[20]
     II

                   «Как отец по-вашему?» спросил смотритель. Бушмен медленно раскрыл рот, показал бледно-красные челюсти, щелкнул языком и издал две гортанные ноты. «А мать?» спросил смотритель. Бушмен опять щелкнул и издал две уже другие ноты. Вопросы продолжались. Ответы изменялись или в нотах, или в способе прищелкивания. Совершенно звериный способ об'ясняться! И это мой брат, ближний! думал я, болезненно наблюдая это какое-то недосозданное, жалкое существо. «Они должны быть совсем без смысла», сказал я, «ум у них, кажется, вовсе не развит»...
(Гончаров. «Фрегат Паллада».)

                   «Я никогда не мог научиться русскому языку. Жан-Жак Руссо утверждает (невежественный гений), что это — испорченный говор, происшедший от греческого языка. На самом деле это — совершенно дикарское наречие, зародившееся в глубинах Востока».
(Мемуары Иакова Казанова, написанные им самим.)

                   Сталкиваясь с проблемой многообразия человеческих языков, наивное сознание реагирует на нее прежде всего своеобразным протестом. Принимая факт своего родного языка за единственно нормальные, естественные, «человеческие» формы выражения, оно склонно оценивать новые, непривычные элементы в звуках и формах чуждого языка, как нечто странное, нелепое, «нечеловеческое».

                   Отсюда — широко распространенные пародии на особенности произношения, свойственные чужим языкам и даже чужим диалектам. Кто не знает? «Не пепшь вепша пепшем, бо пшепепшешь» (польский говор). «Не стрч прст крз крк» (чешский говор). «С Масквы, с пасада, с авашнова ряда» (московское акающее произношение). «Хоцу — вскоцу, не хоцу — не вскоцу». «Покупала по цетыре денезки, продавала по два гросыка; барыша куца куцей, а денег ни копюцки» (северное великорусское цоканье). «У нас-ти в Ростове
[21]    
чесноку-ти, луку-ти, а навоз-ти все коневiй (северно-великорусский постпозитивный член).

                   Отсюда — обидные прозвания,  присваиваемые представителям нноязыких групп. Так, для древнего грека чужестранец был «варваром», для русского — «немцем», точно так же, как колонизатору-буру абориген Африки представляется «заикой» (голландское «Hottentotte» — «заика»).

                   Отсюда, наконец, обилие легенд, объясняющих многообразие человеческих языков карой мстительного божества.

1. На всей земле был один язык и одно наречие.
2. Двинувшись с Востока, они нашли в земле Сенаар равнину и поселились там.
3. И сказали они: построим себе город и башню, высотою до небес, и сделаем себе имя, прежде нежели рассеемся по лицу всей земли.
4. И сошел Господь посмотреть город и башню, которые строили сыны человеческие.
5. И сказал Господь: вот, один народ, и один у всех язык; и вот, что начали они делать, и не отстанут они от того, что задумали делать.
6. Сойдем же и смешаем там язык их так, чтобы один не понимал речи другого.
7. И рассеял их Господь оттуда по всей земле; и они перестали строить город (и башню).
8. Посему дано ему имя Вавилон, ибо там смешал Господь язык всей земли, и оттуда рассеял их Господь со всей земле.
(Бытие, глава II, стих 1—8.)

                   Аналогичные легенды встречаем мы и у других народов — у древних греков[1] и индейцев Америки[2], у племен Ассама[3] и южной Австралии[4].

[22]
               И все же, как ни поразительна проблема многообразия языков, представляющаяся наивному сознанию, рассматривающему его в синхронической плоскости, проблема эта еще более осложняется при введении в анализ языка понятия времени. Ибо понятие эта ставит нас лицом к лицу с фактом постоянных изменений языка.

                   Действительно, удаляясь в глубь веков, мы видим, как передвигаются границы языков, как исчезают, «умирают» одни языки, как на месте их возникают, «зарождаются» другие. На прилагаемых картах отмечено несколько моментов смены языков в области древнейших известных нам великих культур — в Средиземноморье, Двуречье и С. Африке.

         Древнейшая лингвистическая карта Двуречья и восточного Средиземноморья (III тысячелетие до н. э.).

                   Так исчезают языки Двуречья и М. Азии, господствовавшие там между V и половиной II тысячелетия до нашей эры, — языки шумерский, эламский, митанийский и халдский (язык до армянских насельников Армении), языки хеттские, киликийский, карийский, ликийскпй, лидийскнй и другие языки вытесненных позднее эллинами насельников малоазиатского побережья и Архипелага.

                   Исчезают и вытеснившие их (в Двуречье) во II тысячелетии до нашей эры языки семитской группы — вавилоно-аккадский; ассирийский, нео-вавилонский, в свою очередь уступившие место (VI в. до нашей эры) иранским языкам индо-европейской группы.

                   На северном побережье Аравийского полуострова семитские языки хананейской подгруппы (моавитский, древне-еврейский, фини-
[23]    
кийский) сменяются к V в. до нашей эры родственным языком арамейским, широко распространяющимся в передней Азии и уступающим лишь в VII в. нашей эры арабскому языку.

                   На северовосточном побережье Африки исчезает язык одной из величайших культур древности,   сохранившийся в письменных памятниках от IV тысячелетия до нашей эры — язык египетский, также как и выросший на его почве коптский (XVII в. нашей эры). Исчезает далеко проникший  на севеp Черного моря язык древних насельников юга России — скифов или саков. Исчезают, наконец, языки античного мира — древне-греческий со своими диалектами (ионийским, эолийским, доpическим, ахейским), вытеснивший языки прежних насельников Архипелага и Эллады; латинский; сменивший как своего предшественника — этрусский язык

[24]

[25]

[26]

[27]    
и своих ближайших родичей — оско-умбрские диалекты, так и значительную часть языков Западной Европы (языки древней Иберии, Галлии).

                   Ту же смену языков, какую мы наблюдаем в этом небольшом уголке мира, можем мы отметить повсюду. Уже в исторические эпохи распространение германских наречий на Восток уничтожает балтийские говоры В. Пруссии (прусский язык, близкий к языкам литовскому и латышскому, исчезает в XVII в.). Появление турецко-татарских языков в 3. Азии и Европе, исчезновение готского языка в Крыму, появление индо-европейских языков в Америке и Австралии и исчезновение (полное или частичное) языков аборигенов, вымирание многих языков С. Азии — все это достояние нового времени. И так далее, и так далее.

                   И все же изменяемость языков не ограничивается тем, что

...Народы сменили народы,
Лицо изменилось земли.

                   Несравненно важнее другая форма этой изменяемости — способность каждого языка незаметно и непрестанно изменять свою звуковую оболочку, свою грамматическую структуру, свой лексический состав.

                   Действительно, возьмем любую фразу из какого-либо старого русского текста, например, из Смоленского договора с Ригой 1229 года: «аже извинить сѧ роусинъ оу ризе или на гочкъмь березе, не мьтати него оу погрҍбъ»...

                   На современном русском литературном языке эта фраза звучала бы так: «Если задолжает русский в Риге или на Готском берегу, не сажать его в тюрьму».

                   Другими словами: современный русский язык существенно изменил значение старых слов: «извиниться», «русин», «погреб», передав их старое значение то новообразованиям («задолжать»), то иностранным заимствованиям («тюрьма» из немецкого «Turm»), он утратил, далее, старый союз «аже», заменив его новым союзом «если», представляющим  слияние двух самостоятельных  слов «есть ли».

                   Так — в области лексики. Не менее существенны изменения и в грамматической структуре языка: устраняется старое чередование согласных в склонении; форма местного падежа на «ҍ» сменяется формой на «у» (на березе — на берегу), местоимение «ся», бывшее самостоятельным словом, сливается с глаголом, и т. д., и т. д.

[28]
               Другой пример из Псковской летописи: «Мроша тогда многие простые люди железою» («Умерло тогда много простого народу от чумы»). И здесь опять мы наблюдаем изменения в лексическом составе (древне-русское и ново-русское «железа»), в грамматической структуре (замена древне-русского аориста формой прошлого времени, возникшей из древне-русского прошедшего сложного путем утраты вспомогательного глагола при сохранившемся отглагольном имени; замена падежной конструкции «железою» конструкцией предложной «от чумы»), в качестве звуков языка, правда, скрытые консерватизмом орфографии (в современном литературном произношении предударное «о» заменяется звуком, близким к «а», предударное «е» — звуком, близким к «i»), и т. д., и т. д.

                   Более подробное рассмотрение эволюции русского языка на протяжении его засвидетельствованного в письменных памятниках существования[5] выходит за пределы нашей задачи.

[29]
     Для нас существенно другое — те выводы, которые могут быть сделаны из этого столь очевидного факта изменяемости языка.

                   Действительно: если наблюдения над языком в исторически засвидетельствованные эпохи его существования позволяют установить в нем непрерывные изменения, то мы в праве предположить такие же изменения[6] и в более ранние, не запечатленные в памятниках письменности эпохи его бытия.

                   А отсюда ясно — там, где наблюдения позволяют установить существенно важные сходства в языковой структуре, и притом сходства, трудно об'яснимые случайным совпадением[7], легко предположить исконное единство соответственных языков, происхождение их от общего праязыка. Наблюдаемые при этом несходства об'ясняются позднейшим самостоятельным развитием соответствующих языков в разных направлениях или сохранением в них разных черт общего предка.

[30]
               Так, возникает возможность предположить (на основании существенных сходств в их грамматическом строении и словарном составе) исконное единство русского языка с другими славянскими языками. При чем путем сопоставления сходных элементов в разных славянских языках удается установить те или мные изменения, которым они подверглись в каждом языке[8].

                   Путем такого же сопоставления наиболее древних[9] (т.-е. не подвергшихся еще новым самостоятельным изменениям) форм и

[31]    
лексэм языка старо-славянского и языков древне-индийского, древнегреческого, латинского, готского и других так называемых индоевропейских языков удается установить их исконное сродство[10].

                   И так далее, и так далее[11].

                   Но подобные гипотезы отнюдь не разрешают проблемы многообразия языков, — они лишь переносят разрешение ее в плоскость временную, историческую. Ибо — если даже допустить, что путем все дальнейшего углубления в доисторические эпохи существования языков нам удалось бы свести их к первоначальному единству, все же оставался бы неразрешенным вопрос как о причинах диференциации этого единства, так и о причинах расхождения самостоятельного развития возникших из этого единства языков.

[32]
               Так, внесение понятия времени в рассмотрение языка приводит нас к проблеме эволюции языка. И вместе с тем понятие это окончательно разрушает свойственное наивному сознанию представление о естественно-необходимом характере его родной речи. Ибо тот язык, который представляется ему простейшей естественной формой выражения мысли, раскрывается, как продукт длительного процесса, определение сущности и движущих сил которого является основной задачей лингвистики.