ему расти и развиваться его старые и узкие детские одежды. До каких же это пор некоторые культурного характера преграды будут стеснять быстро развивающееся движение? — Долго ли мы будем немы и бессловесны перед нашим братом по классу — заграничным рабочим? — До каких это пор общепонятным языком будет лишь российский выразительный мат?
Командный холмик — в руки рабочему!
Наш рабочий хочет быть связан с заграницей. Он хочет понимать заграницу, он хочет, в то же время, чтобы заграница его понимала. Одним словом — "командный холмик культуры" должен быть им завоеван, и не после, не в течение последующих десятилетий, а именно теперь, ибо время не ждет. Совершенно нетерпимым становится такое положение, когда важнейшее дело международной связи рабочих пока находится почти исключительно в руках далеко не рабочей части интеллигенции. Рабочий класс хочет непосредственно, без всяких переводчиков и посредников, говорить со [5] своим братом по классу из-за границы, и надо сделать все возможное, чтобы это его желание удовлетворить. Надо — не правда ли? — позаботиться о том, чтобы знание иностранных языков проникало все более и более в широкие рабочие (и даже крестьянские) массы, чтобы этим делом занялись наши клубы, комсомольские и партийные ячейки, чтобы в широких размерах издавалась необходимая вспомогательная литература. Кто будет против этого? — Никто, кроме, возможно, некоторых чудаков. Но… Наши пропагандисты лозунга — "Иностранные языки в массы", обыкновенно не доходят до этого "но". Все, как будто, ясно, все понятно и проверено и возражающих нет. — А мы все-таки попробуем итти дальше. Но... получаемые результаты и в самой малой доле не покрывают ни сделанных усилий, ни понесенных затрат. Попрежнему иностранные языки знают лишь редкие интеллигентные одиночки; — из рабочих по прежнему по иностранному разговаривают лишь те, кто жил лет десяток в Америке, или побывал в плену. О тех рабочих, которые научились в наших клубных кружках, что-то не слышно. Мало слышно, впрочем, и о самих кружках. Эти кружки, как правило, распадаются на втором месяце своего существования или влачат жалкое существование, потеряв 90% своего прежнего состава. А как далеко заходят в своих познаниях эти кружковцы. Очень редко они идут дальше вызубривания грамматических правил и чтения маленьких рассказиков в хрестоматии. Живою иностранною речыо они не владеют, даже обыкновенной, заграничной газеты они читать не могут и уж во всяком случае непосредственной связи с заграницей они не ведут. [6] Где те сотни тысяч комсомольцев, которые изучали немецкий язык по "Комсомольской Правде"? Овладели ли они этим языком, ведут ли они на нем переписку с заграницей, разговаривают ли с приезжающими делегатами-немцами или, так же, как и другие, при этом… молчат? Овладеют ли в этом году новые сотни — или по крайней мере — десятки тысяч читателей той же "Комсомольской Правды" английским языком? Где те предполагаемые миллионы, которые изучали иностранные языки по радио? Изучили ли они их? Читатель, повидимому, встречал таких людей, которые изучали иностранные языки в рабочих кружках, или по радио, или по "Комсомольской Правде". Но он едва ли встречал тех из них, которые бы этими языками владели настолько, чтобы иметь возможность в них разговаривать, писать, читать, помогать в своем рабочем коллективе без посредства наемных переводчиков налаживать международную связь. Возможно, что такие люди и имеются, но их так мало, что редко их встречаешь. Во всяком случае отдельными талантливыми исключениями дела массовой международной связи не создашь. Одиночки-ласточки еще не делают весны. Так в чем же дело? Неужели мы так тупы, что не в состоянии изучить иностранных языков, неужели у рабочей молодежи нет необходимой для этого усидчивости и энергии? Едва ли. В своей массе рабочие не менее, а пожалуй даже и более талантливы, чем буржуазия, а энергии у них хоть отбавляй. Дело не в способности рабочих, а в самих языках. А пока... Пока, несмотря на усиленную пропаганду языков и затрачиваемые средства мы лишь улыбаемся в присутствии иностранных делегатов-рабочих, усиленно трясем им руки и хлопаем сокрушительно по плечам. Наш язык при этом попрежнему молчит. [7] А между тем, рабочие должны овладеть делом международной связи!
При изучении иностранных языков происходит то же самое, что при подъеме на горы. Кажется и далеко уже прошел по намеченному пути, и больше уже открылись перед 'тобой горизонты, но впереди висятся все новые и новые вершины, которых надо достичь. Самой высокой вершины почти никогда не достигаешь. Так и тут. Предположим, что мы, против всяких ожиданий, изучили один иностранный язык достаточно хорошо, чтобы на нем переписываться и даже разговаривать. Но после этого надо приступить к изучению уже другого, третьего языка, и так далее — до бесконечности. Потому что нельзя думать, что наши рабочие хотят сноситься только с одной Германией или только с одной Англией. Их, наоборот, интересуют все страны, в которых живут и борятся наши братья рабочие и в каждую из них хотелось бы послать письмо, из каждой из них хотелось бы видеть делегата и поговорить с ним. Завтра может вспыхнуть революционный взрыв в Китае, после завтра в Италии и Индии — и наши планы в отношении ближайших путей международной связи изменятся, одновременно с этим будет вполне законным желание изучать уже другие иностранные языки. Формально говоря, каждый народ, как бы он не был мал и некультурен, имеет одинаковое право на связь с нами. Мы должны отвыкать от привитого нам буржуазией исключительного уважения только к языкам высоко-культурных западных наций. Когда мы читаем в газетах сообщение о том, что белорусские комсомольцы, в порядке соревнования с комсомольцами Киева, предложили 25-ти товарищам [8] из своей среды изучить немецкий язык, мы расцениваем этот шаг, как взятую на себя комцомольцами задачу усвоить одно из средств для овладеня иностранной техникой и культурой; но было бы странно, если бы комсомольцы начали изучать только немецкий язык для развития международной рабочей связи. Неужели белорусские комсомольцы, подобно читателям до-петровской Руси, дальше немца иностранца не видели? Тов. Бухарин где-то говорил об исключительных познаниях Ленина и упомянул, между прочим, что "последний знал все языки". Между тем, всем известно (из личной анкеты Ленина, заполненной им для Замоскворецкого райкома партии), что Ленин знал лишь языки — немецкий, французский, английский и, отчасти, итальянский. Для т. Бухарина выходит, что "все языки" ограничиваются лишь перечисленной группой, так же, как для французского аристократа "весь свет" заключается в его кругу сотоварищей — аристократов. А нам хотелось бы свои международные связи распространить несколько шире, связаться и со шведом, с поляком, с испанцем, болгарином, греком, индусом, негром и полинезийцем, со всеми теми, кто по праву входит в великую семью рабочего человечества; всем им передать наши братские приветы, от всех их услышать те же слова привета и сочувствия. Долгая и тяжкая работа — изучение иностранных языков и массе рабочей недоступная. А связаться с заграницей надо. Этому делу легко и быстро помогает связь на самом легком и общедоступною языке — эсперанто.
Тысячи и десятки тысяч рабочих и крестьян самых различных стран переписываются между собой на международном языке эсперанто, самом легком и обще- [9] доступном из всех языков для рабочего и крестьянина. Сотни рабочих и крестьян — эсперантистов съезжаются на свои международные Съезды, свободно разговаривают друг с другом. Все это — не чудеса, а самая истинная действительность, которую легко можно наблюдать на каждом шагу. И это достигается совсем не после долголетнего изучения языка. Уже через два-три месяца изучения любой рабочий, как бы он мало ни был развит, уже может написать письмо за границу; и заграница для эсперантиста очень обширна: она обнимает весь мир, любой город на земном шаре, где имеется хотя бы один эсперантист. Через 6 месяцев изучения рабочий свободно разговаривает на эсперанто с любым эсперантистом земного шара. Для рабочего-эсперантиста по истине открыт весь мир и он может сноситься с ним решительно без всяких посредников, платных и бесплатных. Когда прибывает из-за границы какая-либо рабочая делегация, имеющая в своем составе эсперантистов, наши рабочие—эсперантисты при встрече с ними не просто улыбаются и хлопают им по плечам. Их язык при этом уже не пользуется днем отдыха; ему-то и принадлежит тут главная работа. Чувства рабочего быстро и точно передаются на мелодичном и легко понимаемом языке и тысячелетняя стена, разделяющая между собою рабочих различных стран, мгновенно разрушается, словно ее и не было. Интеллигент, изучавший иностранные языки (хотя и плохо их изучивший), желает надолго закрепить свое превосходство перед прочими, необразованными, людьми и на каждом шагу будет вам доказывать неприменимость эсперанто. А неискушенный в интеллигентских тонкостях и предрассудках рабочий не видит этой неприменимости; своим рабочим нутром он чувствует, где лежит правдва и где для него выход при искании путей и форм
[10] международной связи. По-этому он всегда и везде в этих случаях голосует за эсперанто. Не только голосует — но и его изучает. Не только изучает — но и его использует для нужд международной связи.
Говорите ли вы на эсперанто?
Рабочему человеку редко приходится бывать за границей; также и иностранный рабочий не очень часто и не в очень большом количестве бывает у нас. Но бывает. И если он — эсперантист, то особых затруднений при связи с советским населенней не чувствует. Таких рабочих—эсперантистов, побывавших в Советском Союзе, живших у нас неделями и за все это время не чувствовавших стеснений от того, что они жили среди "иностранцев", было много. Тесной семьей обычно окружали их эсперантисты. А эсперантист для эсперантиста—уже не иностранец. Один из первых таких рабочих был англичанин Артур Уйтэм. Старый эсперантист. Посетил СССР два раза — в 1925 и 1926 г. Объезжал все углы и закоулки, со всеми старался разговаривать, не зная ни одного русского слова. Собеседники его в такой же степени знали английский язык. Но что за важность! Все они понимали эсперанто или пользовались посредничеством эсперантистов. Полюбуйтесь такою картиной: Дом Отдыха для рабочих, не дом, а дворец, с мягкими коврами, прекрасным садом, статуэтками по углам и т. д. Не хотел поверить, что это для рабочих, пока не увидал у отдыхающих истинно рабочие мозолистые руки. И был несказанно удивлен, больше, чем 20-ти фунтовой прибавке в весе за 2 недели у одного отдыхающего, когда вечером, при вторичном посеще- [11] нии того же дома, его встретили оркестром музыки и приветственными речами рабочего, сорок лет гнувшего спину у фабричного веретена, удивил этот торжественный прием. Но он был понятен для минских рабочих, выразивших этим свои симпатии к иностранному товарищу. Оркестр был прислан штабом местной дивизии. Почему? Да потому, что, ведь, эта дивизия является подшефной частью английской коммунистической партии и и она сочла своим долгом отдать честь представителю английского рабочего класса. Доклад тов. Уйтема в Доме Отдыха на эсперанто вызвал неописуемый восторг. И десятки посыпавшихся вопросов показали, что ни одно слово из доклада не было пропущено мимо ушей". ("Международный язык", журнал ЦК СССР, №1 за 1925 г.) Не менее тепло его провожали: "Настала пора отъезда за границу. К вокзалу собрались пионеры, комсомольцы, представители исполкома, партийных и професссиональных организаций. Сказаны последние речи и тов. Уйтэм, нагруженный платками, с комсомольскими и пионерскими значками на рубашке, с заблестевшими от сильного волнения глазами, садится в поезд, отходящий под пение "Интернационала" и белорусской "марсельезы" (Там же). Анна Боуда, работница, в том же 1925 году приезжала в СССР вместе с чехословацкой рабочей делегацией. Она тоже эсперантистка и это обстоятельство помогло ей в несколько раз больше, чем ее сотоварищам, познакомиться с Советской жизнью. 6-е Октября 1925 в Смоленске. "Вагон с делегатами прибыл в 8 часов вечера. Я с несколькими представителями власти первыми вошли в вагон — и даже не верил глазам своим : среди делегатов стояла женщина со знакомой зелено-красной звездочкой на одежде. Это была тов. Анна Боуда, текстильщица с фабрики Хенизен.