-
- Centre de recherches en histoire et épistémologie comparée de la linguistique d'Europe centrale et orientale (CRECLECO) / Université de Lausanne // Научно-иссдедовательский центр по истории и сравнительной эпистемологии языкознания центральной и восточной Европы
ЯЗЫК
-- Розенталь М., Юдина П. : Краткий философский словарь, М.: Гос. изд. поит. лит., 1955
ЯЗЫК — «средство, орудие, при помощи которого люди общаются друг с другом, обмениваются мыслями и добиваются взаимного понимания» (Сталин, Марксизм и вопросы языкознания, 22). Человеческий язык представляет систему материальных средств: звуков, слов, форм слов и закономерных сочетаний слов в предложениях. Язык — общественное явление. Он возник из потребности людей в обмене мыслями в процессе их трудовой деятельности. Без языка невозможно общественное производство, невозможно существование самого общества.
Язык теснейшим образом связан с мышлением. Язык регистрирует и закрепляет в словах и в предложениях результаты работы мышления, успехи познавательной работы человека и, таким образом, делает возможным обмен мыслями в человеческом обществе. Маркс и Энгельс определяют язык как непосредственную действительность мысли, как практическое, действительное сознание. Язык сыграл огромную роль в развитии человека, человеческого мышления. Одной из важных специфических особенностей человеческого познания в отличие от психической деятельности животных является речь, язык, который даёт возможность создавать научные понятия, категории, формулировать законы науки и тем самым глубоко проникать в сущность явлений. Без языка человеческая мысль не могла бы существовать, развиваться. Идеалисты отрывают сознание от языка, для того чтобы представить сознание как нечто независимое от материи. На деле же сознание, мышление отражает объективную реальность только при помощи языка. Язык есть «природная материя» мышления. Только идеалисты могут говорить о мышлении, не свяганном с «природной материей» языка, о мышлении без языка.
Язык по своей природе не является классовым. Он служит обществу в целом и является орудием общения людей независимо от их принадлежности к различным классам. Язык проявляет своего рода безразличие к классам; но классы далеко не безрачличны к языку. Они стараются использовать язык в своих интересах, навязывают ему свой особый лексикон, свои особые термины и выражения. На этой почве возникают так называемые «классовые» диалекты, жаргоны. Но эти жаргоны нельзя назвать языками, поскольку они не имеют основного словарного фонда в своего грамматического строя.
В каждом языке необходимо различать так называемый основной словарный фонд и грамматический строй, которые составляют основу языка. Все слова, имеющиеся в языке, составляют в общей совокупности словарный состав языка. Главной частью словарного состава является основной словарный фонд, куда входят все корневые слова как его ядро. Основной словарный фонд напболее устойчив и может сохраняться очень долго. Степень развития и богатства языка определяется богатством и разносторонностью его словарного состава. Смешивать язык с надстройкой, как это делал Марр, значит допускать серьёзную ошибку. В отличие от надстройки, которая связана с производством косвенно, через посредство базиса, язык связан с производством непосредственно, и не только с производством, но и со всякой иной деятельностью человека. Поэтому словарный состав языка находится в состоянии почти непрерывного изменения. Грамматика представляет собрание правил об изменении слов и сочетании слов в предложении. Благодаря грамматике язык получает возможность облечь человеческие мысли в материальную, языковую оболочку. Грамматический строй языка изменяется ещё более медленно, чем его основной словарный фонд. Основа грамматического строя языка может сохраниться в течение очень долгого времени, так как она с успехом может обслуживать общество в течение ряда эпох. Утверждение Марра и его сторонников, будто человечество вначале пользовалось «ручным языком» является антинаучным. Звуковой язык, или язык слов, был всегда единственным языком человеческого общества.
Язык представляет собой развивающееся явление. Однако развитие языка совершается иначе, чем развитие базиса и надстройки. И. В. Сталин опроверг антимарксистскую теорию «стадиальности» в развитии языка, которую проповедовали Марр и его ученики. В развитии языка нет никаких резких, внезапных переходов от одного качественного состояния к другому качественному состоянию. Такое развитие языка невозможно вследствие его специфики. Переход от старого качества языка к новому происходит не путём взрыва, не путём «внезапного» уничтожения старого языка и возникновения нового языка, а путём постепенного отмирания элементов старого качества и развития элементов нового качества.
Законы развития языка являются объективными законами. Существуют законы развития языка, общие для всех языков, как, например, закон постепенного накопления элементов нового качества и постепенного отмирания элементов старого качества. В то же время в каждом языке существуют собственные, специфические для данного языка внутренние законы, которые действуют в течение более или менее ограниченных промежутков времени, являются исторически преходящими законами. Общие и частные законы развития языков связаны между собой, несмотря на их различие.
Нужно различать развитие и взаимодействие языков в условиях антагонистического общества и в условиях победы социализма в мировом масштабе. В условиях, когда эксплуататорские классы являются господствующей силой, когда существуют национальный гнёт и взаимное недоверие наций, скрещивание языков приводит к победе одного языка над другим. Результатом скрещивания, например, двух языков является не возникновение нового, третьего языка, а победа одного из языков и поражение другого, который постепенно отмирает. По иным законам будет развиваться язык в эпоху после победы социализма во всём мире. Отсутствие эксплуататорских классов, угнетающих и угнетаемых наций, сближение и сотрудничество наций, ликвидация политики подавления и ассимиляции языков будут иметь своим следствием взаимное обогащение сотен национальных языков, из которых будут выделяться зональные языки, а затем эти зональные языки сольются в единый международный язык, который образуется из лучших элементов национальных и зональных языков. (См. также «Марксизм и вопросы языкознания»,)- -- Толковый словарь В. Даля
ЯЗЫК м. мясистый снаряд во рту, служащий для подкладки зубам пищи, для распознанья вкуса ее, а также для словесной речи, или, у животных, для отдельных звуков. Коровий язык, лизун; рыбий, тумак; змеиный, жало, вилка; песий, лопата; кошачий, терка. Прикуси ломала, злой язык; лепетун, болтливый; мешалка, ребячий; суконный язык, картавый. Прочие значения языка выведены или из наружного вида его, или как от орудия речи. Мысок языком, клином. | Язык колокола, било, клепало, железный пест, кистень, привешиваемый внутри под шелом колокола, для звону. Ямщики любят подвязывать в колокольчик кольцо, вместо языка. Без языка и колокол нем. Добыть языка на колокольне (когда отымется язык, то обливают водой колокольный язык, и поят больного). | Нутреная воронка мережи, вентера, через которую рыба входит: детыш, детинец, ушинок. | Арх. подводная ледяная коса, от тороса. | Язык, язычок органа, пружинка, крючок, по коему бьют играя. Язык мялицы, било, которое ходит между щеками ее. | Язык кларнета, гобоя, пищик, тонкая деревянная пластинка, вставляемая в губник, для звука. | Язык в ловушке, насторожка, язычок, продольная палочка с зарубкою, с коей срывается отвесная подставка, сторожок. | Язык, язычок замка, задвижка, которая входит в проушину дужки висячего замка, в шип нутреного: сныч. Ключ бородкой замыкает язычок. Язычком зовут и спуск, собачку у ружейного замка и все сему подобное. | Язычок, черноморск. рыба Solea nasuta, полурыбица. | Язычок, во рту, висящий перед зевом кончик нёбного полога; иные зовут язычком гортанную покрышку, под корнем языка. | Язычок, растение Centaurea austriaka. | Язык, словесная речь человека, по народностям; словарь и природная грамматика; совокупность всех слов народа и верное их сочетанье, для передачи мыслей своих; ясак. Наречие, взявшее верх над прочими, сродными наречиями, зовут языком. Он знает много языков, говорит на пяти языках. Притча во языцех, Псалтирь,ова, а более постановка и связь их, образ, способ выраженья, свойственный кому лично. Язык Пушкина, Крылова, Державина. Лермонтов умел писать языком каждого из лучших поэтов наших. Язык Гоголя пестрый, неправильный, но яркий, сильный и выразительный. | Строй, слог и самый выбор слов, при различном их образовании, глядя по предмету, о коем говоришь, и по принятому обычаю. Язык книжный, - высокий, строгий; - поэм; язык разговорный, простонародный, приказный и пр. | Язык, воен. пленник, от коего расспросами выведывают что нужно о положении и состоянии неприятеля. Добыть, достать языка. Казаки в разъезд за языком пошли. Языки сказывали, стар. Языка ловить, стар. | Стар. приказн. обвинитель, обличитель перед судом, оговорщик на допросе, взятый и допрашиваемый для розыска, дела. А на которых людей языки говорят с пыток, и тех людей, по язычным толкам, имати, Акты. | Народ, земля, с одноплеменным населеньем своим, с одинаковою речью. Язык самарийский, Деян. самаритяне. Рцыте во языцех (всем народам), яко Господь воцарися, Псалтирь. Поганыи же половци свокупиша весь язык свой на рускую землю, летопись. Нашествие дванадесяти языков на Русь, 1812 год. | Язык, церк. чужой народ, иноверцы, иноплеменники; | язычники, идолопоклонники. Убо и языкам Бог покаяние даде в живот, Деян. Всяк язык Бога хвалит. У него язык долог, лишнее говорит. Язык остер, насмешлив. Укороти язык! Язык мой враг мой: прежде ума глаголет. Всякая птица от своего язычка погибает, сама скажется. Ешь пирог с грибами, да держи язык за зубами. Бе же князь речен языком, летопись. Языком мели, а рукам воли не давай. Языком не расскажешь, так пальцами не растычешь. Косен языком, заика. Язык до Киева доведет, всего доспросишься; и до кия, до побоев. Язык на сговоре, слово свято, что сказано, за то и держись, чур не отступаться. Подрезать язык, настригнуть подъязычную уздочку; *унять лишнюю болтливость. Хорошо языку за костяным частоколом сидеть! Чтоб тебе своим языком подавиться! врешь. Злой язык, клеветник. Велик язык у коровы, не дает говорить. Мал язык, да всем телом владеет. Шила и мыла, гладила и катала, пряла и лощила (а все языком). Язык доведет до кабака. Что знает, все скажет, - и чего не знает, и то скажет (язык). Велик коровий язык, да лизуном прозвали. Язык до добра не доведет. Язычок введет в грешок. Не спеши языком, да не ленись делом (торопись делом). Языком и лаптя не сплетешь. Не давай воли языку во пиру, во беседе, а сердцу в гневе. Языку каши дай, или смочи язычок, или накорми язык, замолчи. Прикусить бы тебе язык! Язык укусить - кто-то бранит. Никто за язык не тянет. Будто язык в киселе. У него язык ниткой перевязан, язык размок. Белы руки с подносом, резвы ноги с подходом, голова с поклоном, язык с приговором. Язык голову кормит (он же и до побоев доводит). Язык поит и кормит, и спину порет. На языке мед, а под языком лед. Одет просто, а на языке речей со сто. Не ножа бойся, а языка. Языце, супостате, губителю мой! Язык один и в будни, и в праздник. Бог дал два уха, а один язык. Такое сердце взяло, что сам бы себе язык перекусил! Вино развязывает язык. Язык держи, а сердце в кулак сожми. Держи язык короче. Держи язык на привязи (на веревочке). Языком играй, а рукам воли не давай. Языком и шипи, и щелкай, а руку за пазухой держи. Языком мели, а руками не разводи. От языка (молвы) не уйдешь. Не спеши языком, торопись делом. Язык хлебом кормит, и дело портит. Язык языку ответ дает, а голова смекает. Морской язык, черноморское рыба Solea nasuta. Воробьины язычки, спорыш, мурава, Corrigiola littoralis. Свиные язычки, см. приворот. Коровий язык, см. короста. Воловьи язычки, солодкое зелье, кровобой, Pulicaria dysenterica. Бараний язык, растение румянка, Onosma echioides. Воловий язык, Cynoglossum, живокость. Олений язык, растенье Gymnogramma celerach. | Scolopendrium, семьи папоротников. Язычный, к языку относящийся. Язычные науки, к языкам и к письменности относящиеся. Язычный человек арх. бойкий на язык, речистый. Не сварися с человеком язычным, Сир. Язычные мышцы. Стал он на утлом месте стены, по язычной сказке, где у них быти болшему приступу, по показанию языка. Язычные молки (молвки), стар. то же. | Язычный, более языческий, относящийся к идолопоклонникам и идолопоклонству. Языческие обряды; языческий храм, капище, требище, кумирня; - бог, болван, истукан, кумир. Язычество ср. идольство, кумирство, идолопоклонство, обожанье природы или истуканов замест Бога. Аще ты иудей сый, язычески, а не иудейски живеши, почто языки нудиши иудейски жительствовати? Язычник, язычница, идолопоклонник, кумирник, обожатель земной природы, болванов, истуканов. | Лингвист, ученый, знающий много языков. Мецофанти был величайший язычник. | Наушник, переносчик, сплетник или злой язык и тайный клеветник. | Язычник, растенье серпуха, Serratula tinctoria см. катр. Язычиться арх. говорить, молвить, сказать, проговорить (выговорить), мочь, быть в силах говорить. Да уж больной не язычит, он без языка. Язычничать вост. переносить, пересказывать, наушничать, сплетничать и обносить людей заглазно, надувать кому в уши, ябедничать. Язычничество, язычничанье ср. ябеда, злоречие; наушничество, сплетни. Языковеденье, языкознание ср. филология и лингвистика, изученье древних или живых языков. Языковед, языковедец, филолог, лингвист, язычник. Языкоученье, преподаванье языков. Языкоучебный, к сему относящийся. Языкоучитель, языкоучительница, кто учит языку. Язынить тамб. стоять, глядеть, зевать разинув рот, высунув язык (?); | болтать вздор, пустословить, пустобаять. Языня об. пустой, вздорный болтун, пустобой; | полоротый, разиня.
- -- Р.О. ШОР : «Язык», Большая советская энциклопедия, 1-е изд., т. 65, 1931.
ЯЗЫК.
Специфика языка. По определению К. Маркса и Фр. Энгельса, язык представляет собою надстроечное явление. В отрывках «О Л. Фейербахе» они так разрешают проблему специфики Я., устанавливая момент его возникновения и определяя его место среди других исторических явлений (производственных, общественно-политических, правовых и семейных отношений) человеческого общества: …Лишь теперь, когда мы уже рассмотрели четыре момента, четыре стороны первоначальных исторических отношений, мы находим, что человек имеет также „сознание". Но и оно не имеется заранее или как „чистое" сознание. На „духе" заранее тяготеет проклятие „отягощения" его материей, к-рая. выступает здесь в виде движущихся слоев воздуха, в виде звуков, коротко говоря, в виде языка. Язык также древен, как сознание, язык—это практическое существующее для других людей, а значит существующее также для меня самого реальное сознание и язык, подобно сознанию, возникает из потребности сношения с другими людьми».
Продолжением этих мыслей Маркса являются следующие его утверждения: «Даже основной элемент мышления,—пишет Маркс,— элемент, в котором обнаруживается жизнь мысли—язык—чувственная природа». Но язык как общественное явление, хотя и представляет собою явление чувственной природы, однако эта последняя выступает здесь в виде природы, возведенной на степень общественного бытия. Следовательно всякое сведение языка к какой-либо системе рефлексов или иной физиологической функции в корне противоречит существу языка, данному в установке Маркса. Т. о. язык, по Марксу, есть явление надстроечного порядка, «реальное сознание», он следовательно форма объективации общественного сознания, которое является отражением общественного, классового бытия. Специфическое отличие языковой деятельности от прочих видов человеческой деятельности заключается в том, что эта деятельность направлена к осуществлению взаимной связи, общению людей. Без этой объективации, материализации сознания, в виде наиболее простых, непосредственных и универсальных орудий общения, находящихся в своеобразном сочетании на каждом этапе развития отдельного человеческого коллектива, связь людей не была бы возможной. Это положение выражено в замечательной схеме Ленина (в замечаниях на книгу Лассаля о Гераклите).
Взаимоотношение Я. и мышления (сознания) представляет собой диалектическое единство противоречий, развертывающихся между сознанием и его оформлением, строением в слышимом (звуковом) и видимом (жестовом, письменном) материале.
Т. о. необходимо исходить и из неразрывной связи Я. с мышлением как «практического, реального сознания» и из качественного отличия Я. от мышления. В то время как мышление выступает в качестве сознания «не отдельной личности, а отдельных личностей в связи с целым обществом» (К. Маркс и Ф. Энгельс, «О св. Максе»), Я. представляет собою и средство общения, т. к. он «возникает из потребностей сношения с другими людьми» (К. Маркс и Ф. Энгельс, «Немецкая идеология»). Отсюда свойство Я. «не совсем точно» передавать выражаемую мысль, свойство—влиять на мышление, способствовать, по закону диалектического взаимодействия надстроек, развитию мышления и, напротив, тормозить развитие последнего. Существование этого качественного различия при взаимной тесной связи Я. и мышления отнюдь не представляет чисто теоретического различия, «академического» интереса. Если бы не существовало этого различия, не существовало бы и многих сложных проблем языковой политики.Происхождение языка и единство языкотворческого процесса. Начало человеческого языка восходит к древнейшим эпохам жизни человека, прослеживаемым по вещественным памятникам и не представляемым ныне ни одним из существующих человеческих обществ, из числа даже наиболее примитивных по своей культуре. Как указано Ф. Энгельсом, возникновение речи и мышления связано с трудовым процессом, первые этапы развития речи и мышления обусловлены искусственным изготовлением орудий, и самое существование Я. обусловлено социальной средой, хотя бы и самых несложных человеческих коллективов («Роль труда в процессе очеловечивания обезьяны»). Вкратце эта же мысль высказана К. Марксом и Ф. Энгельсом в ряде различных работ и стоит в связи со всей их философской концепцией. На этой же основе построена теория акад. Н. Я. Марра, внесшего однако в разрешение глоттогонической проблемы ряд новых, отчасти нуждающихся в углубленной проработке моментов. Ему же принадлежит и учение о т. н. кинетической речи как древнейшей форме Я.,предшествовавшей звуковой речи.
Изготовление искусственных орудий, созданных в процессе диалектического взаимодействия бессознательной практики и длительного опыта и наблюдения, кладет начало общественной среде. На первых ступенях существования этой среды еще нет социальной необходимости и фактической возможности существования развитого словотворчества. Как можно судить по данным антропологии, по пережиточным явлениям и на основании палеонтологического анализа языковых материалов, в эту древнейшую эпоху существовала комплексная кинетическая речь, т. е. сигнализация, выражаемая движением тела и его органов, мимикой и нечленораздельными животными выкриками. Антропологические данные, заключающиеся в установлении особенностей развития челюстей и языковых мышц первобытного человека (гейдельбергский человек) исключают мысль, что древнейшим средством общения служил только один голосовой аппарат. На это указывает и пережиточная жестово-мимическая речь, наблюдаемая ныне в различных человеческих коллективах обычно в тем большей степени, чем ниже общий уровень соц. культуры коллектива, чем древнее система или стадия развития его звуковой речи. Палеонтолог. анализ языковых материалов со своей стороны вскрывает особую роль руки во внешнем оформлении мышления в древнейшие эпохи (одна из стадий развития кинетическойречи).
С усложнением хозяйства и следовательно всей социальной культуры охотничьего общества, все еще обладавшего палеолитическими орудиями, потребности в сигнализации должны были неизбежно вырасти, не нуждаясь еще однако в членораздельности. В сигнал могло вкладываться содержание целой фразы, и необходимости во множестве сигналов могло еще не ощущаться, т. к. при образном мышлении, каковым оно первоначально было, сигнал должен был оставаться тоже образным.
На более высокой ступени экономического развития первобытного общества количество потребных для общения сигналов должно было перерасти фактические возможности комплексной кинетической речи. Упор стал делаться на одно из слагаемых. На первое место выдвинулся линейный (ручной) язык, язык жестов, оказавшийся более дифференцируемым, чем сопутствующий ему животный выкрик. Оставаясь постоянным спутником линейной речи, животный выкрик в дальнейшем в свою очередь продвинулся по пути перехода к членораздельности, все более и более обнаруживая это свойство. «Начинавшееся вместе с развитием труда господство над природой расширяло с каждым новым шагом кругозор человека. В предметах природы он постоянно открывал новые, до того неизвестные свойства. С другой стороны, развитие труда по необходимости способствовало более тесному сплочению членов общества, так как благодаря ему сделались более часты случаи взаимной поддержки, совместной деятельности, и стала яснее польза этой совместной деятельности для каждого отдельного члена. Коротко говоря, формировавшиеся люди пришли к тому, что у них явилась потребность что-то сказать друг другу. Потребность создала себе орган: неразвитая глотка обезьяны преобразовывалась медленно, но неуклонно, путем постепенно усиливаемых модуляций, и органы рта постепенно научились произносить один членораздельный звук за другим« (Энгельс, «Роль труда в процессе очеловечивания обезьяны«). Примером первоначального продвижения звука-выкрика к членораздельности являются зачатки звуковой речи неандертальского человека, сменившего в процессе развития тип гейдельбергского человека.
Древнейшее охотничье общество, обладавшее каменными орудиями, объединялось единством хозяйственных интересов. При низком уровне развития производительных сил и несложном производстве объединения не могли быть велики. Крайне незначительный прибавочный продукт делал эти объединения замкнутыми и устранял потребности общения между различными объединениями. В связи с этим и процесс развития речи шел в каждом объединении самостоятельно. В этом смысле о моногенезисе человеческого Я. не может быть и речи. В то же время несложное производство сближало внешнее оформление разрозненных и необщающихся между собою коллективов, создавая близко сходные формы хозяйственной деятельности и сходные формы социальной структуры. При таких условиях процесс развития речи должен был оказаться в различных объединениях сходным. В результате получилось множество обособленных языков, качественно весьма близких друг другу, вне зависимости от их географического распространения. Уже из этого ясна ошибочность учения буржуазной лингвистики о праязыках, как биологическом наследии расы и ее биогенетической концепции развития языка.
Дальнейший процесс развития речи равным образом обусловлен развитием социально-экономических отношений. «Язык,—говорит П. Лафарг,—не может быть отделен от своей социальной среды так же, как растение не может быть оторвано от свойственной ему среды климатической« («Язык и революция»).
С переходом первобытного человека к охоте на крупного зверя речь, являвшаяся непосредственным участником самого производства, одним из вторичных условий его осуществления, пережила новый скачко-образный переход, трансформировав прежний способ общения. Коллективный труд осложнился расчленением в социальной среде, где выделился слой опытных руководителей охоты. Расчленилось само производство. При сохранении наряду с охотой прежнего собирательства, возникла организованная облава, и усилились, приобретая бóльшую самостоятельность, отдельные виды производства, в частности рыболовство. В материале верхнего палеолита заметны ясные следы избытка в продуктах труда. В обществе, соответствовавшем верхнему палеолиту, наблюдается меньшая подвижность разросшихся коллективов, оседающих на постоянные места жительства и образующих стоянки весьма значительного размера, при усилившемся поло-возрастном разделении труда. Такие коллективы носят более сложный характер и следовательно должны были иметь более сложное мировоззрение и более сложные потребности общения.
Расчленение производства с имевшимися уже предпосылками к примитивной меновой торговле должно было расчленять прежний сигнал. Сигнал стал приурочиваться к обозначению отдельного предмета и понятия. В связи с этим для построения фразы требовался уже не сигнал, а целая система последних, предполагающая уточнение во взаимоотношениях сигналов в фразе, т. е. очевидно к этой эпохе следует приурочить появление синтаксиса, определяющего расстановку слов в фразе. По мнению акад. Марра, на этом этапе развития речи сигнал еще не оформлялся для выражения своего отношения к соседнему сигналу, и по этому признаку соответствующий строй речи может быть характеризован в качестве аморфносинтетическ. строя. Аморфно-синтетический строй речи качественно иной, чём предшествующий ему аморфный же строй, особенностью которого является сигнал-фраза. Рука, в ее возможных движениях, перестала технически удовлетворять более сложному построению фразы, и потому сопутствовавший ей животный выкрик усилился в своем участии при выражении мыслей. Упор на выкрик сопровождался выделением фонемы, сделавшей прежний животный выкрик более дифференцируемым, чем другие соучастники кинетической речи. Прежняя кинетическая речь была оттеснена аморфно-синтетическим строем звуковой речи.
Следуя Ф. Энгельсу и П. Лафаргу, первоначальную звуковую членораздельную речь необходимо рассматривать в качестве результата социального воздействия на явления биологического порядка, т. е. на животный выкрик. Упор на членораздельность звука мог итти через усиление, уточнение и осложнение определенной артикуляции, т.е. путем дифференциации работ гортани, языка, губ и мягкого нёба в образовании звука. Так создаются многообразные звуки соврем. языков мира (подробнее см. Фонетика).
Лингвистический анализ в его увязке с археологическими данными вынуждает к отнесению переходного периода образования членораздельной звуковой речи к стадиям верхнего палеолита, когда произошел вызвавший этот переход социально-экономический сдвиг, приведший к специализации форм труда и к поло-возрастной форме социальной дифференциации. Т. к. социальное воздействие на физическую природу человека было вызвано одинаковыми условиями развития производства, то и переход на новые формы речи мог быть обусловлен только ими, а не какими-либо расовыми или племенными отличиями членов каких- либо коллективов.
Раса сама представляет собою результат исторического развития социально-экономических отношений. Если превращение примата в человека и происходило не в одном, а во многих различных местах (ологенез), обусловливая тем самым различные детали в физической структуре человека в зависимости от его деятельности в неодинаковых условиях окружающей естественной географической среды (позднее и исторической), то все же основные физические свойства человека были одни и те же. Не расовые различия и не переселения различных рас обусловливали возникновение новых форм культуры, напротив, социальное воздействие на физический тип определяло изменения последнего из гейдельбергского — в неандертальский, из неандертальского — в кроманьонский и т. д. Т. о. процесс языкотворчества следует мыслить как процесс единый, объединяющий звуковую человеческую речь повсеместно, где существует человеческое общество.
Начальные периоды образования членораздельной звуковой речи застигают общественную среду на исходе древнего каменного века (палеолита), следовательно еще до осознания кровно-родственных связей внутри родовых объединений. В эту эпоху не могло существовать не только государственных образований, но и племенных коллективов. Стимулом к объединению был охотничий труд. Если дифференциация производства и наличие прибавочного продукта уже оправдывали существование примитивной меновой торговли как между различными коллективами, так и внутри коллективов, то все же единым направляющим условием в процессе развития речи было развитие производства каждого коллектива, а не осознание необходимости общего межколлективного языка. И здесь нет места для единого звукового праязыка, хотя общность артикуляционных возможностей сближает отдельных представителей речи. В данном начальном периоде звуковой речи продолжает существовать еще количественное множество языков, при их качественной близости.
Особенности социальной структуры обусловили в конечном счете и отдельные основные лингвистические факты, появляющиеся в дальнейшем развитии Я. Так, академиком Марром намечены следующие формы возникновения и развития грамматических категорий. При отсутствии частной собственности нет необходимости в сигнализации отдельного сочлена коллектива. Сигнал оче видно прикреплялся ко всему коллективу, а не к входящим в него самого сочленам. Лишь позднее, с выделением частной собственности, выделяется и член соответствующего коллектива, последствием осознания чего в области Я. является противопоставление лица всему коллективу. Благодаря этому прежнее наименование коллектива воспринимается уже как множественное отношение к единице. Т . о . множественное число по внешнему оформлению слова предшествует единственному, хотя по существу оба понятия возникают одновременно по закону единства противоположностей. Выделение личности в коллективе ведет и к осознанию противопоставления одного лица другому, как собственника продуктов производства. Осложняемая тем самым сигнализация ведет к выделению местоимений, первоначально означающих говорящего и постороннего (1-е и 2-е лицо). Позднее постороннее лицо различается и пространственно: близко находящееся (2-е лицо) и находящееся на расстоянии (3-е лицо), иногда кроме того и лицо другого общественного объединения (4-е лицо, например у сев.-американских индейцев).
Наличие местоимений используется при дифференциации сигналов. Прежний диффузный сигнал, означавший и предмет и действие, теперь начинает уже различаться. Прибавка местоимения к слову образует глагол. Слово без этой приставки продолжает обозначать предмет. Так. образ. старая форма слова закрепляется за существительным, вызывая тем самым впечатление о первичности наименования предмета, а не действия. Так создается многообразие грамматических категорий и форм в языках мира (см. Грамматика, Морфология, Синтаксис).
Дальнейший процесс развития речи связан с еще большей детализацией, обусловливаемой возрастающей сложностью социальной среды.Тем не менее звуковая речь, особенно на первых ступенях развития, испытывает сильное влияние идеологии кинетической речи, как это наблюдается и в отношении всякой надстройки, к-рая неизбежно «должна примкнуть к порядку идей, созданному ее ближайшими предшественниками, хотя ее корни и лежат очень глубоко в экономических фактах» (Ф. Энгельс).
Звуковая речь строится с использованием предшествующего материала и благодаря этому отражает в себе мышление, соответствующее уже пережитым формам социально-экономических структур. Отсюда возможность широкого использования Я. как орудия классовой борьбы (см. ниже). Это обстоятельство объясняет нам между прочим и ту ожесточенную борьбу, к-рую так красочно описывает П. Лафарг в своей работе «Язык и революция», развернувшуюся вокруг академического словаря франц. яз. в эпоху Великой франц. революции. Это объясняет нам и наличие соответствующих явлений и действий отдельных «ученых»-лингвистов при составлении национальных словарей в СССР в наст, время. В результате своих преемственных переоформлений, вплоть до наст. времени, Я. передает факты пройденных этапов общественного раз вития. Отражая эти пройденные этапы общественного развития, Я. отражает и пережитые формы сознания, идеологии.
Продвигаясь по путям диалектического развития, звуковая речь ни в один момент своего существования не представляет безукоризненной цельности, будучи данной нам одновременно как относительно устойчивое и как абсолютно изменчивое. Первоначально она выдвигается только как доминант среди других средств общения кинетической речи. Последняя не отстраняется сразу, она лишь медленно, затем более решительным скачком отступает на второй план, давая место качественно иной системе. Но и до сих пор пережитки кинетической речи не исчезли окончательно. Техническое усовершенствование звуковой речи дает остальным видам кинетического Я. другое использование, напр. при воздействии на зрителя, при сигнализации на расстоянии и т. д. Вместе с тем и сигнал кинетической речи во всех своих разновидностях в наше время качественно уже не тот, что был в т. н. доисторические времена.
Начальные стадии развития звуковой речи еще не знают самостоятельного оформления слова для отделения его значения в фразе. Выдвинувшийся звуковой комплекс, растущий в количестве своих разновидностей, используется первично для детализации действующего линейного (ручного) Я. С усилением упора на звук он тоже качественно видоизменяется и становится самостоятельным сигналом, воспринимая на себя функцию сопровождаемого им жеста. Происходит переключение с одного способа общения на другой. В стадии аморфно-синтетической Я. дает состав равноправных в фразе слов. Такая структура речи оказывается со временем неудовлетворительной. Она более не отвечает растущим потребностям общения, и социальная среда проводит различение качественного значения слов в фразе. «Язык отражает каждое изменение, происходящее в человеческом существе и в среде, где оно развивается. Изменения в образе жизни человеческого об-ва, напр. переход от сельского образа жизни к городскому так же, как и политические события, оставляют отпечаток на языке.» (П. Лафарг). Так устанавливается необходимость смены различных типологических стадий в развитии человеческого Я., расматриваемом как единый процесс.
Аморфно-синтетическая система Я. с течением времени отмирает. Началом ее разложения является возникновение вспомогательных слов, употребляемых как самостоятельно, так и со специальным назначением—характеризовать содержание соседнего слова (т. н. детерминативов).
Социальные условия, изменения которых обусловливают процесс развития речи, усиливают роль вспомогательных слов, предлогов и послеслогов. Последние, утрачивая ударение, прикрепляются к характеризуемым ими словам, трансформируя строй речи в агглютинативный (см.). Агглютинативный строй речи характеризуется т . о. «прилепами». Представителями этой системы являются Я. тюркские, финские, древние клинописные и др. В значительной степени прилепами же характеризуется и русский Я. Агглютинативные Я. делаются предметом исследования на различных ступенях их исторического развития. К тому же они развиваются в различной исторической среде, т. е. при относительном своеобразии социальной структуры различных об-в. По-этому они вовсе не однообразны по своей современной структуре. Утрачивающие ударение вспомогательные слова иногда еще воспринимаются как таковые, сохраняя полную форму слова (напр. местоименные окончания глаголов в тюркских Я.), иногда же «выветриваются» до неузнаваемости, получив облик слогов и даже оттенки фонем (напр. падежные окончания в тех же Я.). В последнем случае это уже прилепы-аффиксы, характерные для определенной группы Я. с т. н. внешней флексией (вернее аффиксирующие), Сюда же принадлежит и русский Я.
По другому направлению идут флектирующие Я., семитические и прометеидские (индо-европейские), в к-рых значение слова во фразе нередко определяется изменением основы самого слова, т . е . внутренней флексией (наприм. англ. sing—sang—sung—song и т. п.). Наконец Я. с т. н. аналитической структурой (как французск. и английский) делают упор по синтаксическому заданию не на изменение слова прилепою или внутр. флексией, а на вспомогательные слова—предлоги, оставляя само основное слово почти без изменения, а иногда и вовсе без такового. В них нередко отражение пережитых стадий выявляется только в графике, передающей прилепы, уже утратившие актуальное значение в живой речи, и потому вовсе не читаемые (напр. суффиксы во множ. числе во франц. яз. и т. п.). Здесь графические особенности, разошедшиеся с чтением, вовсе не случайны; темп письма не успевает за темпом речи и отражает ее структуру еще в нетрансформированном виде. Поэтому графические расхождения являются прекрасным материалом для восстановления пройденных этапов стадиальных смен языкового развития, как это подметил еще П. Лафарг.Классификация языка. Из понятия единства глоттогоническ. процесса, устанавливаемого марксистской лингвистикой, вытекает необходимость пересмотра применявшихся до сих пор в лингвистике систем классификации Я. Био-генетический. сравнительный метод, созданный индо-европеистикой, требовал учета отдельных признаков изучаемых представителей речи, и по этим признакам лингвистами производилась так наз. генеалогическая классификация языков. В результате такая классификация оказалась недействительной. Ее неудовлетворительность особенно ярко сказывается, когда к традиционному делению языков приходится приурочить какой-нибудь язык, впервые попадающий в круг научного исследования. Так обстоит дело с шумерским Я., с хеттским и многими другими, еще неизвестными во времена творческой работы индо-европейской школы, окончательно оформившей свои основные догматы. Возникающие по этому поводу сомнения у представителей этой школы вполне понятны. Вся устанавливаемая ими норма сводится к восстановлению праязыка, искусственно выводимого по чисто формальному признаку вынесения за скобки норм, общих для произвольно отобранной группы Я. При таких условиях всякий неизученный еще Я. оказывается носителем норм, не входящих в систему искусственно восстановленного праязыка, и в то же время праязык обнаруживает такие нормы, каких не оказывается в изучаемом Я. Поэтому генеалогическая классификация Я. совершенно не применима в системе марксистского языковедения, хотя благодаря отсутствию разработанной терминологии современные лингвисты-материалисты пользуются еще созданными ею терминами. (См. прил. карту.) Пересмотру подлежит и так называемая морфологическая классификация Я., созданная в эпоху зачинания империализма. Отвлекаясь даже от идеологической сущности этой классификации как одного из наиболее ярких выражений и орудий колонизационной политики европейского капитализма, отметающей как якобы несовершенные типы огромное большинство Я. всего мира, необходимо указать на неточность самих понятий, ею вводимых. В наст, время проблема морфологической классификации Я. подвергается пересмотру с двух точек зрения. С одной стороны, возникает вопрос о том, как же все-таки может быть охарактеризован Я. не по предполагаемому происхождению, а по своей структуре; понятие типа Я. приобретает особое значение, раз мы отвергаем генеалогическую классификацию. Прежде всего необходимо найти принципы характеристики специфических особенностей построения типологии Я. Эта весьма актуальная задача не получила пока удовлетворительного разрешения. С другой стороны, необходимо признать, что типология Я. не может существовать абстрактно, она должна быть увязана с соответствующим каждому типу базисом. В этом отношении проблему типологии Я. можно сопоставить с проблемой стилей в литературоведении. Разрешение этой проблемы, поставленной еще в 18 веке, намеченное Гумбольтом объективно идеалистически (типы языков как выражение этапов развития духа), а М. Мюллером наивно материалистически (типы Я. как отражение типов хозяйства), выдвигается как основополагающее и в яфетической теории, в смысле увязки типологии Я. с типологией общественных форм через Типологию мышления. Однако эта проблема ждет еще своего исчерпывающего освещения, и изложенные выше построения яфетической теории могут быть приняты пока лишь как рабочая гипотеза, нуждающаяся в критической проверке.
Историческое pазвитие Я. Итак, каждой общественно-экономической формации соответствуют не только свои особые, специфические формы мышления, но и свои особые формы языка. Однако каждой общественной формации не должна обязательно соответствовать особая языковая формация в виде каждый раз особого строя Я. (обычное деление Я. на аморфные, агглютинативные и флективные можно принимать, как ясно из сказанного выше, лишь как рабочий прием), хотя связанная с общественным переворотом перестройка общественного сознания и должна повлечь за собою в конечном счете изменение выявления его в чувственном материале. Диалектическое развитие производственных отношений, с необходимостью определяя собою движение Я., опосредствует специфически как общее развитие Я., так и развитие отдельных его сторон. Движение Я., в котором отражается в конечном счете движение бытия, в зависимости от конкретной исторической обстановки принимает различные формы. Маркс и Энгельс намечают их следующим образом: «В любом современном развитии Я. первобытная стихийно возникшая речь возвысилась до стадии национального Я., отчасти благодаря истории развития Я. из готового материала, как это мы наблюдаем в случае романских и германских Я., отчасти благодаря скрещению и смешению народов, как в случае англ. Я., отчасти благодаря концентрации диалектов, у какого - нибудь народа, происходящей на основе экономической и политической концентрации» (Архив М. и Э., IV, стр. 290). Необходимо однако предостеречь от возможности известного механицизма; ибо, рассматривая процесс языковых изменений как отображение соответствующих изменений базы, не следует забывать о том, что Я. дан нам не только как производное, как факт, но и как уже существующее, как известный фактор. В этом отношении полезно было бы вспомнить слова Энгельса в письме его к Блоху (1890): «Экономическое положение — это основа, но на ход исторической борьбы оказывают влияние, во многих случаях определяют преимущественно форму ее различные моменты надстройки: политические формы классовой борьбы и ее результаты — конституции, установленные победившим классом после одержанной победы и т. д., правовые формы, и даже отражение всех этих действительных битв в мозгу участников, политические, юридические, философские теории, религиозные воззрения и их дальнейшее развитие в систему догм. Тут имеется налицо взаимодействие всех этих моментов, в к-ром в конце концов экономическое движение, как необходимое, прокладывает себе дорогу сквозь бесконечную толпу случайностей (т. е. вещей и событий, внутренняя взаимная связь к-рых настолько отдалена и, настолько трудно определима, что мы можем забыть о ней, считать, что ее не существует). В противном случае применять теорию к любому историческому периоду было бы легче, чем решать самое простое уравнение первой степени». И как пример абсолютной нелепости Энгельс приводит желание объяснить экономически (как ясно из контекста, из экономики современной Энгельсу Германии) «то передвижение согласных, которое делит Германию в отношении диалектов на две половины».
Ведущими носителями языкового творчества и языкового развития следует считать в классовом обществе те классы, которые являются носителями и общего культурного развития, т. е. господствующие классы. При непосредственной близости языковой надстройки к базису порабощенные классы участвуют в создании этой надстройки в гораздо большей мере, чем в создании всех прочих надстроек; участвуют они здесь не только в качестве пассивных исполнителей, но и активных строителей. Это особенно относится к высшей и самой антагонистической форме классового общества—обществу капиталистическому.Язык нации и класса. В классовом об-ве классовая дифференциация и классовая борьба отражаются т. о. и в Я., и обратно, как и всякая надстройка, Я. становится орудием классовой борьбы. Литературный Я., как устный, так и письменный, является Я. господствующего класса и прежде всего его авангарда, его передовой части. Этот Я. обслуживает наиболее сложные общественные потребности (государственные, печать, науку и проч.). В эпоху феодализма в качестве литературного выступают очень часто чуждые широким массам Я. (мертвые или иностранные), в эпоху же капитализма в роли литературного Я. обычно выступает один из диалектов родного Я. (диалект господствующего класса).— Подробно об этом см. Диалект, Литературный язык.
Языковая политика. Со сменой классов, еще до революционного свержения господства прежнего эксплоататорского класса, в господствующий Я. нации проникают новые слова,старые отмирают, за прежними словами закрепляются новые значения и оттенки. Это свойство языка, как свойство надстройки, обусловливает возможность языковой политики в классовом об-ве. Эксплоататорские классы сознательно или бессознательно используют Я. в качестве орудия эксплоатации, пытаясь закрепить свой Я. в академических словарях, как это подметил для эпохи Вел. франц. революции П. Лафарг во Франции, изгоняя из этих словарей .«вносящие анархию» в об-во слова «черни», преследуя в условиях развивающейся на определенном этапе империалистической системы национальные Я. порабощенных народов. В стране диктатуры пролетариата, напротив, языковая политика, осуществляемая под руководством ленинской ВКП(б), служит одним из могучих рычагов социалистического строительства и в частности национального возрождения ранее порабощенных царским правительством малых народов СССР. На вопросах национальной политики в области Я. останавливался вождь мировой революции В. И. Ленин, четко формулировавший задачи языковой политики на X Съезде партии. На этих вопросах неоднократно останавливался т. Сталин, отмечавший роль языковой политики в статье «Марксизм и национальный вопрос» и вновь формулировавший в своих выступлениях в 1925 в КУТВ и в 1930 на XVI Съезде ВКП(б) задачи языковой политики в связи с проблемами национальной политики и ее значение для социалистического строительства. Основная мысль, вы ражающая сущность этой политики, высказана в четкой формуле: «Развитие национальных культур должно развернуться с новой силой с введением и укоренением общеобязательного образования на родном языке» (речь на XVI Съезде)-. Подробнее см. Национальная политика.
Связь Я. с мышлением, особенно ярко бросающаяся в глаза в области семантики и наличная в такой же мере в области грамматического строя речи, делает далеко небезразличным пользование тем или иным языком, той или иной «разновидностью» национального языка, в лучшем случае признаваемой буржуазными лингвистами «наречием» или «поднаречием» единого Я.-массива или вовсе ими игнорируемого. Отражая свойства мышления, Я., насильственно навязываемый, способен превратиться в орудие тормаза культурного развития, прививать и искусственно поддерживать нормы мышления эксплоататорского класса, подавлять самодеятельность и творческие силы нации или класса, создавая вместе с тем фикцию неспособности подавляемого Я. к развитию. Напротив, правильная языковая политика, способствуя, по тем же свойствам Я., культурному росту, обеспечивает в нашей стране мощный темп социалистического строительства.Очередные задачи марксистской лингвистики. Поэтому на текущем этапе социалистического строительства перед советскими лингвистами-марксистами, наряду с проверкой и углубленной разработкой системы марксистского языкознания, наряду с развертыванием борьбы на два фронта — против идеализма и против механицизма —в качестве еще более важной задачи стоит преодоление одной из худших традиций науки о Я.—отрыва теории от практики, под прикрытием к-рой буржуазная лингвистика капиталистического об-ва проводит в своих классификациях и теориях апологию классового и национального угнетения. Вся работа по Я. должна быть включена в генеральный план социалистического строительства Советского Союза.
Лит.: Высказывания классиков марксизма-ленинизма по языку разбросаны в многочисленных их произведениях, из к-рых особого внимания заслушивают: Ленин В. И., Критические заметки по национальному вопросу, Соч., том XVII, 2 изд., М,—Л., 1929, стр. 129—59; его же, Тезисы по национальному вопросу, Ленинский сборник, I I , М.—Л., 1925; его же, Либералы и демократы в вопросе об языках,Соч., том XVI, 2 изд., М.--Л., 1930, стр. 595—98; его ж е, Об очистке русского языка, .Ленинградск. правда., 1924, 4 дек.; его же, Конспект книги Гегеля «Наука логики», Ленинский сборник, IX, М.—Л.. 1929; его же. Конспект книги Ласеаля «Философия Гераклита», Ленинский сборник, XII, М.—Л., 1930; его же, К вопросу о диалектике, там же; его же, Собрание сочинений, т. XIX, [1 изд.], М.—Л., 1925; Сталин И. В., Национальные моменты в партийном и советском строительстве, Харьков, 1923; его же, Вопросы ленинизма, 3 изд., М.—Л., 1931 (особенно «Речь на собрании студентов КУТВ» и «Доклад и заключительное слово на XVI Партсъезде.); Энгельс Ф., Анти-Дюринг, 3 изд., М.—Л., 1930; Марк с К., К критике политической экономии, 3 издание, М.—Л., 1931 (см. Предисловие); Энгельс Ф., Диалектика природы, 4 изд., М.—Л., 1930 (особенно «Роль труда в процессе очеловечения обезьяны» и «Поляризация»); Маркс К. Энгельс Ф., Сочинения, т. XXI и следующие (Переписка), М.—Л., 1929; их же, О Л. Фейербахе, «Архив Маркса и Энгельса», кн. 1, М.—Л., 1924; их же, О М. Штирнере, там же, книга 4, М.—Л., 1929; Л а ф а р г П., Язык и революция, М,— Л . , 1930, а также замечания по истории отдельных слов в его работах: Происхождение и развитие собственности (2 изд., М.—Л., 1928), Очерки по истории культуры (2 изд., М,—Л., 1928) и др. Обзор ряда высказываний классиков марксизма-ленинизма по языку—см.: Шор Р., Неотложная задача, «Русский язык в советской школе», М., 1931, № 1; ее же, На путях к марксистской лингвистике, М., 1931. Ряд статей по отдельным вопросам материалистич. лингвистики помещен в журналах «Литература и искусство» (М., 1930), «Литература и марксизм» (М.—Л., 1928), «Русский язык в советской школе» (М., 1929), «Варнитсо» (М., 1929), «Революция и язык» (М., 1931), «Литературная учеба» (М,—Л., 1930), в изданиях ИЛЯЗВ: «Языковедение и материализм», Л., 1927, «Язык и литература», тт. I — V I I , Л., 1926—31, и РАНИОН: «Ученые записки» Ин-та этнических и национальных культур народов Востока, а также в изданиях Академии наук СССР (Яфетические сборники, Доклады и т. д.). Библиографию по яфетической теории см. в статье Яфетическая теория; по буржуазным лингвистическим теориям — в статье Языковедение. А. Б., И. М., Р. Ш.