[7]
ПРЕДИСЛОВИЕ

В синтаксисе, учении о «самой существенной части звуковой речи»,[1] назревают глубочайшие трансформации и сдвиги, обещающие видоизменить в корне все традиционные взгляды в этой области. Необходимые предпосылки к «переоценке ценностей» созданы отнюдь не теми многочисленными лингвистами, которые изощряются в изобретении все новых и новых, формально безукоризненных, годных для всех времен и языков, дефиниций предложения (A. Marty, J. Ries, H. Dempe, E. Winkler и др.). На бесплодность подобного рода схоластических устремлений уже давно указал А. А. Потебня. «Строго говоря, — отмечал он, — история языка на значительном протяжении времени должна давать целый ряд определений предложения».[2] Сам Потебня немало сделал для исторического синтаксиса, исследовав строй древнего русского предложения. Эти исследования позволили выделить в развитии предложения две стадии — древнюю и современную, противостоящие одна другой по всей линии синтаксических фактов. При этом, однако, оставалось невыясненным происхождение древнейшего типа предложения, наблюдаемого в индоевропейских языках. Новейшие исследования в области эргативной конструкции С. С. Uhlenbeck'a, H. Schuchardt'a и др. за рубежом, у нас в Союзе П. Я. Марра и И. И. Мещанинова позволили предположить, что появлению номинативного строя предложения в индоевропейских языках предшествовал эргативный строй. Таким образом, вчерне наметились по меньшей мере три стадии в развитии предложения: стадия эргативного строя, древний тип номинативного строя и вырастающее из него предложение современного типа.

Настоящая работа посвящена проблеме перехода от эргативного строя к номинативному. Pott и, независимо от него, Uhlenbeck выдвинули гипотезу о происхождении номинативного предложения в индоевропейских языках из предложения типа эргативного на основании некоторых особенностей склонения имен существительных мужского и среднего рода, так называемых основ на -о. Эту аргументацию предстояло расширить, исследуя основные категории номинативной структуры с целью выявления всего того, что могло бы свидетельствовать об исчезнувшей архаической структуре. В орбиту проблемы в пределах обследованных германских языков оказались втянутыми супплетивность
[8]
личных местоимений, безличные глаголы, глагольные залоги и причастия. Сумма пережитков эргативного строя в германских языках этим еще не исчерпывается. В последней главе дается перечень ряда других явлений, обнаруживающих непосредственную связь с затронутыми здесь вопросами. Для специального рассмотрения всей совокупности вопросов время, однако, еще не созрело. Слишком нова еще проблема, слишком мало накоплено материала, чтобы можно было претендовать на сколько-нибудь полное освещение этой интереснейшей главы исторического синтаксиса.

Генезис номинативного предложения — тема глоттогоническая. Необходимость разработки основных генетических вопросов осознается сейчас и многими представителями индоевропеистики. Даже такой крайний формалист, как Hermann Hirt, вынужден заявить: «Вполне очевидно, что без глоттогонических гипотез мы не обойдемся и что в этой области мы должны систематически работать». Для тех, кто стоит на позициях нового учения о языке, разработанного Н. Я. Марром, необходимость заменить формальный подход новым, дающим материалистическое генетическое обоснование как идеологической, так и формальной стороне языковых явлений, явствует сама собой. Кризис буржуазного языкознания не преодолеть без разрешения основных генетических вопросов, в том числе и вопроса о происхождении несомненных черт родства индоевропейских языков. Вопрос о происхождении номинативного предложения принадлежит к тому кругу вопросов, разрешение которых обещает «подточить... такую громаду, как мнимо-цельный массив сочиненной особой расовой речи — индоевропейской».[3] Правда, и в среде самих индоевропеистов растет скептицизм в отношении праязыка. Нередкостными становятся такие высказывания, как следующее: «Индоевропейские языки обычно рассматриваются как позднейшие фазы дифференциации первичного языкового единства, как излучения из одного центрального пункта. При этом... спокойно думают о теории родословного дерева или о теории волн или о соединении обеих теорий... Однако одинаково можно допустить, что языки, первоначально не находящиеся в непосредственно-генетическом родстве, приблизились друг к другу и путем схождения, а также взаимного... нивелирования и ассимиляции превратились в довольно гомогенное единство. Такая возможность не может быть исключена».[4] И тем не менее, как автор приведенного высказывания, так и другие аналогично рассуждающие индоевропеисты в своем практическом оперировании языковыми фактами, если только они вообще не отказываются от постановки генетических проблем, произвольно исключают вторую, лишь теоретически допускаемую, возможность, продолжая следовать избитыми путями компаративистики. Основным критерием степени древности того иди иного явления с этой традиционной точки зрения является сводимость или несводимость элементов сравнения к нормам мифической праязыковой общности. Стадиальность
[9]
предложения, непосредственно увязанного всеми своими структурными особенностями с данным уровнем мышления, представляет собой гораздо более объективный критерий архаичности того или иного грамматического явления, чем механическое сопоставление морфологических элементов. Пережитки эргативности в каждом из индоевропейских языков уходят своими корнями в гораздо большую глубину, чем предполагаемое в праязыке единство тех или иных, по своему существу увязанных с номинативным предложением, моментов. Это соображение и позволило вести исследование в кругу германских языков, не прибегая к абстракции индоевропейского праязыка, и, более того, в самом кругу германских языков подходить к каждому языку с особым учетом его своеобразия, считая и общегерманские черты приобретением сравнительно поздней эпохи.

Актуальность глоттогонических исследований, ломающих исторические рамки, свойственные буржуазной науке, и выводящих в первобытно-коммунистическую эпоху, не подлежит сомнению. Лишь безнадежно ограниченные люди могут в подобных случаях бросить упрек в академизме и отрыве от современности. Еще Маркс указывал на большое значение исследований в этой области. «Первая реакция против французской революции и связанного с нею просветительства, — писал он, — была естественна: все получало средневековую окраску, все представлялось в романтическом виде, и даже такие люди, как Гримм, не свободны от этого. Вторая же реакция, — и она соответствует социалистическому направлению, хотя эти ученые и не подозревают своей связи с ним, — заключается в том, чтобы заглянуть за средневековье в первобытную эпоху каждого народа».[5] В настоящее время, когда фашизм стремится осуществить возврат к средневековью во всех сферах общественной жизии Германии, исследования древнейших эпох становятся еще более необходимыми. Фашиствующее языкознание, в лице H. Güntert’a, G. Schmidt-Rohr'a, Fr. Stroh и др., стремится, опираясь на «национальное понимание языка» («der volkhafte Sprachbegriff»), обосновать существование и изначальное преимущество немецкого народного духа. Глоттогонические исследования рассеивают всю эту мифологию как дым. И не наша вина, если пережитки эргативного строя в германских языках обнаруживают столь изумительные черты сходства со структурой предложения в языках австралийцев и других культурно-отсталых племен. Сопоставление конструкций предложения в языках различных систем вскрывает, при различии морфологического оформления, единообразие их семантического и синтаксического содержания на одной и той же стадии общественного развития, — единообразие, которое покоится на единстве происхождения и исторического развития человеческого мышления.

Исследование генезиса номинативного предложения повелительно диктует выход за пределы индоевропейского круга языков. Необходимость широкого охвата языков различного строя при решении глоттогонических проблем осознается и в среде индоевропеистов. Уже упомянутый G. Royen заявляет: "Все
[10]
больше и больше начинает крепнуть сознание того, что изучение языков, которое замыкается в некоторой узкой языковой области, не только останется более ограниченным в материале, но и не будет в состоянии исследовательски проникать в глубокие вопросы о причинности и происхождении (nach Warum und Woher) языковых фактов. Те языковеды, которые расширили свой кругозор несколько дальше одной лишь области индоевропейских языков, откровенно придерживаются взгляда, что индоевропеистика зашла в тупик из-за того, что занимается сплошь вопросами чисто формалистического порядка».[6] Однако лишь в новом учении о языке Н. Я. Марра использование языковых фактов в мировом масштабе теряет характер случайных и бездоказательных аналогий, поскольку оно здесь обосновано материалистической теорией единого процесса глоттогонии.

Изложение делится на три части. Первая часть охватывает первые три главы, в которых анализируются пережитки эргативного строя в германских языках. Вторая часть посвящена выяснению сущности эргативной конструкции как стадии в развитии предложения. Сюда относится глава об эргативной конструкции и следующий за ней экскурс об объективном и субъективном в первобытном сознании. Третья часть — заключение — выясняет особенности перехода от одного строя к другому и намечает некоторые перспективы дальнейшего исследования германских языков с этой точки зрения. Экскурсы выделены из основного текста мелким шрифтом.

Работа представляет собой диссертацию на степень кандидата лингвистических наук.

Автор выражает глубокую благодарность акад. И. И. Мещанинову и проф. В. М. Жирмунскому за проявленное ими исключительное внимание к работе и ряд ценных указаний. Автор благодарит также тт. Вострикова А. И., Дондуа В. Д., Дондуа К. Д., Чатопадая В. и Яковлева Н. Ф. за указания в области языков их специальности.