Centre de recherches en histoire et épistémologie comparée de la linguistique d'Europe centrale et orientale (CRECLECO) / Université de Lausanne // Научно-исследовательский центр по истории и сравнительной эпистемологии языкознания центральной и восточной Европы
-- Н.Г. ЧЕРНЫШЕВСКИЙ : «О классификации людей по языку», Полн. соб. соч., т.1, Москва : Гос. изд. худож. лит., 1951.
[826] Соображения об условиях, необходимых для возникновения расовых отличий, приводят к заключению, что каждая раса когда-нибудь составляла одну цельную группу людей, живущую вместе. Но у всех рас, имеющих важное историческое значение, этот период общей жизни относится к временам доисторическим. В исторические времена действующими группами являются уж не расы в цельном своем составе, а части рас, или, точнее сказать, части частей рас. Например, в Индию пошла не вся белая раса, а только часть одного из больших отделов ее, арийского семейства, жившего тогда уж особо от другого большого отдела ее, семитического семейства; из Пенджаба в бассейн Ганга пошла не вся эта часть, а только часть ее. Потому для исторических исследований и рассказов нужна классификация людей более подробная, чем та, какая дается распределением их по расам. Классификация людей по расам основывается на некоторых из их различий по наружности. Если к характеристике расы мы будем прибавлять определения видоизменений этих основных признаков или другие различия по наружности, то получим характеристики отделов расы; продолжая итти этим путем подразличений, мы будем получать подразделения более и более подробные. Эти физические типы будут по нисходящему порядку подразличения более или менее соответствовать группам людей, называемым семействами народов, народами, племенами народа, отделами племени народа; но лишь более или менее, а не вполне; и степень соответствия будет в очень многих случаях — вероятно, в большинстве случаев — неудовлетворительна для исторических надобностей. Например, один из частных физических типов белой расы будет до некоторой степени соответствовать той группе людей, которая называется арийским семейством; но грузины, черкесы — народы того же типа, а между тем они не принадлежат к арийскому семейству; и наоборот: в составе народов арийского семейства находится очень много людей разных неарийских физических типов. Одно из частных видоизменений арийского типа до некоторой степени соответствует той группе людей, которая называется древним греческим народом; но мы положительно знаем, что между древними греками было очень много людей не этого тела; и наоборот: в составе не- [827] которых народов, называвшихся у греков варварами, иноплеменниками, без сомнения, находилось много людей того физического типа, который мы называем древним греческим. Персы уводили в плен множество греков и гречанок; потомки тех греческих пленных, которые жили не сплошными массами, а маленькими группами между персов или подвластных персам народов, без сомнения усвоивали себе национальность массы, среди которой жили; у многих из этих людей, утративших греческую национальность, без сомнения, сохранялся греческий физический тип. Карфагеняне, южноитальянские туземцы, этруски, галлы, иллирийцы, фракийцы, скифы тоже уводили в плен много греков и гречанок. Кроме этих невольных переселений в страны варваров, бывали и добровольные. — О нынешних европейских народах и американских народах европейского происхождения давно признано всеми специалистами, что они — смесь людей разных физических типов. Изучая состав тех нынешних западноевропейских наций, которые наиболее многочисленны и с очень давнего времени имеют особенно в — люди не национального, английского типа и состав- [828] ляют лишь меньшинство английской нации. — А на самом деле, у большинства немцев — темные волосы и у большинства англичан — тоже темные, не только на голове, но и в бакенбардах, усах, бороде. Как же попали светлые волоса в характеристику национальных типов немецкого и английского? — Итальянцы и французы любили ругать немцев, смеяться над ними; взяли предметом насмешки светлые волоса многих немцев и сделали этот цвет волос меньшинства принадлежностью огромного большинства немцев: русые люди — пухлые, золотушные, неуклюжие, и ум у них неповоротливый; они дураки. Но немцы не оставались в долгу: французы и итальянцы люди легкомысленные, непостоянные, вероломные; это потому, что темперамент у них холерический; а у людей с холерическим темпераментом, вообще, черные волосы; мы, немцы, не таковы; мы люди рассудительные, даем обещание обдумав, с твердым решением соблюдать его; потому мы люди добросовестные; а когда мы так солидны умом и так благородны душой, то и темперамент у нас не такой, как у легкомысленных, вероло [829] треблять выражения широкие, неопределенные; например, о волосах придется выразиться так: «цвет волос видоизменяется от темного каштанового, близкого к черному, до очень светлого, близкого к белокурому», люди с черными, белокурыми, рыжими волосами все вместе составляют лишь меньшинство английской нации, потому и можно оставить волоса этих цветов вне границ определения английского типа; но попробуем поставить границу с которой-нибудь стороны менее далеко от другого предела, исключим или темнокаштановые волоса, или светлорусые, — в наших границах останется лишь меньшинство англичан. Потому нельзя сделать определения менее широкого, чем «волоса всяких оттенков от темного каштанового до светлорусого». То же самое будет и со всеми другими признаками: каждый будет определен очень широким выражением. Только при таком качестве выражений характеристика английского типа действительно будет охватывать большинство людей английской национальности. Но под такую характеристику не хуже, чем большинство англичан, подойдет большинство голландцев, датчан, норвежцев, шведов, некоторых северных немецких племен, литовцев, северной половины славян. Что ж такое это будет — характеристика ль национального английского типа? — Нет, характеристика арийского населения северной Европы. Точно так же нельзя составить характеристику испанского типа, под которую, вместе с большинством испанцев, не подошло бы большинство португальцев, соседних с Испанией французов, некоторых южных немецких племен, итальянцев, албанцев, нынешних греков, южных славян, и что это будет? Не характеристика национального испанского типа, а характеристика арийского населения южной Европы. Большинство итальянцев тоже не может быть охвачено характеристикою менее широкой, чем эта, охватывающая все разноплеменное арийское население южной Европы. Из пяти наций остаются две, . французская и немецкая. В каждой из них соединены люди север-ноевропейского и южноевропейского типов; потому всякая попытка дать характеристику национального французского или немецкого типа дает в результате характеристику всего арийского населения Европы, за исключением разве Андалузии, Сицилии на юге, Скандинавии и кусочка Нидерландов на севере. Это применяется ко всем большим народам белой расы, не только новым, но и древним. Вавилоняне, ассирияне, персы, греки, римляне тоже состояли из людей разных физических типов. Ни один из этих народов не может быть характеризован по физическим признакам такими чертами, которые не были бы гораздо шире его народности. Классификация по физическим признакам дает вместо народов более широкие группы людей, лишенные национального единства, состоящие из людей разных народностей и притом народностей таких чуждых одна другой по исторической своей жизни, как англичане и литовцы, испанцы и албанцы. А в истории национальные группы имеют громадную важность; по- [830] тому ей необходима классификация людей по другому основанию распределения, дающему группы, более соответствующие национальным группам. Такое основание для классификации людей представляет язык. Далеко не всегда люди, составляющие историческую группу соединены между собой общностью языка. Мы имеем в истории много примеров тому, что одна нация силой налагала свою власть на людей других народностей и насильственно удерживала их в составе своего государства. Таковы были, например, персидское государство и, во времена своей обширности, римское государство. Но бывают и случаи добровольного соединения людей разных национальностей в одну историческую группу. Обыкновенно приводят в пример этого Швейцарию. Есть много и других случаев сходного рода. Например, население той части Уэльза, где еще владычествует одно из наречий кельтского языка, желает оставаться принадлежащим к составу английского государства; точно так же бретонцы, продолжающие говорить на своем наречии кельтского языка, желают оставаться принадлежащими к составу французского государства; французские баски — тоже. И наоборот: есть примеры, что часть нации не хочет составлять одно государство с другими людьми своей национальности. Издавна приводят Швейцарию в пример и этого случая: швейцарские итальянцы не желают присоединиться к итальянскому государству, швейцарские французы не желают присоединиться к французскому государству, немецкие — к немецкому. Но уж довольно с давнего времени выдвинулся на первый план истории другой такой факт, гораздо большего размера: англичане и североамериканцы не желают составлять одно государство. Так, часто история народов определяется силами, более могущественными, чем чувство национального единства и чувство национального различия. Но даже и в таких случаях эти чувства сохраняют большое влияние на жизнь людей. Само собою разумеется, что при насильственном подчинении одного народа другому они, вообще говоря, враждебны между собой. Но и при добровольном соединении в одно государство люди разных национальностей вообще группируются в разные общественные и политические отделы по народностям. Не говоря о Швейцарии, где каждая из трех национальностей занимает особую часть страны, мы видим это в Североамериканских Штатах, где иноплеменники живут перемешанно с людьми североамериканской национальности и между собою. Ирландцы в Североамериканских Штатах составляют одно целое, хотя живут разбросанно; немцы тоже. И те, и другие с любовью держатся людей своего народа в американских городах, пока не утратят своей национальности, и продолжают любить свою европейскую отчизну, пока сохраняют память, что они ирландцы или немцы. Североамериканцы и англичане до сих пор охотники говорить одни о других дурно, временами желают вреда [831] одни другим; а раньше неприязненные чувства между ними были гораздо сильнее; долго спустя после признания независимости Соединенных Штатов Англией, когда уж следовало бы забыть вражду, они стали воевать между собою без всякого солидного повода, просто по охоте ссориться, которая довела их до войны; а перед этим и после этого не раз грозили одни другим войною. Вы подумаете: «два народа, чуждые один другому»; и сами они охотники говорить это. Но всмотритесь ближе: над чувством неприязни, остающимся в англичанах от злобы на отпадение североамериканцев от Англии, в североамериканцах от злобы на предшествовавшие притеснения и на жестокое ведение войны для подавления их независимости, владычествует взаимная любовь; оба народа чувствуют себя составляющими в сущности один народ; пусть что хотят говорят англичане о североамериканцах, североамериканцы об англичанах во времена ссор, — те и другие остаются братьями друг другу; их раздоры не то, что ссоры между чужими, это семейные ссоры братьев, живущих разными домами ; временами они сердятся друг на друга, но и во время ссоры остаются милее друг другу, чем два разные народа, находящиеся в союзе между собой. Чем в сущности определяется принадлежность человека к той группе, к которой добровольно принадлежит он? — Его чувством: «эти люди — мои люди», и чувством каждого из них о нем: «он — наш человек». Самое прочное основание этого чувства — одинаковость языка: «мои люди — люди, говорящие моим языком»; «человек, говорящий нашим языком, — наш человек». В этом причина важности, какую имеет для истории классификация людей по языку; группы, даваемые ею, не всегда близко совпадают с историческими группами, но в большинстве случаев совпадают с ними очень близко; и когда не совпадают близко, все-таки соответствуют очень сильной связи между людьми, хотя б и вовсе различных, хотя бы временами и враждебных между собою исторических групп. Люди одной национальности — люди, считающие друг друга родными и потому действительно родные; родство определяется чувством родства. Родные между собою люди — это те люди, которые сознают себя родными. В существенных своих чертах классификация языков остается до сих пор та, которая была установлена Вильгельмом Гумбольдтом, братом Александра, менее знаменитым, чем этот натуралист и полигистор(1), но тоже одним из людей очень обширной учености. 6 Главным предметом своих исследований Вильгельм Гумбольдт выбрал языки. Он изучил огромное количество их и сделал открытия, бывшие в его время изумительными. Например, он нашел, что язык древних иберийцев, от которого не дошло до нас почти ничего, кроме собственных имен, искаженных передающими [832] их греческими и римскими писателями, и который поэтому оставался совершенно загадочным для филологов, был тот самый, которым теперь говорят баски; и при помощи баскского языка объяснил множество древних испанских собственных имен. Теперь этот способ исследования старых языков, от которых дошло до нас мало остатков, сделался общеупотребительным; но в то время (несколькими годами раньше появления первой попытки Шамполиона изучить древний египетский язык с помощью коптского) метод приложенный Вильгельмом Гумбольдтом к иберийскому языку был очень нов, и была нужна большая проницательность ума, чтобы пользоваться им правильно. Вообще следует считать Вильгельма Гумбольдта человеком не только громадных знаний, но и очень сильного ума. Должно однакоже не забывать, что он хотя много занимался философией и науками, наиболее близкими к ней не имел сил выработать самостоятельный образ мыслей по тем очень широким вопросам, исследованием которых специально занимаются мыслители, называемые философами; он подчинялся влиянию господствовавшего тогда в Германии метафизического направления философии. Наиболее сильные из немецких философов того времени основали каждый свою особую систему, но сходились в том, что стремились объяснить все факты действием мысли. В применении к языку это давало тот вывод, что язык вполне выражает собою все содержание мыслей человека, все оттенки его понятий о вещах, об отношениях между предметами и о переменах в них. Мышление считалось тогда основной силой, производящей человеческий организм, так что понятие о человеке было почти отожествляемо с понятиями о его мышлении. Все это было перенесено Вильгельмом Гумбольдтом из господствовавших тогда немецких философских систем в его учение о языке. Результат выходил приблизительно такой: язык человека и его умственная жизнь — одно и то же. Что находится в умственной жизни человека, все выражается его языком; чего нет в его языке, того нет в его умственной жизни. Человек в сущности мыслящая сила; организм человека лишь проявление его мышления; потому вся звуковая деятельность органов человеческой речи тожественна с его мышлением; и если мы будем говорить об отдельном человеке, то должны сказать, что его индивидуальность и его язык совершенно совпадают. То же самое и о народе. Человек родится уж индивидуальным существом; вся следующая жизнь его — проявление той индивидуальности, с какой он родился, потому человек уже родится способным мыслить только посредством того языка, который тожествен с его индивидуальностью; индивидуальность человека продукт индивидуальностей его родителей, их индивидуальности продукты индивидуальностей их родителей и т. д. Таким образом, язык, которым говорит человек, вполне обусловлен его происхождением; он может мыслить только на языке своих родителей, никакой другой язык не может сделаться выражением его [833] умственной деятельности, и если он по какому-нибудь случаю вырос между людьми другого языка и не умеет говорить на языке своих родителей, говорит только на языке чужих ему людей, среди которых вырос, то язык, которым говорит он, будет по своей сущности все-таки тожествен с языком его родителей, эта сущность будет только проявляться другими звуками; но, разумеется, проявление, не соответствующее сущности проявляющегося в нем, будет проявлением очень неудовлетворительным. Человек не может хорошо говорить ни на каком языке, кроме языка своих родителей. То же самое должно сказать и о народе. Когда какое-нибудь племя мало-помалу забывает свой язык, принимая язык другого племени, сущность чужого языка, которым со временем заменится прежний язык, будет та же самая, какую имел прежний язык, а тот язык, которым говорит оно, навсегда останется чужим ему языком, на котором оно не может удовлетворительно выразить свои понятия и которым оно вечно будет владеть очень плохо.